1 глава

В данной книге представлена история царствования Давида. А из предшествующей мы узнали о его назначении на правление и о борьбе с Саулом, которая в конечном счете закончилась со смертью гонителя. Эта книга начинается с повествования о восхождении Давида на престол и полностью посвящена делам и событиям сорокалетнего периода его царствования, поэтому и озаглавлена в Септуагинте как Вторая книга царей. В ней мы находим описание триумфов и невзгод Давида. I. Его триумф над домом Саула (гл.14), над иевусеями и филистимлянами (гл.5), ликование по поводу возвращения ковчега (гл.6,7), триумф над соседними народами, оказавшими ему сопротивление (гл.8-10);

пока история подтверждала наши ожидания от Давида (учитывая его характер) и выбор, сделанный в его пользу. Но его облако имело и темную сторону. II. Мы находим описания его невзгод и их причин, греха Давида в деле с Урией (гл.11,12), проблем, возникших в связи с грехом Амнона (гл.13), мятежа Авессалома (гл.14-19) и Савея (гл.20), язвы в Израиле в наказание за исчисление народа (гл.24) вдобавок к голоду из-за отношения к гаваонитянам (гл.21). Здесь звучит песнь Давида (гл.22), его слова и хвала храбрым (гл.23). Многое в этой истории является весьма поучительным; но что касается ее главного героя, то, хотя он часто предстает очень великим и благочестивым мужем и избранником небес, тем не менее следует признать, что в псалмах его слава сияет ярче, чем в летописях.

В конце предыдущей книги (с которой связана и данная, являясь ее продолжением) мы узнали о смерти Саула; убиенный сошел прямо в преисподнюю, хотя и был, как сильный, ужасом на земле живых. Теперь же нам предстоит направить свой взор в сторону восходящего солнца и поинтересоваться, где Давид и что он делает. В данной главе мы узнаем:

(I) что весть о смерти Саула и Ионафана принес Давиду в Секелаг некий амаликитянин, который принялся подробно рассказывать о происшедшем (ст. 1-10). (II) О печали Давида по поводу полученной вести (ст. 11,12). (Ill) Что вестник, хвалившийся тем, что помог Саулу покончить с собой, получил по заслугам (ст. 13-16). (IV) Об элегии, написанной Давидом по этому случаю (ст. 17-27). Чувства, излитые в ней, к счастью, не содержат проблесков амбиций или жажды мести; в данной ситуации Давид ведет себя весьма пристойно.

Стихи 1-10. I. Давид снова обосновался в своем собственном городе Секелаге, после того как вызволил свою семью и друзей из рук амаликитян: он пребывал в Секелаге (англ. пер., ст.1). Отсюда он посылал подарки своим друзьям (1Цар 30:26) и здесь приготовился принимать вставших на его сторону не притесненных и должников, каковыми были его последователи поначалу, а знатных людей страны храбрых, воинственных и тысяченачальников (как мы видим в 1Пар 12:1,8,20);

таковые приходили к нему изо дня в день (ибо Бог побуждал к этому их сердца), пока у Давида не появилось великое ополчение, как ополчение Божие (1Пар 12:22). Скрытые истоки переворота неисчислимы и должны подчиняться Провидению, направляющему сердца, как потоки вод.

II. Туда же Давиду принесли сведения о смерти Саула. Странно, что он сам не оставил возле стана нескольких соглядатаев, чтобы получить свежее донесение об исходе битвы; впрочем, это свидетельствует, что он не желал Саулу зла и не проявлял нетерпения скорее взойти на престол, но предпочел ожидать, пока ему не сообщат об этом, хотя новости, которые он получил, были настолько ценными, что многие послали бы за ними гонцов в дальний путь. Но кто верит, тот не торопится и принимает добрые вести, когда они приходят, не проявляя беспокойства, пока таковые только в пути.

1. Вестник представляется Давиду курьером, скорбящим об умершем правителе, и называет себя подданным его преемника. Он явился в разодранной одежде и выразил Давиду свое почтение (ст. 2), тешась мыслью, что ему принадлежит честь первым присягнуть ему на верность как суверену, но как оказалось, он стал первым получившим приговор из уст Давида как судьи. Он сказал Давиду, что пришел из стана Израилева, и намекнул на бедственное положение дел в последнем, когда говорил, с каким трудом ему удалось выбраться оттуда живым (ст. 3).

