12. Чудики — вон!

И здесь во прахе и пыли

Лилеи милости цвели.

Джордж Герберт

Лишь однажды я отважился читать проповедь детям. B то воскресное утро я принес с собой подозрительно пахнущий и шевелящийся мешок. И во время воскресной службы позвал всех детей к себе на возвышение, чтобы показать им содержимое мешка.

Для начала я вытащил несколько кусочков приготовленной на гриле свинины (любимая закуска тогдашнего президента Буша) и угостил всех. Затем последовала игрушечная змея и большая резиновая муха, при виде которых кое–кто из юных зрителей громко взвизгнул. Далее мы отведали мидий и, наконец, к восторгу детей, я осторожно сунул руку в мешок и вытащил живого омара. «Омар Ларри», прозвали мы его. Ларри в ответ на радостные приветствия угрожающе помахал щупальцами.

В тот день привратнику церкви пришлось поработать сверхурочно, и мне тоже, поскольку, отпустив детей, я постарался разъяснить также и родителям, почему Бог когда–то запрещал нам употреблять всех этих тварей в пищу. Ветхозаветная Книга Левит строго запрещала ту еду, которой мы только что угостились. И ни один ортодоксальный иудей не прикоснулся бы к содержимому моего мешка. Я озаглавил эту проповедь «Почему Богу не по вкусу омар?»

Мы вместе прочли поразительный текст Нового Завета — рассказ о видении апостола Петра на крыше дома. Петр забрался на крышу, чтобы помолиться в одиночестве, и почувствовал сильный голод, отвлекающий от молитвы. Апостол впал в транс и увидел омерзительное зрелище: с неба спускалась скатерть, доверху наполненная «нечистыми» животными, пресмыкающимися и птицами. Деяния (глава 10) не раскрывают подробнее, что это были за существа, но ключ мы находим в главе 10 Левита: свиньи, верблюды, кролики, хищные птицы, орлы, филины и совы, цапли, летучие мыши, муравьи, жуки, ящерицы, ласки, крысы, змеи.

«Какая гадость, Симон! Не притрагивайся к этому! Сейчас же вымой руки!» — кричала ему в детстве мать. Почему? Потому что мы не такие, как все. Мы не едим свиней. Они грязные, мерзкие. Бог запретил нам притрагиваться к ним. Петру, как и любому палестинскому еврею, эта пища казалась не просто невкусной — она была запретной, отвратительной. «Отвращайтесь от нее», — велел Господь.

Если Петр случайно прикасался к жуку, он обязан был вымыться с ног до головы и сменить одежду. До вечера того дня он считался нечистым и не мог входить в храм. Когда с потолка в глиняный горшок падали паук или ящерка, Петр обязан был выплеснуть содержимое, а горшок разбить.

И вдруг запретная пища спускается на скатерти с небес, и глас свыше приказывает: «Встань, Петр! Заколи и ешь!»

Петр напомнил Богу об Им же установленных правилах: «Нет, Господи! Я не ел никогда скверного или нечистого».

И голос ответил: «Что Бог очистил, того не почитай нечистым». Еще дважды повторился этот диалог, пока Петр, потрясенный до глубины души, не спустился вниз и не открыл дверь. И вот еще одно чудо: трое «нечистых» язычников пришли с просьбой принять их в число последователей Иисуса.

Современные христиане, любители свинины и устриц, омаров и мидий, вряд ли в состоянии ощутить весь смысл сцены, разыгравшейся на крыше дома в Иоппии много веков назад. Могу предложить такую аналогию: посреди молитвенного собрания южных баптистов на стадионе в Техасе с небес опускается полностью укомплектованный мини–бар, и радостный голос призывает убежденных трезвенников: «Пейте!»

Представляете себе их потрясение, даже шок? «О нет, Господи! Мы же баптисты. Мы к спиртному не притронемся». Вот что испытывал Петр при виде нечистой еды.

Эпизод, описанный в главе 10 Деяний, существенно расширил меню зарождавшейся общины, но здесь я не вижу ответа на вопрос «Почему Богу не по вкусу омар?» Придется обратится к книге Левит, где Бог поясняет запрет: «Ибо Я — Господь, Бог ваш, будьте святы, ибо Я свят». Этот краткий комментарий допускает различные истолкования, и ученые потратили немало сил, пытаясь понять, почему наложен запрет.

