Глава 2. Поверхностное общение — препятствие для поддержки

Когда мы встречаемся на церковных обедах или в кружках общения или пересекаемся на автостоянке после воскресной службы, наши высказывания зачастую сводятся к обмену светскими новостями. Мало у кого есть чувство, что его слова могут иметь какое-то значение для окружающих. Почему наши слова утратили силу? Бывают ли они действительно важными? А как мы обычно пользуемся даром речи?

Понаблюдаем за двумя беседующими людьми. Скорее всего, вы заметите, что говорящий смотрит на слушателя, но слушатель не смотрит на говорящего. Причина очевидна: слушатель не слушает. Он ждет, когда говорящий сделает паузу, чтобы тут же перехватить инициативу. Вопросов по существу дела никто не задает. Диалог больше похож на два обращенных в пространство монолога. Иногда одна сторона явно доминирует, а другая остается пассивной, терпеливо выжидающей.

Работая над этой главой, я отправился на самолете в Чикаго. Позади меня сидел человек, оказавшийся, судя по громкому разговору, который невозможно было не услышать, авторитетом во всех вопросах. За неполный час он осветил такие темы, как самые низкие цены на паркет, трудности найма квалифицированного персонала для ресторанов, изъяны подготовки сиделок в больницах Флориды, — при этом не только ни разу не признав своей неосведомленности, но даже не выказав и тени сомнения в своих суждениях.

Подозреваю, что его скучающая, но терпеливая и любезная жертва — женщина средних лет на соседнем с ним кресле — могла бы задать вопрос о ядерной физике, арабо-израильском конфликте или средневековой религиозной обрядности и услышать пространный ответ, высказанный тоном знатока и практически без запинки. Насколько я могу судить, их беседа была совершенно бесцельной, разве что женщина «сочла за благо» потренироваться терпеливо переносить любое испытание. Их отношения сводились к неравноправному обмену бессмысленными замечаниями, заведомо не приносящими никакой пользы.

Слишком часто в наших разговорах ценности не больше, чем в этой самолетной «беседе». Мы разбрасываемся словами, подобно ребенку, бездумно играющему со стодолларовой банкнотой. А ведь когда говорил наш Господь Иисус, слушатели сразу ощущали, что Он учит как власть имеющий. В Его словах была сила. Они чем-то отличались от потока нескончаемых речей споривших с Ним фарисеев.

Что лишает наши слова силы? Как нам преодолеть дистанцию между нами и слушателями, чтобы наши слова имели вес? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо сначала разобраться в проблеме поверхностного общения — такой структуры взаимоотношений, при которой скрытый в словах потенциал моральной поддержки не может быть реализован.

Стержень личности

Люди объединяются в сообщества, и те же люди воздвигают между собой барьеры, мешающие осмысленному общению. Чтобы понять, как возникают эти барьеры и как их можно убрать, мы должны сначала выяснить, почему мы сами и создаем препятствия, не дающие нашим словам достичь собеседника, а нам — добиться той близости с ним, к которой мы стремимся. Для выработки правильного взгляда на вопрос нам нужно обратиться к историческому примеру первого появления таких барьеров. Эта история рассказана в Быт. 3.

Адам, до того как согрешил, жил в ничем не омраченном общении с Богом. В этих взаимоотношениях не существовало барьеров, отчуждения, напряженности. Но грех сразу же возымел ужасные последствия. Барьером для общения стала новая эмоция — страх.

Подчиняясь этой новой эмоции, Адам бежал от лица Бога, чтобы попробовать спрятаться. Очевидно, всеведущий Бог знал, что Адам в страхе укрывается между деревьев рая. Но Бог воззвал к Адаму и задал ему вопрос — первый вопрос святого Бога к греховному человеку: «Где ты?» (Быт. 3:9). Видимо, Бог хотел, чтобы Адам осознал свою беду и исповедался в совершенном грехе. Только выявленная проблема побуждает людей обратиться за помощью.