2. Вестник в общих чертах сообщает об исходе битвы. Давиду очень хотелось узнать о том, что там происходило, поскольку причин радеть об интересах народа у него было больше, чем у кого-либо другого. И вестник прямо сказал ему о поражении израильской армии, о множестве убитых, в числе которых были Ионафан и Саул (ст. 4). Он упомянул только Ионафана и Саула, ибо знал, что Давид сильно беспокоится об их судьбе: Саул был самым опасным для него человеком, а Ионафан самым любимым.

3. Вестник дает более подробное описание смерти Саула. Вероятно, Давид уже слышал об исходе войны из других донесений, ибо к нему тогда примкнули очень многие (что, по-видимому, и было связано с таким исходом). Тем не менее он пожелал получить заслуживающую доверия информацию об Ионафане и Сауле, либо потому что ему не хотелось верить в их смерть, либо потому что он не собирался заявлять о своих правах, не удостоверившись в этом полностью. Поэтому он спрашивает: как ты знаешь, что Саул и сын его Ионафан умерли? В ответ юноша рассказал ему уже подготовленную историю, оставляющую вне сомнений факт смерти Саула, ибо он сам был не только ее очевидцем, но и орудием, поэтому Давид мог положиться на его свидетельство. В своем повествовании он ничего не говорит о смерти Ионафана, зная, как неприятно это будет Давиду, но сообщает только о Сауле, думая (и Давид это прекрасно понимал, гл 4:10), что эта весть станет желанной и его, как принесшего таковую, вознаградят.

(1) Отчет вестника по этому делу был весьма обстоятельным. Он случайно оказался в том же месте, где и Саул (ст. 6), как прохожий, а не воин и поэтому был лицом незаинтересованным. Он увидел, что Саул пытается проколоть себя собственным копьем и никто из его слуг не желает ему в этом помочь; повидимому, у самого царя это вышло бы не очень умело ни рука, ни сердце его не слушались. Жалкому человеку недоставало отваги не только жить, но и умереть; поэтому он подозвал к себе странника (ст. 7), спросил его, из какой он страны, ибо если тот не окажется филистимлянином, то он с радостью примет от его руки coup de grace (как говорят французы в отношении колесованных) удар .милосердия, который избавит его от боли. Поняв, что юноша был амаликитянином (то есть не принадлежал ни к его подданным, ни к его врагам), Саул попросил оказать ему любезность: подойди ко мне и убей меня (ст. 9). Царю уже опротивело собственное достоинство, так что он готов терпеть унижение, и опротивела жизнь, и он желает быть убитым. Кто тогда чрезмерно заботился бы о жизни или чести? Может случиться так, что даже не имеющие надежды после смерти пожелают умереть, но смерть убежит от них (Отк 9:6). Мы читаем: «тоска смертная объяла меня» и понимаем, что царь жаловался на боль и на страх, сковавший его дух. Если его совесть напомнила ему сейчас, как он бросал копье в Давида, и обличила его в гордости, злости, вероломстве и особенно в убийстве священников, то не удивительно, что Саула объяла тоска: говорят, что у кротов открываются перед смертью глаза. Чувство непрощенной вины поистине превращает смерть во владычицу страхов. Кто отмахивался от обличений, того они, наверно, одолеют перед смертью. На полях написано, что Саул жаловался на неудобство своей одежды, якобы ему мешали защитные доспехи или богато украшенная мантия, и копье не могло «пробиться» к телу, или же одеяние стесняло его движения, все тело нестерпимо болело, так что он даже не мог испустить дух. Пусть одежда не становится предметом гордости человека, ибо может случиться так, что она станет для него бременем и капканом. «После этого, говорит наш отрок, я подошел к нему и убил его» (ст. 10), и при этих словах, возможно, он заметил, что Давид смотрит на него с некоторым недовольством, поэтому попытался оправдаться: «ибо знал, что он не будет жив после своего падения; конечно, душа его еще была в нем, но он непременно попал бы в руки филистимлян или еще раз упал бы на копье».

(2) Существуют сомнения в правдивости этой истории. Если все было именно так, то следует отдать должное Божьей справедливости, проявленной в том, что Саул, пощадивший амаликитян, пренебрегая Божьим повелением, получил смертельную рану от амаликитянина. Но большинство толкователей считают эту историю выдумкой: возможно, юноша присутствовал при смерти Саула, но не помогал ему, а Давида обманул, рассчитывая на вознаграждение за якобы оказанную ему услугу. Кто радуется, когда падает враг его, тот склонен судить о других по себе и считать, что и они будут радоваться. Но обычные люди не вправе судить о муже по сердцу Божию. Я не могу сказать точно, правдива ли история этого юноши: возможно, она не противоречит описанному в предшествующей главе, а дополняет его, подобно тому как Петр привел больше обстоятельств, сопутствовавших смерти Иуды (Деян 1:18), по сравнению с сообщением о таковой (Мат 27:5). Возможно, оружие, названное там мечом, здесь названо копьем, или же, падая на меч, Саул опирался на копье.

