Библиотека soteria.ru
Молитва-3
Филипп Янси
Дата публикации: 20.03.16 Просмотров: 7012 Все тексты автора Филипп Янси
3. Такие, как есть
Молитва, предваряющая всякую молитву, такова: Сделай так, чтобы мое истинное «я» говорило с Тобой! Сделай так, чтобы я обращался к Твоему истинному «Я»!
Клайв Стейплз Льюис
Порой я спрашиваю себя, не являются ли слова, с которыми я обращаюсь к Богу, наименее значительной частью самой молитвы. Кто есть я? И Кто Бог? Если я сумею ответить на эти два вопроса, то слова моей молитвы отойдут на второй план. Молитва дает мне возможность отказаться от защитных механизмов и явить свое «я», которого не знает до конца ни один человек, Богу, Который видит меня насквозь.
Несколько лет назад я получил письмо от читателя. Назову его Марком. Он начал так:
«Всю свою взрослую жизнь я страдал от серьезного эмоционального нарушения — пограничного психического состояния, — которое сопровождалось депрессией, повышенной тревожностью, а также физическими недомоганиями. Чтобы пояснить ситуацию скажу: первые годы своей жизни я испытывал жестокое сексуальное и психологическое насилие со стороны собственной матери. Но хватит об этом».
Далее Марк признавался, что мои рассказы о людях, пример которых должен был бы воодушевить его, лишь усугубили его страдания.
«Полагаю, здесь мне надо бы рассмотреть такой вопрос: какую небесную награду получат те из нас, кто не трудится на Божьей ниве в городских трущобах? Или те, кто ежедневно борется с пристрастием к порнографии и для кого великое достижение — хотя бы один день без посещения порносайтов? Или те, кто, выздоравливая от химической зависимости, смогли достичь нравственного уровня, который составляет всего лишь десять процентов от уровня среднестатистического неверующего? Только ли здоровые Божьи служители удостаиваются благодати?»
Евангелие несет утешение таким людям, как Марк. Я ответил ему, что Божья благодать изливается подобно водам, заполняя собой глубочайшие впадины. Да и как нам познать благодать, если не иметь недостатков? Во времена Иисуса мытари, проститутки, нечистые тянулись к Божьей благодати, жаждали ее, а «профессионалы» от религии сжимали руки в кулаки. Протянуть открытую ладонь Богу — вот что нужно для принятия дара.
Однако письмо Марка еще долго не давало мне покоя. Я процитировал ему слова царя Давида: «Сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс 50:19). Бывают моменты, когда я сам черпаю силу в этом стихе. Конечно, не все страдают от пограничных психических состояний, не все находятся в плену постоянных сомнений. Должны ли мы всю жизнь каяться перед Богом в собственной несостоятельности? С каким чувством каждый из нас предстает перед Богом в молитве? И, наконец, как быть уверенным, что молится мое истинное «я»?
Виноватые
В книгах о молитве делается упор на исповедь. Но есть люди, которые охотно самоуничижаются перед Богом. Замечательный английский писатель и критик Сирил Конноли сравнил это чувство с желанием «простереться всем своим «я» у Божьих ног подобно тому, как щенок кладет к ногам хозяина обслюнявленный мячик». Мне встречаются и люди, подобные Марку, — те, кто жаждет целительного бальзама благодати. Я с радостью говорю им о милостях Христовых: Иисус не отвернется от человека, Он принимает алчущих и жаждущих, скорбящих и страждущих, одним словом — всех отчаявшихся. Для других, и я возглавляю их ряды, невыносимо больно отказываться от иллюзий. Но без такого отказа невозможно допустить к себе яркий Божий свет, который обнажит мою истинную сущность. Почему же исповедь так важна?
Чтобы лучше понять, давайте вспомним, какими крошечными пятнышками кажутся люди с высоты горного хребта или каким зернышком представляется сама Земля, если смотреть на нее из туманности Андромеды. Для меня исповедь — возможность напомнить себе о той реальности, которой я часто не придаю значения. Лишь помня об этой истинной реальности, я осознаю, что стою перед совершенным Богом, и Вселенная приходит для меня в равновесие. Во время исповеди тварное существо вспоминает, какое место оно занимает по отношению к Творцу. Широко известный проповедник Хэддон Робинсон почти каждую проповедь начинает со слов: «Боже, если бы эти люди знали обо мне то, что знаешь Ты, то не стали бы меня слушать». Исповедь играет огромную роль не только в сфере духа, но и в психологии[7].
