5. НРАВСТВЕННОСТЬ: внешняя или внутренняя?

Мы рассмотрели четыре темы, вызывавшие споры между Иисусом Христом и его современниками, иудейскими начальниками: религия, источник авторитета, Писание и спасение. Мы видели, что, в противовес фарисеям и саддукеям, Иисус учил, что религия не естественна, а сверхъестественна (жизнь в Божьей силе), что источником авторитета являются не предания, а Писание (ибо предания написаны людьми, а Писание исходит от Бога), что Писание само по себе есть не цель, а средство (указывающее нам на Христа, чтобы мы обрели в Нем жизнь) и что спасение дается не по человеческим заслугам, а по милости Божьей.

Пятой темой их разногласий можно назвать нравственность. Это логически следует за всем, что мы уже рассмотрели, потому что в определенном смысле нравственность является частью спасения, поскольку спасение, наряду с оправданием, включает в себя и освящение, подразумевает не только Божье прощение и принятие, но и святость жизни. Так в чем же заключается сущность праведной жизни? Как ее достичь? Как нам узнать в любой конкретной ситуации, какой поступок будет верным, а какой неверным? От чего зависит то, чисты мы или нечисты в Божьих глазах?

Старая и новая нравственность

Все это очень важные вопросы, и то, как отвечали на них фарисеи, разительно отличалось от того, что говорил Иисус Христос. И сегодня на эту тему ведутся жаркие дискуссии, особенно когда речь заходит о так называемой «старой нравственности» и «новой». Нам с вами нужно хотя бы вкратце разобраться, что это такое, чтобы увидеть, проливают ли разговоры Христа с фарисеями какой–либо свет на современные дебаты.

Во–первых, несколько определений и пояснений. «Старую нравственность» обычно называют «предписательной», потому что правила и законы в ней заданы еще до того, как человек начинает действовать. «Новая нравственность», в свою очередь, называется «ситуативной», потому что (согласно логике ее приверженцев) не предписанные правила, а сама ситуация будет определять поведение человека. Защитники «новой (или ситуативной) нравственности» отвергают «старую (или предписательную)» по двум основным причинам. Во–первых, потому что она авторитарна. Это нравственность, открытая в Божьих законах и подкрепленная Божьими уставами, так что правильное поведение определяется внешним авторитетом, имя которому «Бог». С другой стороны, ситуативная этика, как нам говорят, не опирается ни на какой авторитет, а стоит лишь на присущей ей внутренней разумности.

Во–вторых, «старую нравственность» отвергают Потому, что онаабсолютна. Законы — вещь жесткая, объясняют нам, а жизнь слишком сложна, чтобы управляться четкими правилами. Вот «новая нравственность», например, управляется любовью, а любовь может приспособиться к «конкретно существующим взаимоотношениям во всем их своеобразии»[103].

Новые моралисты не только разъясняют свою позицию. Они утверждают, что и Иисус Христос, и апостол Павел были с ними заодно. Они считают, что Сам Иисус по Своей любви несколько раз нарушал закон, особенно относительно субботы. И им нравится цитировать некоторые крылатые фразы Павла. Например: «мы не под законом»; «конец закона — Христос» или «любовь есть исполнение закона». Полагая, что заручились как Божьей, так и апостольской поддержкой, они, не стесняясь, изгоняют само понятие закона из сферы деятельности христианской этики.

На данный счет нужно сказать только одно, а именно: в жизни и учении Иисуса мы не найдем такого резкого противопоставления между законом и любовью, о каком говорят новые моралисты. Это противопоставление является ложным, а они настойчиво подталкивают нас сделать выбор, который Библия вообще не предлагает и не предписывает. Конечно, Иисус говорил, что любовь должна быть превыше всего. С этим мы согласны. Но при этом Он не отвергал закона. Если Он чему–то и противился, так это неверным толкованиям закона книжниками, а не самому закону. Напротив, Он Сам повиновался закону всю Свою жизнь. Он ясно сказал, что пришел не нарушить закон, но исполнить. Более того, Он дерзновенно повторил слова Бога из Исх. 20:6 о том, что «любящие Меня соблюдают заповеди Мои» и добавил, что ученики должны любить Его и соблюдать Его заповеди (Ин. 14:15, ср.: 1Ин.5:3).

Одержимость фарисеев

Одна из ошибок новых моралистов заключается в том, что они не различают понятий «закон» и «законничество». Законничество — это злоупотребление законом, когда последний либо объявляется путем к спасению, либо становится кодексом чисто внешнего поведения, либо и тем и другим одновременно. Иисус обличал фарисейское законничество, а не Моисеев (т. е. Божий) закон. Ему не нравилась нравственность фарисеев не потому, что они считали закон авторитарным (данным свыше), и не потому, что он был для них абсолютным (а значит, жестким), а потому, что он относился лишь ко внешнему поведению. На самом деле они фактически преуменьшали авторитарные и абсолютные требования закона. Они попытались сделать его менее пугающим и более удобным в обращении, переписав его в виде свода правил, созданных людьми. В результате, они соблюдали закон совсем не по велению сердца, — а ведь именно это, прежде всего, интересует Бога.

Давайте посмотрим, как Марк описывает происшедший однажды между Иисусом и фарисеями разговор (Мк. 7:1–23):

Собрались к Нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима, и увидевши некоторых из учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми руками, укоряли. Ибо фарисеи и все иудеи, держась предания старцев, не едят, не умывши тщательно рук; и, пришедши с торга, не едят, не омывшись. Есть и многое другое, чего они приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей. Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: «люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим». Ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. <…> И, призвав весь народ, говорил им: слушайте Меня все и разумейте. Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека. Если кто имеет уши слышать, да слышит! И когда Он от народа вошел в дом, ученики Его спросили Его о притче. Он сказал им: неужели и вы так непонятливы? Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон, нем очищается всякая пища. Далее сказал: исходящее из человека оскверняет человека, ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство — все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека.

Мы уже использовали этот отрывок во второй главе, чтобы показать, что Господь думал о взаимоотношениях Писания и преданий. Спор разгорелся, когда фарисеи увидали, как некоторые из учеников Иисуса, вероятно, после возвращения с рынка (Мк. 6:56), ели «нечистыми, то есть неумытыми руками» (Мк. 7:2). Далее Марк объясняет читателям из язычников (ст. 3,4), что фарисеи — да и вообще «все иудеи», следовавшие популярному фарисейскому учению, — скрупулезно «держались предания старцев», особенно что касалось омовения рук перед едой, а также омовения чаш, кружек, котлов и скамей. После такого пояснения Марк продолжает свой рассказ. Фарисеи подошли к Иисусу и спросили (ст. 5): «Зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?» Нам важно отметить, что фарисеи фактически задавали два вопроса. Первый был общим вопросом о том, почему ученики Иисуса не придерживаются древних преданий. Второй касался конкретной традиции очищения и того, почему ученики ее не соблюдают.

В последовавшем затем разговоре Иисус отвечает и на первый, и на второй вопрос. Он начинает со слов пророка Исайи (Ис. 29:13) как с пророчества о фарисеях. В нем затронуты обе темы. Бог властно обличает Свой народ, тонущий в фарисействе, как за их поклонение (они воздавали Ему славу лишь устами, но не сердцем), так и за их учение (они учили не Божьим заповедям, но заповедям человеческим). Взяв этот ветхозаветный текст за основу, Иисус начинает произносите проповедь, в которой разворачивает и объясняет эти две темы. Сначала Он говорит о месте преданий в нашей жизни, а потом о том, что такое нечистота, а значит, и что такое очищение. Во–первых (в ст. 6–13), Он подчиняет предания Писанию, как мы и разобрали во второй главе. Во–вторых (в ст. 14–23), Он утверждает, что осквернение, а значит, и очищение, которые действительно имеют значение, носят не внешний, обрядовый, но внутренний, нравственный характер. В глазах Бога оскверняет человека не пища, которая попадает ему в желудок, а грех, исходящий из его сердца.