(3) Как бы там ни было, юноша представил предметы, которые могли послужить достаточным доказательством смерти Саула: венец с его головы и браслет с руки. По-видимому, Саул столь безумно любил их, что не расставался с ними даже на боле боя, что делало его прекрасной мишенью для лучников, ибо выделяло среди окружающих; но, как говорится, гордыне холод нипочем, и она не видит никакой опасности в том, что ее тешит. Эти предметы попали в руки амаликитянина. Саул в свое время пощадил лучшее из добычи, взятой у амаликитян, а теперь лучшее из принадлежавшего ему попало к представителю заклятого народа. Юноша принес венец и браслет Давиду как к их полновластному владельцу (ставшему таковым после смерти Саула), нисколько не сомневаясь, что его услужливость обеспечит ему высокое положение при дворе Давида или в его стане. Согласно иудейскому преданию, этот амаликитянин был сыном Дойка (ибо амаликитяне происходили от Едома), а сам Доик (который по предположению иудеев являлся оруженосцем Саула), прежде чем убить себя, отдал Саулов венец и браслет (символы царской власти) своему сыну, велев ему отнести предметы Давиду и тем самым снискать его благосклонность. Но это предположение беспочвенно. Вероятно, Саул знал Доикова сына настолько хорошо, что ему не пришлось бы задавать вопрос, адресованный этому амаликитянину: кто ты? (ст. 8). Давид долго ждал венца, и вот его принес некий амаликитянин. Видите, как Бог осуществляет намерения, направленные на благо Его народа: Он использует замыслы (даже злые замыслы) людей, которые действовали исключительно в собственных интересах.

Стихи 11-16. Здесь сообщается:

I. Как Давид воспринял эту весть. Вопреки ожиданиям амаликитянина, он был настолько далек от бурного выражения радости, что разрыдался, разодрал… одежды свои (ст. 11), постился и плакал (ст. 12) не только о своем народе Израиле и о друге Ионафане, но и своем враге Сауле. Он поступил не просто как человек чести, который соблюдает правила приличия, запрещающие оскорблять память павших и обязывающие нас с почтением провожать близких в последний путь (независимо от того, что мы теряли при их жизни и что получили после их смерти), но и как благочестивый муж и совестливый человек, простивший оскорбления, которые наносил ему Саул, и не держащий на него зла. Еще до того как его сын написал об этом, Давид знал, что если мы радуемся, когда упадет враг наш… то увидит Господь, и неугодно будет это в очах Его (Прит 24:17,18), и кто радуется несчастью, тот не останется ненаказанным (Прит 17:5). Отсюда следует, что слова Давидовых псалмов, которые выражают его желание и ликование по поводу краха врагов, исходили не от духа мести или безудержной страсти, а от святой ревности о Божьей славе и всеобщем благополучии; ибо по поведению Давида в данном случае, когда он услышал о смерти Саула, мы понимаем, что по природе своей он был очень чутким и искренне переживал даже о ненавидевших его. В его плаче по Саулу, вне всякого сомнения, притворства не было: он вел себя естественно, а не просто соблюдал правила приличия. Чувства Давида были столь сильными, что тронули всех вокруг: также и все люди, бывшие с ним, разодрали одежды свои (по крайней мере, из уважения к нему) и постились до вечера в знак печали. И вероятно, речь идет о религиозном посте: они смирили себя под руку Божью и молились о лечении ран, причиненных Израилю в результате поражения.

II. Как Давид «вознаградил» принесшего эту новость. Вместо того чтобы возвысить, он предал его смерти, а слово осуждения прозвучало из собственных уст виновного, ведь он стал цареубийцей и был казнен за это преступление. Какая неожиданность для вестника, который рассчитывал снискать расположение за свои труды! Напрасно он оправдывался тем, что получил приказ от самого Саула, и оказал тому настоящую услугу, ибо его смерть была неизбежной; всякое оправдание отклоняется: «…твои уста свидетельствовали на тебя, когда ты говорил: я убил помазанника Господня (ст. 16), поэтому ты должен умереть». Итак:

1. Давид поступил справедливо. Ибо (1) этот человек был амаликитянином. Ошибки быть не может, ибо в своем рассказе он признает сей факт во второй раз (ст. 13). А этот народ и все принадлежащее ему обречено на гибель; таким образом, умертвив вестника, Давид сделал то, что надлежало сделать его предшественнику, который был отвергнут за неисполнение данного Богом повеления.

