Заключение

На этом заканчивается наш обзор доказательств, касающихся сущности Божьего завета с людьми. С самых первых Божьих откровений, касающихся завета, мы находим единство понятия «Божий завет». Это полновластное «домостроительство» благодати и обетования. К верному толкованию нас приводит не идея договора, контракта или соглашения, а идея договора или волеизъявления. Эта важнейшая основополагающая идея применима, однако, в различных ситуациях, а конкретный характер дарованной благодати и обетования отличается в зависимости от «домостроительства» завета. Различие состоит не в отклонении от этой фундаментальной концепции, а просто в разной степени богатства и полноты дарованной благодати и обетования. При использовании в Писании «завет» относится, в основном, к искупительной благодати и обетованию. Заветы, следующие один за другим, совпадают со сменяющими друг друга эпохами в раскрытии и осуществлении Божьего замысла искупления. И они не только совпадают с этими эпохами, но соотносятся с ними. И не только соотносятся, но сами по себе составляют эти эпохи, так что искупительное откровение и свершение отождествляются с заветным откровением и воплощением. Осознав это, мы начинаем понимать, что эпохальные шаги в раскрытии искупительного откровения в то же время являются эпохальными продвижениями вперед в раскрытии богатства заветной благодати. Это постепенное обогащение дарованной заветной благодати не является, однако, отклонением или отступлением от начального основополагающего понятия, но, как и следовало ожидать, расширением и углублением его. Следовательно, подходя к кульминации или вершине воплощения завета в эпоху Нового Завета, мы обретаем полновластную благодать и обетование, дарованные на высшем уровне, поскольку это — благодать и обетование, касающиеся достижения высшей, возможной для человека цели. Неудивительно поэтому, что новый завет называется заветом вечным.

Поступательное многовековое развитие заветного откровения достигло своей кульминации в новом завете, и новый завет нельзя назвать отличным по сущности и свойствам от предшествовавших ему и подготавливавших к нему заветов, но сам он есть полная реализация и воплощение той полновластной благодати, которая была основополагающим принципом всех заветов. А если мы вспомним, что завет — это не только дар благодати, не только клятвенное обетование, но также и отношения с Богом на уровне, который является целью и венцом всего религиозного процесса, а именно: на уровне единения и общения с Богом, мы вновь обнаружим, что новый завет приводит эти отношения также на самый высокий уровень, которого можно достигнуть. В центре заветного откровения находится постоянно повторяющееся утверждение: «Я буду вашим Богом, и вы будете Моим народом». Новый завет не отличается от более ранних заветов из-за того, что осуществляет на деле эту особую близость. Он выделяется только тем, что приводит к наивысшей полноте отношений, воплощенных в этом обетовании. В этом аспекте новый завет также есть завет вечный — дальнейшего расширения или обогащения не последует. Посредник нового завета есть не кто иной, как единородный Сын Божий, излучение славы Отца и точный образ Его сущности. Наследник всего. В нем также и надежность завета. И поскольку не может быть высшего посредника или более надежного гаранта, чем Господь славы, т.к. не может быть жертвоприношения превосходнейшего в своей действенности и окончательности, чем жертва Того, Кто чрез Вечного Духа принес Себя Богу без пятна и порока, этот завет не может уступить место другому. Благодать и истина, обетование и исполнение в этом завете получили свое воплощение, и о новом завете будет сказано: «Вот скиния Божия с людьми, и Он будет обитать с ними, и они будут Его народами, и Сам Бог будет с ними» (Откр. 21:3).

[1] Однако со стороны современных исследователей заветной теологии (Герхардус Фос, Херман Бавинк, Джон Келли) высказано признание, что идея договора или соглашения или контракта в качестве определения берит или диатхеке не является уместной или правильной, и этим ученые оказали замечательную услугу в анализе и формулировке библейской концепции. Относительно диатхеке Келли категорично утверждает: «Оно не уместно для обозначения договора или соглашения — для этого есть другое греческое слово, никогда не использовавшееся для обозначения завета». Дэвид Рассел говорит: «B LXX слово диатхеке регулярно используется как перевод завета Божьего (берит), вместо явно более доступного слова сунтхеке. В этом уже находит свое отражение того, что завет Божий имеет вид не соглашения двух сторон, но скорее одностороннего дара. Это соответствует заветной идее Ветхого Завета, в котором слово берит, даже в человеческих отношениях, иногда относится к односторонней гарантии, которую более привилегированное лицо дает менее привилегированному лицу (Нав. 9:6,15; 1 Цар.11:1; Иез. 17:13). И в особенности это верно о Божественном заветном деянии, которое и является односторонней гарантией. Оно исходит не от человека, но только от одного Бога».

[2] Это вполне может быть понимание завещания, использованное Павлом в Гал. 3:15. Если так, то это, очевидно, последняя воля или завещание, которое можно рассматривать как нерушимо подтвержденное прежде смерти завещателя, как в греко-сирийском законодательстве, в отличие от упомянутого в Евр.9:16,17, которое обретает силу по смерти завещателя.