Библиотека soteria.ru
Беседы на послание к Римлянам
Иоанн Златоуст
Дата публикации: 26.10.12 Просмотров: 4940 Все тексты автора Иоанн Златоуст
Беседа VI.
Се ты иудей именуешися, и почиваеши на законе, и хвалишися о Бозе, и разумееши волю, и разсуждаеши лучшая, научаем от закона (II, 17, 18).
1. Сказавши, что для спасения язычника, если он бывает исполнителем закона, ничего более не нужно, и окончив удивительное свое сравнение, апостол указывает, наконец, преимущества иудеев, которыми они гордились пред язычниками. Прежде всего, самое имя иудея, как ныне имя христианина, было очень почтенно, так как и тогда различие людей зависело от имени, почему апостол и начинает речь с этого. И заметь, как он уничтожает это (преимущество); он не сказал: ты иудей, но говорит: именуешися и хвалишися о Бозе, то есть, ты возлюблен Богом и предпочтен прочим людям. А мне думается, что он здесь слегка осмеивает высокомерие и безумное честолюбие иудеев, потому что они этим даром Божиим воспользовались не для собственного своего спасения, но для того, чтобы заводить распри и презирать остальных людей. И разумееши волю, и разсуждаеши лучшая. Конечно, и то был недостаток, если не подтверждалось делами, но однако иудеям казалось, что в этом состоит преимущество, почему апостол с ясностью на это и указывает. Но он не сказал — исполняешь, а: разумееши и разсуждаеши, сам же не следуешь и не исполняешь этого. Уповая же себе вождя быти слепым (ст. 19). Опять и здесь не сказал: ты путеводитель слепых, но говорит: уповая, ты этим хвалишься, потому что высокомерие иудеев действительно было велико. Потому апостол выражается почти теми же словами, какие употребляли, величаясь, и иудеи. Смотри, например, что говорят они о себе в Евангелии: во гресех ты родился ecu весь, и ты ли ны учиши (Иоан. IX, 34)? Они много гордились пред всеми. Павел настойчиво и изобличал это, одних восхваляя, а других унижая, чтобы таким образом сильнее укорить их и увеличить обвинение. Потому он и продолжает, усиливая ту же мысль и подкрепляя ее различными выражениями: уповая же себе вожда быти слепым, света сущим во тме, наказателя безумным, учителя младенцем, имуща образ разума и истины в законе (ст. 19, 20). Опять не сказал: в совести, в делах и в оправданиях, но: в законе. Как поступил апостол, обличая язычников, так поступает и здесь. Как там сказал: имже бо судом судиши друга, себе осуждаеши, так и здесь говорит: научая убо инаго, себе ли не учиши (ст. 21)? Впрочем, там он употребляет выражение более резкое, а здесь более легкое. Не сказал: ты достоин большого наказания за то, что, тогда как тебе так много было вручено, ты ничем не воспользовался, как должно; но, излагая свою мысль в виде вопроса, обращается и говорит: научая убо инаго, себе ли не учиши? Обрати внимание на мудрость Павла и в другом отношении. Он перечисляет такие преимущества иудеев, которые зависели не от их усердия, но составляют дар свыше, и доказывает, что эти преимущества, по нерадению иудеев, не только для них излишни, но и приносят увеличение наказания. Называться иудеем, получить закон и все прочее, что перечислил теперь апостол, не составляет их заслуги, но есть дар благодати свыше. И хотя в начале он говорил, что одно слышание закона, если не присоединится исполнение, не приносит никакой пользы, ибо не слышателие закона, говорит, праведни пред Богом, но теперь он доказывает нечто гораздо большее, а именно, что не только слышание, но и то, что важнее — самое обучение закону не поможет учащему, если он не исполняет того, чему учит, и не только не поможет, но еще навлечет большее наказание. И как искусно употребляет апостол выражения. Ведь он не сказал: ты получил закон, но: почиваеши на законе. Иудей не трудился, ходя повсюду и спрашивая, что ему должно делать, но он с удобством владел законом, указывающим путь, который вел к добродетели. Если язычники и имели природный разум, в котором и заключалось их преимущество, так как они все исполняли без слушания закона, то там (у иудеев) было больше удобства. А если ты говоришь: «я не только слушаю, но и учу», то это служит лишь к увеличению наказания. И так как иудеи этим много превозносились, то апостол и доказывает, что они преимущественно вследствие этого и достойны осмеяния. Когда же говорит: вожда слепым, наказателя безумным, учителя младенцем, то изображает надменность иудеев, потому что они весьма худо обходились с обращенными из язычества и называли их подобными наименованиями.