Портрет фарисеев, изображенный евангелистом, точен и справедлив. Фарисеи I столетия по P. X. были потомками Хасидим («набожных мужей»), живших века за два до них. Слово «фарисеи» означает «отделенные»; оно вошло в употребление, когда они «отделились от партии саддукеев при дворе маккавейских правителей и Иоанна Гиркана (135–105 до Р. X.)»[104]. Фарисеи решительно сопротивлялись все более возраставшему греческому влиянию. Согласно одному из наиболее важных принципов их мировоззрения, «они считали, что природное и духовное соотносятся таким образом, что нечистота может легко передаваться от одного к другому». Таким образом, «тело плохого человека было нечистым, и прикосновение к нему могло осквернить душу другого человека»[105]. Этот постулат естественным образом привел их к созданию сложных обрядовых установлений, которые позднее были собраны в шести разделах Мишны. «Они ставили себе целью оставаться такими же чистыми в повседневной жизни, какими были священники в Божьем храме»[106].

Одним из самых заметных постановлений, касающихся ритуального очищения, было постановление об омовении рук. «Кто легкомысленно относится к омовению рук, — гласило одно установление, — тот сгинет с лица земли». Именно так мыслили все фарисеи. Эдершайм описывает, с какой строгостью соблюдались обряды, а также замечает, что Хиллель и Шаммай, два великих учителя, возглавлявшие соперничавшие школы и жившие незадолго до Христа, хотя во многом расходились, тем не менее, были едины в вопросе об омовении рук и в соблюдении «восемнадцати уставов», которые иудей должен был соблюсти, чтобы очиститься от оскверняющего контакта с язычниками[107].

Поэтому не стоит удивляться, что «фарисеи… соблазнились» (т. е. оскорбились) (Мф. 15:12), увидев, что ученики Иисуса едят неумытыми руками, и услышав последовавшее учение.

Что же сказал Иисус? Ответ Господа, приведенный Марком в гл. 7 (ст. 14—23), делится на две части: сначала Он обращается к толпе, а затем — к ученикам. Народу Он говорит: «Слушайте Меня все и разумейте. Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека» (ст. 14,15). Этими словами Иисус утверждает фундаментальный принцип: нечистым и скверным в глазах Бога человек становится не из–за того, что входит в него, а из–за того, что из него исходит. Тот же самый принцип Он разъясняет более подробно по просьбе Своих учеников, оставшись с ними наедине (ст. 17–23). Посетовав на то, что даже ученики почти ничего не поняли, как и окружавший их народ, Иисус сказал: «Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его» в то время, как «исходящее из человека оскверняет человека». Иисус поясняет ученикам то, чего не объяснил толпе, а именно: контраст между тем, что входит и что исходит. Входит в человека пища. Она не может его осквернить, ибо «не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон» (ст. 19) — этими словами (добавляет Марк) Иисус объявляет, что «очищается всякая пища», фактически отменяя этим ветхозаветные уставы о чистой и нечистой пище. С другой стороны, «исходящее из человека» — это грех. Именно он оскверняет людей, ибо исходит из сердца (ст. 20, 21).

Далее идет неприглядный перечень, состоящий из тринадцати пороков. Первый из них — «злые помыслы» — кажется мне наиболее общим и покрывает все остальные. Может быть, Христос имел в виду враждебные мысли о Нем Самом, которые фарисеи таили в сердце как раз в тот момент, когда так настоятельно пеклись о должном внешнем очищении. Далее следуют четыре слова во множественном числе (означающем неоднократное совершение беззакония) и восемь слов в единственном числе (подчеркивающем греховное состояние сердца или греховность самого поведения). «Все это, — заключает Иисус, — зло». Более того, оно «извнутрь исходит и оскверняет человека» (ст. 23).

Вкратце приведя ответ Христа ученикам, мы теперь должны подумать, что же он означает. В общем, фарисеи были просто одержимы исполнением внешнего, обрядового очищения: чистые руки, чистая пища, чистые сосуды. Иисус же, с другой стороны, подчеркивал, что нравственность, по своей сути, является внутренней, что Бога больше интересуют не руки, но сердце.

Из этого, да и из других разговоров о нравственности, которые произошли между Иисусом и фарисеями, можно извлечь четыре вывода. Ниже мы их и приводим.

Рождение свыше совершенно необходимо

В рассмотренном нами отрывке вроде бы Иисус ничего не говорит о рождении свыше. Но именно из этой Его проповеди берет начало уверенность евангельских христиан в том, что новое рождение абсолютно необходимо. Поскольку все злое, что люди говорят и делают, исходит из сердца, то перемены в поведении зависят от внутренних изменений.

Трудно понять людей, цепляющихся за доктрину о том, что в основе своей человек — хорошее, доброе существо. Удивительно, как можно продолжать ее проповедовать после двух опустошительных мировых войн и особенно после ужасов, породивших и сопровождавших вторую из них. Еще труднее понять тех, кто приписывает эту доктрину Самому Иисусу Христу, ибо Он не учил ничему подобному. Это настолько важный вопрос, что нам придется на нем остановиться. Что думал и говорил Иисус о человеческой природе?

Во–первых, необходимо сказать вот что: Он учил об изначальном достоинстве человека. И хотя нигде в Библии не записана именно такая формулировка, нет сомнений, что Иисус принимал учение Ветхого Завета о том, что Бог сотворил человека по Своему образу и подобию, одарив его множеством способностей — мыслительных, нравственных, общественных и духовных — и выделив его из животных. И несмотря на греховность и развращенность людей (которые мы рассмотрим чуть ниже), Иисус, по всей видимости, считал, что человек до сих пор сохраняет в себе некоторые остатки прежней славы. Поэтому Он говорил о ценности человека. Он утверждал, что люди гораздо ценнее овец, что они более драгоценны, чем множество малых птиц (Мф. 12:12; 10:31). А самым непререкаемым доказательством того, как высоко Иисус ценил человека, была Его собственная миссия, которую Он предпринял единственно ради людей. Как пастух, потеряв одну овечку и обнаружив пропажу, сначала горюет о ней, а затем решительно отправляется на поиски, несмотря на все преграды и опасности, — так и Бог горюет о заблудших и погибших «человеках», а затем посылает Иисуса Христа, Доброго Пастыря, отыскать и спасти их. Эти поиски приведут Его к кресту. «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (Ин. 10:11).

Пожалуй, ничто так ясно не доказывает драгоценность человека в Божьих глазах и любовь Бога к людям, как смерть Божьего Сына ради их спасения. Как сказал об этом Уильям Темпл: «Моя ценность заключается в том, насколько я дорог для Бога; а дорог я Ему бесконечно, ибо за меня умер Христос»[108].

Тем не менее, наряду с учением об изначальном человеческом достоинстве, Христос проповедовал и о существующей деградации человечества. Еще Ветхий Завет учил, что «нет делающего добро, нет ни одного» (Пс. 13:3). Иисус подхватил это учение и подтвердил его. Дважды или трижды Он назвал Своих современников «родом лукавым и прелюбодейным» (см.: Мф. 12:39; Мк. 8:38) — лукавым из–за их неверия и непослушания, а прелюбодейным — из–за того, что вместо живого Бога они обратили свою любовь и верность к идолам собственноручного изготовления.

