26. Молчание Бога

На что дан свет человеку,

которого путь закрыт,

и которого Бог окружил мраком?

Вздохи мои предупреждают хлеб мой,

и стоны мои льются, как вода.

Иов 3:23–24

Один мой знакомый отправился в сумерках поплавать в большом озере. Он неторопливо отплыл примерно на сотню ярдов от берега, и тут на воду опустился плотный вечерний туман. Внезапно все исчезло из виду — и горизонт, и все ориентиры. Он не различал больше огней берега. Туман поглотил свет, и пловец не видел даже, в какой стороне заходит солнце.

С полчаса он в панике барахтался на воде, выбирал то или иное направление, в отчаянии менял его, поворачивал резко направо или налево — все равно. Он чувствовал, как сильно стучит сердце, как тело выходит из–под контроля. Остановившись, он заставил себя расслабиться, собраться с силами, сделать несколько глубоких вздохов, — а потом снова поплыл наугад. Наконец он услышал слабый голос, окликавший его с берега. Он поплыл на голос и благополучно добрался до суши.

Наверно, столь же безнадежно заблудившимся чувствует себя Иов, сидя на гноище и пытаясь осознать все произошедшее. Он тоже лишился всех ориентиров. Куда ему обратиться? Бог вел его прежде сквозь туман, а теперь Он молчит.

Пари, заключенное Богом с сатаной, предусматривало полное неведение Иова. Если бы Бог подсказал ему: «Сделай это ради Меня, как рыцарь веры, как мученик», — Иов страдал бы радостно и благородно. Но сатана хотел проверить, устоит ли вера Иова без всякой внешней поддержки, без объяснений. Бог принял условия — и тьма поглотила Иова.

Разумеется, Бог в итоге выиграл пари. Иов изливал горькие жалобы, Иов отчаивался и просил себе смерти, но, тем не менее, он не отрекся от Бога. «Он убивает меня, но буду надеяться», — повторяет он. Он верил, несмотря на мрак и туман.

Можно прочесть историю Иова и так: во главу угла поставить пари, а затем, дочитав до конца, вздохнуть с облегчением: «Все, Бог уладил эту проблему, доказал раз и навсегда сатане, что такое вера, и теперь Он, как прежде, будет напрямую общаться со своим народом!» К сожалению, эта надежда рассеивается, как только переходишь к следующему тексту Библии. Мне неприятно высказывать эту горькую истину, я бы и сам предпочел не думать о ней, но случай с Иовом — лишь кульминация общего закона веры. По–видимому, Бог превыше всего ценит веру, укрепляющуюся в тумане, когда Бог молчит, когда тьма сгущается.

Пережившие туман

Вспышка света от дальнего маяка — и вновь ужасный непроглядный мрак, глухое молчание. Я вижу эту схему не только в Книге Иова, но и повсюду в Библии. Вспомним старца Авраама, приближающегося к столетнему юбилею и все еще цепляющегося за обещание сделать его прародителем великого народа. Четверть века прошло с тех пор, как эта прекрасная мечта превратилась в мираж — и вдруг сын все–таки появляется на свет, один–единственный сын. Когда же Бог вновь заговорил с Авраамом, Он призвал его к испытанию веры, не менее суровому, чем то, которому подвергся Иов. «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, — потребовал Господь, и каждое Его слово, словно кинжал, пронзало грудь Авраама, — и принеси его во всесожжение».

А потом Иосиф: Бог говорил с ним во сне и привел его сперва на дно колодца, а потом в египетскую тюрьму. За что? За то, что он послушно следовал указаниям Бога. Моисей, избранный Богом освободитель еврейского народа, сорок лет скитался по пустыне, укрываясь от солдат фараона. Давид, помазанный в цари по приказу Господа, сделался жалким изгнанником — десять лет он жил в пещере, постоянно опасаясь смерти от руки противника.

Странное послание направляет нам Господь: своеобразная азбука Морзе — то ясное сообщение, то долгое молчание. Прекрасный пример можно найти во второй книге Паралипоменона: один из немногих хороших царей, Езекия, столь угодил Богу, что получил пятнадцатилетний довесок к определенному ему ранее сроку Жизни. А что потом? «Оставил его Бог , чтобы испытать его и открыть все, что у него на сердце».

