9. Памятник манкурту

Душевная рана царя была, безусловно, очень сильна. И этим умело воспользовалась злая сила, подвигнув Давида к неоправданной жестокости над покорёнными аммонитянами. «Всё население вывели из города и убивали с неимоверной жестокостью. Одних разрубали, других держали под железными боронами и пилами и проводили зубьями по телу; третьих бросали в ямы для выделки кирпичей. Все аммонитские города подверглись такому же обращению». [Ренан. Указ. соч. С. 178]. Это была ничем неоправданная жестокость. И эта кровь и эти стоны пытаемых тоже будут взысканы с тех, кто осуществлял это, начиная с царя, отдавшего об этом приказ, и заканчивая израильскими воинами, с радостью мстившими давнишним врагам. Скоро кровь и стоны уже появились и послышались в самом Израиле. «Когда царь вернулся в Иерусалим, то узнал, что в его доме случилось неприятное происшествие такого рода: у Давида была необыкновенной красоты дочь, по имени Фамара, еще незамужняя и превосходившая своей миловидностью всех прочих женщин. Она была единоутробной сестрой его сына Авессалома. К ней воспылал такой страстью сын Давида Амнон, что не был в силах устоять ни перед ее девственностью, ни перед другими соображениями, которые могли бы заставить его остерегаться необдуманного шага; он страшно страдал, скорбь разъедала его, он похудел и побледнел. Однажды он встретился со своим родственником и другом Ионафаном, который отличался особенной прозорливостью и большой хитростью. Видя, что Амнон каждый день все более и более худеет, Ионафан стал расспрашивать его о причине такого явления и прибавил, что вся эта перемена в Амноне обусловливается, видимо, страстной любовью. Тогда Амнон признался ему в своей страсти и сказал, что пылает любовью к родной сестре своей. Ионафан на это предложил указать ему верный способ добиться желанных в этом деле результатов, а именно советовал ему притвориться больным и, когда навестит его отец, просить его прислать к нему в сиделки сестру и указать, что исполнение этой просьбы не представит затруднений и живо исцелит его от болезни. Итак, Амнон, по хитрому совету Ионафана, слег в постель и притворился больным. Когда же отец навестил его и участливо стал спрашивать, что с ним такое, Амнон попросил прислать к нему сестру. Царь тотчас же велел позвать Фамару. Когда она явилась, Амнон попросил ее собственноручно приготовить ему жареных лепешек, которые ему будет приятнее получать от нее, чем от других. Тогда Фамара занялась на глазах у брата приготовлением теста и печением лепешек и поднесла их ему. Амнон не тотчас взял их, но потребовал, чтобы прислуга удалилась из спальни, под предлогом, что ему хочется наедине отдохнуть от всего этого шума и суматохи. Когда его желание было исполнено, Амнон предложил сестре отнести готовое блюдо во внутренние покои дома, и когда девушка сделала это, он схватил ее и стал умолять отдаться ему. Тогда девушка воскликнула: „Брат! Ты не смеешь изнасиловать меня и не дерзнешь, совершив такой безбожный поступок, нарушить законы и навлечь на себя страшный позор. Удержи поэтому свою беззаконную и грязную страсть, результатом которой может быть лишь срам и позор для нашей семьи“. Вместе с тем она посоветовала Амнону поговорить об этом деле с отцом, который, пожалуй, согласится на их брак. Все это она говорила с целью избавиться в данную минуту от его назойливых приставаний. Амнона, однако, не убедили доводы сестры, и он, сжигаемый и распаляемый жгучей страстью своей, изнасиловал ее. Но так же быстро, как охватила его страсть к обладанию девушкой, на него напало и чувство отвращения к ней, и он с ругательствами велел ей немедленно удалиться. Когда же та стала жаловаться, что это оскорбление хуже первого, если он, изнасиловав ее, не позволит ей остаться здесь до наступления ночи, то Амнон приказал ей убираться немедленно днем, при всем народе, чтобы люди были свидетелями ее позора, и даже повелел