Иисус говорил так сурово не только о людях Своего времени; Он имел в виду все человечество в целом. Так, например, в Нагорной проповеди, Он сказал: «Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф. 7:11). Это высказывание особенно поразительно, потому что из него можно заключить, что грешные люди способны творить благое, в то же самое время в устах Иисуса они все же получают определение злых. Значит, даже когда люди в свои самые лучшие минуты действуют по благородному велению родительской любви, Иисус все равно называет их злыми.

Иисус подтвердил такой взгляд на человеческий грех и развращенность всеми Своими учениями о том, насколько заблудшим и больным является человек (см.: Лк. 15:3–7; Мф. 9:12). Его яркие образы — пастырь, ищущий потерявшихся овец; врач, исцеляющий немощных, — с одинаковой силой говорят нам как о безнадежном состоянии человека, так и о необыкновенной драгоценности людей в глазах любящего Бога.

Особенно заметно это в споре об осквернении, произошедшем между Иисусом и фарисеями. Позвольте мне привлечь ваше внимание к тому, что Он говорит в этом отрывке (Мк. 7:20–23) обо всех и каждом из людей, процитировав его буквальный перевод с греческого: «Исходящее из человека оскверняет человека; ибо извнутрь, из сердца человеков, исходят злые помыслы… все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека». В оригинале перед каждым словом «человек» стоит определенный артикль, на который нельзя не обратить внимание. Он означает, что Иисус Христос описывает здесь не какого–то всем известного злодея, но каждого из нас. Он рассказывает не о каком–нибудь диком племени, погрязшем в темноте, отсталости и язычестве. Напротив, Он говорит как раз о таких людях, которые, пусть в разной степени, но были образованными, культурными, нравственными и религиозными, — о фарисеях, с одной стороны, и о Своих учениках, с другой!

Иисус учил, что в глубине каждого человеческого сердца скрыты уродливые семена всех мыслимых грехов — «злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство» (Мк. 7:21,22). Все тринадцать пороков суть зло, а исходят они из сердца человеческого, из сердца каждого человека. Вот какого мнения Иисус был о греховной человеческой природе.

Итак, согласно Его словам, все наши злые мысли, речи и поступки совершаются, прежде всего, не из–за нашего окружения; не являются они также и вредными привычками, которые мы приобрели от плохих учителей, в плохой компании или насмотревшись на дурные примеры. Конечно, нельзя сказать, что окружение, образование и чужой пример не играют никакой роли; ведь их влияние, как в плохую, так и в хорошую сторону, весьма велико, и христиане должны быть активными во всех этих сферах, чтобы усиливать благое влияние и устранять дурное. А говорим мы (как учил Иисус давным–давно) то, что определяющей силой в жизни человека является его наследственная сущность и что подлинным источником злых помыслов и дел является его злое сердце, его природа, искореженная эгоцентризмом. Как сказал Бог через пророка Иеремию за несколько столетий до рождения Христа: «Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?» (Иер. 17:9).

Любимым образом нашего Бога, с помощью которого Он пытался показать нам, что слова и дела людей Управляются их сердцами, был образ дерева и его плодов. «По плодам их узнаете их», — говорил Он о лжепророках. И еще более подробно: «Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые… Итак, по плодам их узнаете их» (Мф. 7:16–20). Не нужно долго гадать, чтобы понять, что имеет в виду Иисус, потому что в другом отрывке Он разъяснил все прямо: дерево — это сердце или сущность человека, а плод — его слова и дела. Как состояние дерева определяет качество приносимого им плода, так и сердце человека определяет его поведение. Отсюда: «Как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста» (Мф. 12:34). Мы говорим злые слова и совершаем дурные поступки, потому что внутри нас греховное сердце, дурная сущность; злые помыслы и деяния исходят как раз оттуда, изнутри, из сердца.

Современный психоанализ только подтвердил ветхозаветное учение, одобренное Христом, потому что он еще больше обнажил жуткие тайны человеческого сердца. Психология и жизненный опыт говорят нам, что наш подсознательный разум (который приблизительно соответствует тому, что Библия называет «сердцем», то есть является ядром нашей личности, источником мыслей и чувств) похож на глубокий колодец, дно которого покрыто толстым слоем грязи. В обычное время, оставаясь на дне, грязь эта надежно укрыта от посторонних глаз. Но когда воды колодца возмущены, особенно если возникают сильные эмоции, эта мерзкая, тошнотворная грязь всплывает на поверхность: ярость, злоба, жадность, похоть, зависть, злорадство, жестокость и мстительность. Эти низкие страсти, дикие и зловещие, подымаются из тайных сердечных источников, становясь все заметнее и заметнее. И если в нас есть хоть капля нравственной чувствительности, мы подчас не можем преодолеть потрясения, ужаса и отвращения к тем гнусным порокам, что находятся в безднах нашего внутреннего «я».

Из этого принципа (гласящего, что именно сердце человека управляет его руками, то есть наша природа определяет наше поведение) Христос делает вывод о том, что разрешить такую ситуацию может только «радикальное» средство — средство, способное проникнуть в самый корень {radix) проблемы. А корнем проблемы как раз и является сердце. Значит, подлинно нравственное поведение начинается с того, что человеку дают новое сердце. И Иисус говорил, что подобное возможно: «Для того, чтобы получить хорошие плоды, нужно хорошее дерево». И тогда произойдет следующее: «Добрый человек выдает доброе из запасенного в сердце добра» (Мф. 12:33; Лк. 6:45).

Эту мысль Иисус развил еще полнее, беседуя с Никодимом (Ин. 3:1–21). Важно отметить, что Никодим был фарисеем. В то же самое время, он представлял собой лучший образец того, что могло породить фарисейство. По всей видимости, он не страдал лицемерием, которое пропитывало большую часть фарисейской религии. Напротив, он предстает перед нами искренним и смиренным искателем истины. Однако именно ему Иисус сказал следующее: «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия… Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше» (ст. 3, 6, 7). Новое рождение, пояснил Он, есть рождение andthen — это наречие может означать как «с самого начала, заново», так и «сверху, свыше» (подобно завесе в храме, которая разодралась сверху донизу — Мк. 15:38). Возможно (как считают некоторые комментаторы), Иисус намеренно подобрал слово с двумя значениями, потому что это новое рождение одновременно является и вторым рождением, и рождением от Бога, новым началом и Божьим чудом. «Родиться свыше» (ст. 3, 7) — это значит «родиться от… Духа» (ст. 5, 8). Значит, это рождение заново является глубочайшей внутренней переменой, ибо Бог вселяет в нас новую жизнь, наделяет нас новой природой, дарит нам новое сердце. И хотя, по всей вероятности, подобное могло произойти и происходило с людьми и в ветхозаветные времена, тем не менее, Ветхий Завет описывает это как одно из величайших благословений, которые принесет Новый Завет: «И дам вам сердце новое и дух новый дам вам… Вложу внутрь вас Дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих…» И снова: «Вложу закон мой во внутренность их и на сердцах их напишу его» (Иез. 36:26,27; Иер. 31:33).

В этом новом рождении и новой жизни, которая наступает вместе с ним, роль Святого Духа является самой главной. Именно Дух возрождает человека заново. Именно Дух вселяется в каждого вновь рожденного верующего (см., напр.: 1 Кор. 6:19; Рим. 8:9) и освящает его. Вот почему Павел называет святость «плодом Духа». Может быть, он вторит Самому Христу и Его учению о деревьях и плодах. В любом случае, девять удивительных добродетелей, которые далее перечисляет апостол: «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5:22,23) — это качества, производимые в нас Самим Святым Духом, который взращивает их в душе христианина, как фрукты в саду.

