10. «Благая весть» в революционном Петрограде

Я помню город Петроград В Семнадцатом году. Бежит матрос, бежит солдат, Стреляет на ходу.

Пришедшее к власти в России после свержения монархии Временное правительство, возглавляемое сначала Г. Е. Львовым, а затем А. Ф. Керенским, не сумело стабилизировать ситуацию в стране, власть в которой все более переходила в руки советов рабочих и солдатских депутатов, контролируемых в основном радикальными политическими партиями эсеров и большевиков. «Весной 1917 года в условиях углубляющегося кризиса происходит быстрая поляризация общества. Открывшаяся впервые в российской истории возможность для политических партий и их лидеров легального прихода к власти обострила соперничество между партиями. В первые месяцы после падения монархии более 50 политических партий развернули активную работу по привлечению масс на свою сторону». В ночь с 3 на 4 апреля 1917 года в Петроград из Германии возвращается В. Ленин, публикуя вскоре свои «Апрельские тезисы», в которых провозглашает о необходимости перехода буржуазной революции в социалистическую. А вскоре вообще объявляет о том, что большевики в любой момент готовы взять власть в свои руки. Вызванный всем этим новый всплеск волнений и демонстраций приводит к тому, что Временное Правительство издает указ об аресте Ленина, который вследствие этого вынужден был скрываться вначале в Разливе, а затем в Финляндии. Между тем часть кругов во главе с генералом Л. Г. Корниловым решает, что только диктатура способна спасти Россию. Но мятеж Корнилова терпит поражение, а самого генерала по приказу премьер-министра А. Ф. Керенского арестовывают, чем несказанно усиливают позиции большевиков, которым более реально противостоять никто не мог. В начале октября в Петроград возвращается Ленин, под нажимом которого 10 октября ЦК РСДРП (б) принимает решение о подготовке вооруженного восстания. Поддерживающие большевиков воинские части начинают занимать ключевые объекты столицы, занимать практически без сопротивления, ибо Временное Правительство к тому времени уже не располагало сколько-нибудь серьезными силами. Наконец, в ночь с 25 на 26 октября после знаменитого залпа крейсера «Авроры» взят Зимний дворец и арестовано заседавшее там Временное Правительство, за исключением его главы Керенского, бежавшего накануне в женском платье из дворца. Утром 26 октября на II Всероссийском съезде советов был легализован приход большевиков к власти, которые сразу же издали внешне очень красивые декреты «О мире», «Об отмене смертной казни», «О земле». Были выдвинуты лозунги о равенстве, братстве, свободе. Огромное число людей в те дни было в состоянии особой эйфории. Казалось, что на земле строится рай. И вот буквально через несколько дней после Октябрьской Революции из печати выходит экстренный номер журнала «Благая весть», в котором с поразительной глубиной рассматриваются все произошедшие события с точки зрения библейской философии, на основании которой раскрывается и подлинная суть новой власти. Воистину только глубокое знание и понимание Библии помогло авторам статей этого номера настолько глубоко понять то, что произошло, а главное — то, что произойдет. Читая этот номер, удивляешься также и той необыкновенной смелости, с которой его авторы разоблачали несостоятельность столь красивых лозунгов большевиков. Учитывая особую важность этого номера, вышедшего в один из эпохальных периодов нашего государства, глубину его аналитических статей, мы решили практически полностью привести данный номер в настоящей книге.

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Номер свободы

Государство и церковь

«Обязанности твои, вытекающие из твоей принадлежности к государству, не могут не быть подчинены высшей вечной обязанности, вытекающей из твоей принадлежности к бесконечной жизни мира или к Богу, и не могут противоречить им, как это сказали 1800 лет тому назад ученики Христа (Деян. Ап. IV, 19): «Судите, справедливо ли слушать вас более, чем Бога» и (V, 29), «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам».

Лев Толстой.

«В религии принуждение неуместно».

Лактанций, христ. писатель I века.

Первые христиане говорили:

«Веру надо защищать, не убивая, а умирая за нее».

5 г. издания. Москва. Октябрь 1917 г. № 10. Свобода, Равенство и Братство

Русская революция вновь воскресила этот многовековой лозунг. Русский народ провозгласил для себя полную свободу, полное равенство и братство. Во многих сердцах блеснули светлые надежды на лучшее будущее… Радостные чаяния путеводной звездой засветились на жизненном пути страданий и слез… Всем так хотелось верить, что «приближается утро» новой и счастливой жизни… Социальные учения и различные заманчивые перспективы улучшения земной жизни бурным потоком разлились по родной Руси и захватили в свой круговорот широкие крестьянские, рабочие и солдатские массы. Испытав на себе все тяготы дореволюционного режима, они со всею страстностью отдались стремлению осуществить в практической жизни провозглашенный лозунг и принялись перестраивать всю жизнь на новых началах.

Но то, что на словах казалось таким легким и близким, на деле оказалось весьма трудно достижимым. До сего времени мы не видим у нас полного торжества этого великого евангельского благовеста.

«Приближается утро, но еще ночь».Да еще ночь… Но и среди этой темной ночи есть люди, которые светятся светом Евангелия. К СВОБОДЕ они идут не революционно-насильственным путем, а путем исполнения в своей жизни заветов Христа и имея веру в Него, как в Сына Божия и Спасителя своего. Иоан. 8:36; Гал. 6:1.