(2) Амаликитянин сам признался в преступлении, а все законы единогласно считают такое доказательство достаточным для осуждения; ибо предполагается, что каждый человек представляет себя в лучшем свете. Если он действительно совершил то, о чем сказал, то заслуживает смерти за измену (ст. 14), ведь согласился пойти на шаг, от которого отказался сам оруженосец Саула, и об этом он, вероятно, знал. А если не совершал, то своим хвастовством он ясно показал, что, появись у него такая возможность, он сделал бы это, считая пустяком. Кроме того, хвалясь об этом Давиду, он продемонстрировал свое мнение о нем, думая, что тот будет этому так же рад, как и он сам, и это стало чрезмерным оскорблением для человека, который неоднократно отказывался поднять руку на помазанника Господня. А то, что он солгал Давиду (если это действительно ложь), само по себе было серьезным преступлением; и эта ложь, этот грех рано или поздно обратится против совершившего.

2. Давид поступил честно и правильно. Он продемонстрировал искренность своей скорби и дал понять всем остальным, что, пытаясь оказать подобную услугу, они ему никоим образом не угодят; Давид совершил поступок, ко многому обязывающий дом Саула и явивший его победу над последним, а также представивший его народу ревностным защитником справедливости, который не считается с собственными интересами. Данная ситуация учит нас, что сознательное содействие кому бы то ни было в самоубийстве (прямо или косвенно) делает нас виновными в кровопролитии и что особо бережно нам следует относиться к жизни правителей.

Стихи 17-27. После того как Давид разодрал одежды свои, рыдал и плакал и постился по поводу смерти Саула, а также воздал по заслугам взявшему на себя вину, казалось бы, он почтил память царя должным образом; тем не менее на этом Давид не остановился и написал поэму, которая здесь и приводится; ибо пером он владел столь же великолепно, как и мечом. В своей элегии он хотел не только выразить огромную печаль, в которую эта трагедия повергла его самого, но и внушить похожие чувства другим людям, чтобы и они приняли это близко к сердцу. Когда поэма являет собой плачевную песнь, она становится (1) более волнующей и впечатляющей: таким образом чувства поэта, или певца, прекрасно передаются читающим или слушающим.

(2) Более долговечной и распространяется не только в пространстве, но и во времени от поколения к поколению. Кто не желал читать историю, тот мог получить знания благодаря поэмам. Итак, здесь мы знакомимся:

I. С повелениями Давида, которые он дал в этой элегии: и повелел научить сынов Иудиных (то есть представителей собственного колена, что бы там ни делали другие) луку (ст. 18).

1. Возможно, речь идет о луке, к которому прибегали во время войны. Дело не в том, что сыны Иудины не умели пользоваться луком (ведь он стал обычным орудием брани еще задолго до этого, так что о мече и луке говорилось как о единственном вооружении, Быт 48:22), но, наверно, в последнее время они чаще прибегали к праще (при помощи которой Давид убил Голиафа) как к более дешевому оружию, и теперь Давид желает, чтобы они увидели ее недостатки (ибо именно филистимские лучники нанесли Саулу жестокое поражение, 1Цар 31:3) и вернулись к более широкому использованию лука и, упражняясь в нем, достигли мастерства, которое позволило бы им отомстить филистимлянам за своего правителя и превзойти тех в их собственном оружии. Жаль, что хорошо вооружены все, за исключением людей с такой умной головой и добрым сердцем, как сыны Иудины. Поэтому Давид воспользовался своим авторитетом и проявил заботу о войсках Израилевых и принялся исправлять ошибки предыдущего правительства. Тем не менее мы находим, что отряды, пришедшие сейчас к Давиду в Секелаг, были вооружены луками (1Пар 12:2).

2. Поэтому существует мнение, что здесь говорится о каком-то музыкальном инструменте под названием лук (в сопровождение которого Давид пожелал исполнить печальные песни) или же о самой элегии: и повелел научить сынов Иудиных Ке$!ге1Ь луку, то есть песни, получившей свое название благодаря луку Ионафана, достижения которого в ней восхваляются. Моисей велел Израилю выучить его песнь (Втор 31:19), так же поступил и Давид. Вероятно, он поручил левитам научить народ. Это написано в книге Праведного, в которую занесли записи, воспроизведенные в этой истории. Вероятно, упомянутая книга была сборником государственных поэм, ибо и другие фрагменты этой книги изложены языком поэзии; об одном из отрывков исторической поэмы уже говорилось (Нав 10:13). Даже песнь может оказаться забытой и утраченной навсегда, если ее не записать; записи лучшее хранилище знаний.

