Глава 4. Распространенные ошибки.

Д-р Бенджамин Спок, известный педиатр и автор книг, в последние годы подвергся резкой критике за свой мягкий и беспечный подход к воспитанию детей. Его обвиняют в подрыве родительского авторитета, а также в том, что с его помощью было выращено целое поколение непочтительных и непослушных детей. Для обывателя имя Спока стало символом вседозволенности и сверхснисходительности в отношениях родителей с детьми.

Но несколько лет назад, нарушая сложившийся образ, д-р Спок опубликовал в журнале «Redbook» статью, в которой показал себя сторонником твердой дисциплины. Обратите внимание на следующий отрывок из этой неожиданной статьи, озаглавленной «Не дайте ребенку стать «трудным»:

«Неумение проявить твердость — это, на мой взгляд, самая распространенная проблема родителей в сегодняшней Америке.

«Завтрак готов, садись за стол»,- говорит мать. Ребенок притворяется, что не слышит, и мать, прекрасно понимая, что ее чадо и не собирается откликнуться на ее призыв, поворачивается и уходит в дом. «Сегодня холодно, надень пальто», — говорит мать. Восьмилетний ребенок заявляет: «Я не хочу», — и его реплика остается без ответа. Через пятнадцать минут повторяется тот же разговор, и снова все кончается ничем.

«Я хочу еще конфету», — говорит ребенок. — «Ты же знаешь, что тебе можно взять только одну, разве не помнишь наш уговор?» — отвечает мать. — «А я хочу вторую»,- повторяет он и медленно протягивает руку, глядя краешком глаза за матерью, чтобы быть уверенным, что на него не рассердятся. Мать решает, что проще махнуть рукой.

Сам по себе ни один из этих эпизодов не представляется таким уж важным. Однако если так будет продолжаться, то с каждым месяцем, и тем более годом, ребенок будет становиться все более требовательным, упрямым и непослушным. Эта скрытая борьба изматывает родителей и истощает их терпение и силы.

Я полагаю, что главная причина, по которой родители не могут проявить достаточную твердость, заключается в страхе, что если они будут настойчивы, то дети будут обижаться на них и, возможно, даже меньше любить их. Особенно это видно в экстремальной ситуации, когда бессовестный ребенок добивается чего угодно криком: «Я тебя ненавижу!» Испуганные родители немедленно идут на попятный.

Конечно, большинство людей не любит неприятностей. Поэтому мы предпочитаем по возможности поддерживать с людьми — включая наших собственных детей — мирные отношения. Однако это еще не повод, чтобы идти на непомерные, необоснованные уступки — если мы полагаем, что требования неразумны.»

В заключение д-р Спок пишет:

«Чтобы заставить ребенка сделать то, что следует, или не делать, чего не следует, нужно быть предельно ясным и определенным. Эта определенность, в частности, состоит в том, чтобы не спускать глаз с ребенка до тех пор, пока он не выполнит ваши требования. Я не рекомендую брать пример с муштрующего солдат сержанта. Вовсе нет. Манера обращения может и должна быть дружелюбной. Спокойное и твердое обращение скорее вызовет у ребенка желание сотрудничать — вежливо, с готовностью, с открытой душой.

Я знаю, что это правда. Я убедился в этом на наглядных примерах — не сотни, а тысячи раз. Родительская твердость помогает воспитать счастливого ребенка.»

Статья эта показалась мне занятной — и в то же время я ощутил некоторое замешательство. Неужели эти традиционные взгляды излагает не кто иной, как д-р Бенджамин Спок — великий поборник вседозволенности?! Неужели этот всемирно известный противник дисциплины выступает за родительскую власть и необходимость твердой руки? Я сделал заключение, что с возрастом педиатр пересмотрел свои взгляды и внес существенные изменения в свои рекомендации и выводы.

Меня восхитило то мужество, которое проявил д-р Спок, решившись опубликовать такую статью. Я думаю, что для профессионала такого высокого уровня, да еще обладающего мировой славой, труднее всего публично, во всеуслышание заявить: «Я был не прав». Что же касается д-ра Спока, то ему это было тем более трудно, если учесть ту волну критики, которая обрушилась на него в последнее десятилетие. И все же в своей статье в «Redbook» он открыто признал: «Когда мы поняли, какой вред нанесла наша самонадеянность, было уже слишком поздно».

Восхищенный его откровенностью, я почувствовал себя обязанным отправить ему сердечное письмо с выражением моего глубокого уважения. Я поблагодарил его за проявленное мужество и высоко оценил его взгляды, настолько близко совпадающие с моими. В конце я писал:

«По сути дела, столь красноречиво изложенные Вами принципы воспитания детей не придуманы ни Вами, ни мной. Более двух тысяч лет назад они были продиктованы человечеству Творцом всех детей. Не правда ли, поразительно, что в конечном счете Он всегда оказывается прав?!»

Есть еще одна причина, заставившая меня сослаться на статью д-ра Спока в журнале «Redbook». Я хотел особенно подчеркнуть одно из его наблюдений, которое мне представляется исключительно важным. Он говорит:

«Ребенок — допустим, девочка — очень тонко чувствует, когда родители испытывают сомнения, вину, раздражение. Это заставляет ее сопротивляться их требованиям и, в свою очередь, требовать для себя очередных поблажек и уступок. Ее скверное поведение вызывает у родителей все возрастающее раздражение, которое в конце концов находит выход во вспышке гнева — не важно, насколько сильна эта вспышка, — которая заставляет девочку уступить. Иными словами, снисходительность родителей вовсе не позволяет избежать ссоры; напротив, она делает ее неизбежной».