Это значит, что христианин должен быть похож на плодовое дерево, а не на рождественскую елку! Ибо пестрые елочные украшения всего–навсего привязаны или подвешены к дереву, а плоды на нем растут.Иными словами, христианская святость — это не искусственно раздутый людьми урожай, но естественный процесс плодоношения, происходящий силой Святого Духа. Беседуя со своими учениками на Тайной Вечере, Иисус развил эту мысль: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5). Доктор Дж. У. С. Уанд, бывший епископ Лондона, очень точно и кратко выразил эту истину, говоря, что святость «не есть трудоемкое приобретение наружного благочестия, но выражение жизни Христа, идущее изнутри».

Эти великие доктрины — о непременной обязательности нового рождения для обретения новой жизни, а также о действии Святого Духа как при возрождении, так и при освящении — поистине являются наиважнейшими для евангельских христиан. Они неотделимы от Христова учения о том, что зло, — а значит, и нравственность, — по сути своей, исходит изнутри и носит внутренний характер. Епископ Райл сказал об этом так: «Мы полагаем, что для выздоровления от такой могучей духовной болезни требуется могучее духовное лекарство… Нам страшно не хотелось бы укреплять любимое человеческое заблуждение о том, что для исцеления будет достаточно совсем немногого: похаживай в церковь да принимай причастие — тут подлатай, там подштопай, тут побели, там позолоти, слегка отполируй, чуть подкрась снаружи, и готово… Но на самом деле нам нужны, ни больше ни меньше… Божья благодать и Святой Дух, полностью обновляющий сердце… Я считаю, что многие не могут ни понять, ни оценить евангельскую религию именно потому, что абсолютно ничего не знают о том, насколько человек грешен, и не знают учения о первородном грехе. Евангельское учение, как и само его основание, Библия, держится на четком представлении о первородном грехе»[109].

Здесь, мне кажется, будет уместно вставить слово предостережения, — вернее, слово евангельской самокритики и даже покаяния. Случалось так, что совершенно справедливое учение о необходимости нового рождения и о том, что истинная святость без него невозможна, приводили евангельских христиан к нежелательным последствиям. Пожалуй, лучше всего будет назвать их словом «пиетизм». (Привожу его здесь за неимением лучшего термина, ибо в разные исторические моменты оно обозначало самые различные тенденции, как положительные, так и отрицательные.) Я его использую, чтобы обозначить такой вид набожности, который ведет к отказу брать на себя какую–либо общественную и даже нравственную ответственность. Человек, придерживающийся такой «пиетистской» позиции, о которой я говорю, рассуждает примерно следующим образом: «Если благочестие — это плод Святого Духа, естественное порождение сердца, обновленного постоянно пребывающим в нем Святым Духом, то это и есть самое главное, а все остальное не имеет значения. Незачем учить христиан благочестивому поведению, оно придет к ним само, естественным путем. Далее, нет никакого смысла стремиться воспитывать нравственность в неверующих или пытаться добиться улучшения социального порядка, ведь и нравственное, и общественное обновление являются автоматическим следствием личного обновления и без него произойти не могут».

Я вовсе не считаю, что намеренно сгустил краски. Время от времени евангельские христиане действительно начинали и начинают думать и говорить нечто подобное. Одно время я и сам так думал. Но подобные воззрения — это не что иное, как ложный вывод из истинного учения. Каким бы жизненно важным — более того, совершенно необходимым! — ни было рождение свыше для того, чтобы обрести доступ в Божье Царство и стать благочестивым человеком, его нельзя назвать панацеей от всех трудностей христианской жизни или мандатом, отменяющим всякую личную ответственность. У нас есть иные обязанности по отношению как к возрожденным, так и к не возрожденным свыше, то есть по отношению как к христианам, так и к неверующим.

Возьмем для начала верующих. Говоря, что освящение является естественнымрезультатом рождения свыше, я вовсе не имею в виду, что этот результат появляется автоматически. Подлинно возрожденный христианин все еще способен вести себя дурно и легкомысленно, совершать страшные грехи, ошибаться во взаимоотношениях с другими людьми и становиться причиной семейных неурядиц. Это очевидно как из Нового Завета, так и из наблюдений за жизнью наших собратьев–христиан, — к тому же, нам это известно и на собственном опыте. Именно отсюда эти подробные нравственные наставления, данные в Посланиях: укрощать свой язык, трудом зарабатывать себе на хлеб, уметь прощать, быть честными, справедливыми, добрыми и гостеприимными, а также о целомудрии и взаимных обязанностях мужей и жен, родителей и детей, хозяев и слуг по отношению друг к другу. Но разве апостолы писали эти наставления не христианам, не возрожденным верующим? Именно им! Видимо, апостолы не считали святость рожденных свыше людей чем–то само собой разумеющимся; они шли к этой святости с помощью подробных назиданий, наставлений, примера своей собственной жизни и молитвы.

А как же быть с неверующими? По отношению к ним у нас тоже имеются христианские обязательства. Было бы неверно утверждать, что поскольку ключом к нравственности и справедливости является только рождение и поскольку общественное обновление зависит отличного обновления, то будет бесполезно как учить неверующих праведности, так и заниматься усовершенствованием социальных структур. Мы не имеем права говорить, что единственный долг христианина состоит в том, чтобы проповедовать Евангелие спасения, а нравственная и общественная праведность появятся потом сами, естественным образом.

Я говорю, что у нас нет такого права, потому что Писание не дает его нам. Поэтому если евангельских христиан занимает только личное обращение и личная праведность, то они не соответствуют своему званию христиан, живущих по Библии. Почему? Нам нужно помнить, что живой Бог библейского откровения является не только Спасителем и Отцом Своего народа, но и Творцом, Господом и Судией всего человечества. К тому же Он — праведный Бог, любящий благочестие и желающий, как показал нам Амос (см.: Ам. 1:3–2:5), чтобы в каждом человеческом сообществе, в языческих народах, наравне с Израилем и Иудой, люди жили праведно, а зло получало свое наказание. Точно также родители–христиане должны с самых ранних лет воспитывать своих детей «в учении и наставлении Господнем» (Еф. 6:4) и учить их нравственности, не дожидаясь, пока те исповедуют обращение к Христу. Далее, каждому государственному аппарату, даже самому безбожному и мирскому, Бог предназначил наказывать злодеев и награждать законопослушных граждан — и тем самым сдерживать зло и поощрять добро во всем обществе, христианское оно или нет (см.: Рим. 13:1—5; 1 Пет. 2:13,14). Кроме того, так как человек влияет — или может влиять — на окружающую его обстановку гораздо сильнее, нежели она способна влиять на него, да и в процессе становления человека наследственность играет гораздо большую роль, нежели окружение, все это не оправдывает бессердечно–равнодушного отношения человека к тому, что его окружает. Ибо окружение также оказывает на людей большое влияние (что бы ни подразумевалось под словом «окружение»: политическая тирания, социальная несправедливость, расовая дискриминация, безработица, нищета, недостаток жилья, истощение или плохое медицинское обслуживание). Но даже если дурное окружение не оказало на нас пагубного влияния, все равно будет только хорошо и правильно, если мы сделаем то, что от нас зависит, для его улучшения. И все это не только ради собственного удобства, но и ради простой любви и справедливости. Так что христианин должен стремиться быть не только хорошим свидетелем, но и хорошим гражданином. Если он пытается распространить Благую Весть о спасении верой в Иисуса Христа, о рождении свыше и новой жизни, он должен также присоединиться к борьбе против социальной несправедливости и политического угнетения и тем самым внести свою, пусть небольшую лепту в установление такого общественного порядка, который обеспечивает свободу, справедливость, сохранение человеческого достоинства и благосостояние для всех.