РАВЕНСТВО достигается ими уничтожением классовых, национальных и всяких других перегородок и соединением всех в единую общину на равных для всех условиях. И даже больше, самовозвышение над всеми — для них есть самоунижение перед всеми и служение всем. Гал 3:28.

БРАТСТВО осуществляют они, не только называя один другого братом или сестрой, но глубоко искренно признавая всех людей членами единой человеческой семьи, имеющей Единого Небесного Отца. И если все — дети одного Отца и единой верующей семьи, то все — равные между собой братья и сестры. Матф. 23:9, 8. Итак, друг, «приближается утро, но еще ночь». Вскоре заблестит на мировом горизонте «Звезда светлая и утренняя» (Откр. 22:16), и воцарятся тогда вечная свобода, вечное равенство и братство! Государство и церковь

Кесарево — кесарю, а Божие — Богу.

Пережитые только что великие исторические события с чрезвычайной остротой выдвинули между прочим уже давно наболевший и жгучий вопрос об отношении государства и церкви. Революция, разрушившая до основания все громоздкое здание старого порядка, поколебала и былые формы церковно-государственных отношений. Но дело не в том, в какие новые формы выльются эти взаимоотношения государства и церкви теперь под влиянием революции, не в том, каковыми они будут под насильственным давлением, быть может, вполне индифферентных к вопросам религии требований масс, — а в том, каковыми они на самом деле должны быть и каковыми не должны быть.

Прежде всего: что такое государство и что такое церковь? В чем самое существо того и другого?

В науке государственного права, государство определяется как «союз людей, живущих на определенной территории и подчиненных единой верховной политической власти». Цель его — установление и поддержание необходимого для частного и общественного существования правопорядка и содействие общему благу. Достижение же этих целей, как известно каждому мало-мальски культурному человеку и как выражается проф. М. А. Рейс-нер, происходит только при помощи права и правового принуждения. «А отсюда следует, что и все государство по существу своему является союзом исключительно принудительным. Нельзя по личному желанию принадлежать или не принадлежать к данному государству. Как таковое, государство не может допустить свободного выхода из подчинения своей власти.

Иное дело церковь (мы имеем в виду исключительно христианскую церковь). Под понятием «церковь» наука понимает союз свободно объединенных одним исповеданием лиц. Церковный союз не является союзом территориальным или национальным; к нему по собственной, свободной, ни кем и ни чем не принуждаемой воле может принадлежать или не принадлежать всякий, независимо от его местожительства и родового происхождения. Единственным условием принадлежности к церковному союзу является — единство веры. Вера же есть нечто такое, принуждение над коим немыслимо. Никакая власть на земле не может проникать в тайники души человека и указывать, как он должен верить. Вера же, лишенная искренности, вера по принуждению будет одним лишь лицемерием.

Поэтому церковь, единственное мерило для принадлежности к которой не соизмеримо для человека, представляет собой особенное, своеобразное общество, основанное на иных высших началах, чем государство. Государство имеет своей целью установление внешнего порядка и содействие земному благополучию его членов, цель же церкви — духовное, внутреннее совершенствование человека, согласно словам Иисуса: будьте совершенны, как Отец наш Небесный, и приготовление к «царству Божию», которое, однако, не от мира сего. Государство действует принуждением — церковь же по воле своего Основателя должна действовать лишь любовью и убеждением. Государство, по словам первого христианского философа ап. Павла, «не напрасно носит меч» — церковь же должна быть облечена в «меч духовный» — Слово Божие.

Таким образом, становится само собою очевидно, что как по существу, так и по внешности, как по целям своим, так и по средствам, которые применяются для достижения этих целей, государство и церковь представляют собой общества совершенно различного рода.

Однако этим еще далеко не разрешается многосложная проблема взаимоотношений государства и церкви. Являясь по существу своему обществом совершенно не совместимым с понятием «государство», церковь тем не менее не может не вступить в то или иное соприкосновение с государством. И прежде всего, государство и церковь соприкасаются друг с другом в лице одновременно им обоим принадлежащей человеческой личности. Как быть христианину, члену церкви, когда к нему предъявляет свои права государство, или наоборот? Как раз с подобным же многосложным вопросом приступили однажды к Иисусу искушавшие Его фарисеи. Однако, не много-словя, Христос ответил им коротко и ясно: «Отдайте кесарево кесарю, а Божие — Богу», проведя тем самым непереходимую грань между государством и церковью, политикой и религией. По утверждению проф. С. Н. Булгакова, в этих словах содержится «вечная норма» отношений между церковью и государством. Они говорят о внутреннем отделении, о внутренней свободе и независимости церкви от государства, области Божией от области кесаревой, «царства не от мира сего» от «царства от мира сего». Точно то же выражает и ап. Павел, говоря: «Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь. Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви» (Римл. 13: 7, 8).

Однако одновременная принадлежность человека государственному и церковному союзам, может почти в любой момент привести его в тупик. Как быть, когда требования государства и церкви, коснувшись одной и той же области, расходятся? Как быть, когда законы гражданские и законы веры противоречат друг другу?

Для истинного христианина ответ, конечно, будет один: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам». Для него, говорит проф. Булгаков, «государство никогда не может иметь того, абсолютного, божественного авторитета, какой оно имело для язычества, где противоречить государству значило противоречить божеству. Для христианина выше закона государства должен быть закон Бога, и там, где они непримиримо сталкиваются между собою, должен исполняться закон Бога».