Большинство этих ветхозаветных персонажей вошли в почетный список героев веры из Послания к Евреям 11. Некоторые называют эту главу «Залом славы верных», а я бы назвал их «Пережившими туман», ибо почти всем этим героям знаком тягостный и страшный период испытания, время, когда сгущается туман и все ориентиры исчезают из виду. Послание к Евреям с мрачными подробностями перечисляет беды, выпадающие на долю верных: пытки и издевательства, бичи и цепи, побиение камнями и распиливание надвое.

Святые доказывают свою святость, упорно цепляясь за убеждение, что «на самом деле» все обстоит не так, как нам видится, что мир незримый столь же надежен и реален, как окружающая нас действительность. Они продолжают полагаться на Бога, хотя бы мир рухнул. «Мир не был достоин их», — подводит итог своему поразительному перечню Послание к Евреям и добавляет загадочный комментарий: «посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом». На мой взгляд, эта фраза уравновешивает высказывание Дороти Сейерс о трех величайших унижениях Бога. Больше всего Богу приходится стыдиться Церкви, но она же приносит Ему мгновения заслуженной гордости, о чем и свидетельствуют праведники, о которых говорит Послание к Евреям.

Любимцы Бога отнюдь не застрахованы от тягостного Божьего молчания. Напротив, их это испытание постигает в первую очередь. Как говорит Поль Турнье: «Где нет места сомнению, там нет места и вере». Вере нужна неуверенность, подчас смятение. Библия дает нам множество примеров того, как Бог заботится о людях, — иные из них весьма выразительны, — но гарантий она не дает. Гарантия стала бы препятствием к вере.

Два вида веры

Для Ричарда камнем преткновения сделалось само слово «вера». В ответ на его сомнения христиане твердили: «Нужно просто иметь веру». Что, собственно говоря, они имели в виду? «Вера» превращалась в способ уйти от вопроса, отнюдь не становясь ответом.

Полагаю, что некоторые проблемы связаны с неточным употреблением слова. С одной стороны, «верой» мы называем великое и наивное доверие, позволяющее принять невероятное. Этот вид детской, чудаческой веры продемонстрировал Давид, выйдя на поединок с Голиафом, и тот римский центурион, чью веру отметил Иисус (даже Иисуса «удивила» непоколебимая убежденность этого человека). В наши дни «проповедники веры» публикуют удивительные истории о чудесах, порожденных детской верой. «Семя веры» может, оказывается, прокормить детский приют, а тем более сдвинуть с места гору. Библия тоже не раз намекает на подобные возможности.

Однако Иов и святые, упомянутые в Евреям 11, служат примером веры иного типа, той самой веры, о которой я пытаюсь говорить в книге, посвященной разочарованию в Боге. Детски–наивное доверие едва ли сохранится, если чуда не произойдет, если на неотступную мольбу не последует ответа, если плотная тьма скроет от наших глаз Божий лик. В такие времена нам требуется нечто иное. Я назову это «верностью» и этим словом обозначу упорную, не сдающуюся ни при каких обстоятельствах веру.

Я беседовал с молодой медсестрой — ее разочарование в Боге было вызвано именно путаницей между двумя видами веры. Девушка, воспитанная в христианской Семье, никогда, даже в университетские годы, не со мневалась в Боге. Она повесила на стене в своей комнате изображение Иисуса с ребенком на руках — символ того, что Бог проносит нас на руках через все трудности жизни. Такова была ее младенческая вера: положись на Бога, и ноша твоя будет легка. Оглядываясь на пережитые трудности, ты увидишь лишь одну цепочку следов на песке — следы Бога, Который несет тебя на руках.

В двадцать четыре года эта девушка начала работать в раковом отделении. Она пересказывала мне истории болезней — одну за другой. Кто–то из ее пациентов молился с детской верой, вопиял к Богу об исцелении и утешении — просил хотя бы об облегчении боли, — но все они умерли жестокой, безобразной смертью. Каждый вечер медсестра возвращалась домой, сгибаясь под тяжестью обрушившегося на нее за день страдания. И дома снова и снова видела перед собой плакатик, на котором был изображен несущий ребенка Иисус. Постепенно этот плакат стал для нее всего–навсего соблазнительным, но тщетным обещанием.