слуге вышвырнуть ее из дома. В глубоком отчаянии, вследствие нанесенного ей обидного насилия, Фамара разодрала свою верхнюю одежду (в древности девушки носили доходившие до бедер кофты с рукавами, чтобы хитон не был виден) и, посыпав голову пеплом, пошла по всему городу, громко плача о нанесенном ей оскорблении. Тут встретился с нею брат ее Авессалом и спросил ее, какое несчастье постигло ее. Когда Фамара рассказала ему о своем позоре, он стал утешать ее и просил успокоиться и не так убиваться, указывая на то, что не на нее падает позор, если она изнасилована братом. Эти доводы заставили ее прекратить свой громкий плач и не распространять в народе молвы о нанесенном ей оскорблении; затем она надолго поселилась у брата своего Авессалома, ища утешения в слезах. Узнав о всем этом происшествии, Давид ужасно рассердился на Амнона, но так как он очень любил его (Амнон был его старшим сыном), то не хотел огорчать его. Между тем Авессалом возгорел страшной ненавистью к брату и втайне ожидал лишь удобного случая для того, чтобы отомстить ему за его безобразный поступок. Таким образом прошло два года с тех пор, как сестра его сделалась предметом поругания для Амнона». [Иосиф Флавий. Указ. соч. Т. 1. Книга 7. Глава 8, 1, 2. С. 350—352]. «И услышал царь Давид обо всем этом, и сильно разгневался» (2 Цар. 13:21). Но гнев царя ничем не закончился. Да и чем он мог закончиться? Ведь Давид был в положении загнанного в угол человека, ибо объяви он прелюдно грех Аммана и накажи его, пусть даже чисто символически, то тогда встал бы вопрос, а кто накажет его, Давида, царя? Ведь он поступил с Вирсавией ненамного лучше, чем Амнон с Фамарью. И потому царь решает никак не реагировать на случившееся преступление, сделав вид, будто бы ничего не произошло. Но если царь решил так, то один из его сыновей Авессалом, родной брат Фамари (и по отцу и по матери), решил иначе. «Однажды Авессалом собрался на стрижку своих овец в городе Вельсефоне (это город в области колена Ефремова) и пригласил к себе на пир отца своего с братьями. Но когда отец, не желая быть сыну в тягость, отклонил это приглашение, Авессалом попросил его прислать к нему хоть братьев; на эту просьбу Давид согласился. Авессалом же приказал своим слугам, по данному им знаку, безбоязненно броситься на Амнона и убить его, когда увидят, что он опьянел и его клонит ко сну. Когда слуги исполнили это приказание, ужас и смущение охватили братьев, и они, испугавшись за свою собственную безопасность, вскочили на коней и понеслись к отцу своему. Но кто-то успел опередить их и возвестил Давиду, что все сыновья его убиты Авессаломом. При мысли, что он потерял зараз стольких сыновей, и притом от руки их собственного родного брата, сильнейшая скорбь обуяла Давида, и он, не расспрашивая о причине такого злодеяния и не желая узнавать никаких подробностей, как то было бы естественно при получении известия о столь ужасном и даже невероятном преступлении, разодрал свою одежду и бросился навзничь на землю, оплакивая всех сыновей своих, как умерщвленных, так и самого убийцу. Но Ионафан, сын брата его Самы, стал уговаривать Давида посдержать свое горе и не верить в смерть всех его сыновей (потому что нельзя было бы подыскать даже причину такого факта) и сказал, что относительно судьбы Амнона действительно следовало бы навести справки: весьма возможно, что Авессалом решился на убийство его в отмщение за изнасилование Фамары. Во время этого разговора слух их приковал к себе топот лошадей и шум от приближающейся толпы людей. То были сыновья царя, ускакавшие из-за стола Авессалома. Со слезами на глазах они бросились к отцу, который со скорбью встретил их и с восторгом убедился, что паче чаяния перед ним стоят невредимыми те, о гибели которых ему только что сообщили. Затем раздался общий плач и стон: братья оплакивали погибшего брата, царь же насильственную смерть сына». [Там же. Т. 1. Книга 7. Глава 8, 2. С. 