«Апостолы Петр и Иоанн сказали «властям», требовавшим от них «не говорить и не учить об имени Иисуса», так: «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?» (Деян. 4:19). Если бы апостолы проявили недолжную в данном случае покорность властям, запрещавшим по римскому закону проповедь новой религии, то проповедь христианства не была бы осуществлена. Но они предпочли остаться государственными преступниками, казненными по римским законам, нежели отказаться от исполнения воли Божией. Казнен был и сам ап. Павел, учивший о покорности предержащим властям. Божье всегда нужно ставить выше кесарева и оказывать ему предпочтение, если происходят конфликты. И заповеди Спасителя о том, чтобы воздавать кесарево кесарю, Божие — Богу не следует ограничивать ссылкой на то, что речь шла об языческом кесаре, христианский же будто бы не может противоречить воле Бога… Комментируя рассматриваемые слова Спасителя, Златоуст говорит следующее: «Когда ты слышишь, отдавай кесарево кесарю, разумей под этим только то, что нисколько не вредит благочестию: все, противное благочестию, не есть уже дань кесарю, но дань и оброк диаволу!».

— Однако, — быть может, возразит нам кто-либо, — это противоречит гражданским законам, законам христианским и может иметь место только в языческом, не христианском государстве. В государстве же христианском, государстве, которое само проникнуто христианскими идеалами, само составляет неразрывное целое с церковью, никаких конфликтов, никаких недоразумений с последней быть не может.

Не говоря уже о всем известных исторических последствиях соединения церкви с государством, приведших на Западе к папе-цезаризму а у нас к цезарепапизму мы вынуждены заметить, что приведенное возражение весьма неосновательно уже потому, что в действительности государство никогда не может быть христианским по своему существу. «Христианского государства, — говорит Н. Бердяев, — вообще никогда не было и никогда не будет, а государство лишь выдает себя за христианское, а христианство сделали государственным». Становясь действительно христианским государством, государство должно было бы отказаться от самых основных своих прав и преимуществ; а так как этого никогда не было и быть не может, то ясно, что при всяком слиянии государства и церкви, или так называемой «христианизации государства», отказываться от своих основных принципов всегда приходится церкви, вследствие чего и все, достигнутое подобным путем, «государственное христианство» в действительности оказывается лишь фальсифицированным христианством, или, иначе говоря, суррогатом.

Помимо этого, прекрасный пример истинного отношения церкви к государству находим непосредственно в земной жизни Спасителя, которая, вне сомнения, принимается, как норма и идеал всеми ныне существующими вероисповеданиями. Надо, однако, заметить, что, проходя Свое земное служение вне сферы вопросов государственных и политических, Христос имел дело исключительно с внутренним человеком, его душой и ее отношением к Богу. Все же земное и временное, поскольку оно не противоречит Его основным принципам, Им не отвергалось и не осуждалось, а оставалось лишь вне непосредственной задачи Его деятельности. «Кто поставил Меня судить или делить вас?» — отвечал Он просившим Его разделить наследство.

«Напротив, все еще не понимавшие истинного смысла земного служения Спасителя всегда старались так или иначе завлечь Его на путь кесаря и воспользоваться земною властью последнего для достижения Божьих, небесных целей. С этим искушением выступил и сам сатана, предлагавший Христу всю власть земную, очевидно как орудие для целей земного служения. Но принять эту власть значило поклониться сатане, и Христос отвергнул искушение словами: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи!» Но и собственные ученики Спасителя в течение всей земной жизни Его до самой крестной смерти и воскресения не понимали истинного характера Его служения и все время ждали, когда Он «откроет царствие Израиля», т. е., переводя эту речь на современный язык, когда Он Сам, воспользуясь Своим огромным влиянием на народ, объявит Себя «правителем», совершит «захват власти», отложится от Рима и устроит во Израиле «Zukunfts Staat»… «Идея захвата власти» и «диктатуры пролетариата» в лице 12-ти колен Израиля и даже апостолов, споривших между собою о власти в будущем царстве Израиля, играла не последнюю роль. Божественной силой своего Учителя ученики Его хотели воспользоваться как орудием для частных, временных, земных целей и все время, кончая торжественным входом в Иерусалим, ждали, что Он провозгласит Себя царем и, стало быть, снимет грань, проведенную Им Самим между кесаревым и Божьим. Наконец в Гефсиманскую ночь апостолы стали защищать своего Учителя мечом, земным орудием кесаря.

Вникнем в эти мечты апостолов и постараемся отдать себе отчет, в чем состоял их соблазн, ослеплявший их, несмотря на все виденное и слышанное. Соблазн этот только в том и состоял, что они стремились снова снять эту вечную грань, разделявшую кесарево и Божие, и Бога превратить в земного кесаря, а кесаря возвысить до Бога. Безоружного Христа, вооруженного только силою Божественной любви, апостолы хотели опоясать мечом и этот меч сделать аргументом в пользу Христовой проповеди, восполнить ее кажущуюся непосредственную безуспешность силою земной власти. Апостолам рисовался тот самый идеал непосредственной Божественной власти, непосредственной теократии [Царство будущего], действующей земными средствами, какой застилал глаза и римского первосвященника, пока суровая действительность не выбила этот хрупкий меч из ослабевших рук папы и какой темнит еще и теперь религиозное сознание и совесть искренних сторонников «Христианского государства».