Представьте себе состояние этой девушки, когда она перечитывала подряд два псалма. Сначала Псалом 22: «Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться… Он ведет меня… не убоюсь зла». А потом предыдущий: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего… Я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне… Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище…»

Псалом 22 — излияние детской веры; Псалом 21 — образец верности, более глубокой и удивительной веры. Жизнь с Богом требует от нас и того, и другого. На нашу долю выпадают периоды удивительной близости к Богу, когда на каждую молитву мы тут же получаем ответ и знаем, что Бог рядом, что Он заботится о нас.

А потом наступают «времена тумана», когда Бог молчит, когда все рушится, когда даже библейские посулы кажутся наглой ложью. И только верность напоминает нам, что там, за краем тумана, по–прежнему правит Господь, что Он не оставил нас, что туман — лишь видимость.

Как это ни парадоксально, самые трудные времена, испытания, подобные бедствиям Иова, могут способствовать созреванию веры и приближать нас к Богу^[27]. Глубокая вера, которую я здесь называю «верностью», пробивается через все препятствия, словно трава сквозь асфальт. Человек возрастает трудом, усилием, напряжением. Человеческой природе трудности идут на пользу больше, чем готовые решения. Почему на все молитвы Господь не отвечает тотчас, не совершает чудо по заказу? Почему каждому новообращенному предстоит пройти один и тот же нелегкий путь духовной дисциплины? Потому что это нам, а не Богу, нужны упорная молитва, пост, чтение Святого Писания и размышления о Боге.

Серен Кьеркегор сравнивал христиан со школьниками, норовящими вычитать ответ в конце учебника вместо того, чтобы решить задачку самим. Я готов сознаться в таких же школярских ухищрениях. Полагаю, я в этом не одинок. Все мы ищем коротких путей, но короткий путь уводит нас от конечной цели, лишает возможности развития. Возьмем опять в качестве примера Иова: каков был итог его испытания? Равви Авраам Гешель говорит: «Вера Иова не поколеблется, ибо она вырастает из потрясения».

В очерке «Сила молитвы» Клайв Льюис высказал предположение, что Бог относится к новообращенным с особой снисходительностью, словно земной отец — к новорожденному^[28]. Он ссылается на слова одного опытного и доброго христианина: «Я видел много поразительных ответов на молитвы, иные из них я мог бы назвать чудом, но все они обычно приходят в самом начале христианского пути — непосредственно перед обращением или вскоре после него. По мере углубления вашей веры, чудесные ответы приходят все реже и реже, а отказы становятся не только чаще, но все решительнее, безоговорочнее».

На первый взгляд подобное предположение кажется нелепым. Разве жизнь в вере не должна становиться со временем легче, отнюдь не труднее? Однако Льюис приводит два мощных примера молитвы, оставшейся без ответа — два примера из Нового Завета: Иисус трижды взывал к Отцу: «Пронеси эту чашу мимо Меня», а Павел просил Бога избавить его от «жала в плоти».

«Значит, Господь оставляет без ответа молитвы самых лучших Своих друзей? — спрашивает Льюис. — Что ж, Лучший из лучших вскричал: «Для чего Ты Меня оставил?» Когда Бог стал Человеком, Человек этот был утешен меньше нас, меньше всех. Здесь — великая тайна, и если бы я смог, я бы все равно не посмел разгадывать ее. Сделаем другое: когда, вопреки вероятности и надежде, исполняются молитвы таких, как вы и я, не будем гордиться. Стань мы сильнее и взрослее, с нами обращались бы не столь бережно и нежно. Самых храбрых ставят на самые ответственные участки великой битвы».

Неизбежный вопрос

Слова Клайва Льюиса звучат вполне убедительно, но я не хотел бы сводить верность к некоему готовому рецепту — нужна–де лишь окрепшая в страданиях вера. В начале этой книги я привел историю Ричарда, человека, чувствовавшего себя вполне уверенно и благополучно, пока его вера не подверглась испытанию. Когда это случилось, он решил, что Бог его предал. Но почему Бог подверг его такому испытанию? Почему Он подвергает человека, которого любит, подобной проверке? Ричард не смог более доверять Богу. Я говорил со многими людьми, чья радостная, детская вера была точно так же раздавлена суровым испытанием.