Молитва — это еще и основа человеческих взаимоотношений. Подобно многим мужьям, я со временем усвоил: замалчивать семейные проблемы — не значит избавляться от них. Совсем наоборот. Бывало, я случайно заводил разговор о незначительном недопонимании или размолвке, произошедшей несколько недель или даже месяцев назад, и вдруг узнавал, что за время молчания проблема разрослась до невероятных размеров. Так же реагирует и тело: легко удалить впившуюся в кожу занозу, но запущенная инфекция подвергает опасности не только здоровье, но и саму жизнь человека.
Когда Иисус попытался вскрыть духовный нарыв — призвать к ответу фарисеев, наиболее религиозных людей Своего времени, — те решили избавиться от Божьего Сына. Слышать правду больно. Но все же человеку не видать исцеления, пока он не выслушает Божий диагноз, не узнает о своем нездоровье. Бог знает нас. Он понимает: каждому человеку необходимо примириться со своим истинным «я». Псалмопевец взывает: «Испытай меня, Боже… и зри, не на опасном ли я пути…» (Пс 138:23, 24). Сколько еще можно заниматься самообманом? Мне нужна помощь Бога, чтобы избавиться от скрытых в душе эгоизма, гордыни, лживости, жестокости.
Но всякий раз, когда я прихожу в отчаяние от отсутствия видимого прогресса в духовной жизни, я понимаю: отчаяние — уже есть показатель прогресса. В такие моменты у меня возникает чувство оторванности от Бога, и все потому, что я на самом-то деле совершенно ясно представляю себе, и чего хочет от меня Бог, и насколько я далек от Божьего идеала. Вот почему у меня хватило мудрости сказать Марку слово надежды. Марк (как, кстати, и любой выздоравливающий алкоголик), ощутив бессилие и отчаяние, пришел в то состояние, при котором Божья благодать и исцеление уже способны сделать свое дело. Марку не придется болезненно смирять себя — обстоятельства жизни уже его смирили.
Писатель Уолтер Вангерин рассказывает, как несправедлив был поначалу к своей жене Танни. В те годы он учился в семинарии и стремился стать священником. Но он стеснялся молиться вслух вместе с женой. Молитва представлялась ему слишком личным, слишком интимным актом. И вот, мучаясь чувством вины, которое пересилило-таки его робость, он согласился помолиться вместе с Танни. Какое-то время они бок о бок молча лежали в кровати. Каждый надеялся, что другой заговорит первым. Уолтер начал с похожей на гимн «официальной» молитвы, которой выучился в семинарии. После небольшой паузы он услышал, как Танни простыми словами, четко выражая свои мысли, стала смиренно говорить с Богом о нем, о своем муже. Слушая жену, Уолтер расплакался. Чувство вины растворилось: он понял, что смирение — необходимейший шаг на пути к исцелению.
Иисус повторял своим ученикам: не молитесь как лицемеры, которые любят красоваться перед людьми. Скройтесь от посторонних глаз и молитесь Отцу, Который Один видит тайное. Наставления Христа озадачили некоторых толкователей Библии. Известно, что в те времена в домах трудно было найти уголок для уединения. Должно быть, Иисус говорил о своеобразном святилище души — о том состоянии души, когда мы можем быть абсолютно честными с Богом. Даже если я неспособен уединиться физически, я все равно должен быть уверен в том, что мои молитвы искренние, а не показные. Быть искренним легче, когда ты один. Но и в переполненной народом церкви, и рядом с престарелыми родителями, и в постели с супругом вполне реально молиться честно.
Беспомощные
Норвежский теолог Оле Халлесби пришел к выводу, что точнее всего передают внутреннее состояние человека, которое угодно Богу во время молитвы, слова «беспомощность», «бессилие». «Облечен наш внутренний настрой в слова или нет — для Господа значения не имеет. Вербализация внутреннего состояния важна лишь для нас самих». Он добавляет: «По-настоящему молиться способен только не полагающийся на свои силы человек».
Вот беда! С самого детства нам внушают, что нужно верить в собственные силы. Каждый самостоятельный поступок ребенка — праздник для родителей. Вот он научился сам ходить в туалет, одеваться, чистить зубы, завязывать шнурки, кататься на велосипеде. Он один дошел до школы! Малыш упрямо твердит: «Я сам!», и родители втайне гордятся его независимостью, пусть даже ребенок делает ошибки.