Бог смотрит в сердце

Второй вывод, который можно сделать, прочитав разговор Иисуса с фарисеями о нравственности, заключается в том, что Бога, прежде всего, интересует состояние человеческого сердца. «Ибо извнутрь, — говорил Христос, — из сердца человеческого, исходят злые помыслы… Все это зло извнутрь исходит…» (Мк. 7:21,23). И еще раз: «Бог знает сердца ваши» (Лк. 16:15).

Вообще, некоторые из недобрых дел, перечисленных Христом, не только исходят из сердца, но и остаются там в виде внутренних, тайных грехов. Так, «злые помыслы» могут вырваться наружу в дурных словах или поступках; однако они остаются злыми, даже если внешнего взрыва не происходит. Зависть может привести к краже, ревность — к множеству других грехов; но и зависть, и ревность все равно являются злом, даже если никогда не выходят за пределы наших мыслей и желаний. Точно также гордыня обычно выдает себя высокомерным взглядом и тщеславными замашками. Однако даже если гордецу удается сохранять смиренный вид, скрытая внутри гордыня все равно остается мерзостью перед Господом. Так что желания сердца (или, как говорил Павел, «похоть плоти») сами по себе являются злыми в глазах Бога, вне зависимости от грехов языка или скверных поступков, которые они же нередко и порождают.

Это подводит нас к поразительным словам, с которыми Иисус обратился к ученикам в Нагорной проповеди. Он сказал вот что: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5:20). Но ведь фарисеи были, по–своему, очень и очень праведными. Они сосчитали, что в законе содержится 248 заповедей и 265 запретов и скрупулезнейшим образом все их соблюдали (ну, по крайней мере, внешне!). Так что они могли утверждать (подобно Савлу Тарсянину, фарисею), что «по правде законной — непорочны» (Флп. 3:6).

Как же тогда Иисус мог настаивать на том, чтобы праведность Его учеников превосходила праведность фарисеев, да еще и предупреждать их, что, в противном случае, им не войти в Божье Царство? Ответ отыскать нетрудно. Несмотря на ревностное стремление фарисеев к праведности, они судили о ней весьма поверхностно. Все свое внимание они уделяли внешнему исполнению закона (как они его понимали) и воображали, что этого достаточно. К тому же, они обильно приправили этот закон своими собственными, традиционными толкованиями.

Так вот, в Нагорной проповеди Иисус проповедует, что Божьи требования еще выше, а взгляд Его — гораздо острее и проникновеннее, чем предполагали фарисеи. Он тут же разворачивает перед ними шесть похожих наставлений (Мф. 5:21–48), каждое из которых начинается с одной и той же фразы: «Вы слышали, что сказано… А Я говорю вам…» Многие считают, что тем самым Иисус вводил новый закон, а значит, противоречил прежнему закону и, в конечном итоге, отменял его. Однако эти утверждения весьма далеки от истины. Вообще, само предположение, что Он мог задумать что–то подобное, изначально является настолько невероятным, что можно отбросить его как совершенно невозможное. Прежде всего, такое предположение противоречило бы тому благоговейному, уважительному повиновению Писанию, которое Иисус сохранял в течение всей Своей жизни. Но, более того, Он Сам только что (в ст. 17) провозгласил, что пришел не для того, чтобы «нарушить закон или пророков… но исполнить». А далее Он торжественно добавил, что «доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (ст. 18), и предупредил Своих слушателей: «Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном» (ст. 19). В свете таких слов было бы просто нелепо доказывать, что Иисус противоречил закону.

Нет, Иисус противоречил совсем не закону, но преданиям, не тому, что «написано», а тому, что «сказано», не Божьему Слову, но ложным его толкованиям, в которых были повинны фарисеи и саддукеи. Они то и дело пытались уменьшить вескость Божьего закона, чтобы подогнать его под свои мерки: либо ограничивали его заповеди, либо расширяли сферу дозволенного. Сейчас будет уместно процитировать профессора С. И. Б. Крэнфилда из Ру[110]: «Для всех, кто пытается найти оправдание в Законе, типично следующее: в конечном итоге, они непременно изменяют или искажают Закон, чтобы избежать его требований и свести его власть на нет». Потому–то Иисус и говорил, что праведность христиан должна превышатьправедность фарисеев. Фарисеи вмешивались в закон, искажая его, чтобы смягчить его неумолимость; однако последователи Христа должны принять его во всей его полноте и силе, со всеми его требованиями.

Возьмем, к примеру, то, что разрешалось законом и что фарисеи стремились распространить еще шире, за рамки дозволенного. Закон позволял развод в том случае, когда муж обнаруживает в жене «что–нибудь противное» (Втор. 24:1–3). Однако предания все больше и больше поощряли такое его толкование, согласно которому развод мог произойти из–за любого произвольного каприза мужа. Согласно Мф. 19:3, фарисеи спросили Иисуса: «По всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?». В ответ Иисус напомнил им о том, зачем вообще была создана семья и каково ее предвечное предназначение (согласно Быт.), а потом, по всей видимости, ограничил позволительную причину развода только супружеской неверностью (Мф. 5:31,32). Далее, закон позволял возмездие в судебных разбирательствах; это было сделано для того, чтобы дать судьям какую–то основу для наложения наказания, а также для того, чтобы ограничить максимальную степень такого наказания и ввести принцип соответствия кары самому преступлению («око за око, зуб за зуб»). Однако предания распространяли этот принцип и на личные взаимоотношения и с его помощью оправдывали личную месть. Иисус настаивал, что такое толкование до неузнаваемости искажало закон, что, согласно личной этике христианина, мы должны принимать несправедливость без сопротивления, не пытаясь возместить нанесенный ущерб (Мф. 5:38–42).

Книжники стремились не только расширить сферу дозволенного законом, но и ограничить его неудобные запреты. Так, например, закон Божий говорил: «Возлюби ближнего своего». В преданиях слово «ближний» истолковывалось в узком смысле и распространялось только на собратьев–израильтян, — иногда даже, более того, только на личных друзей. Таким образом, книжники, в конечном итоге, превращали заповедь «Возлюби ближнего своего» в совсем иную: «Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего» (чего в самом законе, конечно же, нет). Как пишет X. М. Скотт, «фарисейская этика учила израильтян ненавидеть язычников, как личных врагов»[111]. Иисус воспротивился подобным установлениям и вместо этого провозгласил истинный смысл заповеди — слово «ближний» подразумевает и врагов тоже: «Я говорю вам: любите врагов ваших…» (Мф. 5:43–48). Подобным же образом книжники ограничили еще одну заповедь. «Не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои», — говорили они, как будто Господь всего–навсего запрещал некоторые клятвы, а другие позволял. Но Иисус не принимал никаких ограничений. Напротив, Он сказал, что истинным смыслом заповеди было «не клянись вовсе». Все обещания нужно сдерживать, а христианин должен быть настолько честен, чтобы ему не требовалось подкреплять свои слова клятвой: «Да будет слово ваше: „да, да», „нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:33—37).

Принцип остается тем же самым и по отношению к двум другим заповедям, о которых упоминает Иисус.