Однако в ответ на подобные мечтания ученики Иисуса слышали от Него всегда страшные для них тогда речи о кресте и страданиях, которых они не понимали и против которых поэтому протестовали, так что в ответ на один из этих протестов Спаситель вынужден был сказать Петру: «Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Матф. 16:23). А когда апостолы возвращались к спорам о власти и своих прерогативах в будущем царстве Израиля, то слышали в ответ: «Цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются, а вы не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий — как служащий» (Лк. 22:25, 26).

Из всего вышесказанного мы заключаем, что — на основании не одних только рационалистических умозаключений, но и на основании Самим Христом возвещенных начал — ни церковь (насколько она, конечно, истинно христианская церковь) не может стать государственною и вооружиться его мечом, ни государство не в праве узурпировать и присваивать себе церковный авторитет, будучи по природе своей исключительно мирской стихией. Пусть же всякая христианская церковь, действительно проникнутая Духом Христовым, повторит вышеприведенные слова Спасителя, сказанные Им искусителю, прельщавшему Его властью земных царств: «Отойди от меня, сатана!»

Арвид. Свобода веры как основа христианства

Изучая Св. Писание, мы видим, что Всемогущим Творцом и Властелином всего и всех всегда предоставлялась человеку известная свобода; мы нигде не встречаем ни малейшего ограничения или насилия в делах веры. Всякому представляется свободный выбор, верить или не верить словам Иеговы и Иисуса. Эта абсолютная свобода представляется при этом не только нам, как жителям нашей планеты, но точно также и всем существам других планет.

В послании ап. Иуды мы читаем даже о ангелах, «не сохранивших своего достоинства, но оставивших свое жилище» по собственному желанию и убеждению. Ту же свободу находим у наших прародителей: Адама и Евы. Хотя Творец и заповедал им не есть плодов от дерева «познания добра и зла», Он, тем не менее, не принудил к исполнению Своего повеления; ибо представлялась полная свобода повиноваться или же не повиноваться.

Эта полная свобода выбора себе по собственному усмотрению добра или зла проходит красной нитью чрез всю Библию, как Ветхий, так и Новый Завет. Читая подробное библейское повествование о жизни древнего Израиля, мы всегда видим, что они делали то угодное в очах Господних, то неугодное Ему.

Не будь у них полной свободы личного выбора своих путей, то Господь несомненно всегда принуждал бы их делать только угодное Ему. Далее Библия сообщает, что и в их время появлялись часто отдельные лица и целые самостоятельные государства, желавшие собственным авторитетом ограничить эту Богом дарованную свободу. Однако в то время всегда и всюду находились и такие лица, которые защищали эту свободу. В особенности ярко выделяется это в случаях покушения на свободу веры. Вспомним только из истории Навуходоносора его обязательное постановление о всеобщем поклонении воздвигнутому им истукану. Здесь на защиту попираемой свободы веры выступило три мужа из захваченных в Иудее военнопленных: Седрах, Мисах и Авденаго. Не боясь тягчайших наказаний и смертных мучений, они своим поступком высоко подняли знамя свободы внутреннего исповедания. Но несколько лет спустя мы снова находим государственное вмешательство в дело религии: мидо-персидским царем Дарием издается закон, повелевающий всем его подданным поклониться ему как Богу и верховному главе души и тела; всякий же нарушитель этого закона должен был быть ввергнут в львиный ров. Однако и здесь мы находим человека, стоящего на страже свободы и законности. Даниил, этот высший сановник при царском дворце, отказывается повиноваться высшей государственной власти там, где она в своих требованиях преступает свои границы.

В Новом Завете борющимися за свободу веры и совести мы находим апостолов, гонимых за это гражданской властью. Но далее в средние темные века мы находим на стороне поборников этой свободы людей, клейменных «еретиками», а гонителями — зачастую лишь официально именующихся представителями христианства. Силой меча и огня стремилась господствующая церковь запада при помощи папы, а у нас на востоке при помощи монарха вдолбить людям правильность своих религиозных мировоззрений. И в результате Европа оказалась залитой кровью поборников этой свободы веры. Россия наполнялась «душеспасительными» монастырями, за стенами которых гнили веками тысячи преследуемых господствующей церковью.

Господь Бог довольно часто посылал Своих служителей к людям для возвещения им какой-либо особой вести. Но мы не найдем ни одного случая, когда бы Он принудил кого-либо внять этой вести и послушаться ее. Везде и всегда мы находили лишь предоставление человеку полной свободы выбора.

«Жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие», — говорит Иегова Своему народу. Однако «избери жизнь, дабы жил ты, и потомство твое», — присовокупляет Он сейчас же.

Когда однажды ко Христу приступили фарисеи с ехидной мыслью уловить Его в политической неблагонадежности и спросили: «Позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» Иисус им ответил коротко и ясно: «Кесарево — кесарю, а Божие — Богу». В этих словах полное отделение одного от другого, в них весь принцип христианского отношения к государству. И этот же принцип остается еще и поныне. И как раньше были люди готовы во имя его жертвовать всем, не исключая и жизнью, так и в наши дни находятся еще люди, бесстрашно проводящие его в своей жизни.

Мудрый Соломон говорит в одном месте между прочим: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1:9).