Хранители секретов
Джон
Я уже двадцать пять лет работаю с бездомными. Мы открыли небольшую кофейню, куда они могут зайти. А в воскресенье на верхнем этаже мы проводим богослужение. Работая с такими подопечными, мы никогда не знаем, что может произойти в следующую минуту.
Очень многие из наших посетителей отвратительно воняют. Неуравновешенные люди склонны к очень длинным молитвам. Во время богослужения наши «прихожане» бродят туда-сюда. На прошлой неделе кто-то из них произнес такую молитву: «Благодарю Тебя, Боже, за таблетки от газов!» Другой воскликнул: «Наш Бог никогда не тупит!»
Меня удивил тот факт, что среди бездомных очень много фундаменталистов. По крайней мере, среди тех, кто считает себя верующим. Ничего удивительного: миссии, которые их кормят, склонны проповедовать крайне жесткие доктрины — кромешный ад и раскаленные сковородки. Много среди бездомных и людей, которые с детства сохранили неприятные воспоминания о Боге. Они стыдятся самих себя, ощущают бесполезность собственной жизни.
У меня есть такая теория: и наши бездомные, и служители-фундаменталисты страдают от нарушения привязанностей. В детстве они не ощутили близости с родителями и теперь не могут достичь близости с Богом. Довериться человеку для них немыслимо. И столь же немыслимо для них довериться Богу.
Мои друзья из Анонимных Алкоголиков любят говорить: «Мы больны настолько, насколько нездоровы секреты, которые мы храним». Я знаю много людей, хранящих мрачнейшие тайны. И им некому их поведать. Порой они сходят с ума. Я серьезно. Они буквально сходят с ума, потому что не в состоянии больше оставаться один на один со своими темными мыслями и секретами. Или начинают пить. Или становятся наркоманами.
У меня был друг. Он тоже работал с бездомными, буквально в нескольких кварталах от меня. Его постоянно грызли секреты. Он никому не рассказывал о своих неудачах, о финансовых затруднениях. Секреты бурлили в нем, как раскаленная лава. Они сожгли его душу. Однажды его жена вошла в дом — а он болтается в петле. Даже передать не могу, какой это был удар для всех людей, кому он служил. Они и сами-то не жильцы были, а тут их пастор себя убил[8].
Секреты есть у каждого. Если у кого есть жена или друг, то, значит, ему есть с кем поделиться секретом. Если нет рядом человека, которому доверяешь, то можно поговорить с Богом. Он знает все секреты и без наших рассказов. И если мы все еще живы, это значит, что Бог к нашим делишкам относится гораздо терпимее, чем нам представляется.
Если я не ошибаюсь относительно нарушения привязанностей, то основное в моем служении бездомным — это предложить им прочные отношения. Я говорю людям: «Я целые дни провожу с бедными, это мое главное дело». И за прошедшие годы, за прошедшие десятилетия люди привыкли мне доверять. Они знают, что я умею хранить секреты. И я очень надеюсь, что со временем это доверие распространится и на Бога. Я всегда говорю: когда встречаете бездомного, не бойтесь посмотреть ему в глаза, выслушать его. Это для него гораздо важнее, чем получить от вас еду или деньги. Даже важнее, чем услышать от вас стих из Библии. Любому обездоленному необходимо почувствовать близость с другим человеческим существом.
Один немецкий поэт написал стихотворение о бедных:
Давайте сделаем так, чтобы бедных
Не презирали, не выбрасывали из жизни.
Представьте себе, что они —
Полевые цветы, которым больше негде расти.
Взрослый человек хочет зарабатывать себе на жизнь, мечтает купить собственный дом, стремится принимать самостоятельные решения: ему неприятно полагаться на постороннюю помощь. Мы смотрим сверху вниз на тех, кто живет на пособие или за счет пожертвований. Натолкнувшись на неожиданное препятствие, мы тут же спешим купить книжку из серии «Помоги себе сам». Мы систематически давим в себе то самое внутреннее состояние, которое столь угодно Богу и очень точно отражает истинное положение человека во Вселенной. «Без Меня не можете делать ничего» (Ин 15:5) — сказал Иисус Своим ученикам. Очевидный факт, который все мы пытаемся молчаливо отрицать.
На самом деле я очень не уверен в собственных силах. В первом классе меня страшно раздражало то, что учительница поправляла мои ошибки. Я хотел читать сам, без посторонней помощи. Но если бы учительница не выполняла свои обязанности надлежащим образом, я так и не научился бы читать, да и писать тоже. Теперь я взрослый, и меня не раздражает некая зависимость от коммунальных служб, которые обеспечивают мой дом водой и теплом. Изготовление автомашины я, естественно, доверю автозаводу. Я не попытаюсь собирать ее сам. Я полагаюсь на фермеров, которые производят продукты питания, и на священников, которые питают меня пищей духовной. Я живу в системе, где все взаимозависимо, и в центре которой — Бог. Им держится все.
