18. Ускользающая мудрость

Церковь… не хозяйка и не слуга государства, но скорее совесть государства. Она должна быть проводником и критиком государства, но никогда его инструментом.

Мартин Лютер Кинг Младший.

Ускользающая мудрость

В пятидесятые годы, когда я учился в школе, директор начинал каждый день с молитвы, которая транслировалась по школьной радиосети. В школе мы торжественно клялись в верности «благословленной Богом» нации, а в Воскресной школе присягали на верность американскому флагу и христианским знаменам. Тогда мне и в голову не приходило, что в один прекрасный день перед христианами в Америке встанет новая задача — внедрить «благодать» в общество, которое становится все более враждебным по отношению к ним.

До недавнего времени американская история (по крайней мере, ее официальная версия) представляла собой вальс двух партнеров по танцу — церкви и государства. Религия настолько глубоко пустила свои корни, что Соединенные Штаты описывали как нацию с религией в душе. Договор на борту судна «Мейфлауэр» характеризовал миссию колонистов как «предпринятую во славу Господа и для распространения христианской веры и величия нашего Короля и нашей страны». Основатели нашей страны считали религию необходимой для функционирования демократии, говоря словами Джона Адамса: «Наша конституция была создана только для людей высоконравственных и религиозных. Она совершенно не приспособлена для государства, где живут люди другого склада».

На протяжении почти всей нашей истории даже Верховный суд был эхом единодушия с христианством. В 1931 году суд заявил: «Мы, христиане, признаем друг за другом соответствующее право на свободу вероисповедания и с почтением признаем долг повиновения воле Господа нашего». В 1954 Эрл Уоррен, Главный судья, пользующийся дурной славой у многих консервативных христиан, сказал в одной своей речи: «Я уверен, что, читая историю нашей страны, все понимают, что Священное Писание и дух Спасителя с самого начала были нашими добрыми гениями». Все хроники первых колонистов, добавил он, описывали одно и то же: «Христианскую страну, управляемую в соответствии с христианскими принципами».

В нашей жизни мы ежедневно сталкиваемся с напоминанием о нашем христианском наследии. Уже сами названия органов управления — гражданские службы, министерство юстиции — несут в себе религиозные оттенки. Американцы быстро реагируют на бедственное положение, отстаивают права беспомощных людей, поддерживают людей, оказавшихся в затруднительном положении, жертвуют биллионы долларов на благотворительность. Эти и многие другие «порывы сердца» напоминают о том, что национальная культура имеет христианские корни. Только тот, кто путешествует за океан, способен оценить то обстоятельство, что не все культуры отмечены подобными проявлениями благодати.

Между строк, естественно, история содержит другой сюжет. Коренные американцы были практически истреблены в этой «христианской стране». Женщинам было отказано в основных правах. «Добрые христиане» на юге избивали своих рабов без малейшего угрызения совести. Будучи уроженцем юга, я знаю, что афроамериканцы как группа населения без малейшей ностальгии оглядываются на «Божий» дни нашей ранней истории. «В то время я был бы рабом», — напоминает нам Джон Перкинс. Для этих меньшинств идея благодати утратила свой смысл.

В наши дни люди в Соединенных Штатах почти не смешивают понятия церковь и государство. Эта перемена наступила с такой захватывающей дух скоростью, что любой человек, родившийся в последние тридцать лет, может подивиться тому, о каком христианском согласии я говорю. Кажется невероятным, что слова «благословенные Богом» были добавлены в текст присяги только в 1954 г., а фраза «веруем в Бога» стала официальным девизом нации в 1956 г. Вскоре после этого Верховный суд запретил молитвы в школах, и некоторые педагоги пытались воспрепятствовать своим студентам писать работы на какие-либо религиозные темы. Кинофильмы и телевизионные шоу упоминают христиан крайне редко, почти исключительно в уничижительном тоне, и суды тщательно удаляют религиозную символику из публичных мест.