При чтении Книги Иова возникает неизбежный вопрос: если б муж подверг свою жену тем травмам, какие Бог нанес Иову для «испытания» любви, мы бы назвали этого человека садистом и заперли его в психиатрической клинике. Если мать начнет прятаться от детей и не подаст голоса, когда они будут искать дорогу в тумане, мы сочтем, что она недостойна называться матерью. Как же нам примириться с подобным поведением Бога, с Его пари?

Я не предлагаю здесь никаких популярных формул, я готов высказать лишь два соображения.

1. Мы недостаточно понимаем, что означает наша вера для Бога. Каким–то таинственным образом страдания Иова «нужны» Богу, ибо они являются частью «эксперимента по сотворению человека». На карту была поставлена не только верность Иова, но и целесообразность всего творения. С того момента, как Бог пошел на риск и дал жизнь человеку, обладающему свободной волей, Он придает вере — истинной, не купленной, добровольной вере — гораздо большее значение, чем мы можем вообразить. Выразить свою любовь к Богу мы способны лишь своей верностью.

Было бы неправильно утверждать, что Бог «нуждается» в любви твари. Но как тогда понять слова Господа, исполненные тоски по любви человека? Он, будто отец мятежного подростка, ждет отклика, любого отклика. Он, будто брошенный любовник, готов вопреки разуму дать неверной еще один шанс. Бог вновь и вновь вкладывает эти образы в уста пророков. Наши глубочайшие чувства — родительская, супружеская любовь — это лишь отблеск постоянной, неутолимой потребности Господа в человеке. Во имя этой великой любви Он решился на Воплощение и на Распятие.

В человеческом языке нет слов, способных передать Его любовь — слова слишком бедны и бледны. Иисус сказал нам, что в конце времен, когда туман рассеется навеки, останется один лишь вопрос: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» Апостол Павел, кратко изложив историю мира от творения до пришествия Иисуса, поясняет, что мир устроен так, «дабы они [люди] искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас». Бог уплатил «цену», отдав своего Сына, и «наградой» Ему будет преданная вера Иова, ваша вера или моя.

Зрение человека ограничено. Нам трудно постичь, какая «награда» увенчала страдания Иова. Наверное, Клайв Льюис близок к истине, когда говорит, что лучших из нас Бог посылает на самые ответственные участки великой битвы. Библия показывает нам, что люди становятся пехотой и кавалерией в поединке между незримыми силами добра и зла. И самое мощное оружие в этой борьбе — вера. Бог посылает нас на опасный участок. При этом Он испытывает те же чувства — гордость, любовь, печаль и сожаление, — которые испытывают и родители, отправляющие сына или дочь на войну.

Чего стоили страдания Иова в глазах Бога? На этот вопрос способен ответить только сам Господь. «Блаженны невидевшие и уверовавшие», — сказал Иисус, кротко упрекая скептически настроенного Фому. Иов столкнулся с темной стороной жизни, погрузился в непроницаемое молчание Бога — и все же сохранил веру.

2. Бог и Себя подчиняет тем же законам, которым подчинены мы. Не следует отделять испытания Иова от еще более мучительных страданий Иисуса. Иисус подвергся немалым испытаниям. Он тоже утратил все, чем дорожил, — друзей, здоровье. Послание к Евреям напоминает, что Иисус «с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти». В конце концов Он утратил и жизнь.

Нам не дано до конца постичь таинство креста, но, по крайней мере, мы можем утешать себя мыслью, что Бог подвергает Свое творение лишь тем испытаниям, через какие прошел Сам. За последние годы мне довелось беседовать со многими людьми, перенесшими и переносящими жесточайшие страдания. Я знаю, сколь бесконечно важна для них вера — вера в то, что Бог восставит их. И знаменитости, как Джони Эриксон Тада, и безвестные пациенты сельских больниц, и заключенные чудовищных тюрем и лагерей из стран третьего мира повторяли: «Бог знает, как я мучаюсь, ибо Сам Иисус пострадал за нас».