Молитва заставляет меня увидеть мое истинное место в жизни. Как сказал настоящий христианин, священник, писатель и богослов Генри Нувен: «Молиться — значит ходить в свете Божьем, обращаясь к Богу со словами: «Я человек, а Ты Бог». Таково примирение с Богом, восстановление истинных отношений с Ним. Ошибочно полагать, что человек — это тот, кто время от времени делает ошибки, а Бог — Тот, Кто время от времени прощает согрешившего. Нет, человек — это всегда грешник, а Бог — это всегда любовь».
Как часто мамы и папы, когда их дети выходят из возраста полной зависимости от взрослых, ощущают душевный дискомфорт — от легкого укола до тяжелого и длительного кризиса. Пусть даже родители осознают при этом, что подобный рост — явление вполне здоровое и естественное. Но наши отношения с Богом не таковы. Мне никогда не удастся вырасти из состояния зависимости от Бога. И если я думаю иначе, то лишь обманываю себя. Суть молитвы — просьба о помощи. Молитва — провозглашение зависимости от Бога.
Персонаж одного из романов американского писателя Генри Адамса разочарованно восклицает: «Почему церковь взывает лишь к слабым сторонам моего естества, и никогда — к сильным?» Мне на ум приходят несколько причин. Мир боготворит успех, но только признание собственной слабости, нищеты своего духа укрощает гордыню и в то же время подготавливает нас к принятию благодати. Немощи подталкивают к молитве, они взывают к Божьему состраданию и силе.
«Господь поддерживает всех падающих и восставляет всех низверженных» (Пс 144:14).
Какое приношение могу сложить я к ногам Великого Целителя? Только мои раны.
Смиренные
В одном из посланий апостола Петра есть слова, непосредственно относящиеся к молитве: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Итак смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесет вас в свое время. Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас» (1 Пет 5:5–7). Обратите внимание на порядок действий: смирение, то есть шаг вниз, позволяет Господу вознести нас. Все мои попытки возвыситься, проявить силу — заслон для силы Божьей.
Притча Иисуса о фарисее и мытаре противопоставляет молитву человека самодовольного, которую Бог не принимает, молитве отчаявшегося: «Боже! Будь милостив ко мне грешнику!» (Лк 18:13). Именно такая молитва угодна Богу. И Христос делает из этой истории вывод: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк 18:14).
Раньше я не ценил смирение, путал его с низкой самооценкой. Мне казалось, что смирение христиан — это ложная скромность, нарочитое самоунижение или даже своего рода подхалимаж, мол: «Я вообще ни при чем — все сделал Господь». Однако с тех пор я встретил примеры подлинного смирения, и проявляли его люди, которыми я восхищаюсь. Для них смирение — это осознание факта: природные дары они получили от Бога, их собственных заслуг тут нет. А потому и используют они свои дары для служения Господу.
Мой первый работодатель — Гарольд Майра, президент журнального концерна «Христианство сегодня», проявил море смирения: он был терпелив и добр со мной — молодым писателем, у которого еще молоко на губах не обсохло. Он никогда не вносил редакторской правки без моего согласия, зато всеми силами пытался убедить меня, что предложенные им изменения сделают статью лучше. Гарольд видел свою задачу не только в том, чтобы улучшить текст, но и в том, чтобы писатель научился лучше писать. И для этого ему приходилось шаг за шагом показывать мне преимущества предложенной им правки.
Были в моей жизни и другие герои. Их смирение проявлялось в том, что они помогали презренным и отверженным. Я вспоминаю доктора Пола Брэнда, молодого перспективного английского врача. Он добровольно уехал в Индию и первым из хирургов-ортопедов начал работать с прокаженными, многие из которых принадлежали к касте неприкасаемых. Или вспомним Генри Нувена — профессора Йельского и Гарвардского университетов, который стал священником. Он работал среди людей, не обладающих и сотой долей того интеллекта, которым были наделены студенты оставленных Нувеном престижнейших университетов. Нувен трудился в международной организации «Лярш»[9] — окормлял умственно отсталых во Франции и Канаде. Оба этих человека показали мне своим примером: готовность идти вниз может даровать тот успех, выше которого в жизни ничего нет.