2. Потому апостол пространно и указывает то, что иудеи сами ставили себе в похвалу, зная, что все сказанное служит к большему их обвинению.Имуща образ разума и истины в законе. Это подобно тому, как кто-нибудь, имея у себя царское изображение, не может по нему ничего написать, а те, у которых нет его, и без образца верно ему подражают. Итак, сказав о преимуществах, которые иудеи получили от Бога, (апостол) говорит об их недостатках, в которых обвиняли их и пророки, и изображает их так: научая убо инаго, себе ли не учиши? Проповедая не красти, крадеши: глаголяй не прелюбы творити, прелюбы твориши: гнушаяся идол, святая крадеши (ст. 21, 22). Хотя вам (иудеям) и было строго запрещено касаться имуществ, принадлежащих идольским капищам, как скверны, но страсть сребролюбия заставляла вас, говорит (апостол), нарушать и этот закон. После того (апостол) излагает наиболее тяжкую вину иудеев, говоря: иже в законе хвалишися, преступлением закона Бога безчествуеши (ст. 23). Он представил две вины, а правильнее — три. Иудеи бесчестят, бесчестят тем, что назначено к их чести, бесчестят Того, Кто даровал им честь, а это и есть верх крайней неблагодарности. Но чтобы не подумали, что (апостол) обвиняет иудеев сам от себя, он выставил их обвинителем пророка, теперь Исаию, который в немногих словах и вообще изобличает их в главном пороке, а после и Давида, который и раскрыл их вины подробно и с большей доказательностью. Не я укоряю вас в этом, говорит (Павел), а послушайте, что сказал Исаия: имя бо Божие вами хулится во языцех (Рим. II, 24; Ис. LII, 5). Вот и еще два обвинения. Они, говорит, не только сами оскорбляют Бога, но и других приводят к тому. Итак, какая польза от обучения, как скоро вы не учите самих себя? Но об этом (апостол) сказал уже выше, а здесь он обратился к противоположному. Вы не только сами себя, но и других не учите тому, что должно делать; и, что всего хуже, вы не только не учите жить по закону, но учите противоположному, учите хулить Бога, что противно закону.
Но важно обрезание, говорит (иудей). Согласен и я, но важно тогда, когда сопровождается внутренним обрезанием. И обрати внимание на благоразумие (апостола), как благовременно он завел речь об обрезании. Он не стал говорит о нем сначала, потому что оно было в великом уважении. Но когда доказал, что иудеи оскорбили Бога в важнейшем и виновны в богохульстве, когда слушатель готов был сам обвинить их и лишить первенства, тогда начинает речь об обрезании, надеясь, что уже никто его не осудит, и говорит: обрезание бо пользует, аще закон твориши (ст. 25). Конечно, обрезание можно было отвергнуть и другим способом, например, спросив: что такое обрезание? Не есть ли это заслуга обрезывающегося? Не составляет ли оно доказательства его доброй воли? Но ведь оно совершается в незрелом возрасте, затем многие, жившие в пустыне, оставались необрезанными, а также и из многих других примеров можно видеть, что обрезание не весьма было необходимо. Но однако (апостол) не этими доводами отвергает обрезание, а примером Авраама, чем преимущественно и следовало. Ведь в этом и было торжество победы, чтобы малозначительность обрезания доказать тем самым, за что оно было уважаемо иудеями. Хотя (Павел) мог сказать, что и пророки называют иудеев необрезанными, но это было недостатком не самого обрезания, но злоупотреблявших им. А требовалось доказать, что обрезание не имеет никакой силы и при добродетельной жизни. Это наконец и раскрывает (апостол). И здесь он не приводит еще в пример патриарха, но, сперва опровергнув обрезание другими доводами, оставляет его (патриарха) для последующего, когда он ведет речь о вере, говоря: како убо вменися вера Аврааму? Во обрезании ли сущу, или в необрезании (Рим. IV, 10)? (Апостол) пока противополагает обрезание языческому необрезанию и не желает сказать ничего другого, чтобы не слишком было обидно (иудею); а когда рассматривает обрезание в отношении к вере, тогда и сильнее нападает