Одни выдвигают на первый план диетическую сторону закона: так, запрет на свинину уберегал народ от опасности заразиться трихинеллезом, а запрет на моллюсков — от возможности подцепить вирусы, живущие в раковинах. Другие исследователи обращают внимание на тот факт, что большую часть запрещенных для употребления в пищу животных составляют хищники и животные, питающиеся падалью. Еще кому–то бросается в глаза, что эти специфические законы противоречили обычаям языческого окружения Израиля. Например, запрет варить козленка в молоке матери, скорее всего, направлен против подражания магическим ритуалам ханаанцев.

Каждое из этих объяснений кажется вполне разумным и открывает нам логику, по которой Господь составлял этот довольно странный на первый взгляд список. И все же некоторые его элементы остаются непонятными. Почему омар? Почему запрещены кролики, которые не опасны для здоровья и питаются травой, а отнюдь не падалью? Почему в этот список попали ослы и верблюды, основная рабочая скотина Ближнего Востока? Похоже, список составлен достаточно произвольно^[5].

Чем же не угодил Богу омар? Еврейский писатель Герман Вук говорит, что еврейский термин «кошер», ключевое понятие в еврейской традиции, лучше всего передается словом «годен». Книга Левит одних животных объявляет «годными», а других — «негодными». Антрополог Мери Дуглас заходит еще дальше, отмечая, что Бог запрещает употреблять в пищу животных с какой–либо аномалией: раз обитатели моря должны иметь плавники и чешую, исключаются угорь и моллюски; поскольку птицы должны летать, вычеркиваются страусы. Наземные животные должны передвигаться на четырех ногах, а не ползать, как пресмыкающиеся. Домашний скот жует жвачку и имеет раздвоенные копыта, следовательно, только таких млекопитающих можно есть. Ее аргументацию подхватывает раввин Иаков Нейснер: «Если позволительно высказать свое мнение о том, почему то или иное животное считается нечистым, то причиной будет какая–то его аномалия».

Изучив различные теории, я пришел к единому выводу, который, как мне кажется, охватывает все ветхозаветные понятия о нечистой пище: «Чудиков — вон!» Из меню израильтян тщательно устранялись все аномалии, все «странные» животные, и этот же принцип применялся к «чистым» животным при жертвоприношении: в храм не дозволялось приносить ягнят с врожденными пороками или изувеченных. Богу полагалось отдавать животное без порока. Со времен Каина люди следовали указаниям Бога, а иначе слишком велик был риск, что Бог отвергнет их приношение. Бог ищет совершенства, Богу отдается лучшее. Чудиков — вон!

Ветхий Завет применяет тот же принцип к людям, и это гораздо тревожнее. Я побывал однажды на богослужении в Чикаго, когда пастор Билл Лесли разделил храм таким образом, как это делалось в Иерусалиме: язычники могли поместиться на балконе, представляющем Двор язычников иерусалимского храма, но в основную часть здания они не допускались. Женщинам отводилось пространство в основной части храма, однако в строго ограниченной женской зоне. Евреи–миряне получали довольно большую площадь в передних рядах, но не могли приблизиться к возвышению, предназначенному исключительно для священников.

Дальний конец возвышения с алтарем Билл обозначил как «Святое Святых». «Представьте себе, что это место отгорожено завесой, толщиной в фут, — сказал он. — Один лишь священник входит сюда и то только раз в году, в праздник Йом Киппур. И при этом привязывает к ноге веревку, чтобы его смогли вытащить из святыни, если он сделает что–то не так и умрет внутри — другие священники не смеют войти в Святое Святых, где обитает Господь».

Ни один человек, даже самый набожный, не смел входить в Святое Святых, ибо карой ему была бы смерть. Сам план храма напоминал израильтянам о том, как далек Бог от людей — Он другой, Он отделен, Он свят.

