Глава 10.Экспозиционная проповедь по повествовательным текстам

Современные верующие приходят в уныние, получая вместо живой проповоди Слова Божьего простой пересказ ветхозаветных и евангельских повествовательных отрывков. Такую проповедь можно классифицировать как «рассказ о древних событиях» или «назидательное повествование из ранней истории». Проповедник всего лишь излагает факты, описанные в библейских стихах, не пытаясь докопаться до истины, которую стремился донести автор повествования. Таким образом, подобную проповедь никак нельзя назвать экспозиционной.

Чтобы проповедовать на основе повествовательных отрывков, нужен соответствующий метод выделения непреходящей истины, значимой для верующих всех эпох. Мы уже обозначили данный метод как богословско-синтаксический, и это подразумевает особый подход к выведению неизменных принципов. Несмотря на важную роль грамматико-исторической экзегезы, занимавшую почетное место в экзегетическом анализе с 1788 года, когда Карл Кайл впервые применил этот метод, мы считаем, что результаты исследования могут быть более точными, если (1) сделать акцент на синтаксических связях внутри изучаемого раздела и (2) изучить предшествующее богословие. Определив эти важые моменты, мы должны приступить к выведению принципов из исторических и повествовательных текстов.

Как уже говорилось ранее, в главе 7, выведение принципов из библейского текста, – это процесс поиска неизменных этических, духовных, доктринальных и нравственных истин и принципов, заявленных самим автором через выбор деталей повествования и организацию контекста. Выведение принципов ставит своей целью соединить прошлое и настоящее: библейское повествование и сегодняшние нужды; при этом экзегет не довольствуется быстрыми, поверхностными решениями, подменяющими точку зрения богодухновенного автора нашим собственным мнением.

Злоупотребление повествованием

Можно привести огромное количество примеров субъективной экзегезы. 4 Царств 4:1-7 повествует об одной из жен сынов пророческих (так сказать, вдове «семинариста»), осознавшей, что теперь ей никак не справиться со своими финансовыми долгами – видимо, ей до сих пор приходилось расплачиваться за образование мужа! Помните, пророк Елисей велел ей сначала собрать все пустые сосуды у соседей. Потом она должна была запереть двери дома и наполнять сосуды оставшимся у нее маслом. Согласно библейскому рассказу, масло не кончалось, пока не наполнился последний сосуд. Я однажды слышал проповедь по этому отрывку, и проповедник утверждал, что Дух Святой наполнит нас Собой ровно на столько, на сколько мы готовы опустошить свои сосуды от самих себя. Далее, поскольку масло всегда [!] является символом Святого Духа, важно заметить, что поток Святого Духа не остановится, пока не наполнит последний пустой сосуд.

Покидая церковь, я услышал, как некоторые прихожане (видимо, из разряда «некоторых негодных людей» – см. Деян. 17:5) жаловались: «Проповедник-то не дочитал отрывок до конца! В седьмом стихе говорится, что женщине нужно пойти, продать Святого Духа и заплатить долги». Конечно, жалобщики были настроены неправильно, но их замечание, тем не менее, било в точку. Действительно, прежде чем навязывать тексту наши собственные идеи, нужно рассмотреть намерения автора. Подобное субъективное использование библейского повествования – уже не экзегеза, а символизация текста.

Еще одно неадекватное использование ветхозаветного повествования находим в трактате Оригена об Исходе 1:22–2:10. В смелых выражениях автор заявляет, что фараон, египетский царь, олицетворяет дьявола, тогда как еврейскиие дети мужского и женского пола служат символом рационального и животного начал в человеке. Фараон хотел убить всех мальчиков, то есть семена разума и духа, через которые душа ищет горнего. Однако он хотел сохранить всех девочек, то есть все животные наклонности человека, ведущие его к плотскому и дьявольскому. Посему, если где-либо люди живут в роскоши, удовольствии, пиршествуя и отдаваясь земным наслаждениям, это значит, что царь египетский убил всех младенцев мужского пола и оставил в живых девочек.