352—353]. Здесь мы впервые сталкиваемся с яркой и очень противоречивой личностью Авессалома. Как брат поруганной сестры, он был возмущён не только поступком Амнона, но и не менее вопиющим попустительством Давида. Поэтому он принимает решение разом разрубить этот узел и покарать виновного. Так он хотел зло истребить злом, одно преступление — другим. Совершив его, он только сейчас осознаёт всю тяжесть содеянного. Ведь он убил не просто своего брата, а старшего сына царя, наследника престола. Потому, совершив это, Авессалом бежит к царю Талмам-бен-Амихуру, царю Гессура, к своему деду со стороны матери. [Ренан. Указ. соч. С. 189]. Гессур представлял собой небольшое независимое царство, названное так по имени обитавшего там племени гессур. [Циркин. Указ. соч. С. 153]. «Гессур впервые упоминается в дипломатической переписке XIV в. до Р. Х. из Амарны. В X в. до Р. Х. Гессур вступил в союз с Давидом, а в IX в. был аннексирован Арамом (одно из арамейских царств — прим. А. О.), а в VIII в. до Р. Х. вошёл в состав Ассирийской империи — тогда его древняя столица была разрушена Тиглат-паласаром III». [Райт Дж. Э. Библейская археология. СПб: BiblionoliЈ, 2003. С. 356]. Столицей царства Гессур был город Вифания, упоминающийся многократно и в Евангелиях, в связи с деятельностью Христа. «Долгое время спорным оставалось местонахождение Вифсаиды. В древности это была небольшая рыбацкая деревушка, расположенная рядом с местом впадения реки Иордан в Галилейское море. В настоящее время руины Вифсаиды (городище Эт-Тело) находятся в 1,5 км от берега — очертания береговой линии с тех пор сильно изменились в результате геологических катаклизмов. Раскопки здесь начались в 1987 г. Городище превращено в археологический заповедник. Один из раскопанных здесь домов назван условно „домом рыбака“ — в нём найдены рыболовные крючки, якорь и игла для плетения сетей, оттиск печати с изображением корабля, с которого два человека сбрасывают сеть. В другом доме, „доме виноторговца“ (или „доме Саломеи“, условно названого так по имени матери апостолов Иакова и Иоанна), найден винный погреб с пифосами, жернов и очаг. В 30 г. Филипп, сын Ирода, даровал Вифсаиде статус города и назвал его Юликой, в честь Юлии-Ливии, матери императора Тиберия. Ей, вероятно, был посвящён и найденный при раскопках римский храм. Вифсаида была разрушена землетрясением во II и III вв. и с тех пор была покинута населением. Камни римского храма использовались при строительстве синагоги в V в. в Хоразине, в 5 км от Вифсаиды. На них сохранился растительный орнамент и даже изображение римского орла». [Райт. Указ. соч. С. 356]. Между тем положение в Иудее начало ухудшаться. «Всегда помня свой грех нарушения Закона Божьего, Давид чувствовал себя скованным. Прежде смелый и решительный, он стал неуверенным и подавленным. Его влияние в народе значительно ослабело». [Уайт. Указ. соч. С. 729—730]. «Иоав понял опасность и сделал попытку сблизить царя с сыном. Гнев старого царя не позволял подойти к нему прямо. Иоав решил пойти обходным путём. Какая-то женщина из Текои, подученная Иоавом, убедила царя, что отец, карая своего сына, наказывает этим самого себя. Авессалом был призван в Иерусалим; после долгих колебаний, благодаря непрерывным настояниям Иоава, состоялось примирение». [Ренан. Указ. соч. С. 189]. «После сего Авессалом завел у себя колесницы и лошадей и пятьдесят скороходов. И вставал Авессалом рано утром, и становился при дороге у ворот, и когда кто-нибудь, имея тяжбу, шел к царю на суд, то Авессалом подзывал его к себе и спрашивал: из какого города ты? И когда тот отвечал: из такого-то колена Израилева раб твой, тогда говорил ему Авессалом: вот, дело твое доброе и справедливое, но у царя некому выслушать тебя. И говорил Авессалом: о, если бы меня поставили судьею в этой земле! ко мне приходил бы всякий, кто имеет спор и тяжбу, и я судил бы его по правде. И когда подходил кто-нибудь