Большинство нарушений прав верующих проистекает из невысокого темпа распространения этих культурных перемен. Харольд О. Дж. Браун, один из первых евангелических активистов, протестовавших против абортов, говорит, что он и его коллеги восприняли кодекс 1973 г. (Roe v. Wade) как призыв к действию. Для христиан Верховный суд был собранием мудрецов, которые вызывали наибольшее доверие и которые в своих решениях исходили из нравственного консенсуса с остальным населением страны. Неожиданно появилось решение, произведшее эффект разорвавшейся бомбы, которое раскололо страну на куски.

Другие решения суда — легализация «права на смерть», новая трактовка понятия брачных уз, выступления в защиту порнографии — заставили вздрогнуть консервативных христиан. Ныне христиане гораздо больше склонны видеть в государстве силу, антагонистичную церкви, нежели ее друга. У Джеймса Добсона перехватывает дыхание, когда он говорит: «По всей Северной Америке сегодня происходит ничто иное, как великая Гражданская Война за вечные ценности. Две стороны с совершенно разными и несравнимыми мировоззрениями сошлись в жестоком конфликте, который затрагивает все социальные уровни».

Идет культурная война. По иронии судьбы церковь в Соединенных Штатах каждый год все ближе и ближе подходит к ситуации, с которой столкнулась церковь в Новом Завете. Готовое к обороне меньшинство, живущее в плюралистическом языческом обществе. Христиане в таких местах, как Шри-Ланка, Тибет, Судан и Саудовская Аравия, часто сталкивались с враждебностью, исходившей от их правительств в течение многих лет, но в Соединенных Штатах, где история идет рука об руку с верой, нам неприятно это наблюдать.

Как могут христиане распространять благодать в обществе, которое, кажется, так отдалилось от Бога? Библия предлагает множество схем поведения. Илия удалился в пещеры и совершал молниеносные набеги на языческий режим Ахава; его современник Авдий сотрудничал с системой, управляя дворцом Ахава и укрывая там истинных пророков Бога. Есфирь и Даниил служили языческим империям; Иона призывал кару на головы других. Иисус подчинился суду римского правителя; Павел дошел со своей жалобой до самого Кесаря.

Помимо всего прочего, дело усложняется тем, что Библия не дает прямого указания гражданам, живущим при демократии. Павел и Петр призывали своих читателей подчиниться властям и чтить царя, но при демократическом управлении мы, граждане, сами являемся «царем». Едва ли мы можем проигнорировать правительство, когда, в соответствии с нашим конституционным правом, мы сами входим в его состав. Если христиане составляют большинство, то почему бы не провозгласить себя «большинством, определяющим нравственные ценности», и не кроить культуру по своему собственному подобию?

Когда в Соединенных Штатах поддерживалась некоторая форма христианского согласия, эти вопросы стояли менее остро. Теперь же все те из нас, кто любит нашу веру и нашу нацию, должны решать, как проявить свою заботу наилучшим образом. Я предлагаю три предварительных вывода, которые никак не должны зависеть оттого, что принесет нам будущее.

В первую очередь, нужно оговориться. Я верю в то, что распространение Божией благодати — это основная христианская миссия. Как сказал Гордон Мак Дональд: «Мир может все, что может церковь, за исключением одной веши. Он не способен продемонстрировать благодать». По моему мнению, христиане не выполняют очень важную работу по распространению благодати в мире, и наше развитие замедлено, прежде всего, в этой области веры и политики.

Иисус не позволял никаким общественным институтам вторгаться в его любовь к отдельным людям. Еврейская политика в отношении расы и религии запрещала ему разговаривать с самаритянской женщиной, оставляла человека наедине с зыбкой нравственной почвой; Иисус выбрал человека в качестве своей миссии. Среди его учеников был мытарь, в котором видели человека, изменившего Израилю, а также зилот, член партии ультра-патриотов. Он восхвалял Иоанна Крестителя, противника существовавшей культуры. Он познакомился с Никодимом, законопослушным фарисеем, и с римским сотником. Он обедал в доме другого фарисея по имени Симон, а также в доме «нечистого человека» Симона Прокаженного. Для Иисуса человек был важнее, чем любая категория или привешенный к нему ярлык.