Вся Америка наблюдала за унижением президента Джимми Картера: он проиграл выборы и был отвергнут собственной партией. Выйдя в отставку, этот некогда самый могущественный в мире человек решил, что не будет тратить время на игру в гольф и участие в ток-шоу, а станет помогать бедным в Африке и строить дома для малоимущих.
В Древней Греции и Риме смирение не ценилось. Восхищение вызывали те, кто многого достиг и был уверен в собственных силах.
И сегодня средства массовой информации, захлебываясь от восторга, освещают жизнь супермоделей, напыщенных рэп-музыкантов, хвастливых спортсменов и миллиардеров, которые получают удовольствие, выгоняя людей с работы. Богослов Дэниэл Хоук говорит об этом так: «Главная проблема человечества состоит в том, что каждый уверен: Бог существует, и Бог — это я». Нам приходится постоянно корректировать свое отношение к миру, и такая коррекция, на мой взгляд, происходит во время молитвы. Зачем в отношениях с Богом нужно смирение? Затем, чтобы увидеть истину. Факторы, которые в значительной степени определяют ход моей жизни — национальность, родной язык, внешность и фигура, умственные способности, век, в котором я родился, состояние здоровья и сама возможность все еще оставаться в живых, — частично или полностью не подвластны моему контролю. Можно подойти к вопросу и более масштабно: я не способен повлиять на скорость вращения планеты Земля или изменить форму ее орбиты. Но и без меня Земля расположена на оптимальном расстоянии от Солнца: мы и не замерзаем, и не поджариваемся. Мне неподвластно действие силы притяжения, благодаря которой все в вечно движущемся мироздании пребывает в идеальном равновесии. Есть Бог. И Бог — это не я. Смирение — это не пресмыкательство перед Богом. Мне не приходится, словно придворному на Востоке, извиваться перед владыкой на пузе. Наоборот. Предполагается, что в присутствии Бога я способен видеть свое истинное место во Вселенной. Я вижу и кроху-себя, и громаду-Бога.
Сомневающиеся
В одной из самых коротких Своих притч Иисус рассказывает о человеке, который нашел зарытое в поле сокровище: «Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то» (Мф 13:44). Я прежде не понимал эту притчу и сосредоточивал свое внимание на пустяках: как человек нашел клад или где на поле было спрятано сокровище. Очень многое в христианстве происходит под покровом тайны: Бог сокрыт во Младенце, лежащем в яслях. Он — в священных словах, которые записывали евреи на протяжении всей своей многострадальной истории. И — что самое невероятное — в Церкви, которая никак не может быть ни более святой, ни более сверхъестественной, чем ее члены — люди.
И вот я копаю и копаю, продолжаю искать объяснение загадочным доктринам, подобным учению о Пресвятой Троице. Объяснение же мне нужно такое, чтобы его поняли и мои друзья-евреи, и мои друзья-мусульмане. Я впадаю в сомнение: не слишком ли медленно разворачивается Божий план искупления мира? Оправдывает ли он столько мучений, включая и муки Божьего Сына? Почему у Бога есть план спасения для человека, а для падших ангелов — нет? Почему несколько десятилетий, которые я проведу на этой планете, определяют, какой будет для меня вечность?
Как-то раз во время поездки в Японию я допоздна задержался в кабинете у настоятеля одной из самых больших церквей Токио. (Слова «самая большая церковь» в стране, где лишь один процент населения называет себя христианами, могут ввести в заблуждение. Средний размер церкви здесь — тридцать человек.) Я прилетел в Японию утром. Позади остался трудный день, наполненный собраниями и встречами. Мне хотелось поскорее отправиться спать, но правила японского гостеприимства требовали от меня нанести этот визит вежливости.
0 пути на богомолье
Райнер Мария Рильке. Часослов. Книга вторая.
Я вновь молюсь, Благословенный, —
Ты вновь внимаешь на ветру.
В моей пучине сокровенной
Слова для песни соберу.
Был распылен, разбит, рассеян
На сотню спорщиков мой пыл.
Я каждым смехом был осмеян
И каждой жаждой выпит был.
Я собирал себя на свалке
У покосившихся лачуг,
Мои находки были жалки —
Обрывки губ, обрубки рук.
Казалось мне: еще немного…
Но Ты, Предвечный, был вдали,
И пару глаз — увидеть Бога —
Еще не поднял я с земли.
Я был тогда — сгоревший дом,
Где лишь убийца заночует,
Пока добычу не почует,
Спеша на свет в окне чужом.