Проведем параллель: допустим, человек решил обратиться к президенту Соединенных Штатов. Любой гражданин может написать ему письмо, послать телеграмму или сообщение по электронной почте. Однако даже если он специально приедет в Вашингтон и отстоит очередь с другими туристами, желающими посетить Белый Дом, на личную встречу с президентом ему рассчитывать не стоит. Возможно, этому человеку удастся пообщаться с секретарем. Или сенатор от его округа поможет ему встретиться с членом кабинета, но обычный гражданин отнюдь не надеется прорваться в Овальный кабинет и подать прошение прямо в руки президенту. Правительство строится иерархически, и общение с высшими чиновниками регулируется строжайшим протоколом. Так и в Ветхом Завете иерархическая лестница отделяет народ от Бога. Только здесь иерархия основана не на престиже, а на «чистоте» или «святости».

Казалось бы, назвать каких–то животных «нечистыми» и назвать так людей — не одно и то же. Однако Ветхий Завет не останавливается и перед такой мерой:

Никто из семени твоего во все роды их, у которого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему.

Никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепый, ни хромый, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с поврежденными ятрами

(Левит 21:17–20).

Все люди с телесными или генетическими недостатками (уродствами) оказываются непригодными. Чудиков — вон! Женщина во время менструации или после деторождения, мужчина после ночной эякуляции, человек, страдающий кожным заболеванием или прикоснувшийся к трупу — все они ритуально нечисты.

В эпоху политкорректности подобное жесткое деление человечества по половому признаку, расовой принадлежности и даже телесному здоровью кажется немыслимым. Но именно в такой среде формировался иудаизм. Каждый день набожный еврей в утренней молитве благодарил Бога, «который не сотворил меня язычником… не сотворил меня рабом… не сотворил меня женщиной».

Деяния 10 ясно показывают последствия такого подхода к жизни, «смертельную логику политики чистоты», как охарактеризовал это хорватский богослов Мирослав Вольф. Когда Петр под нажимом соглашается посетить дом римского сотника, он вступает в него со словами: «Вы знаете, что иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником». Он решился нарушить это предписание лишь после того, как спорил с Богом на крыше — и проиграл спор.

«Но мне Бог открыл, — продолжает Петр, — чтоб я не почитал ни одного человека скверным или нечистым». Началась революция благодати, размах которой не мог предвидеть и сам Петр.

Перед тем как написать книгу «Иисус, Которого я не знал», я посвятил несколько месяцев исследованию историко–культурной среды, в которой разворачивалась жизнь Иисуса, и научился ценить упорядоченный мир иудаизма на рубеже двух эр. Да, такая сортировка человечества идет вразрез с представлениями свободного американца, она слишком напоминает безблагодатную иерархию, религиозно–кастовую систему. Но евреи, по крайней мере, отвели в своем обществе место женщинам, иноземцам, беднякам и рабам — другие народы обращались с ними гораздо хуже.

Иисус сошел на землю в ту пору, когда Палестина переживала религиозное возрождение. Фарисеи составляли специальные инструкции для сохранения религиозной чистоты: не входить в дома язычников, не есть с грешниками, не работать по субботам, мыть руки семь раз перед каждой трапезой. Вот почему, прослышав, что Иисус может оказаться долгожданным Мессией, набожные евреи не воодушевились, а пришли в замешательство. Ведь Он прикасался к оскверненным людям, к больным проказой. Иисус допустил, чтобы женщина с запятнанной репутацией отирала Ему ноги своими волосами. Он ел с мытарями и одного из них принял в ближний круг двенадцати учеников. Чрезвычайно вольно обращался с установлениями ритуальной чистоты и субботнего покоя.

Более того, Иисус ходил в земли язычников и общался с ними. Он похвалил римского сотника, в котором якобы обнаружил больше веры, чем во всем Израиле, и готов был войти в его дом, чтобы исцелить слугу. Он исцелил от проказы самарянина, человека смешанного происхождения. Потом долго беседовал с самарянкой. Так долго, что изумились ученики, помнившие, что «евреи не общаются с самарянами». Эта женщина, отверженная евреями по причине своей национальной принадлежности и соседями — из–за многочисленных браков, сделалась первым «миссионером», помазанным Иисусом, первым человеком, которому Он открылся как Мессия. Свое пребывание на земле Иисус увенчал «Великим Поручением», повелев ученикам нести Евангелие нечистым язычникам, «по всей Иудее и Самарии и до края земли».