Запомним ответ Адама: «Я… убоялся, потому что я наг, и скрылся» (Быт. 3:10). Этот ответ естественным образом делится на три части:

1) я убоялся — это стержневая эмоция Адама;

2) потому что я наг — стержневая мотивация;

3) и скрылся — стержневая стратегия поведения.

Стержневая эмоция

Рассмотрим стержневую эмоцию Адама. Он испытывает страх. Пока он не согрешил, ему было нечего бояться. Адам жил в дружеском общении с Богом, семейные ссоры у него не возникали, еда в изобилии была в этом саду без сорняков, у него была постоянная, исполненная глубокого смысла работа.

Но когда в рай вошел грех, рай был утрачен. Теперь в нем воцарились хаос, неуверенность, эмоциональные стрессы, испорченные взаимоотношения, смерть. Перед Адамом внезапно встали мучительные вопросы бытия, с тех пор неотступно преследующие его потомков: где же выход? Сложится ли у меня жизнь? Неужели я обречен на вечную отверженность? Справлюсь ли я с этой бедой? Не разрушится ли мой брак? Что общего в этих вопросах? Все они продиктованы страхом.

На протяжении всего Писания Бог постоянно имеет дело с проблемой страха. Когда Авраам тревожился о своем будущем, Бог сказал ему: «Не бойся, Аврам; Ятвой щит» (Быт. 15:1). А когда Бог призвал Иеремию проповедовать непокорным народам, пророк поначалу хотел уклониться от этой миссии. Однако Бог, вместо того чтобы упрекать Иеремию за упрямство, сразу вскрыл существо вопроса, сказав: «Не бойся их; ибо Я с тобою, чтобы избавлять тебя» (Иер. 1:8).

Дав Своим ученикам поручение благовествовать для всех народов — а это грандиозная, пугающая задача, — наш Господь Иисус предвидел, что страх окажется для них главным препятствием на пути послушания. Поэтому Он уверил их: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20). Иоанну, апостолу любви, отрадна была мысль, что совершенная Божья любовь способна вытеснить страх в качестве лейтмотива человеческого существования (1 Ин. 4:18).

Почему в Библии уделено такое внимание страху? Поразмышляв о ненадежности человеческого бытия и причинах нашей реакции на это, я пришел к выводу, что определяющим эмоциональным фактором у человека, не родившегося свыше, является страх. Наши проблемы фактически далеко выходят за пределы наших возможностей их решать. Мы не властны над тем, что для нас важнее всего. Взлелеянные нами планы осуществляются гладко только до тех пор, пока не помешают обстоятельства, которые мы не в силах контролировать. В конечном счете, наша жизнь не находится в наших руках. Поэтому мы с полным основанием боимся того, что может произойти.

Страх — весьма своеобразная эмоция; необходимо достаточно далеко отойти от него, чтобы рассмотреть объективно. Страх проявляет себя в невероятном многообразии ситуаций как подспудная сила, влияющая на то, что мы делаем и как переживаем. Я не слишком верю в скрытое значение снов, однако готов согласиться, что страхи, гнездящиеся внутри нас, иногда действительно прорываются в наши сны. Позвольте мне привести один пример.

За последние двадцать пять лет мне неоднократно снился сон, в котором, хотя детали и разнятся от случая к случаю, основная тема остается неизменной. Это началось, когда я учился в восьмом классе. Мне приснилось, что я вхожу на урок математики к мисс Рейфснайдер, съеживаюсь, как обычно, за партой в готовности вытерпеть еще один час заумной учености и неторопливо открываю учебник.

И вдруг я застываю в мучительном недоумении, услышав слова учительницы: «Уберите все лишнее с парт, достаньте карандаш номер два и приготовьтесь писать контрольную». Контрольная! Какая еще контрольная? В моем сне я лихорадочно озираюсь, надеясь увидеть на лицах остальных учеников удивленное выражение. Кое-кто смотрит хмуро, но никого, кроме меня, это испытание не застало врасплох. Один только я забыл, что сегодня будет контрольная.