И действительность показала, что пророк прав. Попытки со стороны государства вмешаться в дела веры, в дела «Божий» всегда были, есть и будут. Различны только формы, какими эти попытки осуществляются.

В наше время — время чрезвычайных свобод и безвластия — вопрос о невмешательстве государства в дела веры не отпадает. В то время, как пишутся эти строки, в первопрестольной заседает весьма реакционно настроенный собор господствующей церкви, ни за что не желающей отстать от доселе питавшего ее государства. Собор обещает полную свободу совести всем инакомыслящим; даже более того, решается на предоставление инославным исповеданиям даже полной свободы пропаганды, оставляя за православием лишь право «преимущества» и «маленькой казенной» субсидии. В число же этих преимуществ входит первым долгом «общеобязательность для граждан русского государства празднования православных праздников» вообще и воскресного в частности.

Останется ли православие государственной религией и получит ли оно требуемые преимущества — покажет ближайшее будущее. Одно лишь несомненно, что церковь, желающая государственными законами принудить инаковерующих праздновать ею установленные праздники, далеко отошла от основного христианского принципа свободы веры. Но как бы то ни было, истинный христианин и серьезный исследователь Св. Писания знает уже по библейскому пророчеству, что рано или поздно это требование государственного принуждения празднования установленных господствующей церковью праздников должно быть исполнено. Однако да не забудутся в это время слова апостолов: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:29).

«Итак стойте в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал. 5:1).

Революция и религия

Сейчас так много и повсюду говорят о братстве, о справедливости, о новых и идеальных отношениях людей друг к другу, нопочти нигде не касаются, не доходят до тех источников, из которых излились эти идеи, не стремятся к тем чувствам доверия и любви, на которых одних только и можно создать настоящее братство. Собираются все перестроить в мире внешнем, материальном, и так мало думают о мире внутреннем, духовном… Заботятся о судьбах тел и желудков, и забывают о душах и истинах, питающих эти души. Кричат о блаженстве и счастье социальных осуществлений, но вместо социализма духа выдвигают «социализм желудка», вместо «интернационального братства» выдвигают «интернациональную ненависть классов» и т. д.

Такое положение не может удовлетворить человека религиозного. Тяжелыми камнями ложатся современные события на душу тех, «кто еще ощущает распространяющееся среди масс безверие и поверхностность в отношении к таким священным вещам, как братство, равенство и свобода, истинный, живой и многозначный смысл которых может быть постигнут уже не в пределах социального учения, а в самой религии, в христианстве». Ноет и точит что-то внутри человечества. Где же выход? Где же конец? — невольно умоляют ныне тысячи. И характерные для этой всеобщей неудовлетворенности и богатые внутренними переживаниями всех мало-мальски духовных и религиозных людей, живущих не одними только интересами «чрева», помещаем здесь нижеследующие строки одной курсистки, бывшей сельской учительницы, родом крестьянки, к сотруднику «Русской свободы» епископу Андрею Уфимскому:

«Грустные думы беспокоят меня все эти дни, — пишет она в своем письме. — Внимательно слежу за всем, что происходит в России, но не понимаю самого главного. И волнуется и болит мое сердце… Жутко моему сердцу от всего, что я вижу.

Была я на митинге рабочих 1-го Мая. Сошлась толпа в несколько тысяч человек. Много говорили хороших слов, громко звали куда-то вперед, обещая братство народов, и свободу, и вечный мир. Но понимаете ли вы,… что они забыли самое главное сказать, самое существенное добавить, сказать о том, что одно может переделать нашу жизнь, вдохновить на общий подвиг служения друг другу?

Нет, вы не знаете и не предполагаете ни на момент, что они забыли, а может быть, умышленно обошли имя Христа!

Ни звука о Нем! Ни полслова!

Нет, скажите же мне, какое они, эти наши социалисты, имеют нравственное право взять идеи Христа, а Его Самого забыть?

Не Он ли первый учил о братстве людей? Не Он ли учил, кто наш ближний? А Он учил о братстве тогда, когда об этом еще и не мечтали!

Если бы в частной жизни устроили такую покражу идей, то житья бы не дали! А тут украли и только отмалчиваются!

Боже мой! Да что же это такое?! Вся Россия праздновала 1-е мая; неужели в этот день вся Россия промолчала о Христе? Неужели же нигде и никто на этих митингах не вышел и не сказал: «Братья, снимем шапку, возблагодарим Христа за братство, которому Он нас учил, помолимся — постараемся идти по пути к Его идеалам».

До сих пор я слышала только «Марсельезу» и ни одного слова о нравственных идеалах людей…

Стояла я в толпе и чувствовала, что что-то неладно, что я не радуюсь общей радостью, что для меня что-то недостает, но не могла привести в порядок свои мысли. Когда же пришла домой и пришла в себя, то мне вдруг показалось, что я чего-то не исполнила, и мне стало безотчетно стыдно, — а что я должна была сделать, — я и сама не знаю. И только ночью вдруг я поняла: «Ты должна была сама выйти на трибуну и сказать правду всем и потребовать, чтобы все встали на колени и вспомнили Господа и прежде всего помолились Богу и всей душой поблагодарили Его».

И если еще раз в моем присутствии вот на таких праздниках, как 1-е мая, позволят русские люди забыть Христа, даю я себе слово, что пойду и закричу, что русские люди не могут быть изменниками Христу.