Такие глупости могут получить дальнейшее развитие. Дочь фараона можно понять как символ Церкви, собранной из язычников. Несмотря на безбожность и злые поступки ее отца, о самой дочери псалмопевец говорит: «Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему» (Пс. 44:11-12). Ее приход на реку можно расценивать как крещение ради омытия грехов, совершенных в доме отца. Ну, мы уже достаточно далеко зашли. Моисей был бы в восторге, узнав о таком глубоком значении своего рассказа!

Кто-то возразит: «Но такой подход приносит большое благословение! Разве не важно извлекать духовные уроки из текста? Более того, ведь Церковь и духовная жизнь всегда должны быть в центре проповеди и учения!»

Конечно, я согласен, но учение наше должно непосредственно вытекать из исследуемого текста. Но откуда же приходит благословение аллегорических проповедей по примеру Оригена? Дело в том, что людям преподается истина, изложенная в другом месте Писания, но перед глазами у них текст, не соответствующий данной истине. Посему, оценивая ситуацию, я бы поставил четверку за благословение, но двойку за выбор текста.

Есть и другая крайность: сухой, беспристрастный, скучный пересказ, придающий огромное значение самым незначительным вещам. Надавно мое внимание привлекла юмористическая история, являющаяся отличным примером такого подхода. Это экзегетическое исследование знаменитого детского стихотворения «Джэк и Джилл», якобы опубликованное в Altschriften fur Allgemeinschaftliche Bibelforschungen:

Стих 1: «Джек и Джилл пошли на гору, набрать кувшин воды» (Jack and Jill went up the hill to fetch a pail of water).

Слово и создает определенные трудности, не заметные для обычного читателя. В научных кругах существуют разногласия и ведутся дебаты по поводу сопричастности Джэка и Джилл в том смысле, в котором данная фраза описывает некое историческое событие.

В обстоятельствах, предшествующих данной экспедиции, явно предпринятой с вполне конкретной целью, или, по крайней мере, определенной задачей, целесообразным представляется допустить, что Джека стимулировала к поступку нужда в пополнении водных запасов. Поскольку большинство домашних функций, обусловленных использованием воды, как, например, приготовление пищи, стирка белья, мытье полов и т. д., считается сугубо женской работой, большинство исследователей сходятся во мнении, что значение союза и в данном контексте подразумевает присутствие образа Джилл в воображении Джека, отправляющегося в дорогу, а некоторые ученые-экзистенциалисты также утверждают, что ее прощальные слова все еще звучат в сознании Джека.

Гроскопф в своем монументальном труде под названием Jackmitjilldamrotarung предлагает противоположную точку зрения. Его датировка данного отрывка значительно отличается от общепринятой (где-то между 404 г. до н. э. и 19-й поправкой к конституции США). На этом основании он выстраивает теорию об эксклюзивной роли женщин в процессе рубки дров и добычи воды в данный исторический период. Следовательно слова Джек и добавлены переписчиком значительно позже, и не являются частью оригинального манускрипта.

Пошли на гору – явно аллегорическое утверждение. Наши предки, не зная о первом законе высоты Отиса («все, что движется вверх, в конечном итоге должно опуститься вниз»), все же понимали, что транспортировка воды искусственным образом обычно подразумевает перемещение из низкого в более высокое положение (ср. с произведениями «Старая дубовая кадушка», «Вниз по течению» и др.). Профессор Гард де л’О, известный гидрограф и мистик, предполагает, что данный поход символизирует извечное человеческое стремление достичь конечного единения с космосом. По мнению исследователя, вода символически повествует о таких всем известных событиях, как разделение Красного моря, переход через Иордан, путешествие Линдберга через Атлантику и высадка войск союзников на побережье Нормандии во время Второй мировой войны[181].

Итак, с данным методом все понятно. Если бы все не было так грустно, можно было бы смеяться до слез над подобным обращением с Писанием во имя серьезной науки. К сожалению, такая практика очень распространена даже в евангельских кругах.