Отношения Иисуса с «нечистыми» смущали Его соотечественников и в конечном счете способствовали распятию. В сущности, Иисус отменял лелеемый израильтянами принцип Ветхого Завета: «Чудики — вон!» Он вводил новый закон благодати: «Все мы — чудики, но Бог все–таки любит нас».

Лишь однажды в Евангелиях Иисус переходит к насилию: в сцене очищения храма. Размахивая бичом, Он переворачивает столы и скамьи, изгоняя со священной территории торговцев. Как я уже говорил, сам план храма отражал царившую в иудейском обществе иерархию: язычники не смели заходить дальше первого, внешнего двора. Иисус был возмущен тем, что купцы превратили Двор Язычников в восточный базар, где блеял скот, торговались продавцы и покупатели. Вряд ли подобная обстановка настраивает на молитвенный лад. По словам Марка, после изгнания торгующих из храма первосвященники и учителя закона «стали искать как бы убить Его». Иисус окончательно решил Свою судьбу, гневно настояв на праве язычников приближаться к Богу.

Ступень за ступенью Иисус рушил иерархическую лестницу, отделявшую людей от Бога. Он принимал больных, грешников, иноземцев, язычников — нечистых! — за пиршественным столом Бога.

Не прорицал ли Исайя о великом пире, на который званы будут все народы? За столетия возвышенное видение Исайи померкло, и многие толкователи Библии свели список приглашенных к иудеям, не имеющим физических недостатков. Однако Иисус вновь рисует картину великого пира, когда хозяин разошлет гонцов по улицам и подворотням, созывая «бедных, увечных, хромых и слепых»^[6].

Самая памятная из притч Иисуса, притча о блудном сыне, также заканчивается пиром. Ее герой — никудышный сын, запятнавший репутацию семьи. Вот что говорит нам Иисус: те, кого люди считают нежелательными лицами, желанны для Бога, и как только один из них обращается к Богу, по этому поводу закатывают пир. Все мы — чудики. Но Бог все–таки любит нас.

Другая знаменитая притча — о добром самарянине — бросала вызов евреям: два «профессионала от религии» проходят мимо избитого и ограбленного человека, дабы не оскверниться прикосновением к мнимому трупу. Героем этой истории становится презренный самарянин — столь же неожиданный для тогдашней аудитории выбор, как если бы современный раввин привел всем в пример борца из Организации освобождения Палестины.

В общении с людьми Иисус отвергал иудейские категории «чистого» и «нечистого». Например, глава 8 Евангелия от Луки содержит три последовательных эпизода, которые в совокупности вполне подтверждали опасения фарисеев по поводу Иисуса. Сначала Иисус отправился в область, населенную язычниками. Там исцелил безумца, ходившего нагим, и послал этого человека с проповедью в его родной город. Потом к Иисусу прикоснулась женщина, двенадцать лет страдавшая кровотечениями, «женской болезнью», которая причиняла ей много страданий и стыда и не позволяла участвовать в богослужении. (Фарисеи учили, что такие недуги — прямое следствие греха. Иисус бросает вызов этому учению). После этого Иисус вошел в дом старейшины синагоги, у которого только что умерла дочь. Уже «осквернившись» прикосновением к сумасшедшему язычнику и женщине с кровотечением, Иисус входит в женскую комнату и прикасается к трупу.

Законы Левита оберегали израильтян от «заразы», передающейся с прикосновением: от контакта с больными, с язычниками, с мертвым телом, с некоторыми видами животных. Даже плесень могла осквернить человека! Иисус переворачивает все с ног на голову: Он не оскверняется, а исцеляет человека, к которому притрагивается. Обнаженный безумец не оскверняет Иисуса, а сам выздоравливает. Несчастная женщина, истекающая кровью, не навлекает на Иисуса позор и нечистоту, а уходит после встречи с ним исцелившейся. Девочка, умершая в двенадцать лет, не оскверняет Иисуса — она воскресает.