Но у меня сейчас темно впереди! Трудно мне верить в братство и равенство! Не может быть братства, о котором сейчас поют на тысячу ладов, если эти братья думают объединиться во имя шкурных интересов, без Христа, без действительной любви к людям…

Милая, бедная Россия!

Выйдешь ли ты победительницею? Так ноет сердце за тебя, родную…

Сейчас пишу… и горько плачу. И что бы я дала за минуты сердечного покоя!..

P. S. У нас в П. большое волнение. Солдаты волнуются; арестовали офицера; разбили погреб с вином; перепились; потом набежали крестьяне; отыскали еще вина и напились до того, что на улицах подбирали покойников. Это случилось через неделю после того, как праздновали 1-е мая. Так закончились печально песни о братстве!»

Пусть же эти строки повлияют на многие души, находящиеся сейчас в подобных же болях и муках души. Пусть эти слабые и простые слова побудят верующего читателя к открытому и громкому исповеданию Христа. И наконец, пусть же вразумятэти строки, подобно детскому лепету, многих и многих исповедующих идеи Христа, Самого же Его забывших. — Да, дай-то Бог!

Аре. В.

Религия и человеческие жертвы

«Наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Иоан. 16:2).

Чем-то режущим сердце, не совместимым с нашими понятиями веет от этого заглавия: Религия и человеческие жертвы. При всех разговорах о религии мы ведь так привыкли видеть, что всякая религия призывает людей к любви, миру, терпимости, братству. Христианская религия в этом отношении является стоящей выше всех остальных; является глубочайшим развитием понятий о нравственности, о любви к Богу и ближнему. И поэтому, если и возможно еще оправдать преследования за веру со стороны нехристианских религий, то со стороны последователей Христа такие насилия над свободой совести человека ничем не могут быть оправданы. Кажется, нельзя бы от человека, знающего учение Христа, учение любви, всепрощения, терпимости, ожидать гонений на своего же ближнего только за то, что тот верит не так, как я. Однако, перелистывая страницы истории, можно найти немало свидетельств о преследовании людей, желавших служить Богу не по церковному наказу, а согласно голосу своей совести, людьми, которые, как и гонимые, исповедовали Христа.

К ужасным и жестоким гонениям на первых христиан со стороны языческого Рима, когда христиан бросали на растерзание хищным зверям, обливали горящей смолой, сожигали вместо факелов и т. д., наше сознание относится с большим снисхождением, ибо там эти злодеяния творили люди, непросвещенные светом Евангелия. Также можно допустить и согласиться отчасти с некоторыми историками, что Крестовые походы против «еретиков» были организованы на экономической подкладке и только прикрывались религиозной мантией. Но чем можно объяснить и оправдать преследования со стороны духовных властей, преимущественно католического Рима; со стороны тех, кто призваны сеять в народ семена разумной любви к ближнему. И как ни печально, а такие преследования имели место и железным резцом врезаны в историю христианских народов.

«В далекой маленькой Иудее, задавленной римским владычеством, возникло новое учение, осуждавшее богачей и правителей, ставившее униженного и презренного раба равным господину и призывавшее всех трудящихся и обремененных к общей братской жизни. Быстро перенеслось новое учение в многолюдный Рим. Римские императоры скоро увидели опасность для себя

в новом учении, отрицающем божественное происхождение их власти над людьми, и воздвигли на христиан гонения, продолжавшиеся с перерывами около трех веков. Но и самые жестокие гонения не остановили распространения христианства… Не было на свете людей, теснее связанных узами братской любви, как христиане во дни своих страданий и гонений; но никогда мир тоже не слыхал и не переживал таких ужасов нетерпимости и преследования свободной человеческой мысли, как во времена могущества и процветания того, что разбогатевшие католические епископы и монахи называли теперь христианством. Каждого несогласного с ними человека называли они еретиком, и проклинали и отлучали от церкви… В 382 году римский император Феодосии произносит впервые роковое слово «инквизиция»1, сделавшееся впоследствии мрачным спутником жизни всех христианских народов и давившее всякую живую мысль, всякое движение к свету, к общему счастью и братству людей… Инквизиция и преследование еретиков нашли себе твердую опору и оправдание в одном из великих учителей западного христианства — Блаженном Августине. Августин стал даже ссылаться на Евангелие в подтверждение своих взглядов. Он приводит притчу Христа о гостях званных и избранных. Когда гости отказались придти, то господин послал раба своего собрать по дорогам и распутьям нищих и убогих и убедить их придти к нему, чтобы наполнился дом его. Выражение «убедить придти» в латинской Библии переведено «понудить войти». И эти злополучные слова ввели многих в искушение и сделались основой и оправданием всех ужасов инквизиции в течение многих веков. Светская власть должна была, по мнению Августина, придти на помощь духовенству в деле веры и служить орудием наказания непокорных… И на долгие века завещал он миру нетерпимость в вопросах веры, из которой впоследствии выросла во всем своем ужасном блеске «великая святая инквизиция», как называли ее вожди католицизма. И много крови пролилось во имя любви к человечеству, множество костров зажглось именем Того, Кто сказал: «Не делай другому того, чего не желаешь, чтобы тебе делали»… В оправдание своих насилий инквизиторы ссылались теперь уже не только на своих св. отцов, блаж. Августина и св. Доминика, — но и на Самого Господа Бога. Бог, по их мнению, был первым инквизитором, изгнав из рая Адама и Еву за неповиновение…