Должна существовать альтернатива аллегорическому символизму и так называемому научному, сугубо историко-грамматическому подходу. Для проповедника в наши дни самой уязвимой для подобных злоупотреблений частью Писания становится Ветхий Завет. Ветхий Завет – это 77 процентов Божьего откровения[182], тем не менее, ему уделяется очень мало внимания даже теми, кто активно выстувает за важность первой части Библии (и даже уделяя внимание Ветхому Завету, проповедники обычно не могут похвастаться высоким качеством экзегезы). Почему так много проповедников впадают в ступор, чувствуют свою несостоятельность или просто вину, проповедуя по Ветхому Завету?

Возлагать вину на тот или иной фактор – не выход из ситуации. У нас у всех есть свои соображения на этот счет: недостаток времени для подготовки; тематические, богословские и так называемые экспозиционные проповеди, охватывающие все тексты на определенную тему, но не исследующие ни один из этих текстов должным образом; не соотвествующее действительности представление об огромной пропасти между Ветхим и Новым Заветом; или просто обыкновенная лень. Тем временем кризис в евангельских кругах приобретает угрожающтие черты – можно сказать, опасные, потому что последующее поколение толкователей приведет доктрину о Писании в соответствие с нашей экзегетической практикой, и потому что до сих пор в большинстве евангельских церквей ощущается острая нехватка Слова Божьего. Мы много говорим о Слове Божьем, но при этом не объясняем само Слово, дабы сила Божья была явлена всем.

Проповедь Божьего Слова пытаются заменить облегченными вариантами и различными инновациями, включающими «богословие отношений», компромиссную терапию, группы общения, группы по изучению Библии, построенные на принципе «а как вы думаете?» (совместное невежество), тематические семинары и обыкновенные развлекательные мероприятия для христиан с музыкой, фильмами и различными программами. Некоторые из этих форм (в самом достойном выражении) имеют место в Теле Христовом, но не в качестве заменителей проповеди Слова Божьего! Девиз Реформации, выраженный словами из 1 Фессалоникийцам 1:5, не потерял своей актуальности: Слово Божье в сочетании с обличающим действием Святого Духа образуют динамит – силу Божью, способную изменить человеческую жизнь.

«Тогда» и «сейчас»

Связь между «тогда» оригинального текста и «сейчас» современной аудитории находится в таком пренебрежении в евангельских обучающих центрах и проповеднеческой практике, что все наши лучшие усилия оказываются неполноценными. Даже то немногое, что мы делаем в плане проповеди по ветхозаветным повествовательным отрывкам, обладает сомнительной эффективностью и авторитетностью, поскольку мы не предоставляем возможности «всеобщему священству», сидящему в зале, принять библейски обоснованное решение о соответствии сделанных проповедником выводов по определенной теме мнению автора Писания.

Наше поколение призвано проверить на практике достаточность реформаторского принципа sola Scriptura для деятельного, живого общения с нашим Богом. Является ли Писание – во всей его целостности – единственной гарантией достоверности и божественной авторитетности Евангелия, полноты истины Божьей, актуальности служения церкви для нужд людей? Или же, подобно уже происходившим в истории Церкви событиям, возникает новое предание, соперничающее за авторитетность с самим Писанием? Не это ли предание является основанием, как заметил С. Тримп в недавней публикации, для зарождающегося консенсуса между двумя неевангельскими ветвями в христианстве?[183] Согласно этому консенсусу, в гомилетической «репрезентации» (проповедуемом слове самом по себе) истина заново актуализируется, но уже независимо от первоначального значения текста. Но если это так, то верен и постулат Римской католической церкви о том, что каждое воскресенье, принимая Вечерю Господню, мы снова приносим в жертву Христа.