Я был, как город, зачумлен,
Где замерли слова и звуки
И смерть проходит за кордон,
Ложась, как труп, ребенку в руки.
Я был собою поражен, как будто я — не я, а он
(О мама, сколько горькой муки Из-за него
С тех пор, как сердце в робком стуке
Забилось возле твоего).
Но я теперь уже не тот:
Из груды моего позора
Возникну заново — и скоро
Найдется Разум — тот, который
За вещь одну меня сочтет,
Найдется сердце и терпенье.
(Скорей бы этот миг настал).
О Боже!
Я пересчитал Себя — потрать по усмотренью!
Священник вытащил кучу бумаг и через переводчика поведал мне, что на протяжении всей жизни его волновал один вопрос — но он всегда боялся о нем говорить. Выслушаю ли я его? Я кивнул и потянулся за кружкой кофе, нарушая свое собственное правило — кофе вечером не пить. В течение следующих двадцати минут священник без остановки изливал мне свою боль. Он говорил о девяноста девяти процентах японцев, которые не обратились ко Христу. Будут ли все они гореть в аду из-за своего неведения? Он слышал, что некоторые богословы считают: людям после смерти будет дан второй шанс. Он знает загадочное место из Первого послания апостола Петра о том, что Иисус проповедовал находящимся в аду. Он читал богословские труды, авторы которых, похоже, верили во всемирное спасение, хотя в Библии есть отрывки, указывающие на обратное. Могу ли я его чем-то утешить? Или хотя бы обсудить этот вопрос?
Размышляя вслух, я вспомнил, что Бог повелевает Солнцу вставать над праведными и неправедными. Бог не желает, чтобы хоть кто-то на Земле погиб. Последние Свои силы перед смертью Божий Сын отдал молитве за Своих врагов. Мы обсудили точку зрения, представленную Клайвом Льюисом в его прелюбопытнейшей фантазии «Расторжение брака». В ней показаны такие люди, как Наполеон, которым после смерти был дан второй шанс, но они от него отказались. «Да будет воля твоя», — с неохотой говорит Господь тем, кто лишил себя последней возможности.
«Я не знаю ответа на ваш вопрос, — произнес я наконец, — но твердо верю, что в конце времен никто не скажет Богу: «Ты был несправедлив!» Чем бы ни закончилась земная история, справедливость и милосердие восторжествуют».
Как и Иова, меня к этому выводу подвели не наблюдения и споры, а встреча с Богом. «Бог ведь способен понять мои сомнения, коль я живу в таком мире, как наш?» — спрашивали себя многие люди, брошенные в нацистские концлагеря. Я верю, что Он способен. И отчасти оттого, что данное нам Божье откровение красноречиво отражает наши сомнения.
Я бросаю вызов скептикам: пусть найдут хоть один аргумент, использованный против Бога великими агностиками — Вольтером, Дэвидом Юмом, Бертраном Расселом — который не был бы приведен в таких библейских Книгах, как Книга пророка Аввакума, Псалтырь, Екклесиаст, Плач Иеремии и, конечно же, в Книге Иова. Эти мощнейшие составляющие Писания отражают муки человека в мире, порядок в котором нарушен: боль, предательство, бессмысленность жизни, кажущееся равнодушие Бога или Его отсутствие. И самое важное: обвинения звучат со страниц Библии в форме молитв.
Молитва дает мне возможность излить Богу мои сомнения и жалобы — то есть, рассказать Ему о своем невежестве и обнажиться перед светом той реальности, которую я не понимаю, но робко ей учусь доверять. Молитва — дело очень личное. И, по мере того как я все глубже узнаю Личность, Которой я поверяю свои сомнения, они начинают рассеиваться.
В течение многих лет я упускал главную мысль притчи о сокровище. Да, человек в поте лица трудился для того, чтобы найти сокровище, но потом он «с радостью пошел и продал все, что имел, и купил поле». После своей находки он, как мне кажется, больше и не вспоминал о тех трудностях, которые ему пришлось преодолеть.
Честные
Однажды в Чикаго я проводил занятия в воскресной школе. Молоденькая девушка подняла руку, чтобы задать вопрос. Я знал ее. Она была застенчива, добросовестна, исправно посещала занятия, но никогда не высказывала своего мнения. Все остальные члены группы, похоже, были удивлены и внимательно вслушивались в слова девушки. «Во время молитвы я не всегда бываю искренна, — начала она. — Иногда мои слова вымучены, будто я просто повторяю заученное стихотворение. Слышит ли Бог такие молитвы? Продолжать ли мне молиться, если я не уверена, что делаю это правильно?»