Я убежден: этими поступками Иисус не ниспровергает, а утверждает ветхозаветный закон. Бог «освятил» творение, отделив священное от обыденного, чистое от нечистого, и Его Сын не отменял принцип освящения. Однако теперь освящение проистекает из другого источника. Мы сами становимся орудиями Божьей святости, ибо Он теперь обитает в нас. Мы можем обитать в оскверненном мире, как жил в нем Иисус, и служить источником святости. Больные и увечные для нас не зараза, а потенциальное вместилище Божьего милосердия. Мы призваны распространять благодать, сообщать милосердие, а не уклоняться от скверны. Подобно Иисусу, мы способны очистить «нечистое».

Церковь не сразу приспособилась к этой драматичной перемене — в противном случае Петру не понадобилось бы то видение на крыше. Церкви пришлось получить указание свыше, прежде чем апостолы понесли свою весть язычникам. Святой Дух с готовностью помог им в этом: Он направил Филиппа в Самарию, на пустынную дорогу, и там ему повстречался чернокожий иноземец, нечистый с точки зрения ветхозаветного закона (евнух, человек с «поврежденными ятрами»). После недолгого разговора Филипп крестил первого миссионера Африки.

Апостол Павел, первоначально всеми силами противившийся переменам, «фарисей из фарисеев», ежедневно благодаривший Бога за то, что не родился язычником, рабом или женщиной, пришел в итоге к поразительному выводу: «Нет ни иудея, нет ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины, но все едино во Христе Иисусе». Смерть Христова, по словам апостола, ниспровергла ограды храма, уничтожила стены враждебности, разделявшие людей. Благодать проложила себе путь.

В наши дни племенная вражда выливается в резню в Африке. Народы заново проводят границы, утверждаясь в этнической обособленности. Расизм в Соединенных Штатах превращает в карикатуру великие идеалы нашего народа. Меньшинства и различные группировки борются за свои права. Но сегодня нет более мощной вести во всем Писании, чем та, за которую убили Иисуса. Стены, отделявшие нас от Бога и друг от друга, пали. Все мы — чудики, но Бог все–таки любит нас.

Прошло почти двадцать столетий с того дня, когда Бог в видении на крыше просветил апостола Петра. Многое переменилось с тех пор (скажем, никого уже не беспокоит вопрос о разрыве Церкви с ее иудейским наследием). Однако революция, начало которой положил Иисус, по–прежнему отражается в жизни каждого христианина. Лично меня этот переворот благодати затрагивает двояко.

Во–первых, им определяются мои отношения с Богом. Когда Билл Лесли во время проповеди разделил пространство церкви примерно так, как делился иудейский храм, он с помощью своих прихожан разыграл сценку: просители приблизились к возвышению и обратились к священнику с прошением. Причем женщины, разумеется, оставались на своих местах, полагаясь на посредничество мужчин. Кто–то передавал священникам приношения для Бога. Другие излагали свои просьбы. «Поговорите с Богом обо мне!», настаивали они. И каждый раз «священнослужитель», как предписано, поднимался на возвышение, совершал определенный ритуал и передавал прошение Богу, таящемуся в Святое Святых.

И вдруг, прервав церемонию, в проход выбежала молодая женщина, нарушившая отведенные представительницам ее пола границы. В руках она держала Библию, открытую на Послании к Евреям.

— Слушайте! — крикнула она. — Мы все можем напрямую говорить с Богом. Вот, послушайте!

«Итак, имея Первосвященника Великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего… Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати».

И вот еще:

«Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством Крови Иисуса Христа, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, то есть, плоть Свою, и имея великого Священника над домом Божиим, да приступаем с искренним сердцем…»

(Евреям 4:14,16, 10:19–22).

— Всем нам можно входить в Святое Святых! — закончила свою речь женщина, убегая со сцены. — Все могут напрямую обращаться к Богу.