Какую же высокую цену приходится платить за решение проблемы древнего значения ветхозаветных текстов путем их осовременивания в сакраментальной проповеди! Конечно же, современные либеральные и неоортодоксальные методы успешно справляются с отрицательными последствиями сухого, заскорузлого пересказа фактов. Но такие методы теряют всякое право на божественную авторитетность проповеди, поскольку возвещаемое ими предание (проповедуемое слово) придумано самим человеком и не является откровением Писания. Если именно человек сделал свою проповедь «актуальной», не принимая в расчет акцентов, расставленных Богом, то человек же должен поручиться и за ее достоверность и божественное происхождение – что невозможно, если только проповедующий не был поставлен самим Богом к подобной идентификации пред лицом вечности. Если сухой, оторванный от действительности, так называемый научный метод можно признать эбионитским в том смысле, что он имеет дело только с историческим или земным аспектом проповеди, то «репрезентация» или сакраментальный взгляд, по сути, является докетизмом, потому что отвергает все исторические связи и изолирует Слово от контекста, превращая его в новое «событийное Слово» проповеди[184]. В таком случае всякий проповедник получает богодухновенность на тридцать минут по воскресеньям!

Но мы обязаны задаться вопросом: каким образом можно сократить историческое расстояние между оригинальной аудиторией Слова и последующими поколениями? Как можно защитить проповедь от нашего поверхностного анализа, обусловленного так называемым «человеческим фактором», и от наших «любимых идей»? Существуют ли некие «бескровные» абстракции в «каноне внутри канона»? Или же есть какие-то «своды правил», предписывающие изоляцию вневременных, рациональных, нравственных и богословских истин от остального текста?

В настоящее время евангельские христиане сталкиваются с искушением принять еретическое учение «двойного авторства» как основание для признания двух и более значений в тексте. В подтверждение правомочности такого подхода приводятся понятия двойного значения пророчеств и «теории двойственной логики», согласно которым персонажи Ветхого Завета (пророки и их неверующая аудитория) воспринимали истину Божию иначе, чем должна понимать ее Церковь.

Подобная двойственность наблюдалась в истории Александрии (Египет) во 2–4 вв. н. э., и в наши дни она проявляется в неоортодоксальном экзистенциальном разделении между тем, что текст значил раньше, и тем, что он значит лично для меня[185]. Последствия в каждом случае были ужасающими. Вместо того чтобы прославлять Бога и ставить во главу угла принцип sola Scriptura, это разделение умаляет изначальную работу Святого Духа, спотыкаясь о тот же камень, о который претыкались греки: обильные исторические подробности привязывают библейскую весть к определенным людям, жившим в определенное время и в определенной ситуации.

Где же решение? Если устаревшая историко-грамматическая экзегеза, применявшаяся нашими кафедрами библеистики, не могла полноценно подготовить текст к проповеди (особенно повествовательные отрывки из Ветхого и Нового Завета), а современные попытки преодолеть историческую пропасть повторяют ошибки эбионизма, докетизма или теории двойственной логики – то что же остается?

Хорошая проповедь имеет два аспекта: она должна преподавать содержание истины, представленной в каждом отрывке и предлагать репродуктивный метод изучения Библии. Именно поэтому, в отличие от аллегоризации или символизации, метод выведения принципов стремится основывать учение на глубоком понимании текста. Вместо того чтобы вносить посторонний смысл в библейский отрывок (сюда входит и преждевременное проведение аналогий с более поздним откровением, когда различным элемантам ранних повествований приписываются новые значения, не известные оригинальному автору), мы должны принимать только значения, ясно заявленные самим автором[186].

Подбор и организация материала автором

Уникальным аспектом повествовательных частей Писания является то, что автор чаще всего сообщает основную мысль через слова и поступки персонажей. Посему автор предпочитает обращаться к читателю не с прямыми заявлениями, как в доктринальных и назидательных отрывках, но оставаться на заднем плане, если говорить о непосредсвенном учении и оценочных суждениях. Следовательно, очень важно распознать более крупный контекст повествования и задаться вопросом, почему автор выбрал для своего рассказа определенные события и разместил их именно в таком порядке. Два ключа к разгадке смысла в данном случае – организация эпизодов и подбор деталей из огромного числа речей, персонажей или эпизодов. Кроме того, божественная реакция на происходящее и оценка героев становится явной из авторского описания ответа людей в кульминационный момент повествования; если только он не прерывает рассказа, чтобы дать собственную (в нашем случае, Божью) оценку всего произошедшего.

