Вопрос 20. О любви Бога

Далее мы рассмотрим то, что принадлежит к воле Вожией в абсолютном смысле. В желающей части нашей души обнаруживаются как душевные страсти—радость, любовь и им подобные, так и склонности к моральным добродетелям, а именно: справедливости, стойкости и т. п. Таким образом, сперва мы исследуем, что есть любовь Вога, а затем — что есть Его справедливость и милосердие. Относительно первого будет рассмотрено четыре пункта: 1) есть ли в Боге любовь; 2) любит ли Он все сотворенное; 3) любит ли Он одну [какую-то] вещь более [какой-то] другой; 4) любит ли Он наилучшее более [остального]. __________________________________

Раздел 1. Есть ли в Боге любовь?

С первым дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в Боге нет любви. Ведь в Боге нет никаких страстей. Но любовь — это страсть. Следовательно, в Боге нет любви.

Возражение 2. Далее, любовь, гнев, печаль и т. п. взаимно противостоят друг другу Но гнев и печаль не должно приписывать Богу, разве только — метафорически. Следовательно, точно так же не должно приписывать Ему и любовь.

Возражение 3. Далее, Дионисий сказал: «Любовь есть соединяющая и [особым образом] смешивающая сила»1. Но подобного не может происходить в Боге, ибо Он прост. Следовательно, в Боге нет любви.

Этому противоречит следующее. Сказано [в Писании]: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 16).

Отвечаю: должно утверждать, что в Боге есть любовь: ведь любовь — это первое движение воли и каждой желающей спо-собности. Ибо, коль скоро действия воли и каждой желающей способности склоняются как к присущим им объектам и к добру, и к злу; поскольку [далее] благо субстанциально и суть непосредственный объект воли и желания, в то время как зло, будучи лишь противоположностью блага, объект вторичный и опосредованный; из этого следует, что действия воли и желания, относящиеся к благу, должны по природе предшествовать тем, что относятся к злу; так, например, радость предшествует печали, любовь — ненависти, ибо все, что существует через самое себя, всегда предшествует тому что существует через другое. Опять-таки, более общее по природе предшествует менее [общему]. Поэтому ум сперва определяется к всеобщей истине, и лишь во вторую очередь — к истинам частным и специальным. Далее, есть такие действия воли и желания, которые имеют отношение к благу при наличии некоторого дополнительного условия; так [например] радость и восхищение относятся к уже достигнутому благу, тогда как желание и надежда относятся к благу еще не достигнутому Любовь же относится к благу наиболее обще, независимо от того, достигнуто ли благо, или нет. Следовательно, любовь по природе суть первое действие воли и желания, и поэтому все прочие движения, связанные с желанием, предполагают наличие любви в качестве своего истока и основания. Ведь никто не желает чего-либо и не наслаждается этим, если оно — не любимое им благо; равно как никто и не ненавидит что-либо, если оно — не противоположно объекту его любви. И подобным же образом (что очевидно), печаль и тому подобное соотносится с любовью как со своим первейшим началом. Значит, если в ком усматриваются воля и пожелание, в нем также должна усматриваться и любовь, ибо, если желается [что-то] первое, желается также и все последующее [за первым]. И так как было доказано, что в Боге есть воля (19, 1), следовательно, Ему должно приписывать и любовь.

Ответ на возражение 1. Познавательная способность не движет иначе, как только через посредство желания; и поскольку, как было установлено в [книге] «О душе» III, в нас самих более общая причина движет через посредство [более] частной причины, то и наше умственное стремление, которое еще называют волей, движет через посредство чувственных пожеланий. Следовательно, наше чувственное пожелание суть ближайшая движущая сила нашихтел. Таким образом, действие чувственного пожелания всегда сопровождается определенным телесным изменением, и этоизменение особенным образом воздействует на сердце, которое, как заметил Философ, есть первое начало движения у животных2. Отсюда: действия чувственного пожелания, с которыми связаны определенные телесные изменения, называются страстями, в то время как действия воли — нет. Поэтому [с первой из указанных точек зрения] любовь, наслаждение и восторг — это страсти, насколько же они обозначают действия умственного стремления, они — не страсти. И в этом-то последнем смысле [слова о них и говорится, что] они — в Боге. Поэтому и сказано Философом: «Бог наслаждается одним и простым удовольствием»3, и по той же причине [о Боге говорят, что] Он любит бесстрастно.

Ответ на возражение 2. В страстях чувственного пожелания различаются как некоторое материальное начало, а именно телесное изменение, так и некоторое формальное начало, которое выступает со стороны желания. Так, по замечанию Философа, материальным началом гнева является воспламенение крови в сердце, формальным же — стремление отомстить4. Далее, в формальных началах некоторых страстей наличествует определенная ущербность; так, мечта о благе есть [мечта] о том, чего нет, печаль же связана с наличным злом. То же самое относится и к гневу, предполагающему печаль. Другие же страсти, такие как радость и любовь, не предполагают никакой ущербности. Поэтому ни одно из них [(т. е. из умственных стремлений)] не может быть приписано Богу ни с точки зрения его материального начала, о чем было сказано выше (1), ни даже с точки зрения его формального начала, если последнее предполагает ущербность (разве только метафорически, исходя из подобия следствий, о чем уже было говоре-но (3,2; 19,11)). В то же время те, которые не предполагают ущербности, вроде радости и любви, могут быть поистине приписаны Богу, хотя и без того, что явствует из вышеизложенного (19, 11), чтобы приписать Ему наличие [каких-либо] страстей.

Ответ на возражение 3. Действие любви всегда определено к двум вещам: к желаемому благу и к тому, кому это [благо] желается (ибо любить кого-то — значит желать ему блага). Следовательно, коль скоро мы любим самих себя, мы сами же себе и желаем блага, и, насколько возможно, соединяемся с этим благом. Поэтому любовь и названа соединяющей силой, [причем] даже в Боге, хотя [в Нем это] не подразумевает никакой состав-ленности: ведь то благо, которое Он желает самому Себе, естьне что иное, как Он сам, Который, как было показано выше (6,1, 3), суть благо по Своей же субстанции. Если же кто-либо любит другого, то он и желает блага этому другому. И тогда он ставит этого другого на место себя, и желает ему блага как самому себе. Потому-то любовь — это смешивающая сила, ибо она совмещает нас с другими и полагает их благо нашим. И божественная любовь, таким образом, [тоже] смешивающая сила, ибо Бог желает блага другим, и, тем не менее, это вовсе не означает, что в Боге наличествует какая-либо составленность.