Я знаю, как легко захватывает человека политика полярных противоположностей, как легко из рядов демонстрантов бранить «врага», стоящего в толпе напротив. Но Иисус призывал: «Любите врагов ваших». Для Уилла Кемпбелла это значило любить оголтелых ку-клукс-клановцев, которые убили его друга. Для Мартина Лютера Кинга Младшего это означало любить белых шерифов, которые натравливали на него полицейских собак.

Кто мой враг? Сторонник легализации абортов? Голливудский продюсер, загрязняющий нашу культуру? Политиканы, несущие угрозу моим моральным принципам? Наркобарон, заправляющий в моем городе? Если моя деятельность, какими бы хорошими мотивами она ни была движима, уводит от любви, значит, я неправильно понял Евангелие Иисуса. В моих мыслях только закон, а не Евангелие благодати.

Вопросы, с которыми сталкивается общество, существенно важны, и, возможно, это вопросы войны за культуру. Но христиане должны использовать другое оружие для ведения войны, оружие «милосердия», если воспользоваться замечательной фразой Дороти Дей. Иисус заявлял, что у нас должна быть одна отличительная особенность: не политическая корректность или моральное превосходство, а любовь. Павел добавлял, что без любви все, что бы мы ни делали — чудеса веры, красноречие теологии, самоотверженные жертвы отдельных людей — все будет бесполезно (1 Коринфянам 13).

Современная демократия сильно нуждается в новом духе гражданственности, и христиане могут показать путь, демонстрируя «плоды» духа Божиего: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость и воздержание.

Оружие милосердия может быть действенным. Я уже рассказывал о моем визите в Белый Дом, который вызвал поток гневных писем. Два христианских лидера, присутствовавших на нашей встрече, сочли нужным принести президенту извинения за нетерпимость, которую проявили их собратья христиане. Один из них сказал: «Христиане подорвали доверие к Евангелию злобой… личными выпадами в адрес президента и его семьи». Во время визита мы также слышали из первых рук рассказ Хиллари Клинтон, которая стала мишенью многих из этих выпадов.

Сьюзен Бейкер, республиканка и супруга бывшего государственного секретаря Джеймса Бейкера, пригласила миссис Клинтон на встречу с библейским обществом, состоящим из представителей обеих партий. Первая леди государства признала, что скептически относилась к встрече с группой женщин, которые описывали себя как «консерваторов и либералов, республиканцев и демократов, которых объединяла преданность Иисусу». Она отправилась туда настороженная, готовая защищать свои позиции и принять словесные выпады в свой адрес.

Однако встреча началась с того, что одна из женщин сказала: «Миссис Клинтон, все присутствующие в этой комнате решили от всего сердца молиться за вас. Мы хотим извиниться за то, как с вами обошлись некоторые люди, среди которых были и христиане. Мы были не правы по отношению к вам, оклеветали вас, поступили с вами не по-христиански. Простите ли вы нас?»

Хиллари Клинтон сказала, что она пришла в то утро, готовая ко всему, кроме извинений. Вся ее подозрительность рассеялась. Позднее она посвятила целую речь на Национальном Молитвенном Завтраке тому, что перечислила духовные «дары», полученные ею во время той встречи. Она спросила, не могли ли бы они организовать подобное общество для молодых людей возраста ее дочери. Челси редко встречала «исполненных благодати» христиан.