Касались они убийства и прелюбодеяния. Как это принято и в сегодняшней поверхностной нравственности, так и предания старцев ограничивали запреты самим актом преступления. Однако Иисус подчеркнул, что закон имеет в виду нечто большее. Гневная мысль и оскорбительное слово тоже являются нарушением заповеди об убийстве и подставляют нас под угрозу суда и наказания. Точно также похотливый взгляд уже равен прелюбодеянию, ибо «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:21–26 и 27–30).

Эти шесть примеров не оставляют нам сомнений в истинном смысле слов Иисуса о том, почему праведность христиан должна превышать праведность фарисеев. Христианская праведность принимает все, что говорит закон, не пытаясь уклониться от его требований. Она признает, что сфера действия закона простирается не только на сами слова или поступки, но и дальше, на человеческие помыслы и побуждения сердца. Фарисейская праведность была внешним подчинением человеческим преданиям; христианская праведность — это внутреннее послушание разума и сердца открытой нам Божьей воле.

Сейчас необходимо добавить, что «новой нравственности» свойственны тенденции, похожие на те, к чему склонялась нравственность фарисейская (хотя и не идентичные ей). Конечно, приверженцы «новой нравственности» утверждают как раз противоположное. Они считают, что Иисус подходил к закону гораздо более либерально, нежели Его противники (взгляните хотя бы на то, как Он «нарушал субботу» и как реагировали на это возмущенные фарисеи). А далее они утверждают, что их слова, обращенные к защитникам «старой нравственности», ничем не отличаются от того, что Иисус говорил фарисеям. Однако мы не согласны с тем, что Иисус нарушал субботу или собирался это сделать (ибо Он признавал, что суббота утверждена Богом). Все, что Он сделал, — это преступил некоторые из традиционных постановлений старцев касательно субботы, чтобы таким образом показать истинный смысл Божьей заповеди. Но мы вернемся к этому позднее.

Безусловно, между фарисейской и новой нравственностью существует радикальное различие. Оно заключается хотя бы в том, что первая была абсолютистской и предписательной, а вторая является относительной и ситуационной. Тем не менее, есть один момент, который позволяет нам провести между ними параллель. Он заключается в том, что и та и другая нравственность, в конечном итоге, преуменьшают требования закона. Как утверждал Иисус, фарисеи были виновны в том, что неверно истолковали закон и, тем самым, «разбавили» его. Учение новой нравственности идет еще дальше и настаивает, что категория закона Для христиан всецело отменена. Христианин не находится «под законом» ни в каком смысле, говорят они. Нетронутым остался единственный закон, а именно: всеобъемлющий закон любви. Он один является абсолютом; других абсолютов нет. «Не предписано ничего, кроме любви» — таков лозунг новых моралистов.

«Ничто другое не способно сделать поступок, слово или мысль хорошей или дурной»[112].

Нужно быть справедливыми к новым моралистам. Они — по крайней мере, лучшие из них — не поощряют нравственную вседозволенность. Некоторые из них даже полагают, что требования любви не мягче, но строже, нежели заповеди закона. Так, доктор Робинсон подчеркивает, что «казуистика любви должна проникать глубже, а взгляд ее должен быть острее и требовательнее, чем любое слово закона»[113]. Однако его высказывания сомнительны, потому что новая нравственность отвергает все абсолюты, кроме любви, в то время как старая нравственность стремится удовлетворить требования как любви, так и закона одновременно. Более того, нет никаких сомнений в том, что в популярном понимании новая нравственность гораздо менее требовательна по сравнению со старой (неважно, кто именно в этом повинен); ведь даже древний запрет на прелюбодеяние можно отбросить, если блудник искренне верит, что его действия продиктованы любовью.

В этом случае христианин, опирающийся на Библию, просто не может не подчеркнуть, что в христианской нравственности Нового Завета (называйте ее «новой» или «старой» — все равно) любовь и закон не являются несовместимыми, — и уж, конечно, взаимоисключающими. Ибо любовь нуждается в том, чтобы закон направлял ее. Было бы наивно утверждать, что любви не нужно никакого ориентира извне, ибо «в нее изначально встроен нравственный компас, позволяющий ей интуитивно постигать глубочайшие нужды другого человека и отвечать на них»[114]. Неужели новые моралисты забыли, насколько человек грешен? Любовь тоже не безукоризненна. На самом деле иногда она бывает даже слепой. Поэтому Бог и дал нам заповеди, чтобы прочертить тропы для любви. Пять заповедей второй скрижали закона как раз и говорят нам о способах выражения любви. Отсюда и слова апостола Павла: «Любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: „не прелюбодействуй», „не убивай», „не кради», „не лжесвидетельствуй», „не пожелай чужого » и все другие заключаются в сем слове: „люби ближнего своего, как самого себя». Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона» (Рим. 13:8–10; ср.: Гал. 5:14; 6:2). Любовь не является окончанием закона (то есть не отменяет его). Любовь есть исполнение закона (то есть подчиняется ему). И, говоря о любви и законе, Новый Завет провозглашает, что тот, «кто любит, — соблюдает закон», а не наоборот.

Так почему же тогда Павел в Рим. 6:15 говорит, что христианин «не под законом» (ведь его слова как раз подтверждают правильность выводов новых моралистов)? Апостол действительно неоднократно повторяет это выражение, но никогда не подает его как простое отрицание, не оставляет его вне контекста. Всегда добавляется (или, по крайней мере, подразумевается) контраст. Вообще, любое отрицательное высказывание понять невозможно, если не знаешь, чту ставится в сравнение. Например, если я скажу, что кто–то из моих знакомых «на человека не похож», вам никак не узнать, что я имею в виду. Может, я даю своему знакомому необычайно лестный комплимент и хочу сказать, что он просто ангел. А может, я обливаю его презрением, говоря, что он грязен, как скотина, мрачен, как туча, или худ, как щепка. Помню, как однажды я поверг своих друзей в настоящий ужас, когда, вернувшись из поездки в Америку и Австралию, заявил, что «не принимал ванну уже семь недель». Они уж было собрались отчехвостить меня за непростительное презрение к гигиене, но я вовремя успел ввернуть, что «зато каждый день принимал душ»! Так вот, каждое отрицательное утверждение может привести к заблуждению, если его не рассматривать в свете положительного высказывания, с которым оно сравнивается.

Как уже было сказано, апостол Павел никогда не оставлял свои отрицания «в воздухе». Его высказывания о том, что христианин — «не под законом», не означали, что для христианина закон полностью отменяется. Здесь имеется в виду, что христианин перестает искать в законе свое оправдание и освящение. В любом случае, подобные его действия были бы бессмысленны из–за «бессилия» закона. Павел пишет: «Как закон, ослабленный плотию, был бессилен, то Бог послал Сына Своего…» (Рим. 8:3). Отсюда мы можем видеть, что слабость закона заключается не в нем самом, но в нас. Из–за своей греховной натуры мы не в состоянии сами соблюдать закон. А поскольку мы не можем его соблюсти, он не может ни оправдать нас, ни освятить. Вместо этого Бог сделал для нас и в нас то, что не способен был совершить закон. А сделал Он это, послав в мир Своего Сына и Своего Духа. Он оправдывает нас смертью Своего Сына и освящает нас Духом, живущим внутри нас (Рим. 8:3,4). Таким образом, Бог принимает нас не благодаря нашим же попыткам исполнить закон, но благодаря делу спасения, совершенному Христом. Точно также Его путь к святости состоит не в наших усилиях соблюсти закон, но во внутренней работе Святого Духа.