И пока я учился в школе, колледже и аспирантуре, мне постоянно снились подобные ужасы, всегда связанные с тем, что я оказывался не готов к чему-то важному. Даже после окончания учебы я, помнится, два-три раза просыпался под утро в холодном поту, сожалея, что не постарался лучше подготовиться к предстоящему экзамену. Мне приходилось, встряхнув головой, напоминать себе, что теперь я принимаю,а не сдаю экзамены.

Позже в этих снах место действия изменилось на церковную кафедру. Я спокойно дожидаюсь пастора, чтобы он представил меня аудитории в качестве приглашенного проповедника, и вдруг с ужасом осознаю, что забыл подготовить проповедь. В наши дни сновидения редко имеют пророческий смысл,но однажды, когда мне было двадцать с небольшим лет, именно этот сон оказался пугающе близок к своему буквальному

исполнению в реальности.

Впервые в жизни мне была предоставлена возможность

прочесть проповедь на утренней воскресной службе, и я усиленно

готовился. Чтобы унять свои страхи, я решил обязательно

привести цитату из Жана Кальвина, рассудив, что

слова столь почитаемого богослова (даже если все остальное

окажется беспомощным и банальным) смогут спасти

проповедь от полного провала. Недавно я перечитывал широко

известные строки Кальвина: «Хотя истинно то, что мы

спасаемся одной только верою, вера, когда спасает, одной

только верою не остается», — и теперь аккуратно переписал

цитату в свой черновик.

Я подготовил драматический эффект, подойдя к тому моменту

моей проповеди, когда должен был произнести эти

впечатляющие слова. «На прошлой неделе, — начал я, — мне

попалась на глаза цитата, которая ясно показывает, как истина

о даре спасения соединяется с истиной об обязанностях

верующих. Эти слова так точно выражают библейскую

точку зрения, что я выучил их наизусть. Они врезались мне

в память, да и можно ли их забыть? Не кто иной, как Жан

Кальвин, однажды сказал…» Тут я наткнулся на провал в памяти.

Вспомнить эти слова мне было не легче, чем продекламировать

все 176 стихов 118-го псалма.

Я торопливо заглянул в свои записи, но страницы шли

не по порядку. Принявшись перебирать листы (ярко-желтые

листы форматом с бухгалтерскую книгу, так что незаметно

сделать это было невозможно), я, наконец, отыскал нужное

место и смущенно зачитал по бумажке «незабываемые» слова

Кальвина.

Когда апостол Петр произнес свою первую проповедь,

спасение обрели три тысячи душ. После моей первой проповеди

два десятка слушателей сочувственно меня хвалили.

Эмоцией, настойчиво пробивавшейся в мои сны и приснопамятным

образом проявившейся в начале моей пасторской карьеры, был страх. Я боялся, что мои задачи мне не по

плечу, что из-за недостаточной подготовки меня ждет провал,

что все увидят меня не таким, каким я хотел бы быть, а

таким, каким я боялся оказаться на самом деле. Наследие,

оставленное Адамом своим потомкам, включает в себя страх.

Адам убоялся, теперь боимся и мы.

Стержневая мотивация

Почему «убоялся» Адам? Отвечая на вопрос Бога, он назвал

причиной страха свою наготу: «Я… убоялся, потому что

я наг». Очевидно, Адам имел в виду нечто большее, нежели

свое недавно появившееся смущение из-за физической обнаженности.

Впервые в жизни Адам почувствовал себя недостойным

любви. Он понимал, что в пронзительном свете

содеянного он предстает греховным нарушителем Божьих

заповедей и что в таком своем качестве будет отвергнут Высшим

Существом.

И если страх является основной, стержневой эмоцией в

человеческой личности, то главной причиной страха выступает

у нас сознание своей глубоко скрытой неполноценности.

Внутренне мы уверены, что недостойны любви. Мы

не такие, какими должны быть. Подобно женщине, которая

прячет свои морщины с помощью кремов и макияжа, мы понимаем,

что в своем истинном виде мы совсем непривлекательны.

