Размышления сына

Я тоже помню тот вечер, когда отец с растерянным лицом сказал маме: «Сегодня я смог заработать только десятку». Будучи тогда владельцем крошечной фирмы «Суперсила», он снимал часть здания в Немецком городке Филадельфии. Переулок Квин — не очень престижный адрес для деловых встреч. По одну сторону от входа в офис располагался «Авторемонтник Шульц», а по другую — маленькая кофейня «У Гертруды». Ни одной вывески, где бы золотыми буквами значилось «Контора адвоката», поблизости не было. Однако все люди в этом квартале не только честно трудились, но и заботились о чистоте улицы, владельцы магазинчиков по утрам подметали тротуары перед своими дверями. Отец нанял четверых дружелюбных рабочих, которые вряд ли за всю жизнь прочитали что-нибудь помимо отдела «Спорт» в «Вечерней Филадельфии», но от них и не требовалось рассуждать о Диккенсе. Шумная четверка не упускала случая поддразнить хозяйского мальчишку, однако ни разу в их шутки не вкралось бранное слово. Я подозреваю, что здесь сказалась не их забота о моих детских ушах, а жесткая политика отца: он не раз говорил, что христианин должен оказывать положительное влияние на окружающих, и воплощал это свое убеждение в очень конкретные формы.

Поступив в университет, я продолжал наведываться к отцу на работу. Теперь я мог принести какую-то пользу, и потому все лето, а также все свободные часы в течение учебного года я развозил заказы на фирменном грузовике с гордой надписью «Суперсила». Брат проявил изрядные способности к работе механика, а потому его брали помогать в мастерской. Он вытачивал детали, сверлил дырочки, ремонтировал какие-то замысловатые железяки. Мне же доверяли только подметать пол и водить машину.

Одного из рабочих звали Рой. Это был высоченный негр с очаровательной улыбкой, который работал день и ночь, чтобы прокормить жену и четверых детей. В один летний вечер мы с отцом запирали дверь в офис, а Рой как раз садился в свою ржавую

колымагу. Помахав ему, я дождался, пока машина скрылась за углом и, распираемый гордостью за успешное окончание первого курса, небрежно бросил: «Уж я-то не буду носить синий воротничок до тридцати пяти лет». Отец всегда был человеком спокойным, но тут он вдруг развернулся ко мне так резко, что я испугался, что он меня ударит. Глядя мне в глаза, он произнес тихо, но отчетливо: «Не смей хвалиться тем, что имеешь. Ты не заслужил даже хлеба на столе Все, что у нас есть, даровано свыше Научись ценить свое счастье». И отвернулся.

В тот день, когда отец заработал всего десять долларов, его лицо было таким несчастным, что я не мог на него смотреть. Мама молчала, уголки губ ее опустились вниз, и сама она вдруг показалась мне совсем старушкой. Мне едва исполнилось двенадцать, и я не знал, что делать в таких случаях. Мне было жаль родителей, но еще больше жаль самого себя. Мне хотелось иметь отца с лучезарной улыбкой, счастливого и уверенного в себе. Поникший мужчина за кухонным столом казался мне чужим, я желал, чтобы он вдруг исчез, а на его месте очутился сильный и довольный жизнью супермен. Я даже почувствовал что-то вроде досады. Если отец не мог справиться с жизненными трудностями, то и для меня не оставалось никакой надежды.

Может быть, если бы отец оставил меня сиротой в пять лет, я запомнил бы его, как он помнит дедушку: трехметрового роста, широкоплечим, всеведущим и всемогущим. На самом деле, я знаю отца уже сорок девять лет. Он среднего роста, сутулится, порой не может ответить на мои вопросы и нередко терпит неудачи. Однако, несмотря на это, я бесконечно уважаю его — думаю, больше, чем он уважает дедушку, потому что я лучше изучил своего отца за все эти годы.