Поразительно точное замечание! Именно те родители, которые больше всего заботятся о том, чтобы избежать конфликта и ссоры с ребенком, в конце концов выходят из терпения и начинают кричать, угрожать, а потом и лупить ребенка. Результатом ложного мягкосердечия зачастую становится дурное обращение с детьми.

Здесь мы сталкиваемся с наиболее распространенной ошибкой в вопросах воспитания детей — и, быть может, эта ошибка обходится нам особенно дорого. Я говорю о неоправданном гневе родителей при попытках заставить детей подчиниться их требованиям. Я уже затрагивал этот предмет в своей книге «Не бойтесь наказывать», но, как мне кажется, он заслуживает более подробного обсуждения.

Не существует менее эффективного средства, чтобы управлять людьми, независимо от их возраста, нежели раздражение и гнев. А между тем большинство взрослых, пытаясь добиться чего-либо от детей, полагаются в первую очередь на свои эмоции. В одной из телевизионных программ некий учитель так и сказал: «Я люблю свою профессию учителя, но ненавижу ежедневную задачу воспитания детей. Мои дети настолько непослушны, что мне приходится постоянно сердиться, чтобы поддерживать в классе порядок». Какая жестокая безысходность — из года в год, изо дня в день быть озлобленым и раздраженным! Но тем не менее многие учителя (и родители) просто не знают иного способа воспитывать детей. Поверьте мне, способ этот изнурителен и не дает результата.

В том, что это так, вы можете убедиться на собственном примере. Представьте себе, скажем, что вы возвращаетесь домой в автомобиле. Вы торопитесь и сильно превышаете скорость — на целых сорок миль в час. На углу стоит одинокий полицейский. Да, он полицейский, но у него нет ничего, чтобы заставить вас остановиться. У него нет ни дежурной машины, ни мотоцикла; он без формы, у него нет пистолета, и вообще он сейчас не при исполнении служебных обязанностей и потому даже не может выписать вам штраф. Единственное, на что он способен, — это, стоя на обочине, выкрикивать в ваш адрес угрозы и оскорбления. Так неужели же вы сбавите скорость, если он будет потрясать кулаками, пытаясь остановить вас? Конечно же, нет! Скорее всего, вы издевательски помашете ему рукой, проносясь мимо. Его ярость не принесет никаких результатов — лишь выставит его в нелепом и смешном свете.

А теперь представьте себе, г-н Автомобилист, что в зеркало заднего обзора вы видите, что за вами мчится, сверкая красными сигнальными огнями, черно-белая полицейская машина. Конечно, тут уж никуда не денешься, придется остановиться. И вот к вам направляется изысканно вежливый полицейский шести с лишком футов роста, на боку у него кобура. «Сэр, — говорит он твердо, но вежливо тоном, не допускающим возражений, — наш радар показал, что вы едете со скоростью шестьдесят пять миль в час в зоне, где скорость ограничена двадцатью пятью милями. Не будете ли вы так добры показать мне ваше водительское удостоверение?» — Ну что? Он не выказал по отношению к вам ни малейшей враждебности, он был учтив и любезен — отчего же вы так струхнули? Почему перебираете документы в бумажнике трясущимися влажными руками, почему у вас пересохло во рту? Отчего так бешено бьется сердце? А потому, что вам заведомо известно — действия, которые предпримет представитель закона, не сулят вам ничего хорошего. Итак, именно его действия послужат причиной того, что в будущем вам придется переменить свои водительские привычки.

Не гнев, а дисциплинарные меры влияют на поведение. Между прочим, я убежден, что, давая волю своему гневу, взрослые теряют уважение детей. Они подозревают, что наши срывы объясняются нашей неспособностью контролировать ситуацию. Мы являемся символом правосудия для них — так что же они могут подумать, когда на грани истерики, со слезами в голосе, мы начинаем размахивать руками и выкрикивать заведомо пустые предупреждения и угрозы? Что бы, к примеру, подумали вы, если бы во время судебного заседания увидели судью, ведущего себя подобным образом? Неужели вы бы почувствовали к нему уважение? Конечно же, нет.

Я вовсе не призываю родителей и учителей скрывать от детей свои чувства. Я не предлагаю, чтобы мы уподобились ни на что не реагирующим роботам. Случается, наши девочки и мальчики проявляют такое непослушание и ведут себя настолько безобразно, что наше раздражение абсолютно уместно. По сути дела, его и нельзя скрывать, ибо в противном случае мы будем выглядеть неискренними и ходульными. Единственное, чего нельзя допускать, — это чтобы гнев становился инструментом, с помощью которого мы пытаемся повлиять на поведение ребенка. Это неэффективно и может разрушительно повлиять на отношения между родителями и детьми.