Ричард возмущался тем, что Иову пришлось заплатить невероятную цену за то, чтобы Бог выиграл Свое пари. Он представлял себе, как Иов сидит во прахе, чешет покрытое струпьями тело. Однако, слушая Ричарда, я думал об Иисусе, висящем на кресте с пробитыми Руками и ногами, не могущем даже ощупать Свои раны.

Да, цена велика, страшно велика. Поставив на Иова, Бог связал Себя по рукам и ногам, дал слово не вмешиваться. И вот Он вновь, уже буквально, дал связать Себя по рукам и ногам, когда Его повели на крест. Что говорит сам Иисус о предстоящем Ему испытании? «Душа Моя скорбит смертельно… Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет».

Изучая Библию, я обнаружил, что тема страдания получает совершенно иной поворот после Голгофы. Новозаветные авторы пишут о тяжелых временах без негодования, столь присущего Иову, пророкам и псалмопевцам. Они не дают готовых ответов на вопросы о страдании, но постоянно напоминают нам о смерти и воскресении Иисуса, словно именно здесь таится разгадка.

Апостолы открыто признают: вся их вера покоится на пасхальных событиях. На Пасху Бог превратил величайшую в истории трагедию — смерть своего Сына — в праздник (ведь называем же мы Страстную Пятницу еще и Святой). Ученики, из укромного уголка глядевшие на крест, наконец осознали то, что не усвоили за три года общения с Учителем: Господь бывает ближе всего к нам именно в те часы, когда кажется, что Он нас оставил. Когда кажется, что Бог умер, наступает Воскресение.

Последовательность трех событий — трагедия, тьма, триумф — в Новом Завете применима к любому испытанию. Даже если мы не можем найти ответа на вопрос «Почему?», следует вспомнить об Иисусе — безусловном свидетельстве Божьей любви. Страстная Пятница показала нам, что Бог не оставляет нас в страданиях. Бог настолько не равнодушен к злу и боли, терзающим и уродующим нашу жизнь, что Он разделил их с нами. Он принял зло и боль на Себя. Он тоже «познал скорбь». На Голгофе Иисус столкнулся с молчанием Бога: на кресте Он повторяет стих из Псалма 21, а не из Псалма 22.

Пасха убеждает нас: в конце концов страдание будет побеждено. А потому «с великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения», — пишет Иаков. «О сем радуйтесь, поскорбев теперь немного, если нужно, от различных искушений», — подхватывает Петр. «Радуюсь в страданиях моих», — пишет Павел. Апостолы говорят о благе «искупительного страдания», о дарах зрелости, мудрости, глубокой веры, стойкости, о грядущей награде.

Почему мы должны радоваться страданиям? Речь идет, конечно, не о мазохистском удовольствии от самого процесса. Но то, что Бог совершил в пасхальное воскресение в масштабах вселенной, Он способен в меньших масштабах сделать для каждого из нас. Испытания, о которых упоминают Иаков, Петр и Павел, в ветхозаветную эпоху спровоцировали бы кризис веры, а вот авторы Нового Завета приходят к убеждению, что — говоря словами апостола Павла — «все содействует ко благу».

Эту фразу часто понимают неверно. Ее толкуют примерно так: с любящими Бога не может случиться ничего дурного. Однако Павел имел в виду нечто прямо противоположное: уже в следующем абзаце он говорит, что любящим Бога следует ожидать скорбь, притеснения, гонения, голод, наготу, опасности, меч. Павел испытал все это на себе. «Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас», ибо никакое испытание «не может отлучить нас от любви Божией».

Это лишь вопрос времени, — будто бы говорит Павел. — Ждите терпеливо, и чудо Господне, преобразившее глухую тьму Страстной пятницы в светлое Христово Воскресенье однажды накроет всю вселенную.

Пусть туча гнева Твой скрывает лик,

Я различать за ней Твой взгляд привык,

Порой Твой взгляд меня обходит стороной,

Но и тогда я знаю: Ты — со мной.

Джон Донн, Гимн Христу, написанный во время последнего путешествия автора в Германию^[29].

Все трудности указывают на то, что существует нечто, недоступное нашим представлениям о жизни.

Джордж Макдональд