II. С самой элегией. Она не является гимном хвалы Господу и не давалась по вдохновению свыше для исполнения во время богослужений; в ней нет упоминаний о Боге. Но она является сочинением человека и поэтому включена не в Книгу Псалмов (хранимой как первоисточник Божьих слов), а в книгу Праведного, которая, будучи сборником обычных поэм, давно утеряна. Эта элегия подтверждает, что Давид был:

1. Человеком высокого духа, и это проявилось в четырех обстоятельствах.

(1) Он очень благородно поступил с Саулом, своим заклятым врагом. Саул был его тестем, его царем и помазанником Господним; и поэтому, несмотря на огромное зло, которое он причинил Давиду, тот не дал выхода чувству мести и не осквернил его память после смерти; но, как и подобает благочестивому мужу и человеку чести: [1] он не говорит об ошибках Саула; хотя ничто не помешало упоминанию о таковых в истории, они не появляются в элегии. Милосердие учит нас как можно лучше относиться к каждому человеку и говорить о людях либо хорошо, либо вообще ничего (если ничего доброго сказать не можем), в особенности это касается умерших. De mortius nil nisi bonum О мертвых дурного не говорят. Мы должны отказать себе в удовольствии размышлять о тех, кто причинил нам обиду, и особенно делать выводы об их характере, как будто бы каждый поступивший с нами худо непременно должен оказаться плохим человеком. Давайте похороним тленные воспоминания вместе с тленным телом земля к земле, прах к праху; пусть пятно будет спрятано, а поверх несовершенства набросим покрывало. [2] Давид говорит о заслугах Саула. Он не хвалит его за то, чего у него не было, и поэтому не упоминает ни благочестия, ни верности. Хвалебные речи во время похорон, основанные на полуправде, совершенно не делают чести умершему, но очень бесчестят тех, кто злоупотребляет ими. Давид же обязан сказать к чести Саула: во-первых, что тот был помазан елеем (ст. 21), священным маслом символом высокого положения и права на власть. Каким бы Саул ни был в других отношениях освящение елеем помазания Бога его на нем, как сказано о первосвященнике (Лев 21:12), и это делало его достойным почестей, ибо его удостоил чести Сам Бог источник славы. Во-вторых, что Саул был мужем брани, сильным (ст. 19-21), он часто одерживал победу над врагами Израиля и везде, против кого ни обращался, имел успех (1Цар 14:47). И меч Саула не возвращался даром, но насыщался кровью и добычей (ст. 22). Бесчестье и падение Саула в конце не являются основанием для забвения его былых успехов и заслуг. Несмотря на то что на закате его солнце скрылось за облаком, было время, когда оно сияло ярко. В-третьих, что по характеру он был человеком весьма приятным и в этом имел сходство с Ионафаном и снискал любовь своих подданных: Саул и Ионафан, любезные и согласные (ст. 23). Ионафан таким был всегда, а Саул до тех пор, пока действовал в согласии с ним. Если они возьмутся вдвоем преследовать врага, то вы не найдете людей более смелых и отважных; быстрее орлов, сильнее львов они были. Заметьте: весьма пылкие и яростные в бою были не менее милыми и любезными при дворе дружелюбными с подданными и грозными для врагов; у них было редкое сочетание мягкости и твердости причем удачное для характера любого человека. Также возможно, что речь шла о гармонии и привязанности, которые большей частью существовали между Саулом и Ионафаном: они были милы и любезны друг с другом послушный сын Ионафан и любящий отец Саул; поэтому были дороги друг другу при жизни и не разлучились и в смерти своей, но держались рядом, выступив против филистимлян, и пали вместе за общее дело. В-четвертых, что Саул обогатил свою страну добычей, взятой у побежденных народов, и ввел в обиход великолепные наряды. Если израильтяне пожелали иметь царя, как прочие народы, то у них должна быть и одежда, как у прочих народов; к этому Саула определенным образом обязывали его подданные женского пола. Он одевал дочерей израильских в багряницу, чему те были весьма рады (ст. 24).