на него. Конечно, пока предлагается противоположение обрезания необрезанию, (апостол)выражается легко и говорит: обрезание бо пользует, аще закон твориши, аще же закона преступник ecu, обрезание твое необрезание бысть. Здесь (апостол) говорит о двух обрезаниях и двух необрезаниях, равно как допускает и два закона. Есть закон естественный и есть закон писаный; но есть и средний между обоими — закон от дел. Смотри же, как (апостол) показывает и раскрывает все эти три закона. Он говорит: Егда бо языцы не имуще закона — какого закона, скажи мне? — закона писанного — естеством законное творят — по какому закону? — по закону, обнаруживающемуся в делах — cиu закона не имуще — какого? — писанного — сами себе суть закон — как это? — пользуясь законом естественным — иже являют дело законное — какого закона? — закона дел. Один закон, именно тот, который в письменах, есть внешний, другой, который дан природой, есть внутренний, а третий открывается в делах. Первый сообщают письмена, второй — природа, а третий — дела. Этот именно третий закон и нужен, для него даны и первые два — естественный и письменный; если его не существует, то нет никакой пользы и в тех, даже от них бывает и величайший вред. Это именно доказывает (апостол)) когда говорит о законе естественном: имже бо судом судиши друга, себе осуждаеши, и о законе писанном: проповедая не красти, крадеши. Равным образом, и необрезаний два, одно естественное, а другое нравственное. И обрезание одно совершается над плотью, а другое зависит от воли. Например, я говорю, что некто обрезан в восьмой день, это — обрезание плотское; а когда говорю, что кто-нибудь исполнил все узаконенное, то это есть обрезание сердца, которого преимущественно и требует Павел или, вернее сказать, самый закон.
3. Итак, ты видишь, как (апостол), допустив обрезание на словах, уничтожает на деле. Он не сказал, что обрезание излишне, бесполезно, непригодно, но что же именно говорит? Обрезание бо пользует, аще закон твориши. Он пока принял обрезание, говоря: согласен, не спорю, что обрезание есть дело хорошее, но когда? Когда ты соблюдаешь и закон. Аще же закона преступник ecu, обрезание твое не обрезание бысть. И здесь не сказал: оно уже не приносит пользы, — чтобы не подумали, что он уничтожает обрезание; но, сперва освободив иудея от обрезания, потом уже поражает его, так что теперь укоризна падает не на обрезание, а на того, кто утратил его по нерадению. Как тех, которые находятся в чинах, а потом уличены в важнейших преступлениях, судьи сперва лишают отличия чинов, а потом уже наказывают, так и Павел поступил (с иудеем). Сказав: аще же закона преступник ecu, прибавил: обрезание твое нeoбpезaниe бысть, и доказав, что он необрезанный, безбоязненно, наконец, изрекает над ним приговор. Аще убо необрезание оправдание закона сохранит, не необрезание ли его во обрезание вменится (ст. 20)? Смотри, что делает (апостол): он не говорит, что необрезание превосходит обрезание, — это было бы очень прискорбно для тогдашних его слушателей, — но говорит, что необрезание сделалось обрезанием. Потом рассматривает, что такое обрезание и что такое необрезание, и говорит, что обрезание есть дело доброе, а необрезание — дело худое. Затем необрезанного, имеющего добрые дела, включив в понятие обрезания, а обрезанного, пребывающего в порочной жизни, исключив из обрезания, он таким образом отдает преимущество необрезанному. И не говорит уже о человеке необрезанном, но переходит к самому действию — необрезанию, говоря так: не необрезание ли его во обрезание вменится? Опять и здесь не сказал: признается, но: вменится во обрезание, что гораздо выразительнее; равно и выше не сказал: обрезание твое считается в необрезание, но: бысть необрезание. И осудит еще от естества необрезание (ст. 27). Видишь ли, что апостол имел в виду два необрезания, одно естественное, а другое добровольное? Здесь, конечно, он говорит о естественном, но не останавливается на этом, а