поклониться ему, то он простирал руку свою и обнимал его и целовал его. Так поступал Авессалом со всяким Израильтянином, приходившим на суд к царю, и вкрадывался Авессалом в сердце Израильтян» (2 Цар. 15:1—6). Красивый Авессалом с решительными речами о благе народа смотрелся весьма выгодно по сравнению со старым и уставшим от внутренних терзаний Давидом. К тому же и политика последнего была не по вкусу весьма многим. «Новая цивилизация, неотъемлемой частью которой становится территориальное государство с сильной царской властью, входит в противоречие с сохраняющей ещё силу и значение старой, важным признаком которой было родо-племенное деление. Этот цивилизационный конфликт совпадает с конфликтом социальным, порождённым новой общественной системой. Всё это привело к восстаниям против Давида». [Циркин. Указ. соч. С. 158]. «По прошествии сорока лет царствования Давида, Авессалом сказал царю: пойду я и исполню обет мой, который я дал Господу, в Хевроне; ибо я, раб твой, живя в Гессуре в Сирии, дал обет: если Господь возвратит меня в Иерусалим, то я принесу жертву Господу. И сказал ему царь: иди с миром. И встал он и пошел в Хеврон. И разослал Авессалом лазутчиков во все колена Израилевы, сказав: когда вы услышите звук трубы, то говорите: Авессалом воцарился в Хевроне. С Авессаломом пошли из Иерусалима двести человек, которые были приглашены им, и пошли по простоте своей, не зная, в чем дело. Во время жертвоприношения Авессалом послал и призвал Ахитофела Гилонянина, советника Давидова, из его города Гило. И составился сильный заговор, и народ стекался и умножался около Авессалома» (2 Цар. 15:7—12). Удивительная лёгкость, с которой Авессалом завоевал популярность в народе, говорит о тяжелейшем кризисе конца Давидова правления. Практически в считанные дни почти все отвернулись от того, кто правил ими почти 40 лет. «И пришел вестник к Давиду и сказал: сердце Израильтян уклонилось на сторону Авессалома. И сказал Давид всем слугам своим, которые были при нем в Иерусалиме: встаньте, убежим, ибо не будет нам спасения от Авессалома; спешите, чтобы нам уйти, чтоб он не застиг и не захватил нас, и не навел на нас беды и не истребил города мечом. И сказали слуги царские царю: во всем, что угодно господину нашему царю, мы — рабы твои. И вышел царь и весь дом его за ним пешком. Оставил же царь десять жен, наложниц [своих], для хранения дома» (2 Цар. 15:13—16). Недавний всесильный правитель бежит из своей собственной столицы. Мог ли он предполагать это, когда тридцать два года назад торжественно вступал в столицу иевусеев? Очаг мятежа, поднятого Авессаломом, всё ширился. «Центром восстания стал Хеврон, где Авессалом был провозглашён царём. Его активно поддержали „мужи Израиля“ и „старейшины Израиля“, т. е. основная масса населения и правящие круги родов и племён». [Langlamet F. Absalom et les concubines de son pere // Revue Biblique. 1977. An 84, 2, P. 169—170; Tadmor H. Die Zeit des Erstens Tempels // Geschichte des jьdischen Volkes. Mьnchen, 1981. P. 126]. Они официально помазали Авессалома на царство. Авессалом встал во главе всего „народа Израиля“, т. е. всеплеменного ополчения, с его помощью овладел Иерусалимом, из которого Давиду пришлось бежать. [Циркин. Указ. соч. С. 158]. Заняв город, по совету Ахитофела, некогда ближайшего сподвижника Давида, а теперь перешедшего на сторону мятежников, «Авессалом на виду у всех „вошёл“ к оставшимся в столице царским наложницам, подчёркивая этим переход власти к нему». [Циркин. Указ. соч. С. 158]. Однако, высокопарные обещания, которые расточал Авессалом народу перед своим восшествием на престол, так и остались обещаниями. Начало правления Авессалома находилось в контрасте с правлением Давида. Если тот, первым делом, хотел воздвигнуть храм Богу, чтобы прославилось Имя Всемогущего, то Авессалом, захватив престол, решил прославить себя: «Авессалом еще при жизни своей взял и поставил