Прежде чем ответить, я позволил тишине на некоторое время воцариться в аудитории. «Заметили, как здесь тихо? — спросил я. — Мы все ценим вашу честность. Вам потребовалось мужество, чтобы открыться перед остальными. Но вы каждого из нас задели за живое. Вы искренни. Продавец, которому платят за то, чтобы он сбывал товар, умеет говорить правильные слова. Но разве в его посулах чувствуется искренность? Зато вас все слушали внимательно, и каждый невольно начал уважать вас за честность. Представьте себе, что и Бог выслушивает вас с таким же вниманием. Более всего Бог желает видеть ваше подлинное лицо».
У японцев, нации загадочной, есть два слова, которые отражают некое раздвоение личности. Одно из них та-тэ-ма-э означает ту часть меня, которую я позволяю видеть посторонним, а второе — хонг-нэ — это происходящее внутри меня — то, что никто не видит. Людям европейского склада понадобились бы, я думаю, целых три таких слова. Одно — для своего внешнего «я», которое видят наши коллеги по работе, продавцы магазина и просто случайные люди. Еще одно — для ранимой части нашего естества, которую мы показываем лишь отдельным членам семьи и ближайшим друзьям. И третье — для тайных уголков души, которые не видит никто и никогда.
Именно эту третью сторону личности Господь и хочет видеть, когда мы предстаем перед Ним в молитве. Молитва существует, чтобы выразить неподвластное словам, обнажить свой тайный стыд, поведать о печалях, которые мы скрываем от внешнего мира. Я тщетно воздвигаю преграды между собой и Богом, упрямо закрывая глаза на тот факт, что Он глядит мне в сердце, проникая сквозь мое та-тэ-ма-э, достигая моего хонг-нэ. Он видит то, что не дано увидеть ни одному человеку. Ведь сказал же Господь Самуилу: «Я смотрю не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце» (1 Цар 16:7).
Мне порой даже кажется, что истинная молитва — это те мои мысли и чувства, которые во время молитвы возникают, а вовсе не произносимые мной слова. Ни одна моя мысль не ускользнет от Бога: «Еще нет слова на языке моем, — Ты, Господи, уже знаешь его совершенно… Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и там Ты» (Пс 138:4, 7–8). И по мере того как я учусь «озвучивать» свои тайные помыслы и ощущения, их власть надо мной ослабевает.
Я прекрасно знаю цену поверхностным отношениям с людьми. У меня есть множество знакомых, с которыми я обсуждаю погоду, спорт, концерты и фильмы, стараясь избегать разговоров о значимом: о подавленной боли и тайной зависти, о грубости их детей и о духовном неблагополучии. В результате такие отношения не развиваются. С другой стороны, если я поверяю друзьям свои тайны, наши отношения углубляются.
Также и с Богом. Пока я не стану откровенно говорить с Ним о том, как горько не получать ответа на молитвы, как сильна боль утрат, как мне стыдно за то, что я никак не могу простить друга, как мучительно не чувствовать Божьего присутствия, наши отношения тоже не сдвинутся с места. Пусть я посещаю церковь, пою псалмы и вежливо обращаюсь к Богу с заученной молитвой! Без искренности с моей стороны близости с Богом не достичь. «Нужно раскрыть себя перед Богом таким, каков ты есть, а не представляться перед Ним таким, каким должен был бы быть», — писал Клайв Льюис. Другими словами, следует довериться Богу и не скрывать от Него то, что Он и так уже знает.
Моя канадская подруга написала мне, что большую часть жизни стыдилась своих отрицательных эмоций — грусти, страха и злости. Она пыталась их подавлять, но поняла: любая попытка превратить отрицательные эмоции в положительные выльется в чистой воды притворство. Ей придется лукавить, скрывая свои истинные чувства. И она пришла к выводу:
«Лукавить перед Богом — пустая трата времени. К чему стыд? К чему притворство? Не лучше ли признать наличие отрицательных чувств и честно рассказать о них Богу? Я поняла, что никогда не перестану испытывать сильные эмоции. Так уж я устроена. Я настолько эмоциональна, что чувства у меня никогда не иссякнут. Однако я должна научиться жить правильно, несмотря на свои изменчивые чувства. И я верю, что Бог способен научить меня этому».