Попробую проиллюстрировать свою точку зрения наглядным примером. Представим себе следующую сцену, которая сегодня может происходить в любой из двадцати миллионов американских семей. Второклассник Генри вернулся из школы после занятий. Ему необходимо как-то выплеснуть свою энергию. С самого утра он ходит на голове, но ничуть не устал — его просто распирает жажда деятельности. О его матери, миссис Герритол, этого сказать нельзя. Она на ногах с половины седьмого утра: накормила семью завтраком, убралась в квартире, собрала мужа на работу, а Генри в школу и с тех пор занята своими близняшками, которые ежеминутно подвергают себя всевозможным опасностям. К тому моменту, как в дом ворвался Генри, она крутилась без передышки уже восемь часов (у дошкольников не бывает перемен — у их мам тоже).

Она уже смертельно устала, а день еще не кончился. Ей предстоят еще по меньшей мере шесть часов работы — включая поход в магазин, приготовление ужина, мытье посуды, вечернее купанье близнецов и их укладывание. Вдобавок надо помочь Генри сделать уроки, помолиться с ним перед сном, заставить его почистить зубы, прочесть ему сказку на ночь, пожелать спокойной ночи, подоткнуть одеяло и принести ему один за другим по меньшей мере четыре стакана воды. Я впадаю в депрессию от одной только мысли об измученной миссис Герритол и ее домашних обязанностях.

Однако от Генри сострадания ждать не приходится — он настроен весьма экспансивно. Не зная, чем бы ему заняться, он начинает раздражать свою мать, чьи нервы и так уже на пределе. Он дразнит одного из близнецов и доводит его до слез, он дергает кошку за хвост и проливает воду из собачьей миски. Мать начинает закипать, но Генри словно бы не замечает этого. Отправившись в детскую, он вываливает на пол игрушки, выгребая их из самых дальних ящиков. Мать понимает, что кому-то придется убирать все это, — и даже догадывается, кому. Она повышает голос. Она велит ему отправляться в ванную и помыть руки перед обедом. Генри проводит в ванной пятнадцать минут и выходит оттуда с такими же грязными руками. К этому времени мать чувствует, как кровь пульсирует в жилах, и явственно ощущает приближение мигрени.

Так или иначе, но день наконец клонится к вечеру. Наступает решающая фаза — время отхода Генри ко сну. Но Генри не хочет в постель и знает, что обессиленной матери потребуется не менее получаса, чтобы загнать его туда. Он не подчиняется никаким просьбам и требованиям до тех пор, пока мать, разъярившись уже окончательно, не дает воли своему гневу. Завершение этой истории описано в книге «Не бойтесь наказывать», и я позволю себе привести оттуда обширную цитату:

«Восьмилетний Генри, сидя на полу, увлеченно играет в какую-то игру. Взглянув на часы, мать говорит: «Генри, уже почти девять часов (тридцать минут накинула), собирайся и марш в ванную». И Генри и мать знают — она вовсе не имеет в виду, что он должен немедленно отправляться в ванную. Она просто хочет, чтобы он начал думать о том, что пора умываться. Если бы вдруг он действительно встал и отправился в ванную, она, вероятно, от изумления упала бы в обморок. Примерно через десять минут мать снова обращается к Генри: «Генри, уже поздно, тебе завтра в школу, так что собирай игрушки и марш в ванную». Она все еще не ждет, что Генри подчинится, и он знает это. Шаркая ногами, Генри относит пару игрушек в угол, показывая, что слышал ее. Потом он снова располагается на полу и принимается за игру. Минут через шесть мать снова отдает ему распоряжение, и теперь в ее голосе звучит недвусмысленная угроза: «Послушай, молодой человек, я тебе сказала, чтобы ты пошевеливался — ты что, не слышал?» Для Генри это означает, что действительно пора собрать игрушки и тащиться в ванную. Если мать начнет приближаться к нему быстрым шагом, то придется даже поторопиться. Но если она замешкается и не успеет выполнить последних действий этого ритуала, то Генри насладится еще несколькими секундами отсрочки.»

Как вы видите, Генри и его мать оба участвуют в этой одноактной пьесе; оба знают правила игры и роль партнера. Вся сцена заранее запрограммирована и рассчитана от первого до последнего движения. Когда мать хочет, чтобы Генри сделал что-то, что ему не нравится, она предпринимает для этого совершенно определенные шаги, действуя в совершенно определенной последовательности. Ее метод — это постепенное нагнетание наигранного гнева. Все начинается со спокойной просьбы и кончается пылающими щеками и страшными угрозами. Генри и не пошевелится, прежде чем ее гнев достигнет крайней точки. Какая нелепая игра! Прибегая к такому методу, мать вынуждена постоянно поддерживать себя в состоянии раздражения. Ее отношения с детьми ухудшаются, и каждый день кончается для нее мучительной головной болью. Она никогда не может рассчитывать на немедленное послушание — ведь ей требуется не меньше двадцати минут, чтобы достичь необходимой степени гнева.

Насколько же лучше добиваться подчинения с помощью действий. Существуют сотни способов достичь желаемого результата — одни подразумевают кнут, другие — пряник. Небольшое болевое воздействие, примененное вовремя, может послужить превосходным стимулом к хорошему поведению. Родители должны располагать каким-то действенным средством, чтобы заставить ребенка подчиняться. Тем, кто не нашел подходящего, я могу дать, например, такой совет: у основания шеи находится мышца, которую учебники по анатомии называют трапециевидной. Если ее сжать, она посылает в мозг следующее сообщение: «Больно; любой ценой не допустить повторения!» Боль эта непродолжительна и не может причинить никакого вреда. Зато ребенок будет знать, что у матери есть достаточно действенное средство, чтобы заставить его прислушаться к ее требованиям.