Меня печалит то обстоятельство, что письма от консервативных религиозных обществ по своему тону очень похожи на письма из ACLU («Американский союз по соблюдению гражданских свобод») (ALCU — либеральная организация отстаивающая, среди прочего, права сексуальных меньшинств и право женщины на аборт (прим. теол. редактора)) и из общества «Люди за американский образ жизни» (People for the American Way) («Люди за американский образ жизни» — объединение пропагандирующее традиционные (в том числе и христианские) ценности (прим. теол. редактора)). И те и другие впадают в истерику, предрекают жуткие заговоры и занимаются нравственным террором своих врагов. Словом, и те и другие распространяют дух не-благодати.

Ральф Рид, к его чести, публично отказался от подобных методов. Теперь он сожалеет, что говорил на языке, которому недоставало «искупительной благодати, которая всегда должна характеризовать наши слова и дела». «Если мы и достигнем успеха, — писал Рид в журнале «Деятельная вера», — то это произойдет благодаря тому, что мы следовали примеру [Мартина Лютера] Кинга, призывавшего любить тех, кто ненавидит нас, сражаться «христианским оружием и христианской любовью». Если мы потерпим поражение, то это будет не поражение из-за нехватки средств или правильных методов, но поражение сердца и души. Каждое слово, которое мы произносим, и каждая акция, которую мы предпринимаем, должны отражать благодать Божию».

Ральф Рид прав в том, что берет пример с Мартина Лютера Кинга Младшего, который может многому научить нас в политике конфронтации. «Боритесь с ложной идеей, а не с человеком, который исповедует эту идею», — настаивал Кинг. Он стремился применить на практике завет Иисуса «любить своих врагов», даже тогда, когда он сидел в тюремной камере, выслушивая насмешки этих самых врагов. «Мы можем убедить наших противников, только основываясь на истине, — говорил он, — не прибегая к полуправде, преувеличению или лжи». Каждый доброволец в организации Кинга давал клятву, что будет придерживаться восьми принципов, включая следующие: ежедневно размышлять об учении и жизни Иисуса, жить и руководствоваться законами любви и обходиться с друзьями и врагами, следуя простым правилам вежливости.

Я присутствовал при одной публичной сцене конфронтации, которая происходила в соответствии с теми принципами милосердия, которые сформулировал доктор Кинг. В то утро, когда я брал интервью у Президента Клинтона, как я уже упоминал, мы оба присутствовали на Национальном Молитвенном Завтраке, где слышали речь Матери Терезы. Это было замечательное событие. Семьи Клинтонов и Горов сидели на возвышении во главе стола напротив Матери Терезы. Хрупкая восьмидесятитрехлетняя женщина, которую привезли в инвалидном кресле, лауреат Нобелевской премии за мир, нуждалась в помощи, чтобы подняться на ноги. Была установлена специальная платформа, чтобы она могла стоять на подиуме. Даже при этом сгорбленная женщина ростом шесть футов семь дюймов еле-еле доставала до микрофона. Она говорила четко и медленно, негромким голосом, который, тем не менее, был слышен во всех уголках аудитории.

Мать Тереза говорила, что Америка стала самовлюбленной нацией, которой угрожает опасность потерять основной смысл любви, состоящий в том, чтобы «отдавать все без остатка». По ее мнению, значительным пробным шагом в этом направлении является легализация абортов, результаты которой проявляются в эскалации насилия: «Если мы признаем, что мать может убить даже своего собственного ребенка, как мы можем требовать от других людей, чтобы они не убивали друг друга? … Любая страна, в которой разрешены аборты, учит людей не любить, а использовать любое насилие, чтобы добиваться своей цели».

«Мы поступаем непоследовательно,- сказала Мать Тереза, — борясь с насилием, проявляя заботу о голодных детях в таких странах, как Индия и Африка, в то же время не обращая внимания на миллионы детей, убитых по обдуманному решению их матерей». Она предложила решение для тех беременных женщин, которые не хотят иметь детей: «Отдайте этого ребенка мне. Я хочу его. Я буду заботиться о нем. Я согласна принимать каждого ребенка, который в противном случае был бы подвержен аборту, чтобы отдать его супружеской паре, которая будет любить ребенка и будет любима им». Она уже передала три тысячи детей в дома приемных родителей в Калькутте.