А если мы дадим себе труд оценить самих себя с точки

зрения праведности и святости — труд обескураживающий,

но необходимый, — мы неизбежно придем к выводу,

что не просто непривлекательны, а безобразны до отвращения.

Таким образом, для человека страх быть отвергнутым —

совершенно естественное и даже законное чувство. Это страх

не невротический, а вполне реалистический. Мы и заслуживаем

того, чтобы нас отвергли. Но отверженность так мучительна,

что мы всеми силами стараемся этого избежать. Поэтому мы начинаем бояться нашего «разоблачения», обнаженности, интуитивно ощущая, что под косметикой порядочности, доброты, благородства, под покровом модной одежды скрывается человек, который в своем истинном видезаслуживает порицаний и критики.

Все мы, даже те, у кого косметика наложена толстым слоем и за долгие годы затвердела, знаем, что где-то под ней наши морщины остались на своих местах. С раннего детства, как только мы научимся выражать свои чувства словами, мы идем по жизни со страхом предстать в своей наготе и неизбежно оказаться отвергнутыми.

В своем высшем смысле, это страх, что мы будем отвергнуты Богом, однако мы начинаем связывать его с людьми, наиболее зримо представленными в нашей жизни. Мы боимся, что от нас отвернутся родители, друзья, а во взрослые годы — наши любимые, наши дети, работодатель, пастор, общество в целом.

Болезненный жизненный опыт учит нас, кого и чего нам бояться. Одна женщина средних лет рассказывала мне о своем давнем чувстве обиды, возникшем, когда семья собралась у постели умирающего отца. Это были его жена, сын и две дочери.

Уже чувствуя приближение смерти, умирающий потянулся к своей жене, с которой было прожито тридцать лет, и прошептал: «Дорогая, я всегда тебя любил. Позаботься о детях. Я еще увижу тебя». Медлительно развернувшись к сыну, он с трудом выговорил «Ты всегда меня радовал, я люблю тебя». И на последнем дыхании он сказал старшей дочери: «И тебя люблю». Потом он умер.

Слезы текли по лицу женщины, спустя двадцать пять лет рассказывавшей мне о чувстве отверженности, охватившем ее из-за того, что умирающий отец не сказал ей: «Я тебя люблю». Страх быть отвергнутой глубоко в ней укоренился. С того дня единственной ее целью в жизни стало желание не оказаться отвергнутой значимым для нее человеком.

На консультацию ко мне она пришла по поводу того, что ее муж только что признался в своей длительной внебрачной связи.

У каждого из нас были свои травмы, обострявшие нашу стержневую эмоцию, — страх опозориться, страх быть отвергнутым. Приступ заикания перед всем классом, развод родителей, смерть близкого друга, финансовая катастрофа, беременность малолетней дочери — перечень можно продолжать и продолжать. Жизнь каждого из нас изобилует ситуациями, питающими наш страх.

Страхи подобны раковым метастазам. Они растут и множатся. Сможем ли мы устроить свою жизнь? Действительно ли я хоть кому-то нужен? А что я буду делать, если… ? Смогу ли я достаточно зарабатывать? Кем вырастут мои дети? Оценят ли меня? Заслуживаю ли я чего-то хорошего, или я именно такой, каким боюсь оказаться, — ничего не стоящий и никому не нужный неудачник?

Может быть, случайный взгляд на уверенного в себе бизнесмена, свободно проходящего в закрытый частный клуб, или светскую даму, непринужденно встречающую элегантных гостей у себя в мраморном холле, заставит нас подумать, что «большие люди», наверное, сумели преодолеть все свои страхи. Они решительно не похожи на измученных тайными опасениями неврастеников. Видимо, этой напасти подвержены только малообеспеченные, ежедневно борющиеся за существование слои населения, или заурядные некрасивые люди без особых талантов и с не слишком большими возможностями.