себе памятник в царской долине; ибо сказал он: нет у меня сына, чтобы сохранилась память имени моего. И назвал памятник своим именем. И называется он „памятник Авессалома“ до сего дня» (2 Цар. 18:18). Библейское утверждение о том, что падению предшествует гордость (Прит.18:13), исполнилось в жизни Авессалома. Сколько людей в последующие столетия пойдут его путём, воздвигая себе памятники. Сооружая в честь себя изваяния, ни один из вождей не отдавал себе отчёта в том, что это памятник над его духовной могилой, от которой один шаг и до физической гибели. Манкурты ставили памятники таким же манкуртам. Мы хорошо помним события конца 80-х — начала 90-х годов, когда в нашей стране и в странах Восточной Европы низвергали памятники коммунистических богов. Разбитые памятники Дзержинского, Свердлова, Ленина показали всем, что то, что основывается не на Божественных принципах, рано или поздно рассыпается в прах. Но не только коммунистические лидеры и древние цари, но и мы, простые люди, очень любим, порой, воздвигать себе памятники. У нас, правда, не хватает денег и возможностей для сооружения гранитных статуй на площадях, но на своём уровне мы ставим их. Так, достигнув определенного положения, многие люди резко меняют своё отношение к окружающим. В их словах начинает сквозить высокомерие, менторский тон, нередко переходящий в грубость. Оскорбить подчинённого и накричать на него считается чуть ли не нормой. Такие люди, как правило, перестают здороваться с теми, кто стоит ниже их, или, подобно князю из чеховского рассказа «Анна на шее», высокомерно протягивают два пальца. Порой это наблюдается и в церкви, когда, достигнув какой бы то ни было церковной «должности», люди начинают делить окружающих на «свой» и «не свой» круг. Нередко они уверены, что тем самым поднимают авторитет, будь-то административного руководства или пасторского служения. На деле же они кадят памятнику своему «Я». Неприятие чужого мнения, самоуверенность так же являются одними из критериев, при наличии которых мы можем быть уверены, что начали сооружать себе памятник. Последим за собой, сколько в разговорах мы рассказываем о себе и употребляем местоимение «Я». Этот критерий нам тоже поможет вовремя отдать себе отчёт в том, не строим ли мы себе памятник. Колено Ефрема — колено гордецов не войдёт в небесное царство. Авессалом так и не понял этого, но это хорошо понимал Давид. Бежавший из столицы, оставшийся с единичными, преданными ему людьми, победитель Голиафа сделал переосмысление своей жизни, понимая, что во всём случившемся он виноват сам. И смирение Давида победило гордыню Авессалома. В решающем сражении войско Авессалома было разгромлено, а сам он убит Иоавом. Казалось бы, Давид должен был бы обрадоваться случившемуся, но царя известие о гибели его отступившего сына повергло в искреннее горе. «И смутился царь, и пошел в горницу над воротами, и плакал, и когда шел, говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (2 Цар. 18:33). Не стал царь мстить и тем, кто поддержал Авессалома, предав его (2 Цар. 19:21—23). Здесь вновь Давид поступает вопреки всякой земной человеческой логике, подсказывавшей уничтожить предателей. Не успело отполыхать восстание Авессалома, как новая смута обрушилась на страну. «Там случайно находился один негодный человек, по имени Савей, сын Бихри, Вениамитянин; он затрубил трубою и сказал: нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом; все по шатрам своим, Израильтяне! И отделились все Израильтяне от Давида и пошли за Савеем, сыном Бихри; Иудеи же остались на стороне царя своего, от Иордана до Иерусалима» (2 Цар. 20:1—2). И хотя восстание Савея было вскоре подавлено, а сам он убит своими же сторонниками [Циркин. Указ. соч. С. 159], крови пролилось очень много. «Восстания и их подавления стали толчком к дальнейшему совершенствованию нового государственного аппарата, ибо не оставалось сомнений, что на прежние