Впрочем, вернемся к Генри и его маме. Я порекомендовал бы ей выполнить следующую процедуру. Для начала сказать сыну, что у него есть еще пятнадцать минут для игры. Неплохо было бы поставить будильник. Когда через пятнадцать минут он зазвонит, мать должна спокойно сказать Генри, что ему пора идти в ванную. Если он немедленно не подчинится, нужно слегка прижать трапециевидную мышцу. Зная, что в случае неподчинения его неизбежно ожидает эта процедура, Генри, безусловно, отправится умываться прежде, чем матери придется принимать неприятную, но необходимую меру.

Наверняка среди моих читателей найдутся люди, которые сочтут, что сознательное, умышленное причинение боли милому малышу — это дурное, слишком жестокое воспитательное средство. Я прошу скептиков все же выслушать меня и оценить стоящую перед нами альтернативу. Альтернатива эта — непрерывные свары и ссоры между родителями и детьми. Когда ребенок понимает, что поток угроз кончается ничем, что все это лишь пустые слова, он просто перестает обращать на них внимание. Он будет реагировать на них лишь тогда, когда гнев родителей достигнет апогея. В таких случаях ребенок будет стараться делать назло и нарочно трепать родителям нервы.

При этом отношения между родителями и детьми не могут не быть напряженными. И, наконец, самое важное: эти словесные угрозы, как правило, рано или поздно кончаются тем, что родители все же подвергают ребенка физическому наказанию. И вот вместо того, чтобы, обращаясь с ребенком спокойно и справедливо, добиться от него послушания, вконец издерганная и рассвирепевшая мамаша начинает лупить не желающего подчиняться сорванца. А ведь все могло бы кончиться иначе — если бы с самого начала мать избрала другую линию поведения. Мягко и благожелательно она должна была бы сказать: «Генри, ты ведь знаешь, что бывает, когда ты меня не слушаешься. Я не хотела бы делать тебе больно, но если ты настаиваешь — что ж, будь по-твоему. Когда прозвонит будильник, скажи мне, что ты решил». Итак, ребенок стоит перед выбором и прекрасно понимает, что для него будет выгодней подчиниться желанию матери. И вот — ей не нужно кричать. Ей не нужно грозить, выходить из себя, тратить нервные клетки, укорачивая тем самым свою жизнь. Она на высоте. Она контролирует ситуацию. Конечно, раз или два придется доказать ребенку, что она действительно может сделать ему больно — если в этом будет необходимость; и, наверное, в течение последующих месяцев ребенок захочет удостовериться в ее твердости и непреклонности. Но я нисколько не сомневаюсь в том, какой из этих двух подходов менее болезнен и порождает меньше враждебности между родителями и детьми. Для меня выбор совершенно однозначен.

Пример показанных мной взаимоотношений между Генри и его матерью может быть очень поучителен для родителей-«крикунов». На рисунке вычерчена диаграмма, на которой показано, как развивались события в этот тяжелый вечер. Момент, когда мама встретила Генри у дверей, отражает низшую точку раздражения. Далее ее нервозность постоянно увеличивается, и к вечеру достигает взрывоопасного состояния.

Своим последним проявлением гнева миссис Герритол дала Генри понять, что предупреждения закончились и она готова предпринять самые решительные действия. Дело в том, что большинство родителей (даже очень снисходительных) , дойдя до определенного предела, теряют терпение; за этой чертой уже маячит неизбежное наказание. Поразительно, но дети абсолютно точно знают, где проходит эта черта. Они догадываются об этом по очевидным для них, но неуловимым для нас признакам, — а этих признаков по меньшей мере дюжина; сами того не замечая, в эти минуты мы начинаем называть ребенка полным именем (Уильям Торнтон Лэгфорд, отправляйся в ванну!) Наша речь становится резкой и отрывистой. (Молодой! Человек! Я! Кому! Говорю!..) Лицо краснеет (очень важный признак!), мы вскакиваем с места — и ребенок понимает, что настало время подчиниться.

Весьма интересная черта детской психологии заключается также в том, что, определив для себя обстоятельства, непосредственно предшествующие применению дисциплинарных мер, дети доводят родителей ровно до этой черты и могут приближаться к ней повторно, но крайне редко сознательно ее перешагивают. Пару раз Генри, конечно, может проигнорировать эмоциональные фейерверки матери — с тем, чтобы проверить, хватит ли ей мужества осуществить обещанные угрозы. Но получив ответ на этот вопрос, впоследствии он будет выполнять то, что от него требуется, в самый последний момент, в последнюю секунду перед неотвратимым — как он уже удостоверился — наказанием.

Здесь мы подходим к самому важному месту нашего рассуждения. То, что я собираюсь написать, трудно выразить словами. И все же я убежден, что мои рекомендации помогут родителям, уставшим от постоянной борьбы с детьми.

Я уже говорил, что родительский гнев часто служит для ребенка сигналом, что пришло-таки время подчиниться. И вот, хотя и неохотно, он выполняет требования — в тот момент, когда мама или папа окончательно выйдут из себя. Родители же, заметив, что готовность ребенка подчиниться прямо пропорциональна накалу эмоций, делают совершенно неверный вывод, будто именно их гнев заставляет ребенка уступить. Возникает ложное представление, что только таким образом можно удерживать бразды правления.