(2) Он выразил благодарность Ионафану своему верному другу. Кроме слез, пролитых над ним и Саулом вместе, и общего панегирика, Давид говорит слова, посвященные только ему: сражен Ионафан на высотах твоих (ст. 25), и отсюда следует, что именно его Давид подразумевал, говоря о красе Израиля, пораженной на высотах (если сравнивать со ст.19). Он оплакивает Ионафана как по-особому дорогого ему друга, причем не столько из-за того, кем бы он был для Давида, останься в живых, вне всякого сомнения, человеком весьма полезным при восхождении на престол, который успешно предотвратил бы длительную борьбу (ведь таковая действительно имела место без поддержки с его стороны) с Сауловым домом (если бы это было единственной причиной печали Давида, то он проявил бы эгоизм), но изза того, кем Ионафан был для него в прошлом: «ты был очень дорог для меня, а теперь я потерял столь дорогого мне человека и скорблю о тебе, брат мой Ионафан» (ст. 26). У Давида были основания говорить о том, что Ионафан испытывал к нему особую любовь: на самом деле подобного еще не случалось, чтобы человек любил того, кто (как он знал) снимет корону с его головы, и хранил своему сопернику такую преданность это превосходит даже самую сильную привязанность и верность между супругами. Здесь примите во внимание: [1] самое прекрасное, что может быть в этом мире, — это настоящий друг, мудрый и добрый, который с радостью принимает и отвечает на нашу привязанность и остается верным нам во всем. [2] Нет ничего более прискорбного, чем потеря такого друга, ты словно расстаешься с частью самого себя. Такова суета этого мира: больше всего скорби нам приносит то, чем мы сильнее всего дорожим. Чем больше мы любим, тем больше печалимся.

(3) Давид был глубоко заинтересован в Божьей чести, именно ее он имел в виду, когда опасался, чтобы дочери необрезанных (не заключивших завет с Господом) не восторжествовали над Израилем и Богом Израилевым (ст. 20). Благочестивые люди очень чутко переживают из-за поношений из уст порочащих Бога.

(4) Давид был глубоко заинтересован в благополучии народа. Ведь краса Израиля сражена (ст. 19) и честь страны пострадала: «Как пали сильные/» (это он оплакивает трижды, ст.19,25,27), поэтому народ стал слабее. Люди с сильно развитым гражданским чувством принимают близко к сердцу общественные потери. Давид надеялся, что Бог сделает его действенным орудием в восстановлении утраченного, тем не менее оплакивает его.

2. Человеком с прекрасным воображением, к тому же мудрым и святым. Слова элегии возвышенны и призваны пробудить чувства.

(1) Запрет на сплетни звучит в его устах весьма изящно: не рассказывайте в Гефе (ст. 20). Сердце Давида печалилось при одной мысли о распространении вести в городах филистимлян, жители которых станут оскорблять израильтян насмешками, в особенности памятуя о прежних победах Израиля над ними, когда пели: Саул победил тысячи. А теперь наоборот.

(2) Давид произносит проклятие на горы Гелвуйские место, где развернулась трагедия: да не сойдет ни роса, ни дождь на вас, и да не будет на вас полей с плодами (ст. 21). Таковы особенности языка поэзии, к которому прибегал и Иов: погибни день, в который я родился. Не то чтобы Давид желал бесплодия какой-либо части земли Израиля, но, дабы выразить свою скорбь, он упоминает о месте происшествия с кажущимся негодованием. Примите во внимание: [1] как сильно плодородие земли зависит от небес. Наихудшее, что он мог пожелать горам Гелвуйским, это бесплодие и бесполезность для человека; как жалок тот, кто не приносит плод! Таким же образом Христос проклял смоковницу: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И это возымело действие дерево усохло. А проклятие относительно Гелвуйских гор не сбылось. Но, желая им бесплодия, Давид говорил об отсутствии дождя, а если небеса становятся медью, то земля вскоре превратится в железо. [2] Плоды земли должны посвящаться небесам Давид подразумевает это, когда называет плодородные поля полями приношений (англ. пер., ст.21). Плоды земли, принесенные в жертву Богу, были венцом ее славы, поэтому отсутствие такого жертвоприношения являлось самым печальным последствием неурожая (см. Иоил 1:9). Лучше испытывать недостаток в пропитании для себя, нежели недостаток того, чем мы должны чествовать Бога. Так Давид клеймит горы Гелвуйские позором: насытившись царской кровью, они лишаются насыщения небесной росой. Эта элегия стала для Саула своего рода погребением, причем более почетным, чем совершенное жителями Иависа Галаадского.