Уязвимые
Однажды мне пришла в голову такая мысль: я часто беспокоюсь о том, ощущаю ли я Божье присутствие, но никогда не задумываюсь о том, ощущает ли мое присутствие Бог. Обнажаю ли я перед Ним в молитве сокрытые тайники моей души? Ведь только обнажив душу, я способен увидеть самого себя таким, какой я есть. Увидеть в свете Божьем. В этом свете я чувствую себя совершенно голым, вижу себя абсолютно не таким, каким стараюсь казаться самому себе и всем окружающим. Бог, и только Бог знает, какие скрытые мотивы таятся за моими поступками. Змеиный клубок похоти и гордыни? Не-исцеленные раны, которые, как ни парадоксально, заставляют меня притворяться абсолютно цельным и здоровым? Молитва подвигает меня возложить к Божьим стопам всю мою жизнь, чтобы Он очистил все нечистое и исцелил все не исцеленное. Разоблачиться, полностью раскрыться — нелегко, но процесс «саморазоблачения» показывает мне: под слоями копоти и пыли сокрыт шедевр, который Господь готов отреставрировать.
«Мы не способны сделать Бога видимым, но мы способны сделаться видимыми для Бога», — сказал как-то иудейский теолог Авраам Джошуа Хешель. Неуверенно, со стыдом и страхом, я предпринимаю попытку стать видимым для Бога и… чувствую себя свободнее. Страх быть отвергнутым растворяется в Божьих объятьях. Я не понимаю этого умом, а лишь верю: Богу угодно и приятно знать любую мелочь о моей жизни.
«Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя. Вот, Я начертал тебя на дланях Моих» (Ис 49:15, 16).
Мне представляется мать. Она души не чает в своем малыше, который так мало дает ей взамен. Любой чих, любой поворот маленькой головки, движение глаз младенца, его улыбка, его кряхтение — ничто не ускользает от внимания матери. Есели уж человеческое дитя купается в материнской любви, то сколько же любви получает дитя Божье!
Человек — Homo sapiens — единственный биологический вид на земле, с которым Господь может вести диалог. Только человек способен членораздельно выражать благодарность или жалобу. Только человек способен описать словами увиденное чудо или трагическое происшествие. Как же можно обесценивать ту уникальную роль, которая отведена человеку во Вселенной? Человек рождает слова. Слова, обращенные к Творцу. И Господь с готовностью вслушивается в них[10].
Профессор кафедры теологии Кембриджского университета Дэвид Форд однажды спросил католического священника о самой распространенной проблеме, с которой сталкиваются духовники. Падре, имевший за спиной двадцатилетний опыт принятия исповеди, без колебания ответил: «Искаженное представление о Боге». Очень немногие из прихожан, встречавшихся ему на исповеди, понимали, что Бог, в Которого они верят, есть Бог любви, прощения, милости и сострадания. Чаще же всего люди видели в Боге угрозу, но никак не достойного доверия Друга, каким является Иисус Христос. Профессор Форд комментирует: «Это, пожалуй, самая трудная для постижения истина. Просыпаемся ли мы каждое утро с чувством радости от того, что мы любимы Богом? Строим ли мы свои дневные планы с учетом того, что Бог жаждет общения с нами?»
Вчитываясь в вопросы Форда, я понимаю: именно мои представления о Боге определяют ту степень честности и открытости, которую я проявляю в молитве. Обнажу ли я перед Богом свое «я»? Но мне страшно оказаться неугодным Богу, и вот я — глупый! — прячусь от Него. Увы, именно моя скрытность как раз Ему и неугодна. Для меня скрытность — это самозащита, а для Бога — знак недоверия к Нему. В любом случае, она так и будет разделять нас, пока я не признаю собственную нужду и не увижу Божье желание ее восполнить. И когда я, наконец, со страхом и трепетом приближусь к Господу, то найду в Нем не тирана, а любящего Отца.
Апостол Павел коленопреклоненно молился о том, «чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что есть широта и долгота, и глубина и высота и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову» (Еф 3:18, 19). Сомневаюсь, что Павел произнес эту молитву лишь однажды в жизни. Мне приходится молиться о том же самом каждый день. Не в том ли заключается самая важная цель молитвы — чтобы позволить Богу явить Свою любовь моему истинному «я»?
«Не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам: ибо как высоко небо над землею, так велика милость Господа к боящимся Его; как далеко восток от запада, так удалил Он от нас беззакония наши; как отец милует сынов, так милует Господь боящихся Его. Ибо Он знает состав наш, помнит, что мы — персть» (Пс 102:10–14).