Возвратимся к истории с Генри. Мать семь или восемь раз напоминала ему, что пора идти умываться. Он повиновался — но лишь после того, как она вспылила, заставив ее считать, будто его послушание явилось результатом вспышки гнева с ее стороны. Какая ошибка! Вовсе не материнский гнев погнал Генри к умывальнику, а действие, которое он считал неизбежным. Для мальчика ее гнев был лишь знаком того, что мама «дозрела» и готова приложить воспитательный инструмент к его попке.

Я написал всю эту главу, чтобы донести одну-единственную мысль: гнев не поможет вам в воспитании ребенка. Вам поможет только действие. И чем раньше вы к нему прибегнете, тем меньшее наказание потребуется. К примеру, после двухчасового препирательства явно недостаточно будет просто ущипнуть ребенка за трапециевидную мышцу, в то время как в самом начале ссоры такое наказание было бы вполне достаточным. (Кстати, я не советую миниатюрным мамам пытаться ущипнуть за эту мышцу своих рослых детей-подростков. Для них это будет сопряжено с определенным риском. Есть золотое правило: если не можешь дотянуться, лучше не трогай.)

А теперь я хочу еще раз напомнить вам о ценном наблюдении д-ра Спока и показать, как оно соотносится с нашей диаграммой. Итак, д-р Спок говорит: «Снисходительность родителей (в данном случае имеются в виду родители, отказывающиеся от действий, или прибегающие к ним слишком поздно — прим. авт.) вовсе не позволяет избежать ссоры; напротив, она делает ее неизбежной». Вызывающее поведение ребенка «заставляет испытывать все возрастающее раздражение, которое в конечном счете завершается вспышкой гнева». Это именно то, что я пытаюсь сказать вот уже тринадцать лет!

Утверждение свидетельствует о понимании детей, которым часть взрослых наделена от природы, в то время как другие лишены его начисто. Речь идет о равновесии между любовью и строгостью, о признании того факта, что разумное и последовательное применение наказания не наносит ущерба достоинству ребенка, но создает у него ощущение безопасности.

Мне неоднократно приходилось слышать от матерей: «Я не понимаю, почему дети выполняют все, о чем просит их отец, а на мои просьбы не обращают внимания». Однако поведение детей вовсе не так загадочно, как кажется. Просто они заметили, что папа раньше переходит от слов к делу.

Дети зачастую оценивают расстановку сил куда лучше, чем их обремененные заботами родители. Вот почему дети сплошь и рядом выходят победителями из состязания воль: они отдают этой игре все силы, тогда как мы, взрослые, делаем это лишь по необходимости. Один отец как-то подслушал, как его пятилетняя дочь Лаура пригрозила своей младшей сестренке, сделавшей какую-то шалость: «Все маме расскажу. Или нет, расскажу папе. Он хуже». Лаура оценивала воспитательные методы обоих родителей и пришла к выводу, что действия отца более эффективны.

Этот же отец заметил, что его дочь становится все более непослушной и упрямой. Она дразнила других детей и не обращала внимания на замечания родителей. Отец решил, что не следует реагировать на такую перемену поведения в целом, и избрал другой путь — последовательно наказывать Лауру за каждый совершенный ею проступок до тех пор, пока она не угомонится. В течение трех или четырех дней он не давал ей спуску. Ее шлепали, ставили в угол, запирали в спальне. Вечером четвертого дня она сидела на диване вместе с отцом и младшей сестрой. Неожиданно, без всякого повода, она вцепилась малышке в волосы — и тут же получила затрещину от отца. Лаура на какое-то время затихла, а потом сказала; «Да-аа-а! Мои штучки не проходят!»

Читатель наверняка припомнит аналогичные случаи из собственного детства — когда воспитательные методы взрослых подвергались тщательному анализу в поисках слабых мест. Будучи ребенком, я однажды ночевал у одного довольно буйного приятеля, который, казалось, умел предугадывать каждое движение своих родителей. Эрл вел себя подобно генералу, перехватившему вражескую шифровку и получившему возможность предупреждать любое действие противника. После того как нас уложили спать, он решил поделиться кое-какими секретами:

«Когда папка разозлится, он начинает ругаться такими словами — обалдеть можно! (Тут он привел несколько впечатляющих примеров).

«Не может быть!» — воскликнул я.

Мистер Уолкер был сухощавым замкнутым человеком, достаточно сдержанным. Трудно было представить, что он может произносить те слова, о которых говорил Эрл.

«Хочешь докажу? — настаивал приятель. — Надо только болтать и смеяться вместо того, чтобы спать. Он будет приходить нас успокаивать. И с каждым разом он будет все злее — а потом ты услышишь его коронные словечки…»

Этот план показался мне довольно сомнительным, но очень уж хотелось видеть достойного мистера Уолкера ругающимся как извозчик. Мы с Эрлом заставили-таки бедного папашу крутиться волчком — он носился туда-обратно не меньше часа и, как и предполагалось, становился все агрессивнее и злее. Мне даже стало как-то не по себе, и я был не прочь прекратить эксперимент, но Эрл уже разошелся не на шутку. Время от времени с заговорщическим видом он шептал: «Уже скоро!»

Наконец, около полуночи это произошло. Терпение мистера Уолкера лопнуло. С грохотом он ворвался в нашу комнату, весь дом сотрясался от его шагов. Распахнув дверь, он подлетел к кровати и буквально обрушился на сына. Он колотил Эрла, укрытого, по счастью, тремя одеялами, сопровождая это бранью, какой мне, по малолетству, слышать не приходилось. Я был в ужасе, Эрл — в восторге.