продолжает: закон соверщающее тебе, иже писанием и обрезанием ecu преступник закона (ст. 27). Заметь весьма тонкое разумение апостола. Он не сказал, что необрезанием естественным осуждается обрезание, но там, где было преимущество обрезания, он говорит и о необрезании, а где была недостаточность его, он показывает, что не самое обрезание побеждается, а иудей, имеющий обрезание, избегая оскорбить слушателя словом. Не сказал также: осудит тебя, имеющего закон и обрезание, но выражается еще снисходительнее: тебе, иже писанием и обрезанием ecu преступник закона, то есть, естественное необрезание защищает обрезание, потому что оно поругано, и помогает закону, потому что он нарушен. Вот какой замечательный он ставит трофей, — так как победа тогда должна быть более блестящей, когда иудей осуждается не иудеем, а необрезанным, как некогда и сказал Христос: мужие Неневитcmиu возстанут, и осудят (Mф. XII, 41) род сей. Итак, (апостол) унижает не закон (напротив, он весьма уважает его), но нарушителя закона. Потом, когда (апостол) ясным образом раскрыл это, он смело, наконец, определяет, что такое иудей, и показывает, что он не отвергает ни иудея, ни обрезания, а отвергает того, кто не иудей, и не обрезанный. И кажется, что он с одной стороны защищает обрезание, а с другой опровергает понимание его, основывая свой приговор на опыте. Он доказывает, что не только нет ничего общего между иудеем и необрезанным, но даже необрезанный, если он внимателен к себе самому, выше иудея, и он именно и есть истинный иудей. Потому говорит: не бо иже яве иyдeй есть, ни еже яве, во плоти, обрезание (ст. 28). Здесь он поражает иудеев, как делающих все на показ. Но иже в тайне иудей, и обрезание сердца духом, не писанием (ст. 29).
4. Сказав это, (апостол) отверг все плотское. И обрезание наружное, и субботы, и жертвы, и очищения — все это он разумел под одним выражением, сказав: не бо иже яве иудей есть. Но так как у них (иудеев) преимущественная речь была об обрезании, которому уступала и суббота, то (апостол), естественно, о нем больше и распространяется. Сказав же: обрезание сердца духом, (апостол) этим пролагает путь жизни церковной и вводит веру, так как верование сердцем и духом имеет похвалу от Бога. И для чего (апостол) не сказал, что добродетельный эллин не меньше добродетельного иудея, но говорит, что добродетельный эллин лучше преступающего закон иудея? Для того, чтобы сделать победу несомненною. Как скоро признано (сказанное апостолом), то обрезание плоти по необходимости отвергается и становится ясно, что повсюду нужна жизнь. Когда эллин спасается без этого (без обрядов), а иудей и при обрядах наказывается, то иудейство становится упраздненным. А под эллином (апостол) разумеет не идолопоклонника, но человека благочестивого и добродетельного, освобожденного от законных обрядов. Что убо лишшее иудею (III, 1)? Так как (апостол) все отринул — слышание, учение, имя иудея, обрезание и все остальное, сказав, что не тот иудей, кто таков по наружности, но тот иудей, кто внутренне таков (II, 28), то предвидит естественно возникающее возражение и опровергает его. Какое же это возражение? Если, скажут, в этом нет никакой пользы, то для чего и был призван народ и было дано обрезание? Что же делает (апостол) и как он разрешает возражение? Так же, как он решил и предыдущие. Как выше он ничего не ставил в похвалу иудеям, но во всем видел Божии благодеяния, а не их заслуги, потому что именоваться иудеем, разуметь волю, рассуждать о лучшем — все это дано им не по заслугам, а по Божией благодати, — в чем укорял иудеев и Пророк, говоря: не сотвори тако всякому языку, и судьбы своя не яви им (Псал. CXLVII, 9), а также и Моисей, говоря: спросите, было ли по слову сему, разве слыша народ глас Бога жива из среды огня, и остался жив (Втор. V, 26), — так же поступает (апостол) и здесь. Как тогда, когда шла речь об обрезании, он не сказал, что обрезание не приносит никакой пользы без жизни, но, раскрывая