По малейшему подозрению или по доносу, иногда даже ложному, несчастного схватывали, бросали в ужасную инквизиционную тюрьму и подвергали жестоким пыткам, чтобы вынудить у него признание. Если же жертва выдерживала пытку и не произносила ни слова, то ее ждал костер, как нераскаянного еретика. Тюрьмы инквизиции были ужасны. Ради большей славы Бога инквизиторы замуровывали на вечные времена в этих ужасных ямах свои жертвы, осмелившиеся поднять голос против царящих насилия и неправды…

Инквизиционные казни большей частью назначались в праздники или в воскресенье, чтобы больше народу могло присутствовать при этом «деле веры»… И святейший отец, папа римский, обещал всем присутствующим на таких собраниях отпущение грехов… Инквизиторы жгли не только живых людей, но вырывали также и трупы еретиков из могил и предавали их огню… Даже книги подпадали той же инквизиционной каре: их в огромном количестве торжественно сжигали на кострах… Особенно строго преследовалась Библия и Евангелие на народном языке».

Но с течением времени эта средневековая тьма начинала рассеиваться и сознание широких масс народа стало все более и более проясняться; а вместе с этим стало усиливаться и возмущение против жестоких зверств, творившихся именем Христа. «Наполеон I, войдя в Испанию в 1808 году, коротко написал на клочке бумаги приказание: Арестовать инквизиторов. Существование священного трибунала упраздняется. Имущество его конфискуется в казну». Но это не было последним концом. По свержении Наполеона духовенство снова потребовало восстановления инквизиции. Попытка жить без инквизиции не прошла даром для страны; ее уже не так боялись теперь. Народ уже стал протестовать против нее, и самому королю не удалось доставить ей ее прежнюю силу и значение. В 1826 году был произнесен инквизиционным трибуналом последний смертный приговор»…

Переходя к обзору преследований за веру в нашей родной стране, мы должны признать, что и у нас существовали такие пытки и мучения людей, не желавших исповедовать Бога по указу господствующей церкви.

«Но едва ли не больше всего мрачных пережитков сохраняется у нас в той именно области, которая по своему существу, по своему внутреннему характеру должна быть совершенно свободна от всего, что только носит на себе печать жестокости и насилия. Мы разумеем область веры, область религиозных убеждений… Мы хотим напомнить о судьбе так называемых монастырских узников, т. е. лиц, имевших несчастье за те или иные проступки или преступления против церкви и религии подвергнуться заключению в монастырской тюрьме. Как известно, такие тюрьмы с давних пор существовали при некоторых из наших монастырей… В наше время трудно даже представить себе весь ужас колодников прежнего времени, томившихся в монастырских тюрьмах и башнях. Ни один из них не оставил нам описания своих страданий, своего мученичества, почему не оставили — понять не трудно… И действительно, чаще всего только смерть избавляла несчастных узников от дальнейших страданий, только могила успокаивала их измученные тела. Самым тяжким наказанием считалось заключение в земляных тюрьмах, или, правильнее говоря, в подземных. В этот темный, сырой погреб, вырытый в земле, опускали живого человека, часто скованного по рукам и по ногам. Некоторые узники всю жизнь сидели скованными в цепях. Эти цепи снимались с них только после смерти… Страшное, кровавое время! Мрачным, но, к счастью, далеким призраком глядит оно на нас… Вообще не подлежит сомнению, что тайна меньше всего может способствовать успеху той упорной борьбы, которая велась русским правительством и церковью с сектантством, расколом — старообрядчеством и всевозможными разномыслиями, возникающими на религиозно-этической и религиозно-социальной почве.

Ни для кого, конечно, не секрет, что до сих пор эта борьба совершенно не достигала своей цели, не имела никакого успеха и совсем не принесла сколько-нибудь желательных результатов. Главнейшею причиною этой неудачи, несомненно, следует считать тот путь репрессий, преследований и стеснений, которым почти все время шла эта борьба. В ряду этих репрессий ссылка и заключение в монастырские тюрьмы является наиболее жестокой, наиболее несправедливой и в то же время — как показывает многовековая история монастырских заточений — совершенно бесполезной мерой… Да, давно, давно пора исчезнуть из жизни этому пережитку средних веков, этому мрачному отголоску далеких времен!»1

Первая русская революция 1905 года и вторая — 1917 года совершили свой переворот и в этой области жизни. Постановлением Временного Правительства от 14-го июля 1917 года — «Каждому гражданину Российского государства обеспечивается свобода совести. И никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было правах убеждения в делах веры». Это самое отрадное завоевание революции. Будем надеяться и молиться, чтобы эта свобода в России просуществовала возможно дольше, чтобы уже не повторилось время монастырских застенков и тюремных заточений за религиозные убеждения!

В. Т. Борьба с Библией

В наши дни, когда вследствие Великой Русской Революции повсюду свершился неимоверный сдвиг к свободе и всеобщей демократизации, когда под впечатлением великих событий в России по всей Европе заколыхались не только престолы еще существующих монархов, но и вся вековая общественность, когда под влиянием российских переворотов всюду ослабла и обессилела власть государствующих, в том числе и соединенных с государством, господствующих церквей, — да позволено нам будет, оглянувшись назад, вспомнить кое-что из борьбы не с ересью (об этом уже довольно повествует история) и не с сектантством, а с великой Книгой книг, Библией, излагающей самые основы, восхваляемого несомненно и господствующей церковью, христианства.