Вот такой двойной смысл заключается в словах Павла о том, что мы «свободны» от закона и должны твердо стоять в той свободе, которую даровал нам Христос (Рим. 8:2; Гал. 4:5; 5:1). Именно это он имеет в виду, говоря о том, что мы «не под законом». Теперь мы можем понять его отрицательное высказывание благодаря положительным дополнениям. Что касается нашего оправдания, то это — «вы не под законом, но под благодатию» (Рим. 6:14,15; ср.: Гал. 5:3,4). Что до нашего освящения, то «если же вы духом водитесь, то вы не под законом» (Гал. 5:18; ср.: ст. 23). Это значит, что наше оправдание зависит не от закона, но от благодати, а освящение — не от закона, но от Святого Духа. За оправданием и освящением христианин приходит не к закону; за тем и другим он идет к благодати. Ибо «закон» — это наши собственные усилия быть послушными; «благодать» — это спасительная Божья инициатива, свершившаяся через Его Сына и Его Духа[115].

Но даже если мы теперь освободились от закона — поскольку он не является ни основой нашего оправдания, ни средством достижения святости, — это вовсе не значит, что закон перестал быть нормой нашего поведения. Все как раз наоборот. Хоть мы и оправдываемся не по закону, но по благодати, тем не менее, Бог оправдывает нас, «чтобы мы стали праведными, как того требует закон» (Рим. 8:4). Аналогично, хотя мы идем к святости с помощью Духа, а не закона, тем не менее, освящая нас, Дух Святой делает не что иное, как пишет закон в наших сердцах (Иер. 31:33; 2 Кор. 3:3). Контраст между Ветхим Заветом и Новым заключается не в том, что там закон, а здесь нет закона, но в том, что в Ветхом Завете закон был записан на скрижалях (внешний нравственный кодекс), а в Новом он записан в сердцах, т. е. это внутреннее действие Святого Духа. Таким образом, соблюдение закона хотя и не является основанием нашего оправдания, тем не менее становится его результатом; и хотя он не утверждается путем достижения святости, он составляет самую сущность освящения. Самьюэл Болтон, пуританин, подытожил учение Павла о законе и Евангелии в следующей эпиграмме: «Закон посылает нас к Евангелию, чтобы мы получили оправдание, а Евангелие отсылает нас назад, к закону, чтобы узнать, в чем заключается долг оправданных людей»[116].

Итак, если Павел в одном месте пишет, что «во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь» (Гал. 6:15), а другом месте, что «обрезание ничто и необрезание ничто, но все в соблюдении заповедей Божиих» (1 Кор. 7:19), то тем самым он не противоречит сам себе. Ибо новая тварь (или новое рождение) пробуждает в человеке новую ревностность и тщательность в соблюдении Божьих заповедей. Вообще, Иоанн утверждает, что «грех есть беззаконие», а одним из непременных признаков рождения свыше является то, что мы не упорствуем в этом грехе, но вместо этого повинуемся Божьим установлениям (см.: 1 Ин. 2:3–5; 3:4–10, 22–24; 5:1–5, 18).

А когда Святой Дух пишет Божий закон в наших сердцах, Он, прежде всего, дает нам внутреннее осознание и понимание этого закона, а также пылкое желание его соблюдать. Язык новообращенного, совершенно несовместимый с понятиями новой нравственности, звучит так: «Как люблю я закон Твой! Весь день размышляю о нем»; «по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием»; «повеления Господа праведны, веселят сердце» (Пс. 118:97; Рим. 7:22; Пс. 18:9.).

Итак, мы вновь возвратились к сердцу, к различию между фарисейской и христианской праведностью, к Христовой заповеди соблюдать Божий закон, причем не из–под палки и чисто внешне, но с готовностью, внутренне подчинив закону весь свой разум, волю и сердце.

Нравственность выше обрядов и установленных порядков

Третий вывод, который можно сделать на основании спора Христа с фарисеями по поводу нравственности, касается ее сравнения с обрядами. Фарисейское представление об осквернении и очищении было связано, по большей части, с выполнением определенных обрядов. Они скрупулезно придерживались правил о том, что можно, а что нельзя есть. Кроме того, посуду, в которой пища готовилась и подавалась на стол, сначала полагалось очистить с неукоснительной церемониальной точностью. И фарисей никогда не стал бы есть нечистыми (то есть не вымытыми) руками. Итак, и пища, и посуда, и руки должны были быть чистыми.

Некоторые из этих правил были действительно Божьими законами, и по отношению к ним у Иисуса не было никаких возражений. Другие постановления, хотя и содержались в «преданиях старцев», а не в Писании, тем не менее, не противоречили Писанию, — а значит, соблюдать их или не соблюдать было личным делом каждого. Однако будучи поглощены ритуальными и церемониальными обычаями, фарисеи стали считать нравственность чем–то внешним, — вообще, для них она была связана, в основном, с телесным очищением. Поэтому–то Христос и говорит, что человек оскверняется, прежде всего, тем, что исходит из него, из его сердца. Иными словами, чистота, которой хочет Бог, прежде всего, является не ритуальной (чистота пищи, посуды, рук), но нравственной (святая жизнь).

Несколько поразительных тому примеров вы найдете в Евангелии от Мф. 23:13–29, где Иисус неоднократно произносит скорбные слова «Горе вам!», обращаясь к фарисеям и книжникам: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их» (ст. 25, 26). Господь был недоволен вот чем: фарисеи заботились о ритуальном очищении своих чаш и блюд, но совершенно не беспокоились о том, что пища и питие в этих очищенных чашах и блюдах были нечистыми с нравственной точки зрения, потому что приобретены были путем лжи и жадности. Фарисеи же слепо не замечали в этом ничего особенного.

И опять: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина [то есть вы скрупулезно отсчитываете десятину с любой травки, которая растет у вас на огороде], и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять» (ст. 23). Здесь Иисус вовсе не подстрекает их нарушить закон о десятине. Скорее, Он упрекнул их за отсутствие чувства меры и равновесия. Божий закон содержит как церемониальные установления, так и нравственные заповеди. Но, по Его словам, первые не равны вторым по значительности: нравственное гораздо важнее ритуального. Однако в своем рвении соблюсти церемониальные правила фарисеи позабыли о «важнейшем». И так слепы они были, так упорно не замечали этого перекоса, что Иисус с ноткой юмора сравнил их с людьми, тщательно процеживающими питье из своих чаш. Они старательно вылавливают малюсенькую мошку, а потом идут н случайно проглатывают целого верблюда! (ст. 24).

Но, пожалуй, наиболее бросающиеся в глаза случаи, гДе проявилась эта ложная скрупулезность иудейских начальников, произошли в конце земного служения Христа (см.: Ин. 18:28; 19:31). Желая есть пасху, фарисеи отказались войти в преторию (где Иисус предстал перед судом Пилата), «чтобы не оскверниться»; желая не нарушить субботу (главный день праздника), оставив троих казненных на крестах, они попросили Пилата перебить им ноги, чтобы ускорить их смерть и снять тела с крестов в пятницу. Они не осознавали чудовищную непоследовательность своих действий: старательно пытались избежать сравнительно небольшого осквернения, в то время как совершали отвратительное преступление, замыслив и осуществив убийство Христа Божьего. Епископ Райл сказал об этом так: «Первосвященники и их пособники подняли много шума по поводу пасхального празднования в то самое время, когда собирались умертвить истинного Агнца Божьего, — о Котором, собственно, и возвещал праздник Пасхи!»[117].