Действительно, не на всех лицах написан страх, и многие люди при опросах совершенно искренне отрицают любые страхи в своей жизни, не сознавая их, хотя серьезный самоанализ подсказал бы совсем другой ответ. Страхи есть у всех нас. Автор Послания к Евреям говорит о страхе смерти, из-за которого мы всю жизнь «подвержены рабству» (Евр. 2:15). Все мы знаем, что умрем. И никому, кроме верующих, не известно, что будет с нами после смерти. А когда есть неопределенность, появляется и страх.

Мы не знаем, что нас ждет, ни в жизни, ни в смерти. Мы с тревогой понимаем, что все может обернуться совсем не так, как нам хочется, что мир может оказаться враждебным по отношению к нам. Источником нашего страха выступает ощущение, пусть и смутное, что любви мы не достойны и, представ в своем истинном виде, будем отвергнуты.

Если страх всегда укоренен в личности, почему мы видим так мало свидетельств этого? Сидящие в церкви люди, как правило, выглядят спокойными. Возможно, в приемной у врача кто-то откровенно боится, но в большинстве других ситуаций на лицах людей видны озабоченность, радость, раздражение, волнение, скука, деловитость или грусть, — но очень редко страх. Группы общения в церкви, судя по всему, состоят из сравнительно довольных собой и жизнью людей, охотно разговаривающих друг с другом. Где же страх?

Стержневая стратегия поведения

«Я… убоялся, потому что я наг», — признался Адам, предвосхищая последующие сетования греховного человечества. Он сознавал, что в своем истинном виде неминуемо будет отвергнут. Поэтому Адам скрылся.Адам попытался избежать того, чего больше всего боялся. Он нашел для себя фиговый листок и прикрытие деревьев, надеясь спрятаться от проницательного взгляда, который подразумевал бы осуждение и отвержение. И с тех пор, вслед за Адамом, люди отчаянно ищут способы скрыть свою неполноценность, показаться самим себе достойными любви, несмотря на тот факт, что они заслуживают лишь быть отвергнутыми.

Сатана чрезвычайно услужлив. Он подсказывает человеку десятки способов почувствовать себя достойным любви, не приходя к Христу. Деньги, слава, власть, чины и звания, роскошное окружение — вот самые явные такие способы. Но не менее эффективны и более тонкие стратегии: отказ от самоанализа, самоуверенность, критиканство, догматизм, замкнутость, безудержная общительность — все, что помогает нам скрыть, какие мы в действительности, ото всех людей, включая нас самих.

Ведомые страхом люди, чтобы избежать ужасов «разоблачения», будут искать себе укрытие. Мы укрываемся за защит-ными оболочками, точно так же, как облачаемся в толстые шубы, защищаясь от пронизывающего зимнего ветра.

Обнаружив действенную защитную стратегию, мы держим ее наготове, чтобы укрыться за ней, как за оболочкой, когда почувствуем холодок своей излишней обнаженности. Подстегиваемое страхом воображение способно предложить бесконечное разнообразие защитных стратегий: шутливость, нарочитую туповатость, задиристость, хвастливость, демонстративные рыдания, притворное раскаяние и ложное смирение, напускное хладнокровие во время общих дебатов; можно встречаться со знакомыми, уже будучи в легком подпитии, часами делать с детьми уроки, просто уткнуться в телевизор — годится все, что позволит нам надежно укрыть наше истинное «я» от окружающего мира.

Рис. 1 поясняет эту идею.

Защитная оболочка — все, что мы делаем, или, наоборот, не делаем, чтобы не предстать в своем истинном виде и избежать того, чего мы боимся.

Люди могут всю свою жизнь проводить за такими оболочками, то и дело выбирая наиболее подходящую к случаю,как выбирают галстук или брошь. Например, жена может отказаться от общения с мужем, потому что предыдущие попытки договориться привели только к бесплодным спорам. Тогда молчание становится оболочкой, защитной стратегией, не дающей вспыхнуть конфликту.

Некоторые люди на семинарах по изучению Библии никогда не высказывают своего мнения, потому что оно может вызвать улыбку или подвергнуться критике. Когда такая защитная стратегия становится стереотипом поведения, мы говорим о «застенчивости». Другие используют каждую возможность заявить о своей точке зрения, лишь бы их заметили. В их случае говорливость служит оболочкой, с помощью которой они предотвращают угрозу быть отвергнутыми, стремясь оказаться в центре общего внимания.