Мать Тереза дополняла свою речь пронзительными историями тех людей, которым она помогала, и никого из слышавших эту речь она не оставила равнодушным. После завтрака Мать Тереза встречалась с Президентом Клинтоном, и вечером того же дня я узнал о разговоре, который потряс и его. Клинтон сам пересказал несколько из ее историй во время нашего интервью.

Смело, твердо, но вежливо и с любовью, Матери Терезе удалось свести спорный вопрос о легализации абортов к его простым нравственным составляющим, а именно: жизнь или смерть, любить или отвергнуть. Скептик мог бы сказать о ее предложении: «Мать Тереза! Вы не понимаете, какие трудности с этим связаны. В Соединенных Штатах ежегодно совершается более миллиона абортов. Уверен, вы собираетесь позаботиться обо всех этих малышах!» Но, в конце концов, она остается Матерью Терезой. Она прожила жизнь в согласии со своим четким божественным призванием, и если бы по воле Господа на ее пути встретился миллион детей, она, вероятно, нашла бы способ позаботиться о них. Она понимает, что жертвенная любовь — один из самых могущественных видов оружия в христианском арсенале благодати.

Пророки являются во всех образах и обличиях, и мне представляется, что пророк Илия, к примеру, использовал бы более сильные выражения, чем Мать Тереза, обличая нарушения в области морали. И все же, меня не оставляет мысль о том, что из всех высказываний об абортах, которые президенту Клинтону довелось услышать за время пребывания на своем посту, сказанное Матерью Терезой запало глубже всего.

Мой второй вывод может показаться противоречащим первому. Приверженность стилю благодати не означает, что христиане будут жить в совершенной гармонии с правительством. Как написал Кеннет Конда, бывший президент Замбии, «более всего нация нуждается не в христианском правителе во дворце, а в христианском пророке в пределах слышимости».

С самого начала христианство, чей основатель, в конце концов, был казнен государством, находилось в конфликте с правительством. Иисус хотел, чтобы мир ненавидел его учеников, как он ненавидел его самого, и в случае с Иисусом, именно власть имущие составили против него заговор. Когда церковь распространилась по Римской Империи, ее последователи переняли девиз «Христос — Господь», прямой вызов римским властям, которые требовали, чтобы горожане произносили клятву «Кесарь (государство) — Господин». Непоколебимый устой столкнулся с непреодолимой силой.

Ранние христиане создали правила, призванные регулировать выполнение их обязательств по отношению к государству. Они запрещали некоторые профессии: актера, которому приходилось играть роли языческих Богов; учителя, которого заставляли преподавать языческую мифологию в общественных школах; гладиатора, который уничтожал людей ради развлечения; солдата, который убивал, профессии полицейского и судьи. Иустин, который стал впоследствии мучеником, сформулировал пределы подчинения Риму: «Только одному Богу мы поклоняемся, но во всем другом мы с радостью служим тебе, признавая тебя царем и правителем людей, и молимся, чтобы вместе с царской властью, ты обладал также и здравым суждением».

Как показало время, некоторые правители проявляли здравое суждение, другие — нет. Когда дело дошло до конфликта, отважные христиане выступили против государства, ссылаясь на более высокую власть. Томас Бекет сказал английскому королю: «Мы не боимся никаких угроз, поскольку тот Суд, которому мы подчиняемся, привык отдавать приказы императорам и королям».

Миссионеры, которые несли Евангелие в другие культуры, чувствовали необходимость бросить вызов некоторым обычаям, практиковавшимся в других странах, что приводило их к прямому конфликту с государством. В Индии они ополчились против кастовой системы, брака с несовершеннолетними, сжигания невест и приношения в жертву вдов. В Южной Америке они остановили человеческие жертвоприношения. В Африке они выступали против полигамных браков и рабства. Христиане понимали, что их религия не является просто частной и благочестивой, но что она оказывает влияние на все общество.