Хороший пример важности изучения организации и подбора материала находим в книге Неемии[187]. Неемия записал Божьи деяния на благо Израиля в критический момент после изгнания.

Проповедуя, к примеру, по книге Неемии, можно просто пересказать историю и думать, что церковь получила полное и глубокое наставление, освятившись через тщательное перечисление событий, персонажей и их высказываний. Но вряд ли такая проповедь охватывает весь смысл, вложенный Богом в данное повествование, предназначенное для потомков[188]. Это эбионитский подход к изучению Библии и проповеди.

Но будет ли докетический способ проповеди лучше? Докеты пытаются повысить духовную ценность книги, подходя к тексту аллегорически. Например, описание восстановления десяти ворот в Неемии 3:1-32 можно истолковать следующим образом: (1) Овечьи ворота – прообраз креста и Агнца Божьего; (2) Рыбные ворота символизируют обетование Господа сделать нас «ловцами человеков»; (3) Старые ворота напоминают о том, что повиновение воле Божьей подразумевает древние, испытанные пути (Иер. 6:16); (4) ворота Долины – аллегория смирения (Пс. 83:7 – аллюзия на долину плача); (5) Навозные ворота говорят о необходимости очищения от скверны (1 Иоан. 1:7-9); и так далее. Но насколько авторитетно подобное толкование? Кто-то непременно скажет, что не стоит поднимать столько шума, ибо все эти истины явно библейские, присутствующие в других местах Писания. Так давайте же и читать тогда будем другие тексты! Богословие может быть верным, но если оно преподается на основе несоответствующего текста, оно лишено всякой силы и Божьего авторитета.

Как же следует проповедовать по Неемии? В пример того, как следует выводить принципы из повествовательного текста, можно предложить следующую серию проповедей, раскрывающих наставление, предназначенное Богом для всех поколений верующих:

I. Первичность молитвы в любом жизненном предприятии (Неем. 1).

II. Важность постановки целей (Неем. 2).

III. Принципы успешного руководства (Неем. 3).

IV. Как противостоять оппозиции в Божьем деле (Неем. 4–6).

V. Как побудить людей к духовному возрождению (Неем. 8).

VI. Важность уроков истории (Неем. 9).

VII. Необходимость держаться победы, завоеванной в Божьем деле (Неем. 10–13).

Особые наставления читаем в шестой главе Неемии. Здесь описано, как послушные Богу люди справляются с личными неудачами, одновременно выполняя Божье дело. В четвертой главе говорится об открытой оппозиции, угрожавшей Божьей работе. Пятая глава обращает наше внимание на необходимость разбираться с внутренними проблемами, если мы хотим защитить от нападок Божье дело. В шестой главе атака на Божью работу очень искусная. На сей раз враг решил пойти окольными путями, дабы сломить вождя.

Четыре абзаца шестой главы книги Неемии помогают сформулировать четыре пункта проповеди. Обратите особое внимание на повторение сходных по смыслу фраз типа «сойдемся вместе» (Неем. 6:2, 7, 10) и «чтоб я устрашился» (Неем. 6:9, 13, 14, 19). Враги Божьего дела тайно пытались сломить вождя через: (1) обманчивые призывы собраться вместе, чтобы повредить ему (6:1-4); (2) клеветническую тактику (6:5-9); (3) попытки заставить Неемию пойти на компромисс в религиозных вопросах (6:10-14) и (4) давление наивных друзей (6:15-19).

В каждом абзаце автор записал ключевое утверждение, предлагающее Божью помощь для Неемии и всех последующих лидеров в трудных обстоятельствах:

I. «…Я занят большим делом, не могу сойти…» (6:3).

II. «…Ничего такого не было, о чем ты говоришь… Но я тем более укрепил руки мои» (6:8-9).

III. «Я знал, что не Бог послал его…» (6:12).

IV. «…Они… познали, что это дело сделано Богом нашим» (6:16).

Теперь мы готовы составлять проповедь. Божьи лидеры могут пользоваться помощью Божьей, подвергаясь нападениям, клевете, угрозам, становясь жертвой интриг. Помощь Бога проявляется следующим образом:

