Раздел 2. Проистекает ли бесстрашие из надежды?

Со вторым, дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что бесстрашие не проистекает из надежды. В самом деле, бесстрашие, как сказано в третьей книге «Этики»5, связано с вещами злыми и страшными. Но надежда, как уже было сказано (40, 1), связана с вещами благими. Таким образом, они относятся к различным объектам и к тому же в различных порядках. Следовательно, бесстрашие не проистекает из надежды.

Возражение 2. Далее, как бесстрашие противоположно страху, точно так же отчаяние противоположно надежде. Но страх не проистекает из отчаяния, более того, отчаяние, по словам Философа, исключает страх6. Следовательно, бесстрашие не проистекает из надежды.

Возражение 3. Далее, бесстрашный сосредоточен на некотором благе, а именно победе. Но как раз надежда и стремится к труднодостижимому благу. Следовательно, бесстрашие суть то же, что и надежда, и потому оно никак не может проистекать из надежды.

Этому противоречат слова Философа о том, что «самонадеянные отважны»7. Следовательно, похоже на то, что бесстрашие проистекает из надежды.

Отвечаю: как уже было неоднократно говорено (22, 2; 35, 1; 41, 1), все упомянутые страсти принадлежат желающей способности. Но любое движение желающей способности является либо стремлением, либо избеганием. Затем, стремление или избегание является таковым или через самое себя, или благодаря чему-то другому. Когда [оно является таковым] через самое себя, то благо [всегда] является объектом стремления, а зло — объектом избегания, а когда — благодаря чему-то другому, то зло может быть объектом стремления вследствие прилагаемого к нему блага и благо может быть объектом избегания вследствие прилагаемого к нему зла. Но то, что является таковым благодаря чему-то другому, последует тому, что является таковым само по себе. Поэтому стремление к злу последует стремлению к благу и избегание блага последует избеганию зла. Но четыре вышеприведенные варианта относятся к четырем страстям, а именно: стремление к благу принадлежит надежде, избегание зла — страху, стремление к пугающему злу — бесстрашию и избегание блага — отчаянию. Таким образом, ясно, что бесстрашие последует надежде, поскольку именно из надежды на преодоление несущего угрозу объекта страха рождается атакующая отвага. А вот отчаяние последует страху, поскольку причина того, почему человека охватывает отчаяние, заключается в том, что он боится связанных с достижением блага трудностей, к преодолению которых относится надежда.

Ответ на возражение 1. Этот аргумент имел бы силу, если бы благо и зло не были [в настоящем случае] соподчиненными объектами. Но коль скоро зло имеет некоторое отношение к благу, поскольку последует благу как лишенность — навыку, то, таким образом, бесстрашие, которое стремится к злу, последует надежде, которая стремится к благу Ответ на возражение 2. Хотя благо в собственном смысле слова предшествует злу, тем не менее избегание зла предшествует избеганию блага, равно как и стремление к благу предшествует стремлению к злу. Следовательно, подобным же образом надежда предшествует бесстрашию и страх предшествует отчаянию. И как страх не всегда приводит к отчаянию, но только тогда, когда он очень силен, точно так же надежда не всегда приводит к бесстрашию, но только тогда, когда она очень сильна.

Ответ на возражение 3. Хотя объектом бесстрашия является зло, к которому, по мнению бесстрашного, присоединено благо победы, однако [само] бесстрашие относится к злу, а надежда — к присоединенному [к этому злу] благу Подобным же образом и отчаяние непосредственно относится к благу, которого оно избегает, в то время как страх относится к присоединенному [к этому благу] злу. Поэтому правильным будет сказать, что бесстрашие — это не часть надежды, а ее следствие, равно как и отчаяние — это не часть страха, а его следствие. По этой же, кстати, причине, бесстрашие не является основной страстью.