Пока отец колотил одеяло, извергая потоки брани, Эрл приподнялся и крикнул мне: «Ну, слышишь? Я же говорил, что он скажет это слово!» До сих пор удивляюсь, почему мистер Уолкер в этот момент не убил своего сына!

Той ночью я долго не мог заснуть, размышляя об увиденном. Я твердо решил, что, став взрослым, никогда не позволю ребенку так измываться надо мной. В самом деле, когда этот малолетний «узел проблем» сознательно издевается над родителями, превращая, казалось бы, могущественных маму или папу в дрожащий комок нервов, что-то в их отношениях меняется. Утрачивается нечто бесценное и необходимое. В ребенке вырабатывается неуважение к власти, которое, безусловно, вырывается наружу в бурные годы взросления.

Неподалеку от нашего дома в Аркадии, штат Калифорния, живет человек, прекрасно понимающий детей. Зовут его Бад Линдон. Он владелец и руководитель школы плавания. Мистеру Линдону сейчас около шестидесяти лет, и большую часть своей жизни он работает с детьми. Он замечательный знаток различных воспитательных методов, и я получаю истинное наслаждение, наблюдая, как он тренирует малышей в бассейне. Не каждый профессор педагогики смог бы объяснить, каким образом Бад Линдон добивается таких успехов. Мистер Линдон обращается с детьми без всякого сюсюканья, напротив, он разговаривает с ними с нарочитой резкостью и даже грубоватостью. Если кто-нибудь из них начинает шалить, он брызгает ослушнику водой в лицо и сердито кричит: «Это еще что такое? Разве я разрешал тебе двигаться?» В группе царит железная дисциплина, даром не пропадает ни минуты. И при этом — хотите верьте, хотите нет — дети любят Бада Линдона. Почему? Да потому, что они знают: он любит их. Под напускной строгостью скрывается нежность, которой может и не заметить взрослый наблюдатель. Мистер Линдон никогда не унижает детей, не ставит в неловкое положение и не позволяет сильным обижать слабых. Властность уравновешивается в нем добротой — и за это дети платят ему самой искренней привязанностью. Бад Линдон понимает смысл выражения «наказывай любя».

Когда я учился в девятом классе, у нас был тренер по легкой атлетике, который вел себя примерно так же. Он всегда оставался хозяином положения, и его авторитет для всех нас был абсолютно непререкаемым. Я бы скорее решился войти в клетку льва, чем вступить в пререкания с мистером Айерсом. Да, я боялся его. Все мы его боялись. Но он никогда не злоупотреблял этим. Уважение к личности сочеталось в нем с властностью и умением держать в подчинении стаю молодых волков, способных растерзать в клочья менее достойных учителей. Вот почему, когда мне было пятнадцать, тренер по легкой атлетике имел на меня гораздо большее влияние, нежели любой другой человек. Крейг Айерс умел совмещать любовь с дисциплиной.

Не каждый родитель может тягаться с мистером Линдоном или мистером Айерсом — да я и не предлагаю им. Было бы просто глупо, если бы мать вела себя дома, как тренер в гимнастическом зале или бассейне. Каждый человек должен подходить к воспитанию в соответствии со своей индивидуальностью и быть естественным во всех проявлениях. Но так или иначе, все мы, отцы и матери, тренеры и учителя, педиатры и психологи, должны руководствоваться одними и теми же принципами: любовь и строгость, разумная мера ответственности и самоконтроля для каждого возраста, родительское руководство без лишнего крика, уважение к личности и достоинству ребенка, реалистические требования и спокойная твердость при их выполнении, справедливое использование поощрений и наказаний. Это система, одобренная Самим Творцом.

Вопросы.

Вопрос: Это очень просто — советовать не сердиться на детей, но бывают минуты, когда они приводят меня в бешенство. Например, для меня настоящая пытка — заставлять десятилетнюю дочь вовремя собраться к приходу школьного автобуса. И эта пытка продолжается каждое утро. Она встает, когда я ее бужу, но стоит выйти из комнаты, как она начинает слоняться из угла в угол или играть. Я должна ежеминутно ее подгонять, подталкивать — иначе эта копуша опоздает. Естественно, с каждой минутой я завожусь все сильнее, и, как правило, дело кончается криком и угрозами. Я понимаю, что это далеко не лучший способ, но ничего не могу поделать. Иной раз я просто готова ее прибить. Объясните, пожалуйста, как мне быть, чтобы заставить ее шевелиться без этих каждодневных скандалов?

Ответ: Вы играете вашей дочери на руку, приняв на себя обязанность каждое утро собирать ее в школу. В ее возрасте она вполне может справиться с этой задачей своими силами, но ваши эмоции здесь не помогут. В прошлом году наша дочь поставила нас перед подобной проблемой. Быть может, вы сможете воспользоваться нашим опытом.