Мы будем кратки, и из старого вспомним лишь два-три факта. Вот, например, высокоавторитетный Тулузский собор 1229 г. Чтение Библии, как на народном, так и на латинском языках, было безусловно воспрещено мирянам и приравнивалось к тягчайшему преступлению. То же постановление вынес и Тарраканский собор 1234 г., мотивируясь при этом следующим образом: «Опасно давать детям в руки нож, чтобы они сами себе отрезали хлеба, так как они могут поранить себя. Равным образом и Св. Писание мирянам может принести только более вреда, чем пользы».

Кардинал Гозий, тоже довольно авторитетный представитель западной господствующей церкви, говорил неоднократно, что для мирян позволять чтение Библии значит то же, что давать святыню псам и жемчуг бросать перед свиньями. А папа Григорий VI прямо называл чтение Библии заражающей Европу чумой, от которой ее необходимо избавить какими бы то ни было средствами. Ввиду этого чтение Св. Писания и было приравнено к величайшему преступлению, каравшемуся смертью. Достаточно было услыхать инквизитору, что кто-либо только случайно присутствовал при чтении Библии и не донес об этом, чтобы немедленно же возгласить его еретиком и приговорить к сожжению на костре.

Но вот и несколько новых фактов, касающихся господствующей церкви в России. Факты эти мы позволяем себе черпать из исследований известного историка А. Н. Пыпина о российском библейском обществе.

Как известно, российское об-во представляло собой лишь отделение Международного библейского общества, главный состав которого помещался в Лондоне. В Россию же это общество проникло только благодаря личному мистицизму Александра, который находился в весьма близких личных отношениях с некоторыми его английскими представителями. 6-го декабря 1812 г. имп. Александром был утвержден проект об учреждении в Петербурге библейского общества, просуществовавшего, к сожалению, очень недолго.

В русском переводе в то время Библии еще не было, и поэтому естественно, что мысль о переводе ее на народный язык многомиллионного русского народа зародилась у членов об-ва с первых же дней существования. Однако сильнейшее противодействие встретилось в этом отношении со стороны духовенства господствующей церкви и образовавшейся вокруг него группы ревнителей старины во главе с митрополитом Серафимом, архимандритом Фотием и Шишковым, видевшими в этом лишь попытку нарушения православия. «Им казалось, — сообщает Пыпин, — профанацией святыни переложение писаний на простонародный язык, на котором они еще никогда прежде не излагались». Поэтому и первые члены общества, видимо, еще боялись заговаривать об этом предмете, чувствуя свое еще не окрепшее положение.

Ввиду этого в первые годы своего существования российскому библейскому об-ву пришлось ограничить свою деятельность изданием Библии и частей Св. Писания только на инородческих языках; причем они вышли на славянском, грузинском, немецком, французском, польском, персидском, эстском, латышском, финском, калмыцком и татарском языках. В конце же 1815 г. Александр, «по собственному движению сердца своего», предложил св. Синоду свое искреннее желание (или просто говоря — приказ) не чинить препятствие библейскому обществу к переводу Св. Писания и тем самым «доставить и россиянам способ читать Слово Божие на природном своем российском языке, яко вразумитель-нейшем для них славянском наречии, на коем книги Св. Писания у нас издаются».

Таким образом, только по приказу гражданской власти и помимо воли господствующей церкви было приступлено к переводу и изданию Библии на русском народном языке.

Но борьба против переводимой и уже частями издающейся русской Библии не прекратилась.

От имени разных групп духовенства и некоторых мирских «ревнителей старины» был подан государю ряд верноподданнических записок, приводивших всевозможные несуразные доказательства крамольности и революционности библейского об-ва.

Ввиду неимоверной боязни Александра проникновения к нам в Россию с Запада революционного духа враги об-ва воспользовались этим обстоятельством и, с легкой руки Шишкова, обвинили его в распространении этого духа.

Причем «сильнейшим орудием революционных замыслов» этого об-ва опять-таки была объявлена «перекладка Св. Писания с высокого и важного языка на простонародное наречие».

На эту удочку и поддался Александр. По его приказу был удален на покой председатель Российского Библейского об-ва кн. Голицын и замещен лицом, явно не сочувствовавшим делу библейского распространения. Новый председатель поэтому вскоре доносил уже государю о ненужности, бесполезности и даже опасности дальнейшего перевода и издания Библии. Однако полного закрытия Библейского об-ва при Александре, враги его все же не добились; произошло это уже при Николае I.

Враги Библейского об-ва не замедлили воспользоваться запуганностью нового монарха делом «декабристов» и поспешили объявить восстание 14 декабря 1825 г. последствием «распространяемой об-вом крамолы». И в результате в 1826 г. об-во было закрыто; перевод Библии был приостановлен на книге Руфь и продажа даже переведенной Библии была на время прекращена.

Но тем не менее как на Западе, так и у нас впоследствии Библия все же вышла и из этой неравной борьбы победительницей. И сейчас она распространяется на 400 языках и наречиях и расходится ежегодно в миллионах экземпляров. [За 12 лет своего существования Российское Библейское об-во все же успело напечатать и распространить у нас в России 876106 экз. Библии и разных ее частей].