Не случаен тот факт, что христиане, например, оказались пионерами в борьбе против рабства именно из-за своих теологических убеждений. Такие философы, как Дэвид Юм, признавали чернокожих более низкими существами, и лидеры деловых кругов рассматривали их как дешевую рабочую силу. Некоторые смелые христиане за утилитарной пользой рабов смогли разглядеть их неотъемлемое достоинство — достоинство человеческих существ, созданных Богом. Эти христиане и проложили путь к их освобождению.

Несмотря на все недостатки, которые церковь проявляла время от времени, она распространила учение Иисуса о благодати по всему миру, хотя, честно говоря, довольно фрагментарно и несовершенно. Именно христианство (и только христианство) положило конец рабству, и именно христианство сновало первые больницы и приюты для больных. Та же самая сила стала причиной появления движения профсоюзов, избирательного права для женщин, привела к запрещению продажи спиртных напитков и к организации кампаний по борьбе за права человека и гражданские права.

Что касается Америки, Роберт Белла говорит, что «в истории Соединенных Штатов не существовало ни одной великой идеи, по поводу которой религиозные институты не высказали бы свое мнение публично и громогласно». В истории последних столетий основные лидеры движения по борьбе за гражданские права (Мартин Лютер Кинг Младший, Ральф Эйбернафи, Джесси Джексон, Эндрю Янг) были клерикалами, и их активные выступления это продемонстрировали. Церкви черных и белых предоставляли здания, коммуникации, идеологию, добровольцев и теологическую базу для поддержания этого движения.

Позднее Мартин Лютер Кинг младший расширил сферу своей деятельности и включил в нее заботу о бедных и организацию оппозиции войне во Вьетнаме. Лишь в последнее время, когда политическая активность перешла в русло консерватизма, участие христиан в политической жизни стало вызывать беспокойство. Как предполагает Стивен Картер в книге «Культура неверия», это беспокойство просто выдает тот факт, что людей, находящихся у власти не устраивает позиция новых активистов.

Стивен Картер предлагает хороший совет политическим активистам. Для эффективности действия «милосердные» христиане должны проявлять мудрость при выборе тех идей, которые они поддерживают или против которых выступают. История показывает, что христиане всегда проявляли тенденцию ударяться в крайности. Да, мы добились уничтожения торговли рабами и соблюдения гражданских прав. Но протестанты также не чуждались участия в неистовых кампаниях против католиков, иммигрантов, против франкмасонов. Главным образом, сегодняшнее беспокойство в обществе по поводу активной деятельности христиан уходит своими корнями в эти жестокие кампании. Как же обстоят дела сегодня? Проявляем ли мы мудрость, выбирая себе поле битвы? Очевидно, что вопросы легализации абортов, проблемы сексуальных меньшинств и определения, даваемые жизни и смерти, достойны нашего внимания. Когда я читаю литературу, написанную евангелическими христианами, занимающимися политикой, мне также встречаются высказывания о праве на ношение оружия, нападки на Министерство по образованию, статьи о торговых соглашениях NAFTA («Североамериканское соглашение о свободной торговле»), об использовании Панамского канала и об ограничении сроков пребывания конгрессменов в их креслах. Несколько лет назад я слышал выступление президента «Национальной ассоциации евангелических христиан» (National Association of Evangelicals), один из десяти основных пунктов которого гласил: «Отмена налога на прибыль». Слишком часто вопросы, стоящие на повестке дня консервативных религиозных групп, слово в слово повторяют вопросы, стоящие на повестке дня консервативных политических партий, и не основывают свои приоритеты на трансцендентных понятиях. Как и все остальные, евангелические христиане имеют право высказывать свои аргументы по любым вопросам, но в тот момент, когда мы представляем их как часть «христианской платформы», мы предаем наши моральные основы.