тоже самое и лишь выражаясь менее резко, говорит, что обрезание приносит пользу вместе с делами, и опять: аще же преступник Закона ecu, не прибавил: обрезание не приносит тебе никакой пользы, но выражается так: обрезание твое не обрезание бысть, и далее опять говорит, что необрезанием осуждается не самое обрезание, но преступник закона, — щадя, с одной стороны, закон, а с другой — нападая на людей, — так он поступает и здесь. Возразив самому себе, и сказавши: что убо лишшее иудею? — он дал на это ответ не отрицательный, а утвердительный, сказанным же впоследствии он опроверг это и доказал, что иудеи за такое преимущество подвергаются наказанию. Каким же образом? Объясню это, представив самое возражение. Что убо лишшее иудею, или кая польза обрезания? Много, по всякому образу. Первее, яко вверена быша словеса Божия (III, 1, 2). Замечаешь ли, что, как сказал я выше, (апостол) исчисляет не заслуги (иудеев), но благодеяния Божии? Что же значат слова: вверена быша? То, что им был вручен закон, так как Бог считал их настолько достойными, что вверил им предсказания, возвещенные свыше. И я знаю, что некоторые относят выражение — вверена быша не к иудеям, а к слову (Божию), то есть закон сделан предметом веры; но последующее не позволяет так думать. Во-первых, (апостол) говорит это, обвиняя иудеев и показывая, что они хотя получили многие благодеяния свыше, но явили великую неблагодарность. Потом это видно и из последующего. (Апостол) прибавил: что бо, аще не вероваша нецыи (ст. 3)? А если не уверовали, то как же некоторые говорят, что слово (Божие), сделалось предметом веры? Итак, что же говорит (апостол)? То, что Бог вверил им (слово Свое), а не то, что они уверовали слову. Иначе, какой же смысл имеет последующее? Ведь (апостол) прибавил: что бо, аще не вероваша нецыи? Тоже самое видно и из того, что (апостол сказал) после этого, а именно он говорит: еда неверстие их веру Божию упразднит? Да не будет (ст. 4). Итак, то, что им было вверено, (апостол) провозглашает даром Божиим. Ты же обрати внимание на благоразумие (Павла) и в этом случае. Обвинение их он опять представляет не от самого себя, но как бы в виде возражения, и говорит как бы следующим образом: но может быть ты спросишь, какая польза от этого обрезания? Сами иудеи не сделали из него должного употребления; им вверен был закон, а они не уверовали. И сначала (апостол) не нападает на них сильно, но как только начинает оправдывать Бога от упреков, то обращает на них все свое обвинение. И почему, говорит он, ты обвиняешь Бога в том, что они не уверовали? И какое это имеет отношение к Богу? Неужели неблагодарность облагодетельствованных Богом уничтожает Его благодеяние? Или — обращает ли она честь в нечестие? Это именно означают слова: еда неверствие их веру Божию упразднит? Да не будет. Это подобно тому, как если бы кто-нибудь сказал: я оказал честь такому-то человеку, если же он не принял чести, то в этом не моя вина и это не оскорбляет моего человеколюбия, а показывает лишь его бесчувственность. Но Павел говорит не только это, а нечто гораздо большее, именно, что неверие иудеев не только не может быть поставлено в вину Богу, но, напротив, доказывает наибольшую славу Его и человеколюбие, когда Он явно оказывает честь и тому, кто готов Его обесчестить.
5. Видишь ли, как (апостол) обвинил иудеев тем самым, чем они хвалились? Хотя Бог оказал им столько чести, что, даже предвидя будущее, не лишил их Своего благоволения, однако они оскорбили Почтившего их именно тем, чем были почтены. Потом, так как (апостол) сказал: что же, если некоторые и неверны были? — а между тем оказались неверными все, то, чтобы, сказанным не согласно с действительностью, опять не показаться строгим обвинителем иудеев, как бы их врагом, он то, что оказалось в действительности, излагает в виде общего суждения и заключения, говоря так: да будет же Бог истинен, всяк же человек лож (ст. 4). Это означает следующее: я не