Завет в Новом Завете

Подходя к Новому Завету, мы обнаруживаем, что значительная часть примеров употребления диатхвке — это ссылки на ветхозаветные заветы, иногда цитаты из Ветхого Завета (Лк 1:72; Деян. 3:35; 7:8; Рим. 9:4; 11:27; 2 Кор. 3:14; Гал. 3:15,17; 4:24; Еф. 2:12; Евр. 8:9; 9:4,15,20). Есть и другие ссылки, относящиеся к ветхозаветным обетованиям, но не к самим заветам.

Из этих ссылок следует извлечь несколько уроков, полезных для нашего исследования. Первый отрывок (Лк 1:72) проливает свет на изучаемый нами вопрос. Когда Захария говорит, что Господь, Бог Израиля, вспомнил Свой святой завет, клятву, которою клялся Он Аврааму, очевидно, что он излагает события искупления, составляющие тему его славословия, как исполнение завета с Авраамом. Язык его благословения безошибочно напоминает язык, который использовал Бог, готовя Свой народ к грядущему избавлению от Египетского рабства. Нам остается сделать вывод, что искупительное свершение, ознаменованное пришествием Христа, имело свой исторический прототип в вызволении из оков Египта. В понимании Захарии, и искупление через Христа, и избавление от египетского рабства — это проявление все той же верности Бога заветному обещанию и клятве. Это означает, что в то время благочестивые израильтяне укреплялись в вере размышлениями о единстве и преемственности Божьего заветного откровения и действия, и эта мысль, несущая печать Святого Духа, нашла свое непосредственное выражение в благодарственной молитве Захарии. Захария говорил по вдохновению Бога, так как нам сказано, что он «исполнился Святого Духа и пророчествовал»… (Лк. 1:67)

Еще одно наблюдение, о котором стоит упомянуть, — это употребление множественного числа слова «завет» применительно к избранности Израиля (Рим. 9:4; Еф. 2:12). Ясно, что новозаветные авторы думали об особых правах Израиля не просто с точки зрения завета с Авраамом, хотя этому завету уделяется большое внимание в других отрывках. Еще важнее то, что Павел говорит об этих заветах как о «заветах обетования» (Еф. 2:12). Он без колебаний помещает различные заветы, составлявшие отличительную черту Израиля, в категорию обетований. Точно так же он, не колеблясь, перечисляет «заветы» вместе с усыновлением, славой, законоположением, служением Богу и обетованиями (Рим. 9:4). Это подсказывает нам, в каком направлении искать новозаветное понимание «завета».

Вероятно, наиболее важным в этом перечне отрывков из Нового Завета является Гал. 3:15,17. Павел здесь подчеркивает неизменность, надежность и нерушимость завета: «Даже человеком утвержденного завещания никто не отменяет и не прибавляет к нему». «Завета… прежде Богом утвержденного, закон, явившийся спустя четыреста тридцать лет, не отменяет так, чтобы обетование потеряло силу». Какого бы взгляда о точном смысле слова диатхеке в этом отрывке мы ни придерживались, носит ли оно характер завещания или волеизъявления (дара), нельзя не понять главной мысли апостола о том, что человеческое завещание неизменно, если оно утверждено, и что та же неизменность является характерной особенностью Авраамова завета, следовательно, и заключенного в нем обетования. Здесь, без сомнения, завет представлен как обетование и дар благодати, божественно установленный, утвержденный и исполненный, неизменный в своих положениях и действительный вечно.

а) Новый завет и старый

Подходя к отрывкам Нового Завета, непосредственно рассматривающим новый завет в противовес старому, очень важно, проводя различия между основным и старым «домостроительством», не сводить их к разнице между заветом и чем-то, что не было заветом. Противопоставление делается в границах понятия «завета». Это подводит нас к заключению, что основное понятие «завет», которое мы находим в Ветхом Завете, перенесено в Новый. Наши предположения подтверждаются, когда мы принимаем во внимание, что новый завет — это исполнение завета, заключенного с Авраамом (Лк. 1:72; Гал. 3:15 и далее). Новая структура завета прилагается к заветному обетованию Ветхого Завета и по сущности благодати и обетования не может быть ему противопоставлена. Выразить мысль о том, что новый завет является расширением и исполнением Авраамова, можно, сказав, что поскольку обетование Аврааму носило обязательный и клятвенный характер завета, его осуществление в полноте времен было неизбежно. Новый завет по своей сущности как суверенный дар благодати, божественный по своему замыслу и установлению, подтверждению и исполнению, не отличается от Авраамова. Наиболее убедительные доказательства, однако, можно получить, изучая сущность нового завета по книгам Нового Завета: в новом завете мы обнаружим те же самые черты, которые были свойственны и ветхозаветным заветам.

Поскольку наш Господь сказал, что кровь Его есть кровь завета, проливаемая за многих ради прощения грехов, а чаша вечери Господней — это новый завет в Его крови (Мф. 26:28; Мк. 14:24; Лк. 22:20; 1 Кор. 1:25), естественно рассматривать завет как обобщенное обозначение полноты благодати, благословения, истины и отношений — все, что заключается в искуплении Его кровью. Слово «завет» относится к благодати и отношениям, обеспеченным пролитой Христом искупительной кровью. Это полнота благодати, купленная Его кровью и передаваемая ею. В этом сравнении — ссылка на кровь, которой был скреплен старый, Моисеев завет (Исх. 24:6-8; Евр. 9:18); и поскольку новое подчеркивается старым, это сопоставление не уменьшает и не ослабляет благодати, которая, как мы обнаружили, является сущностью завета в Ветхом Завете.