Когда в середине шестидесятых появилось движение в защиту гражданских прав, великий крестовый поход нашего времени во имя нравственности, евангелические христиане, по большей части, стояли в стороне. Многие церкви на Юге, как и та церковь, в которой я состоял, со страхом противились переменам. Постепенно появились такие ораторы, как Билли Грем и Орэлл Роберте. Только сейчас такие евангелические общины, как «Братство пятидесятников Северной Америки» и «Южные баптисты», готовы объединиться с общинами чернокожих. Только сейчас такие стихийно возникшие движения, как «Хранители обещаний» (Христианская организация, призывающая мужчин взять иа себя ответственность за состояние семей, церквей и общества (прим. теол. редактора)), ставят во главу угла вопросы примирения рас.

К нашему стыду, Ральф Рид признает, что современная вспышка увлечения евангелических христиан политикой была вызвана не беспокойством по поводу абортов, нарушений прав человека в Южной Африке или иными подобающими нравственными проблемами. Нет, администрация Картера породила новую волну активности, когда потребовала от внутренней налоговой службы подвергнуть проверке частные школы на предмет того, не имеют ли они намерения сохранить расовое разделение. Полные возмущения по поводу этого пролома в барьере, разделяющем церковь и государство, евангелические христиане вышли на улицы.

Слишком часто в своих набегах в сферу политики христиане показывали себя «мудрыми, как голуби» и «простыми, как змеи» — полная противоположность того, что предписывал Иисус. Если мы ожидаем от общества, чтобы оно серьезно воспринимало наш вклад в общее дело, то нам следует проявлять больше мудрости, когда мы делаем выбор.

Мой третий вывод об отношениях между церковью и государством — это принцип, который я позаимствовал у Г. К. Честертона. Хорошие отношения между церковью и государством идут на пользу государству и во вред церкви.

Я уже предостерегал против превращения церкви в «защитника нравственности» в глазах мира. На самом деле, государство нуждается в защитниках нравственности и готово приветствовать их, как только церковь на это согласится. Президент Эйзенхауэр сказал в обращении к народу в 1954 году: «Наше правительство не имеет никакого смысла, пока оно не будет основываться на глубоко прочувствованной религиозной вере, и мне совершенно безразлично на какой». Раньше я смеялся над утверждениями Эйзенхауэра, пока однажды на выходных я не попал в ситуацию, которая показала мне простую истину, стоящую за его словами.

Я, вместе с десятью христианами, десятью евреями и десятью мусульманами, принимал участие в одном форуме, проходившем в Новом Орлеане в разгар масленицы. Мы остановились в католическом приюте, расположенном далеко от шумного города, но в один из вечеров некоторые из нас отправились во французский квартал посмотреть, как будет проходить один из карнавальных парадов. Это было пугающее зрелище.

Тысячи людей заполонили улицы так плотно, что нас снесло людской волной, и мы не могли от нее освободиться. Молодые женщины на балконах кричали: «Грудь за украшения!» В обмен на безвкусные пластмассовые бусы, они поднимали свои футболки и оголялись. За более красивое ожерелье они раздевались догола. Я видел пьяных мужчин, которые вытащили девочку-подростка из толпы и кричали ей: «Покажи свои титьки!» Когда она отказалась это сделать, они сорвали с нее футболку, подняли ее на плечи и хватали ее руками, несмотря на ее протестующие крики. Своим пьянством, похотью и даже насилием гуляки на масленице продемонстрировали, что происходит, если позволить человеческим страстям вырваться из-под контроля.

На следующее утро, вернувшись назад в приют, мы поделились друг с другом впечатлениями о вчерашнем вечере. Некоторые женщины, ярые феминистки, были сильно потрясены. Мы поняли, что в каждой из наших религий было что-то, что они могли принести всему обществу. Будь то мусульманство, христианство или иудаизм. Мы все помогали обществу осознать, почему такое скотское поведение было не просто неприемлемым, но настоящим злом. Религия дает определение злу и предлагает людям нравственную силу в качестве рецепта того, как ему противостоять. Будучи «совестью государства», мы доносим до мира информацию о справедливости и праведности.

