Раздел 8. Существует ли субстанциальное различие между изначальным и сыновним страхом?

С восьмым, дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что изначальный страх субстанциально отличен от страха сыновнего. В самом деле, сыновний страх обусловливается любовью. Но изначальный страх — это начало любви, согласно сказанному [в Писании]: «Страх Господень — это начало любви» — (Сир. 1:13). Следовательно, изначальный страх отличен от страха сыновнего.

Возражение 2. Далее, изначальным страхом боятся наказания, которое является объектом рабского страха, так что, похоже, изначальный и рабский страх суть одно и то же. Но рабский страх отличается от сыновнего страха. Следовательно, изначальный страх тоже субстанциально отличается от сыновнего страха.

Возражение 3. Далее, среднее отличается от обоих пределов в одном и том же отношении. Но изначальный страх является средним между рабским и сыновним страхом. Следовательно, он отличается и от сыновнего, и от рабского страха.

Этому противоречит следующее: совершенное и несовершенное не отличаются со стороны субстанции вещи. Но изначальный и сыновний страх, как говорит Августин, отличаются в том, что касается несовершенства и совершенства любви. Следовательно, изначальный страх субстанциально не отличается от сыновнего страха.

Отвечаю: изначальный страх называется так потому, что он суть начало. А поскольку рабский страх, как и страх сыновний, является в некотором смысле началом мудрости, то каждый из них по-своему изначален.

При этом мы должны мыслить изначальный страх не в том смысле, что он отличен от рабского и сыновнего страха, а в том, что он связан с состоянием начинающих, в которых зарождается сыновний страх как следствие зарождения возвышенной любви, но которые, однако, ещё не обладают совершенством сыновнего страха, поскольку они ещё не достигли совершенства любви. Следовательно, изначальный страх так относится к страху сыновнему, как несовершенная любовь — к любви совершенной. Но совершенная и несовершенная любовь отличаются со стороны не сущности, а состояния. Из этого можно заключить, что изначальный страх, как мы его мыслим в настоящем случае, сущностно не отличается от страха сыновнего.

Ответ на возражение 1. Являющийся началом любви страх — это рабский страх, который, по словам Августина, является предвестником любви подобно тому как игла предвещает нить. Или же, если отнести сказанное к изначальному страху, то о нем говорят как о начале любви не в абсолютном смысле, а относительно состояния совершенной любви.

Ответ на возражение 2. Изначальным страхом боятся наказания не как присущего ему объекта, а потому, что в нем присутствует нечто от связанного с ним рабского страха, поскольку этот рабский страх с приходом отвергающей рабство любви субстанциально сохраняется. При этом его акт пребывает вместе с несовершенной любовью в человеке, который подвигается к исполнению добрых действий не только любовью к правосудности, но также и страхом перед наказанием, и этот же самый акт исчезает в том, кто обрел совершенную любовь, которая, согласно сказанному [в Писании], «изгоняет страх» (1 Ин. 4:18).

Ответ на возражение 3. Изначальный страх является средним между рабским и сыновним страхом не как среднее между двумя вещами одного и того же рода, а как несовершенное является средним между совершенным бытием и небытием. А оно, как сказано во второй [книге] «Метафизики», по субстанции суть то же, что и совершенное бытие, и при этом полностью отлично от небытия.