утверждаю, говорит (апостол), что только некоторые были неверны, но, если угодно, признавай, что все были неверны (этот почти совершившийся факт допуская условно, чтобы не огорчить иудеев и не навлечь на себя их подозрение). Впрочем, и в этом случае Бог еще более оправдывается. Что значит: оправдывается? Если рассудить и исследовать то, что Бог совершил для иудеев, и что было от них в отношении к Богу, то победа будет на стороне Божией, и все оправдания принадлежат Богу. И, ясно доказав это сказанным выше, (апостол) приводит потом и слова пророка, который подтверждает его слова и говорит: яко да оправдишися во словесех Твоих, и победиши внегда судити Ти (Псал. L, 6). Бог все сделал с Своей стороны, но иудеи не стали от того лучшими. Потом (апостол) представляет другое возникающее отсюда возражение и говорит: аще ли неправда наша Божию правду составляет, что речем? Еда ли неправеден Бог наносяй гнев? По человеку глаголю. Да не дудет (ст. 5, 6). (Апостол) одну неправильность устраняет другою. Но так как это не ясно, то необходимо сказать яснее. Итак, о чем говорит (апостол)? Бог почтил иудеев, а они оскорбили Его. Но это составляет победу Его, доказывает великое Его человеколюбие, так как Он почтил и людей столь неблагодарных. А так как, говорит (иудей), Бог победил и правда Его просияла в полном блеске вследствие того, что мы оскорбили Его и поступили несправедливо, то за что же, говорит, подвергаюсь наказанию я, сделавшийся виновником Его победы именно потому, что оскорбил Его? Как же (апостол) решает это? Другим неправильным суждением, как сказал я. Если ты, говорит он, сделался виновником победы Божией и после того подвергаешься наказанию, то это несправедливо, а если Бог не несправедлив, однако же тебя наказывает, то ты еще не сделался для Него виновником победы. И обрати внимание на благоговение апостола. Сказавши: еда неправеден Бог наносяй гнев? — прибавил: по человеку глаголю. Так сказал бы всякий, говорит (апостол), рассуждая по человеческому разуму; но ведь праведный суд Божий несравненно превосходит то, что представляется справедливым для нас, и имеет некоторые другие непостижимые для нас основания. Затем, так как это было не совершенно ясно, то он говорит тоже самое в другой раз: аще бо истина Божия в моей лжи избыточествова в славу Его, что еще и аз яко грешник осуждаюся (ст. 7)? Ведь если Бог, говорит, явился человеколюбив, справедлив и благ вследствие того, что ты преслушался Его, то ты не только не должен подвергаться наказанию, но и еще получить награду. А если это так, то получится другая нелепость, повторяемая многими, именно: будто из зла происходит добро и причиною добра служит зло. Необходимо допустить одно из двух — или Бог, когда наказывает, является несправедливым, или же Он получает от наших злых дел победу, когда не наказывает. Но то и другое до крайности нелепо. Апостол, доказывая это, признал родоначальниками таких учений эллинов, считая достаточным для опровержения сказанного качество тех лиц, которые говорят это. Тогдашние язычники, осмеивая нас (христиан), именно говорили: будем делать зло, чтобы произошло добро. Потому (апостол) ясно и изложил это, говоря так: и не якоже хулимся, и якоже глаголют нецыи нас глаголати, яко сотворим злая, да приидут благая: ихже суд праведен есть (ст. 8). Так как Павел учил: идеже умножися грех, преизбыточествова благодать (Рим. V, 20), то язычники, осмеивая его и давая превратный смысл словам его, говорили, что должно предаваться порокам, чтобы насладиться благами. Но Павел, конечно, не так учил, — потому, исправляя это, говорит: что убо? Пребудем ли во гресе, да благодать преумножится? Да не будет (Рим. VI, 1). Ведь я, говорит (апостол), сказал о минувших временах, а не затем, чтобы мы сделали это своим правилом. Отклоняя заблуждающихся от такого понимания его слов, (апостол) сказал, что это, наконец, и невозможно. Как мы, говорит он, умершие для греха, будем еще жить во грехе (Рим. VI, 2)?
