Вступление

Изучающие историческую теологию, даже те, чье мнение об истории Божественного откровения кардинально отличается от общепринятого в классической Реформатской теологии, признали, что теология завета — это целая эпоха в восприятии и понимании поступательного характера Божественного откровения. Уильям Робертсон Смит, например, дает ей следующую оценку: «Федеральная Теология Коссеуса, при всех ее недостатках, является среди работ протестантских теологов старшего поколения важнейшей попыткой должным образом учесть историческое развитие откровения». Герхардус Фос, основательно изучивший теологию завета и благожелательно относящийся к ней, говорит: «С самого начала было очевидно, что, постигая поступательный характер обретения истины, она стремится, прежде всего, обнаружить истинный исторический смысл этого процесса».

Используя термин «заветная теология», мы не должны, однако, ограничивать его определение более полно развитой теологией семнадцатого века, поскольку уже Жан Кальвин в своих трудах особо подчеркивал историческую поступательность и преемственность искупительного откровения. Достаточно вспомнить «Наставление» (книга II, главы Х и XI), где он детально раскрывает сходство и различия двух Заветов. Именно в связи с этим Кальвин сказал: «Завет наших библейских отцов ни в малейшей степени не отличается от нашего; по сути дела это тот же завет. Разница состоит только в его исполнении». Даже он пишет (и это одно из важнейших утверждений, имеющих отношение к нашей теме): «Если в вопросе о содержании завета что-то и может показаться неясным, давайте перейдем к самой его форме, что не только удовлетворит здравые умы, но более чем убедительно докажет невежество тех, кто рискнет спорить, поскольку Господь всегда заключал заветы со своими слугами таким образом: «И буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Лев. 26:12). Эти слова, в соответствии с обычным объяснением пророков, подразумевают и жизнь, и спасение, и совершенное блаженство». Для должного понимания заветного откровения крайне необходимо признать, что важнейшим в благословении, предполагаемом заветом благодати, являются взаимоотношения, которые раскрываются в словах: «И буду вашим Богом, а вы будете Моим народом».

Заветная теология признает не только органическое единство искупительного откровения и поступательность его раскрытия, но также и то, что искупительное откровение есть заветное откровение, и религия или набожность, которая была плодом и целью этого завета, — это заветная религия или набожность. Неизбежность этого вывода нетрудно доказать тем, что отношения благодати и обетования, установленные Богом с Авраамом, были отношениями завета. Именно этот завет с Авраамом, о котором так выразительно говорится в Быт. 15 и 17, лежит в основе всего последующего развития Божьего искупительного обетования, слова и свершения. Именно по условиям данного Аврааму обетования о том, что в нем и в семени его благословятся все народы земли, (Быт. 22:3,18; 26:4; Гал. 3:8,9,16), «…Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление». Во исполнение этого обетования теперь нет ни иудея, ни язычника, ни мужчины, ни женщины, ни раба, ни свободного: Христос — все и во всем, и все верующие благословлены вместе с праведным Авраамом (Рим. 4:16-18; Гал. 3:7). Искупительная благодать Божья в наивысшей полноте ее проявления есть раскрытие завета с Авраамом. Сотериология есть сотериология заветная, и эсхатология есть заветная эсхатология.

Именно этой концепцией и руководствуется теология завета. Развивалась она в лоне Реформатской теологии, и наибольшим вкладом ее являются «заветная сотериология и эсхатология».

Однако мы не должны считать, что заветная теология во всех аспектах окончательно определена и в дальнейшем нет нужды в исправлении, изменении и расширении; это не способствовало бы ни сохранению теологического наследия, ни прогрессу в теологии. Теология должна постоянно подвергаться преобразованиям. Человеческий разум несовершенен. Даже если мы считаем систематические построения одного или нескольких поколений теологов основополагающими, эти построения все равно необходимо исправлять и реконструировать, чтобы сблизить все, что мы создаем, к Писанию, и чтобы наши представления были более верным отображением небесного образца. Мне кажется, что заветная теология, несмотря на всю утонченность анализа, который применялся при ее разработке, и грандиозность ясной и четкой систематизации нуждаются в переработке. Мы едва ли преуспеем настолько, что перестроенная нами система будет лучше той, которую создали классики заветной теологии, и заменит ее; рассчитывать на это было бы слишком большой смелостью.

Тем не менее, с их помощью мы, возможно, сумеем не только немного точнее сформулировать само понятие «завет», но и определить его применение к нашей вере, любви и надежде.