Конечно, и у меня есть некие иллюзии по поводу родителей, всем нам свойственна субъективность. Мы склонны оценивать людей, давших нам жизнь, через призму воспоминаний и намерений, а потому они нам неизбежно кажутся либо лучше, либо хуже настоящих себя, ^сли в целом влияние семьи оказалось положительным, мы идеализируем мать и отца из непроходящего чувства

зависимости от них, они нужны нам как объект постоянного восхищения. Если же наши детские и юношеские годы оставили тяжелый след, то и здесь мы часто приписываем родителям никогда не свойственные им черты, замазывая грустные воспоминания розовыми красками. Впрочем, в последнем случае наше воображение как раз имеет отличный шанс превратить их в свирепых монстров, так что и добродетели их послужат подтверждением лицемерной сущности этих мрачных личностей.

Что же, судите меня, разбирайте по полочкам мои иллюзии. Однако я все равно уважаю своих родителей и не считаю это плодом заблуждения. Я способен трезво оценить их влияние на мой характер, могу даже указать, где им следовало бы проявить больше внимания, но это ничего не меняет: я глубоко уважаю их и люблю всем сердцем. И у меня есть на то веские основания.

Прежде всего, за эти долгие годы они никогда не сдавались перед лицом неудач. Они не отказались от христианского образа жизни ради решения бытовых проблем Свои духовные терзания отец приносил к ногам Господа, подобно царю Езекии, который «прилепился… к Господу, и не отступал от Него» (4 Цар. 18:6). Получив угрожающее послание от врагов, Езекия пошел в храм и развернул письмо «пред лицом Господним» (4 Цар. 19:14). Отец мой не отправлялся в церковь каждый раз, когда хотел помолиться, но я часто видел его в кресле у камина с Библией в руках, «разворачивающим» свои тревоги перед Всевышним Богом. Его темный профиль на фоне пламени никак не выходит у меня из памяти.

После того случая, когда за весь день ему удалось заработать всего десять долларов, мы ходили к причастию. В то воскресное утро отец не пытался сделать вид, что у него все в порядке, но он искренне благодарил Бога за все доброе, что было в нашей жизни. Он вкушал от Источника истинной надежды и стремился глубже познать Подателя всех благ.

Эти события научили меня, что положительное влияние родителей заключается не в постоянной веселости, не в особом могуществе и даже не в любящей опеке. И уж точно оно никак не

связано с материальными благами. Лучшее, что родители могут сделать для своих детей, — постоянно искать Бога, несмотря на все преграды. Осознав сие, я обрел надежду. Дело в том, что моим сыновьям доводилось видеть вещи похуже, чем отца с мятой десяткой на кухонном столе. Был период, когда неудачи подкосили меня настолько, что я в буквальном смысле потерял способность ходить. Порой накопленный мной стресс выплескивался на домашних в виде необузданного гнева, не оставляющего места состраданию. Иногда непреходящее беспокойство лишало меня способности проявлять любовь и тепло к самым близким людям. Случалось, что мои требования к сыновьям диктовались собственным эгоизмом, а потому вполне заслуживали отчаянных протестов с их стороны. При всех моих стараниях быть хорошим отцом легко вспомнить множество ситуаций, когда я совершал серьезные ошибки. Неудачи, как естественное следствие ошибок, шли за мной по пятам и заставляли меня задаваться вопросами типа: «К чему все усилия? Хочу как лучше, а в итоге всегда только хуже — жену обидел, детям подал дурной пример, а уж о добром христианском влиянии и говорить не приходится. Чему я могу научить сыновей, если в своей жизни не имею и намека на любовь Христову?». Однако единственным безвыходным положением является капитуляция. Благодаря отцу я держался до последнего, стараясь, как он, продолжать путь независимо от обстоятельств. Надеюсь, что все трудности, которые я создавал жене, детям и окружающим, лишь убедили их в том, что вера в Бога стоит больше, чем любой успех в мирских делах, и всех нас обязательно ждет великая награда, даже если сегодня мы принесли домой только десятку.