6. Итак, (апостол) легко обличил эллинов, потому что жизнь их была очень развращенна, а жизнь иудеев хотя и представлялась в полном пренебрежении, но у них были большие основания для своего оправдания — закон и обрезание, а также то, что с ними беседовал Бог и они были учителями всех людей. Поэтому (апостол) лишил их такой защиты и даже доказал, что они из-за этого именно и подвергаются наказанию, — чем и заключил здесь свою речь. Если же делающие это, говорит он, не наказываются, то необходимо допустить богохульное положение: сотворим злая, да приидут благая. А если и это нечестиво и если говорящие так подвергнутся наказанию (что Павел и объявил, сказав: их суд праведен есть), то вполне ясно, что грешники наказываются; притом, если достойны наказания говорящие так, то тем более — делающие, а если достойны наказания, то достойны, как согрешившие. Ведь наказывает не человек, — чтобы кто-нибудь мог заподозрить его приговор, — но Бог, все делающий справедливо. Если же они наказываются справедливо, то несправедливо говорили то, что говорили осмеивающие нас, так как Бог все сделал и делает для того, чтобы жизнь наша во всем сияла и всюду усовершалась. Итак, не будем предаваться беспечности; тогда в состоянии будем и язычников отвратить от заблуждения. Если мы станем любомудрствовать на словах, а на деле будем вести себя непристойно, то какими глазами будем смотреть на них? Какими устами станем рассуждать о догматах? Тогда язычник всякому из нас скажет: «ты, не исполнивши малого, как можешь быть достоин учить других большему? Еще сам не научившийся тому, что корыстолюбие есть зло, как ты можешь любомудрствовать о небесных предметах? Ведь знаешь, что это худо? Тем больше вина твоя, что ты, и зная, грешишь». Но зачем мне говорит об язычнике? Наши законы, когда жизнь наша порочна, даже не позволяют нам и пользоваться такой свободою. Сказано: грешнику же рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя (Псал. XLIX, 16)? Когда иудеи отведены были в плен и персы усиленно просили их, чтобы они пели им священные свои песни, они ответили: како воспоем песнь Господню в земли чуждей (Псал. CXXXVI, 3)? Если же непозволительно было петь слово Божие в варварской земле, то гораздо более непозволительно это варварской душе, так как жестокая душа есть варварская. Если тем, которые находились в плену и сделались на чужой земле рабами людей, закон повелевает молчать, то гораздо более справедливо сомкнуть свои уста рабам греха и живущим чужою жизнью. И хотя иудеи имели тогда органы, как сказано: на вербиях посреди его обесихом органы наша (Псал. CXXXVI, 2), но и при всем этом нельзя было петь. Так и нам, хотя мы имеем уста и язык, эти органы слова, непозволительно пользоваться свободою речи, пока мы раболепствуем греху, наиболее жестокому из всех варваров.
И скажи мне, что ты станешь говорит язычнику, как скоро сам хищничаешь и лихоимствуешь? Отступи, скажешь, от идолослужения, познай Бога, не стремись к серебру и золоту. Но разве он не засмеется и не скажет в ответ: сперва научи этому самого себя; Ведь не одно и то же — идолопоклонствовать, будучи язычником, и совершать тот же самый грех, будучи христианином. И как мы будем в состоянии других отклонить от идолопоклонства, когда и сами не удалились от него? Ведь мы к себе ближе, чем к ближнему. Когда не можем убедить самих себя, как мы убедим других? Кто не правит хорошо собственным домом, тот не порадеет и о церкви. Как же может исправить других тот, кто не умеет управлять своею душою? Не говори мне, что ты не кланяешься золотому идолу, но докажи мне, что ты не делаешь того, что повелевает золото. Ведь бывают различные виды идолопоклонства: один почитает своим господином маммону, другой признает богом чрево, а третий — грубейшую страсть. Но ты (говоришь) не приносишь им в жертву волов, как язычники? Правда. За то ты, — что гораздо хуже, — закалаешь им в жертву свою душу. Ты не преклоняешь пред ними колена и не кланяешься? Но ты с очень большою покорностью исполняешь все то, что прикажут тебе и чрево, и золото, и господствующая страсть. И эллины потому именно и гнусны, что обоготворили страсти, назвав вожделение — Афродитою, ярость — Аресом, пьянство — Дионисом. Если ты не делаешь изваяния идолов, как язычники, за то с большим усердием подчиняешься тем же страстям, делая члены Христовы членами блудницы, оскверняя себя и прочими беззакониями. Потому прошу вас избегать идолопоклонства (так Павел называет любостяжание), понявши всю важность этого порока, — избегать любостяжания не только в деньгах, но и во всякой порочной склонности, в платье, в трапезе и во всем прочем. Ведь мы за неповиновение законам Господним подвергнемся гораздо более жестокому наказанию, как и сказано: раб, ведевый волю господина своего, и не сотворив, биен будет много (Лук. XII, 47). Итак, чтобы нам избегнуть этого наказания и сделаться полезными для других и для самих себя, станем стремиться к добродетели, удалив из души всякий порок. Таким образом мы достигнем и будущих благ, получить которые да будет дано всем нам благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, честь, держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.