Многие добросовестные христиане изо всех сил стараются скрепить распадающуюся семью, под давлением общественного мнения сохраняя хоть какие-то элементы семейной жизни. Но даже эти благонамеренные и зачастую героические усилия могут быть стратегией контроля, защитной оболочкой, предохраняющей от поражения.

Что происходит, когда закрытые своими оболочками христиане собираются вместе? Возможнай схема представлена на рис. 2.

Мы общаемся на уровне наших оболочек, в полной решимости оставаться за надежным прикрытием наших защитных стратегий. Главная наша цель — не оказаться отвергнутыми, выглядеть достойными любви, сохранить для себя сильную позицию.

Когда христиане разговаривают из-под своих защитных масок, это общение на уровне оболочек. Все равно, как если бы любовники целовались через оконное стекло. Беседа на уровне оболочек оставляет у нас чувство неудовлетворенности, поверхностности, безразличия, отчуждения — и безопасности.

Но цена такой безопасности крайне высока. Применение во взаимоотношениях защитных стратегий порождает поверхностное общение, набор пустых обращений друг к другу, способных взволновать наше внутренне существо не больше, чем камешек способен взволновать океан.

Слишком часто в церковных общинах проблема оболочек осложняется тем, что устанавливается правило, какая именно оболочка социально приемлема. В некоторых церквах прихожане постоянно должны быть приветливыми, бодрыми, конструктивно настроенными. В других ценится усердная смиренность. Иногда «правильная» оболочечная стратегия состоит в том, чтобы какое-то время уделять общению с Богом по установленному образцу. Или нужно носить специально напечатанный и освященный в церкви молитвенник.

В таких ситуациях взаимоотношения скованы цепью требований, без выполнения которых для верующего невозможно признание. Насколько неправильно формулировать какие-то условия, на которых искупленные кровью Христа верующие смогут обрести высшее признание! В дни апостола Павла одним из требований оболочечной стратегии было обрезание. Подозреваю, что Павел расценил бы наши оболочки так же, как оболочки иудействующих в Галатии (Гал. 5:1-12).

Поверхностное общение становится совсем поверхностным, когда подвергающимся социальному давлению христианам трудно приспособить свои оболочечные стратегии к конкретным местным нормам. Многие в изнеможении и отчаянии сдаются: «Мне это просто не по силам!» Кое-кто справляется с задачей и входит в ряды «духовной элиты». Другие все реже ходят в церковь, предпочитая отдохнуть с воскресным комиксом в руках, а не подвергаться тягостному давлению в церкви.

При поверхностном общении морально поддерживать друг друга не удается. Чтобы в церкви действительно можно было найти поддержку, необходим радикальный переход от поверхностного общения к глубоким, осмысленным взаимоотношениям. О том, как осуществить необходимый переход от общения на уровне защитных оболочек к общению с Богом и друг другом под водительством Духа, как превратить поверхностное общение в реальное, мы поговорим в следующей главе.

Заключение

Люди боятся, что будут отвергнуты. Поэтому, всячески стараясь показать себя с лучшей стороны, прячут свое истинное «я» за защитной оболочкой, с помощью которой добиваются своего признания.

Наши слова преследуют, в первую очередь, цели нашей защиты. Они своекорыстны. Поэтому слова, высказанные на уровне защитной оболочки, греховны; в них не находит своего выражения стремление больше заботиться о других людях, чем о себе.

Когда христиане «в оболочках» собираются вместе, цель каждого — защитить себя от других или использовать других для повышения своей самооценки. Взаимодействие оболочек порождает поверхностное общение, такую структуру отношений, в которой между людьми не возникает реального контакта. При поверхностном общении никакая поддержка не возможна.

Мы должны заменить поверхностное общение библейским братством, иначе не сможем, собираясь вместе, поддерживать друг друга.