I. Данное Богом руководство (6:1-4).

II. Данная Богом решимость (6:5-9).

III. Данная Богом рассудительность (6:10-14).

IV. Данный Богом ранг (6:15-19).

Кульминационное заявление в стихе 16 ясно указывает на богословие отрывка: враг знал, что Неемия выполняет Божье дело, ибо всем было понятно – достижения в восстановлении стены могли быть такими успешными только с Божьей помощью. Зачем Неемии бояться врагов? Данный стих – стержень отрывка, отправная точка в рассуждениях о том, почему автор выбрал именно эти события для своего повествования. Ясно, что автор выбирал определенные события из числа многих для этой главы (6:4-5 – было еще 4 подобных приглашения; 6:14 – другие лжепророки приходили с так называемыми откровениями; 6:17 – Неемия получал еще много таких писем). Более того, организация материала отражает не только хронологическую последовательность событий, но и накал страстей – все большую необходимость в духовной проницательности, поскольку враг осмелился использовать пророков и друзей, дабы разрушить Божье дело. Если рассмотреть шестую главу в сравнении с похожим материалом в главах 4 и 5, становится понятно, что последовательность атак в шестой главе укладывается в определенную систему. Кульминационное утверждение в стихе 16 предлагает ключ к определению авторитетной истины данного отрывка. Теперь толкователю легче будет найти возможное применение этой истины в различных областях современного мира, где возникают сходные ситуации.

Богословие отрывка

Остается открытым вопрос о богословии отрывка. На какой доктринальный аспект текста должен проповедник обратить особое внимание аудитории, дабы побудить людей к отклику и дальнейшему росту?

Ответ: проповеднику нужно сделать акцент на богословии, актуальном для автора книги Неемии. Это можно найти в цитатах библейских авторов, чьими работами могли пользоваться писатель и аудитория того времени. Богословие можно также установить по особому употреблению слов и концепций, за которыми на тот период уже закрепился терминологический статус, или по историческим событиям, ставшим неразрывной частью цепи Божьего взаимодействия с Израилем и другими народами через Израиль. В шестой главе Неемии богословие начинается с отрицательного утверждения – пренебрежительного замечания Санаваллата и Гешема о мессианских претензиях Неемии на Иудейское царство (ст. 6-7). Но положительный доктринальный аспект присутствует в самом намерении восстановить стену Иерусалима, это не отдельный героический поступок, но часть Божьей работы (ст. 16) на благо Израиля, и посему еще один элемент великого Божьего замысла для истории, вечности, Израиля и всех народов. Здесь аккумулированы истины, изложенные в более ранних книгах (т. е. книгах, написанных до Неемии), о земле и призвании Израиля служить и светить всем другим народам – даже Гешему, Санаваллату и Товии. Задача толкователя – тщательно исследовать связь между предшествующей доктриной и намерениями автора.

Проповедь по повествовательным отрывкам может стать эффективной, если она: (1) ограничена контекстуально или тщательно сфокусирована, особое внимание при этом уделяется расположению отрывка внутри книги или раздела; (2) построена в строгом соответствии с синтаксическими взаимосвязями внутри предложений изучаемого отрывка; (3) раскрывает влияние более ранних богословских истин на изложение доктрины об искупительном замысле Бога в данном тексте и (4) строится на вневременных принципах, основанных единственно на намерении библейского автора. Присутствовать должны все четыре аспекта, иначе либо исторический контекст оттеснит современное значение на задний план, либо современное применение упразднит значимость исторического начала в тексте.

Соответственно, экзегет, в первую очередь, должен примириться с библейским автором. Поскольку мы не знаем ни одного звука, произнесенного Богом, за исключением того, что записано вдохновленными Им авторами Писания, нужно, во-первых, обратиться к человеческому языку. Чтобы обнаружить Божьи намерения и расставленные Им акценты, необходимо исследовать намерения и акценты святого писателя[189] – во всей книге, определенном разделе и самом отрывке, которые мы хотим использовать в проповеди.