Утренние трудности нашей дочери Данаи связаны прежде всего с ее болезненной любовью к порядку. Она не уйдет в школу, пока не доведет свою комнату до совершенства и не разложит по местам все свои причиндалы. Мы вовсе не приучали ее к этому; она с самого начала отличалась невероятной аккуратностью и педантичностью (добавлю, кстати, что о ее брате Райане этого никак не скажешь). Конечно, Даная могла бы легко успеть сделать все вовремя — но ведь для этого нужно было поторопиться, а она не видела в этом большой нужды. И вот моя жена регулярно занималась тем же, чем и вы: она дергала, торопила, подталкивала, предупреждала, грозила, и напряжение в доме все возрастало по мере того, как стрелки часов подходили к роковой отметке.

Обсудив эту проблему, мы с Ширли решили, что следует найти лучший способ преодоления утренних трудностей. Постепенно я разработал целую систему, суть которой состояла в следующем. Даная знала, что должна встать не позднее половины седьмого; ее никто не будил — она должна была сама завести будильник и утром подняться по звонку. Если она вставала вовремя (в счет шло даже минутное опоздание), она тут же отправлялась на кухню. Здесь, на дверце холодильника, был прикреплен график, на котором она должна была — в соответствии со своим результатом -обвести слово «да» или «нет». Куда уж проще — первая отметка зависела от того, поднялась ли Даная до шести тридцати или после.

Вторую отметку она должна была сделать через сорок минут — в семь десять. К этому времени Даная должна была убрать комнату, как ей хотелось, одеться, почистить зубы, причесаться и быть готовой к тому, чтобы сесть за пианино. Для того, чтобы сделать все эти дела, сорока минут более чем достаточно; если бы Даная поторопилась, она вполне могла бы управиться минут за десять-пятнадцать. Стало быть, чтобы поставить себе на этом этапе отрицательную отметку, надо было действительно постараться.

Какими же последствиями грозили для Данаи отрицательные отметки, спросите вы? Вызывали они гнев и ярость и скрежет зубовный? Нет, конечно. Все было гораздо проще — и справедливее. За одну отрицательную отметку Данаю отправляли в постель на полчаса раньше, чем обычно. За две — на целый час. В это время ей разрешено было читать, но запрещалось смотреть телевизор и болтать по телефону. Таким образом, ответственность за утренние сборы целиком переместилась с плеч Ширли на плечи Данаи, где ей и полагалось быть. Бывали случаи, когда, встав, чтобы приготовить завтрак, Ширли заставала Данаю за фортепьяно, уже одетую, причесанную и в наилучшем расположении духа заканчивающую свой урок по музыке.

Эта система вполне может быть использована родителями, имеющими сходные проблемы. В ней нет элемента насилия, подавления личности; похоже, Данае доставляла удовольствие эта стрельба по расставленным мишеням. Правила были заранее четко определены; ответственность за их выполнение возложена на ребенка; последствия неисполнения справедливы и очевидны. От взрослых же не требуется ничего — ни криков, ни топанья ногами.

Каждая семья может приспособить эту систему для разрешения своих трудностей. Возможности метода безграничны — необходимо лишь воображение и творческий подход.

Вопрос: Перечислите, пожалуйста, другие наиболее распространенные ошибки, которые родители допускают в воспитании своих детей.

Ответ: Мы очень легко приобретаем привычку на все говорить детям «нет».

«Нет, тебе нельзя на улицу».

«Нет, тебе больше нельзя конфет».

«Нет, я не разрешаю тебе звонить по телефону».

«Нет, я не позволю тебе ночевать у подруги».

Мы, родители, практически на любую из этих просьб могли бы дать детям положительный ответ, и все же, почти автоматически, отвечаем отрицательно. Почему? Да потому, что мы не даем себе труда на минуту остановиться и подумать о возможных последствиях; потому что не хочется лишний раз утруждать себя, напрягаться и волноваться; потому что наши дети просят нас о чем-нибудь по тысяче раз на дню и нам гораздо удобнее на все отвечать отказом.

Безусловно, ребенок должен знать, что такое «нельзя», и все же родители каждый раз должны задумываться, стоит ли отказывать ребенку в его просьбе. В конце концов, в жизни так много неизбежных «нет», что по мере возможности, когда позволяют время и обстоятельства, нужно говорить детям «да».

Д-р Фицхью Додсон выразил эту мысль в своей книге «Как быть отцом», где он пишет о необходимости положительного взаимодействия с ребенком, при котором родители ничего не требуют и не приказывают.

Задумайтесь над тем, каким видит вас ваш ребенок, если на 99 процентов ваша роль сводится к тому, что вы постоянно чего-то от него требуете, что-то запрещаете, ежеминутно его понукаете и браните. Если это так, то эмоциональную основу ваших отношений с ребенком никак нельзя назвать позитивной. Необходимо, чтобы вы проводили с ребенком какое-то время, ничего от него не требуя, чтобы вы оба получали удовольствие от общения друг с другом. Сказанное выше особенно важно для детей в первые пять лет их жизни, поскольку именно в этом возрасте закладываются основы их взаимоотношений с родителями. Всем нам известно, что такое взбунтовавшиеся против родительской власти подростки — в большинстве случаев этого можно было бы избежать, если бы родители — в первую очередь, отец — сознательно строили свои отношения с детьми дошкольного возраста таким образом, чтобы заложить прочный фундамент духовной близости на будущее.

Вопрос: Доводилось ли вам видеть небольшую книжечку для родителей «Дети — удовольствие или отчаяние?» Если да, то что вы можете сказать о предложенных в ней рекомендациях по воспитанию детей?