В проповеди пастор говорил о великой перемене — о «приближении к Господу». Достаточно прочесть Левит, а потом — Деяния, и мы убедимся, что произошел великий сдвиг. Ветхий Завет требовал, чтобы верующие очищались перед входом в храм и передавали свои приношения Богу через священников, а в Деяниях последователи Иисуса (все — набожные евреи) собирались в частных домах и обращались к Богу неформально — Авва. Это домашнее, ласковое слово, как «папочка». До рождения Иисуса никто не посмел бы так назвать Яхве, всемогущего Господа вселенной. Но после Иисуса это стало самым обычным обращением, которое все христиане твердили в молитвах.

Я уже проводил параллель между священной и бюрократической иерархией, отмечая, что никому из посетителей не позволено без предварительной договоренности самовольно вторгаться в Овальный кабинет Для личной встречи с президентом. Однако из этого правила имеются исключения. Во времена президента Джона Кеннеди фотографам удавалось подчас заснять трогательную сцену: вокруг большого стола сидят министры в строгих костюмах и обсуждают дела государственной важности, например, Карибский кризис. А по столу ползет двухлетний малыш Джон–Джон, понятия не имеющий о строгом протоколе и важных государственных делах. Джон–Джон заглянул навестить папочку. К радости президента, он обычно врывался в Овальный кабинет даже без стука.

Такая шокирующая доступность Бога явлена в произнесенном Иисусом слове «Авва». Бог — суверенный владыка вселенной, но через Своего Сына Он сделался доступным для нас, как всякий любящий отец. В Римлянам 8 Павел еще более выразительно передает эту близость. Он говорит, что Дух Господень обитает в каждом из нас, и даже когда мы не знаем, как молиться, «Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными».

Нам нет нужды карабкаться к Богу по иерархической лестнице и беспокоиться о своей чистоте. Если бы на Царстве Божьем висела надпись «Чудикам вход воспрещен», никто из нас не смог бы попасть внутрь. Иисус сошел на землю, чтобы засвидетельствовать: святой и совершенный Господь охотно помогает и вдове с двумя медными грошами, и римскому сотнику, и жалкому мытарю, и разбойнику на кресте. Достаточно позвать: «Авва!» Достаточно застонать, если уж и крикнуть нет сил. Бог услышит, Он подошел вплотную.

И второй близко затрагивающий меня аспект «революции Иисуса»: отношение к непохожим на меня людям. Сегодня пример Иисуса мне особенно дорог, потому что я замечаю некоторый сдвиг в противоположном направлении. По мере того, как общество рушится и падает нравственность, христиане порой зовут вернуться к ветхозаветному образу жизни.

Я очень люблю одно выражение, встречающееся и у Петра, и у Павла. Оба апостола говорят, что мы призваны «распределять», «рассеивать» благодать Божью. Сразу представляется старомодный «распылитель», каким пользовались женщины, пока не были изобретены современные дезодоранты. Он был устроен так: нажимаешь на резиновую грушу, и из крошечных отверстий на другом конце фонтаном разлетаются мелкие брызги. Достаточно нескольких капелек, чтобы освежить все тело. Несколько нажатий на грушу — и атмосфера в комнате меняется. Вот как, на мой взгляд, действует благодать. Она не преображает весь мир или общество в целом, но безусловно освежает атмосферу.

Однако боюсь, как бы вместо этого образа — распылителя духов — при слове «христианин» не возникала иная ассоциация: баллончик с ядовитым газом. Таракан ползет! Нажать — брызнуть — нажать — уничтожить! Грех, зло! Нажать — брызнуть — нажать — уничтожить! Я лично знаю христиан, взявших на себя функцию «моральных дезинсекторов» и пытающихся таким образом очистить окружающий их испорченный мир.

Конечно, я разделяю всеобщую озабоченность состоянием нашего мира. Но глубоко верую в альтернативную силу — в силу милосердия, явленную нам Иисусом, Который пришел к больным, а не к здоровым, к грешникам, а не к праведникам. Иисус никогда не боролся со злом силой, но всегда был готов простить. Ему удалось стяжать себе репутацию Человека, любящего грешников, а нынешние христиане вот–вот это преимущество утратят. Как сказала Дороти Дей: «Моя любовь к Богу измеряется моей любовью к человеку, которого я люблю меньше других».

Понимаю, как сложны эти проблемы, и потому отвожу им отдельную главу.