Кроме упоминания об учреждении Вечери Господней в 1 Кор. 11:25, единственный отрывок, где Павел выразительно ссылается на новый завет, — 2 Кор. 3:6. Здесь, однако, мы встречаем рассуждения, проливающие яркий свет на сущность нового завета. Это — служение Духа как Духа жизни (ст. 6,8). Это — служение праведности (ст. 9) и свободы (ст. 17). Наиболее важно то, что это — служение преображения, возрождающее нас по образу Самого Господа. Когда мы оцениваем значимость таких благословений с точки зрения Новозаветного учения, и в особенности учения Павла, мы видим, что он представляет себе новый завет как служащий высшему благословению и устанавливающий отношения с Богом, которые и являются целью и венцом искупительного процесса и вершиной религиозных отношений.

Обратившись к посланию к Евреям, и особенно к отрывкам, в которых подчиненное положение Моисеева завета противопоставлено преимуществу и совершенству нового и лучшего завета, мы обнаруживаем, что понятие завета, выработанное нами, применимо здесь в высшей степени. Однако как ни важна проблема, связанная с оценкой автором Послания Моисеева завета, который он противопоставляет новому завету, независимо от решения этого вопроса мы понимаем, как трактует Павел новый, лучший завет. Это — завет с более совершенным служением (Евр. 8:6), т.е. превосходнейшим в том смысле, что мы получили беспрепятственный доступ к Богу и постоянное общение. В какой бы мере старый завет ни способствовал установлению особых отношений между Господом Богом Израилевым и Его народом — Израилем, — рядом с новым заветом прежняя близость отношений отступает на второй план, потому что это — новый завет, в полном смысле слова, исполняющий обещание: «Я буду их Богом, а они будут Моим народом» (Евр. 8:10). Другими словами, в центре завета благодати — показанные в Авраамовом и Моисеевом заветах духовные отношения, достигающие в новом завете своей наибольшей зрелости. Разница так велика, что сопоставление превращается в противопоставление. Новый завет утвержден на лучших обетованиях (Евр. 8:6). Мы установили, что сущность понятия «завет» составляет скрепленное клятвой обетование. В новом завете обетования полнее, и именно они определяют его превосходство. Напомню, новый завет не пренебрегает законом. Он противопоставляется старому завету не потому, что при старом был закон, а при новом его нет. Превосходство нового состоит не в отмене этого закона, а в том, что закон становится нам ближе и более плодотворно в нас реализуется: «Вложу законы Мои в мысли их, и на сердцах их напишу их» (Евр. 8:10). Новый завет несет прощение грехов: «Я буду милостив к неправдам их и грехов их не вспомню более» (Евр. 8:12). Наконец, новый завет распространяет знание, делая его общедоступным: «Все будут знать Меня от мала до велика среди них» (Евр. 8:11). Во всем этом проявляется завет как полновластное дарование благодати и обетование, завет, который отношение единения с Богом и находит свое самое плодотворное и полное выражение. Одним словом, новый завет есть завет, каким мы видели его на всем протяжении искупительного откровения и достижения искупления. Но во всех отношениях это есть завет в высшей степени свершения. Если печать завета — это божественность в замыслах, воплощении, подтверждении и исполнении, то здесь — вершина проявления божественности и божественных свершений.

б) Понятие «завета как завещания».

Ни один пример слова диатхеке в Новом Завете не важен для положения, которое мы сейчас разрабатываем, так, как Евр. 9:16. 17. Были толкователи, считавшие, что даже в этом отрывке не следует интерпретировать или передавать значение этого слова как «завещание», но как «завет». Мне кажется, что Герхардус Фос убедительно доказал ошибочность такого толкования. Мы можем, следовательно, предположить, что в этих двух стихах автор действительно вводит понятие завещания, то есть последней воли. Это — исключительное использование данного термина в Новом Завете.[2]

Оно вводится с конкретной целью — показать наивысшую эффективность или действенность смерти Христа в обеспечении нам благословений, обещанных в завете. Так же как распоряжение, сделанное в последнем волеизъявлении, становится действенным по смерти завещателя и вследствие того обладает полной силой и законностью в пользу наследника, так и мы приобретаем благословение нового завета, поскольку Христос через вечного Духа принес Себя Богу незапятнанным. Если говорить в терминах этого отрывка, наша совесть очищается от мертвых дел для служения живому Богу, и мы получаем обетование вечного наследия. Предусмотренные завещанием условия, о которых упоминается в ст. 16,17, введены просто для того, чтобы подчеркнуть, что именно смерть Христа позволила претворить в жизнь благословения нового завета. Помешать на деле исполнению благословений завета так же невозможно, как невозможно помешать исполнению распоряжений, сделанных в завещании, после смерти завещателя. Это использование правил завещания из Римского права для доказательства нерушимой уверенности, происходящей от жертвенной смерти Христа, подчеркивает, что новый завет — установление одного лишь Бога. Очевидно одно: завещание — это одностороннее распоряжение собственностью. Насколько чуждо понятию договоренности, контракта или соглашения распоряжение (или волеизъявление), действенность которого доказывается сравнением с последней волей! Данный случай использования слова диатхеке как «завещания» не согласуется с толкованием завета, которое хоть в какой-то мере связано с идеей двустороннего соглашения.