Легко смеяться над фарисеями, забывая, что дух фарисейства далеко не мертв и сейчас. Все те, чьи понятия о грехе, нравственности и религии поверхностны и ограничиваются лишь внешним, для кого соблюдение обрядов важнее нравственности — это фарисеи XX столетия. Кто–то сводит свою религию к небольшому собранию аккуратных и простых правил — к примеру, короткое «время наедине с Богом» каждый день и церковная служба по воскресеньям — и воображает, что больше от него ничего не требуется.

Некоторые говорят и ведут себя так, как будто бы для христиан самое главное дело — воздерживаться от таких вещей, как сигареты, алкоголь и декоративная косметика. В мире существуют такие общины, которые даже отлучают прихожан от церкви за их употребление. Но все это — «мята, анис и тмин» наших дней, травки с огорода евангельских христиан. Хотя каждый христианин и должен принять свое личное решение по подобным вопросам, посоветовавшись с собственной совестью, было бы нелепо приравнивать их к «важнейшему в законе».

Другие специализируются на общественных и национальных табу, касающихся манеры поведения, речи или одежды. И если кто–то одет не в точном соответствии с тем, что считается правильным стилем одежды, или произносит слова с неправильным ударением и ставит не те окончания, или не умеет правильно держать вилку и пользоваться ножом, его немедленно начинают презирать и игнорировать.

Но, пожалуй, худшим из зол является то, как часто мы судим о других исключительно по их внешности. Если женщина выходит из комнаты, то начинаются комментарии, как только за ней закрывается дверь: «Ну, совсем непривлекательная!»; «А одежда–то! Просто тряпки какие–то!»; «А накрасилась–то!»; «Кожа у нее неважная!». Вот и получается, что человека принимают (или не принимают) в зависимости оттого, какой у него (или у нее) цвет лица, во что он одет или какой у Него длины ресницы!

Таковы обличья современного фарисейства. Это все Равно, что мы подошли бы к Иисусу и спросили: «Господи, а почему такой–то и такой–то ест неумытыми руками?». Это не что иное, как судить о людях по чисто внешним критериям, вместо того, чтобы взглянуть на их нравственную сущность. Это значит, что мы забыли простую истину: человек оскверняется не тем, что у него снаружи, а тем, что исходит изнутри, — злыми помыслами своего сердца.

Люди важнее вещей

Споря с фарисеями о нравственности, Христос подчеркнул не только первостепенность внутреннего по сравнению с внешним, нравственного по сравнению с церемониальным, но и то, что личное важнее безличного. Одним словом, Иисус учил, что люди важнее вещей.

Стоит заметить, что практически все перечисленные Христом пороки (см.: Мк. 7:21–23), кроме двух последних — гордости и безумства — это прегрешения против людей. Иисус упомянул здесь нарушения пяти заповедей, записанных на второй скрижали (убийства, прелюбодеяние, кражи, злословие [злоба], зависть), и добавил коварство, лихоимство и непотребство. Несомненно, Он перечислил именно эти пороки не случайно. Он показал, что наши нечестивые сердца не только восстали против Бога, но и враждуют с нашими же ближними. Сосредоточившись на внешнем исполнении обрядов, фарисеи забыли не только о нравственности, но и о любви. Их педантичность по отношению к обрядовым тонкостям сопровождалась требовательным, критичным, злобным, презрительным отношением к людям. Поэтому Иисус учил о том, насколько важны социальная справедливость и, особенно, истинная забота о людях. Дважды Он процитировал слова пророка Осии: «Милости хочу, а не жертвы» (Ос. 6:6). Другими словами, по Божьим меркам, сострадание намного перевешивает обрядовые правила и установленные обычаи — люди значат неизмеримо больше, чем вещи. Иисус применил этот библейский принцип два раза, и каждый раз это вызывало гнев фарисеев.

Первый раз — было нарушение субботы. Однажды в субботу Он и Его ученики шли засеянным полем и, по всей видимости, ученики на ходу срывали колосья, растирали их в руках и ели зерна. Фарисеи сильно этому воспротивились, скорее всего, утверждая, что срывать колосья — это все равно, что жать, а растирать их в ладонях — все равно, что молотить; и то и другое было работой, а работа по субботам запрещена (Мф. 12:1–8). Немного позднее, войдя в синагогу, Иисус исцелил человека с сухой рукой (Мф. 12:9–15). В обоих случаях Он был движим любовью. Он хотел, чтобы проголодавшиеся люди поели, а больные исцелились. Более того, Он заботился о них настолько, что нарушил правила, установленные книжниками, чтобы помочь нуждающимся. «Если бы вы знали, что значит: „Милости хочу, а не жертвы», — сказал Он фарисеям, — то не осудили бы невиновных» (Мф. 12:7). В конце концов, они сами отводили свой скот на водопой в субботу (Лк. 13:15) и отправились бы вызволять упавшую в яму овцу, даже если бы это случилось в субботу. Так что же, у них было больше жалости к животным, чем к людям? Более того, хотя они и не позволяли Иисусу исцелять и делать добро в субботу, сами они в этот день были готовы делать зло и совещались, «как бы погубить Его». Поэтому–то Он и задает им такой вопрос: «Должно ли в субботу добро делать или зло делать? Душу спасти или погубить?» (Мк. 3,4). Своими словами Он обнажает их лицемерие.

Еще раз Иисус процитировал слова пророка Осии, когда речь зашла о братании с грешниками. Когда Левий Матфей покаялся и обратился, он пригласил своих друзей и соратников на обед, чтобы они могли познакомиться с Иисусом. Увидев Иисуса в такой компании, фарисеи ужаснулись, ибо одна из клятв, которые они давали при вступлении в фарисейское братство, гласила, что фарисей никогда не должен быть гостем в доме простолюдина. Но вот перед ними Иисус — он сидит в доме грешника и ест с ним! Отвечая им, Иисус сравнил Себя с врачом, а грешников с больными, а потом опять процитировал Осию: «Пойдите, научитесь, что значит: „Милости хочу, а не жертвы»» (Мф. 9:9–13).

В обоих случаях — и когда речь шла о соблюдении субботы, и когда Иисуса увидели в обществе с грешниками — фарисеи были донельзя возмущены, потому что Он нарушил их правила. Он же делал все это потому, что любовь для Него была добродетелью, превосходящей все другие. Иисус непритворно заботился о голодных, больных и грешных; и для того, чтобы послужить им, был готов преступить фарисейские традиции. Я лично не верю, что Он нарушал закон Моисея. Но даже если бы кто–то смог убедительно доказать обратное, это все равно не дало бы новым моралистам никаких оснований заявлять, что Иисус отменил закон или даже не обращал на него внимания. Самое большее, что можно сказать по этому поводу, заключается в следующем: если в какой–то ситуации два Божьих закона вступают в противоречие (что иногда случается в нашем грешном мире), то верх берет закон любви. Так это было и в случае с Корваном, ибо почитание родителей важнее, нежели исполнение поспешной клятвы, так как люди важнее вещей. Именно об этом и говорится в любимой цитате Иисуса: «Милости хочу, а не жертвы».

Мы видим, что представление фарисеев о нравственности было поверхностным, потому что смотрели они только на внешнее. Поэтому всякие нынешние попытки свести религию или нравственность к чисто показному благочестию или к нескольким ограниченным правилам тоже будут лишь одной из форм современного фарисейства. И евангельские христиане далеко не застрахованы от таких склонностей. Однако одним из отличительных признаков подлинно евангельской веры является учение о том, что грех и нравственность — явления не внешние, но внутренние, что человек оскверняется тем, что исходит из его сердца, что рождение свыше обязательно для новой жизни и что поэтому Богу угодны только религия и нравственность от сердца.