С точки зрения гражданина, Эйзенхауэр был прав. Обществу необходима религия, и не особенно важно, какая. «Организация исламская нация» помогает привести в порядок кварталы гетто; церковь мормонов снижает уровень преступности в штате Юта, сделав из него штат, в котором созданы благоприятные условия для создания семьи. Основатели Соединенных Штатов поняли, что демократия, которая меньше зависит от навязанного порядка и больше от добродетели свободных граждан, в особенности нуждается в религиозной основе.

Несколько лет назад философ Глен Тайндер написал статью в журнале «Атлантик мансли», которая вызвала обсуждение в широких кругах. Статья называлась: «Может ли существовать добро без Бога?» Тщательно аргументированный вывод, к которому он пришел, заключался в одном слове — нет. Люди неизбежно приближаются к гедонизму и себялюбию, пока некая трансцендентная сила — вечеря любви (привел в качестве примера Тайндер) — не вынудит их заботиться о ком-либо, помимо самих себя. С достойной иронии синхронностью, статья появилась через месяц после того, как пал Железный Занавес. Но даже это не ослабило идеализм тех, кто пытался построить справедливое общество без Бога.

Однако мы не должны забывать последнюю часть афоризма Честертона. В то время как хорошие отношения между церковью и государством, возможно, и идут на пользу государству, церкви они идут во вред. Здесь заложена основная опасность для благодати: государство, которое существует по законам не-благодати, постепенно вытесняет присущую церкви возвышенную идею благодати.

Государство, жаждущее власти, вполне может придти к выводу, что церковь окажется более полезной, если государство будет контролировать ее. Наиболее драматические последствия это имело в нацистской Германии, когда, к несчастью, евангелические христиане были привлечены обещанием Гитлера восстановить нравственность в правительстве и обществе. Сначала многие протестантские лидеры благодарили Бога за то, что к власти пришли нацисты, которые, казалось, были единственной альтернативой коммунизму. Цитируя Карла Барта: «Церковь почти единодушно приветствовала режим Гитлера, с настоящим доверием, действительно связывая с ним самые большие надежды». Они слишком поздно поняли, что церковь в очередной раз прельстилась силой государственной власти.

Церковь функционирует лучше всего как сила противостояния, как противовес потребительской власти государства. Чем лучше отношения церкви с правительством, тем более приземленной становится ее миссия. Само Евангелие изменяется, когда превращается в государственную религию.

В возвышенной этике Аристотеля, как напоминает нам Аласдер МакИнтайр, не было места для доброго человека, проявляющего любовь к плохому человеку. Другими словами, не было места для Евангелия благодати.

Словом, государство всегда должно приземлять абсолютность заветов Иисуса и придавать им форму навязанного морализма — полной противоположности Евангелия благодати. Жак Эллю идет дальше и заявляет, что Новый Завет не учит таким вещам, как «иудео-христианская этика». Он требует обращения в истинную веру и затем говорит: «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Прочитайте Нагорную Проповедь и попытайтесь представить себе какое-либо правительство, которое принимает подобный пакет законов.

Государственная власть может запретить работу магазинов и театров по воскресеньям, но она не может провести богослужение. Она может арестовать и наказать убийц ку-клукс-клановцев, но не может излечить их ненависть и, тем более, научить их любить. Она может принять закон, который затрудняет развод, но не может заставить мужей любить своих жен, а жен — своих мужей. Она может поддержать бедных материально, но не может заставить богатых проявлять к ним сострадание и поступать справедливо. Она может предотвратить прелюбодеяние, но не похоть, воровство, но не алчность, мошенничество, но не гордость. Она может побудить человека быть добродетельным, но не святым.