Эпилог

По утрам я открываю глаза и вижу розовые отблески рассвета на коре трех берез, растущих под окном. Между двумя из них еще виден месяц: только что было полнолуние, и он начал убывать, превращаясь в букву «с». Он такой же бледно-розовый, как и стволы берез. Деревья и луна кажутся полупрозрачными, будто кто-то сзади подсвечивает их фонариком.

И само утро полупрозрачное. Воздух — словно хрусталь. Даже гора — самое непрозрачное из Божьих творений — светится внутренним светом. Она видна через южное окно и наполняет комнату отблесками коричневого, серого и зеленого цветов, сверкающими, будто на воде.

Гора, водопад, луна, розовые стволы берез — все это реальность. Сами по себе они удивительны, но еще поразительнее эта их полупрозрачность, способность показывать, что есть нечто большее помимо них, есть один истинный Свет, который заключен и в них. Можно ли представить себе мир в виде окна, из-за которого на нас смотрит лицо нашего Господа?

Каждое утро я вижу перед собой такую картину. Аккомпанемент — шум быстрых, серебристо-голубых стремительных горных рек. Этот звук проникает в мои уши, пока рассветные лучи поднимают мои веки.

Но есть нечто большее, более грандиозное, чем эти величественные и прекрасные творения, нечто вмещающее в себя еще больше света. На кровати рядом со мной лежит женщина. Я могу протянуть руку и коснуться ее. Это не сложнее, чем дотронуться до самого себя. Когда я об этом думаю, то поражаюсь больше, чем при виде гор или луны. Окажись эта женщина ангелом — и тогда я бы так не удивился. Сердце мое не разрывается от благоговения только по двум причинам: во-первых, рядом с этой женщиной я просыпался уже сотни раз; во-вторых, миллионы других мужчин и женщин по всему миру каждый Божий день уже тысячи лет вот так просыпаются друг рядом с другом.

Так рушатся чудеса, превращаются в повседневную жизнь. Так статистика засыпает своей пылью удивительную красу жизни, превращая небесное в земное, невозможное — в неизбежное. Но если чудо любви мужчины и женщины можно лишить его величия, покрыть пылью, похоронить под грузом текущих забот, то как такие мужчины и женщины выживут в раю, где любовь будет столь же насущна, как воздух? Как мы будем жить в вечности, где нас не удивит уже никакое чудо, потому что, кроме чудес, там ничего не будет? Я думаю, что сейчас — самое время удивляться и благоговеть: или мы задохнемся под бременем некрасивого, неудивительного, неяркого, неблагодарного — или научимся дышать воздухом благодати. Скажу яснее: в браке мы учимся ценить друг друга. Мы учимся любить.

Так что, готовясь к раю, я с благодатным ожиданием в пробуждающемся свете нового дня смотрю на лежащую рядом со мной женщину. Она дышит легко и кажется частью моего тела. Для меня она — прекраснее света, реальнее огромной горы. Она ближе мне, чем воздух, которым я дышу; она «кость от костей моих и плоть от плоти моей». В моей жизни есть и другие люди, но таких, как она, нет. Для меня она — образ сосуда, в который я должен быть и буду влит. Все самое лучшее, все сливки моей любви — для нее.

В своей скорбной блистающей плоти она так же близка мне, как Христос близок мне в духе.

Наследие влюбленного

Любовь, ты — наследие мое, вечное пристанище мое.

Счастливый холостяк хочет стать затворником.

Но я — твой муж и постоянно стремлюсь к тебе.

Твое тело — это путь, манящий в золотые леса.

Твоя любовь — это поляна посреди леса.

Здесь строю я дом свой, в одной тебе его строю.

С тобой познал я одиночество, какого не знал раньше.

Один стол, одно кресло у очага твоего.

Лицо твое — окно, в нем свет ярче небесного!

Объятия твои — мое прибежище.

Как радостно мне жить в тихой твоей гавани!

Слова твои тише моих мыслей.

Настроение твое — пляшущая тень свечи.

Улыбка твоя согревает меня, как солнце землю.

Смех твой — ручей, журчащий у моего порога.

Ты — нежнее дыхания, Ты — удивительнее смерти.

Гладить волосы твои — отдых, подобный сну.

Где умереть мне, как не в твоих карих глазах?

Все странствия мои кончаются тобой.

Любовь, ты — наследие мое, вечное пристанище мое.