Ответ: Да, я знаю эту книгу, написанную Пат Фабри-цио. Тысячи экземпляров этой книги распространялись в христианских общинах. В ней и в схожей публикации «Почему папа любит приходить домой» миссис Фабрицио рассказывает о своем собственном опыте: она долгое время была слишком снисходительной матерью, и ее дети росли непослушными и неуважающими родителей. Пытаясь справиться с ними, она и ее муж открыли для себя библейские принципы воспитания, применение которых стало поворотным, пунктом в жизни их семьи.

Безусловно, в этой книге содержится несколько ценных идей. Однако меня смущает чрезмерное увлечение миссис Фабрицио телесными наказаниями. Позволю себе привести одну цитату из этой книги: «…Каждый раз, когда я прошу ребенка сделать что-нибудь — скажем, «иди сюда», «не трогай», «тихо», «положи на место» — я должна видеть, что он подчиняется моему требованию. Если после того, как я говорю это нормальным, спокойным тоном, он немедленно не исполняет моей просьбы, я должна взять ремень и вытянуть его хорошенько (этого требует любовь) — ему должно быть достаточно больно, чтобы он не захотел повторения».

Чуть ниже она пишет о необходимости пороть ребенка «за малейшее неповиновение» и несколько дальше: независимо от обстоятельств, которыми вызван проступок, наказание должно быть всегда одним и тем же, ведь неправильное выполнение — это тоже неповиновение.

Далее миссис Фабрицио описывает, как она выпорола свою дочь за то, что та «собиралась сделать то, о чем я ее попросила, но заигралась и забыла». Мне кажется, что здесь миссис Фабрицио перегибает палку. Я считаю, что телесное наказание можно применять лишь в ответ на умышленное, сознательное неповиновение. Это нормальная реакция родителей на детское «Не буду». Но бить ребенка за забывчивость — это по меньшей мере неразумно. Должен сказать, что я по нашстоящему расстроился, прочитав описание вечера, когда мистер и миссис Фабрицио решили, что были неправы, не на-казав провинившегося малыша перед сном. И вот папа вошел в комнату и поднял его с постели. Он посадил ребенка на колени и, дождавшись, пока тот окончательно проснется, сказал ему, что мы не чувствуем умиротворения. Нам кажется, что мы не выполнили повелений Господа, который велит родителям учить детей. Так что нам придется выпороть его за то, что он не слушался. Выпоров, он уложил его обратно в постель».

Попробуйте поставить себя на место этого ребенка. Вы представляете, что он чувствовал? Его разбудили, когда он сладко спал, и выпороли за то, что случилось несколько часов назад! Полуторагодовалый ребенок с трудом может вспомнить, что он делал минуту назад; вчерашние события для него — это уже далекие и смутные воспоминания. И вот терзаемый чувством вины папаша признается ему, что «он ослушался Господа». Какой ужас! Лучший способ сделать так, чтобы ребенка мучили по ночам кошмары, это заставить его бояться, что Господь ночью пошлет к нему папу, чтобы отшлепать его за вчерашний проступок.

Эти перегибы миссис Фабрицио расстраивают меня больше всего потому, что основная идея книги — очень важна, своевременна и необходима. Дети должны уважать своих родителей и отвечать за свои поступки. И действительно большинство из них время от времени нуждаются в порке. Но нельзя ограничиваться применением одной воспитательной меры. Иногда куда разумнее наказать ребенка, посадив его на стул на десять минут и запретив ему вставать. В других случаях можно лишить его какого-либо удовольствия или отправить в постель на час раньше обычного. Существует множество способов наказания, которые следует применять в зависимости от обстоятельств и тяжести проступка. Между прочим, иногда бывает полезно поступить следующим образом: заговорить с провинившимся ребенком и неожиданно — и совершенно незаслуженно — сделать ему что-нибудь приятное. Моя точка зрения состоит в том, что дети — бесконечно сложные существа, и потому от воспитателя требуется немалый такт, хитрость, мужество и понимание.

В конечном счете высшее достоинство родителей состоит в умении взглянуть на мир глазами ребенка, попытаться увидеть то, что видит он, и почувствовать то, что чувствует он. Когда ребенку одиноко, он нуждается в нашем обществе. Когда его поведение становится вызывающим, вы должны помочь ему справиться со своими порывами. Когда ему страшно, он находит защиту в ваших объятиях. Когда он задает вопросы, вы должны терпеливо ответить на них. Когда он чему-то радуется, он стремится поделиться своей радостью с теми, кого любит.

И потому родители, интуитивно понимающие детские чувства, могут ответить на них должным образом, дав ребенку именно то, что ему нужно. В этом отношении воспитание детей является тонким и изощренным искусством, требующим величайшей мудрости, терпения, преданности и любви, какими наделил нас Господь. Апостол Павел назвал жизнь христианина «разумным служением». И мы, родители, должны руководствоваться этим высоким стандартом в деле воспитания наших детей.

Я вовсе не собираюсь подвергнуть книги миссис Фабрицио сокрушительной критике, потому что понимаю: она стремится осуществить на деле библейские принципы, в которые мы оба верим. И все же ее излишний пыл представляется мне опасным. Чрезвычайно важно, чтобы дети понимали цель наказания и принимали его как справедливое и заслуженное. Когда шлепки раздаются направо и налево «за малейшее неповиновение», в ребенке может развиться отчуждение, которое станет благодатной почвой для будущих конфликтов.