институты царь опираться никак не мог, ибо они по природе своей противоположны новому политическому строю». [Tadmor. Ibid. P. 128]. «И был Иоав поставлен над всем войском Израильским, а Ванея, сын Иодаев, — над Хелефеями и над Фелефеями; Адорам — над сбором податей; Иосафат, сын Ахилуда — дееписателем; Суса — писцом; Садок и Авиафар — священниками; также и Ира Иаритянин был священником у Давида» (2 Цар. 20:23—26). Таким образом, «Давид установил должности начальника над повинностями (или податями), письмоводителя, писца, т. е. создается царская канцелярия как важнейший элемент центрального бюрократического аппарата. Местом её пребывания, естественно, становится Иерусалим, где она подчиняется только царю, а не каким-либо племенным органам, унаследованным от прежних времён». [Циркин. Указ. соч. С. 155—156]. «Именно во времена царствования Давида начали вести точные записи Ветхозаветной истории. „Рассказы о Давиде следует считать в большой степени историческими“, — пишет Мартин Нот, весьма критически настроенный немецкий теолог. Записи тех времен становятся все более ясными и понятными, что тесно связано с постепенным созданием новой для Израиля политической системы, которая была великим достижением Давида. Союз свободных племен стал нацией: колония поселенцев превратилась в империю, охватившую территорию Палестины и Сирии. В этом обширном царстве Давид создал государственную гражданскую службу, во главе которой сразу после канцлера стоял софер. Слово „софер“ означает „летописец“ (2 Цар. 8:16, 17). На второй по значению должности в государстве стоял писец! Легендарная слава „писца“ уже давным-давно померкла в нашем современном мире, где миллионы секретарей-машинисток ежедневно изводят тысячи тонн бумаги. И даже завидный пост главного секретаря нефтяного магната нельзя сравнить с таким же постом его древнего коллеги ни по размеру жалованья, ни тем более по влиянию. Зато на Древнем Востоке профессия писца играла уникальную роль. И это неудивительно, учитывая то, как много зависело от писцов. Они служили при могущественных завоевателях и правителях, которые не умели ни читать, ни писать. Это ясно видно по стилю писем. Письмо адресовали не тому человеку, для которого предназначалось его содержание, а другому писцу. Писцы обменивались приветствиями и добрыми пожеланиями. Встречаются также просьбы читать содержание письма отчетливо и, что еще важнее, правильно и ни в коем случае ни о чем не умалчивать. Ярким примером того, как много дел решалось в этой сфере переписки властителей, является сцена, изображающая ведомство иностранных дел фараона Мернептаха. Ведомство писцов разделено на три части. В каждой из двух крайних частей сидит около десяти писцов, тесно прижавшись друг к другу. Некоторые из них сидят, поставив одну ногу на скамеечку, держа на коленях большие свитки папируса. Просторная средняя часть предназначается для начальника. Усердные рабы отгоняют от него опахалами назойливых мух. У входа стоят двое слуг. Один из них говорит другому: „Разбрызгай немного воды и охлади комнату. Начальник занят писанием“. Нет сомнения в том, что административное ведомство при царском дворе в Иерусалиме производило значительно меньшее впечатление. Государство Израиль было еще слишком молодым и слишком бедным. И все же „учетчики“ Давида должны были быть важными, внушающими благоговение чиновниками. Они работали над составлением „Государственных хроник“, которые, без сомнения, явились основой всех фактических библейских сообщений об административной системе и социальной структуре общества в период царствования Давида. Среди них — упоминание о всеобщей переписи населения, проведенной Давидом по образцу переписей в государстве Мари (2 Цар. 24), а также сообщение о его телохранителях „хелефеях и фелефеях“ — своего рода „швейцарской гвардии“, — состоящей из критян и филистимлян (2 Цар. 8:18, 15:18, 20:7)». [Келлер. Указ. соч. С. 223—224].