1. В доме родителей

Любимая дочь. На даче. Беседа раввинов. Кто был «Иешуа»?

Долгие годы жизнь в доме крупного оптового купца-мануфактуриста Вейнберга текла обычным порядком. При умелом ведении дела, его торговый оборот увеличивался с каждым годом; последнее же время всё шло как-то особенно бойко. Но это материальное благополучие не составляло главного в жизни супругов Вейнберг; их сокровищем были три миловидные дочери-подростка, наполнявшие радостью сердца родителей.

Вся забота родителей была сосредоточена на их воспитании и старании привить им добрые древнееврейские обычаи и принципы жизни. Они вселяли в их сердца веру в благословенного Иегову, Который в прошлом оказывал так много помощи верным Ему Израильтянам.

Древний род Вейнбергов дал, в своё время, немало стойких мужей-раввинов, защищавших и свято оберегавших отеческие религиозные предания. Людей этого рода можно было с полным правом назвать носителями религиозной жизни, каких уже мало оставалось среди этого народа, всё более и более теряющего своё религиозное благоухание.

Супруги Вейнберг иногда глубоко скорбели о том, что Бог не дал им наследника сына, который мог бы продолжить их древний род, но такие минуты бывали очень редки, и три весёлые и резвые дочурки всегда умели рассеять их грусть. Как весенние птички, они наполняли своим весёлым щебетаньем весь дом и сердца родителей.

Особенной радостью супругов была их старшая и более любимая ими дочь — Юдифь, которая с ранних лет оказывалась самой развитой и способной. Раннее влечение маленькой Юдифи к религии и её, не по летам, серьёзные вопросы о Боге, зажгли в сердцах родителей глубокую надежду на то, что она будет, со временем, истинной носительницей их религии и отеческих преданий. До мельчайших подробностей расспрашивала она иногда родителей относительно обрядовой стороны их религиозной жизни.

Все древнееврейские обычаи свято оберегались и строго соблюдались в этом семействе. Во время празднования Пасхи отец, обыкновенно, рассказывал своим любопытным дочуркам, о великом значении этого праздника для евреев. Он говорил им, как ещё в седой древности их предки долгое время были рабами сурового и беспощадного тирана, египетского фараона; как в одну историческую ночь, ночь бдения, евреи, по повелению благословенного Иеговы и под водительством знаменитейшего еврея и пророка Божия — Моисея, с сумами за плечами и с посохами в руках, окружённые детьми, в первый раз ели пасхального агнца с пресным хлебом и горькими травами. А в это время Ангел смерти, проходя по Египту, убивал всех египетских первенцев, начиная с детей рабов и до сына самого фараона.

Впоследствии, когда евреи освободились от египетского рабства, Бог заповедал им праздновать пасху каждый год 14-го Нисана, в память этого великого и славного события.

Юдифь, внимательно следившая за рассказом отца, прерывая его, спросила:

— Папа, а почему Ангел убивал только египетских детей, разве еврейские были лучше египетских?

— Да, дитя моё, — ответил немного растерявшийся от такого вопроса Вейнберг, — дети евреев были лучше для Иеговы, да и все евреи были лучше египтян. Поэтому Он и избрал евреев, как Свой народ, который служил бы Ему, истинному Богу. А все другие народы и египтяне служили мёртвым идолам, что Богу было очень противно.

— Папа, а что такое идол? — продолжала спрашивать любопытная Юдифь, смотря на отца пытливыми глазами.

— Ты, как видно, хочешь узнать всё сразу, дитя моё, — заметил, улыбаясь, Вейнберг.

— Да, папа, я всё, всё хочу знать и ты нам всё расскажешь. Не правда ли, милый папа? Ведь ты такой добрый и всё знаешь!

— Да, да, папа, ты — добрый, — подхватили дружно остальные дочери, — расскажи нам, что такое идол, мы все хотим знать.

— Идол, дети, это — какой-либо предмет, который человек любит больше, нежели Бога, преклоняется перед ним, как перед Богом, молится ему. А нам Иегова говорит через наших благословенных пророков, чтобы мы возлюбили Господа Бога всем сердцем нашим и всею душою нашею. Египтяне же имели много идолов: они молились солнцу, большому быку «Апису», крокодилу; считали священной реку Нил и поклонялись многим другим предметам.

— Папа, а если я тебя или маму люблю больше, чем Бога, это тоже нехорошо?

— Ах, Юдифь, у тебя так много различных вопросов, что не могу дать тебе ответ сразу на всё; это я сделаю, быть может, в другой раз. А теперь слушайте, как Бог наказывал идолопоклонников египтян, и помогал евреям за то, что они Его любили и молились Ему одному.

И Вейнберг начал дальше рассказывать Библейскую повесть о выходе евреев из Египта, мастерски иллюстрируя её различными талмудическими легендами и народными преданиями. Следя за рассказом отца, Юдифь прервала его новым вопросом:

— Папа, а почему евреи в ту ночь должны были убить и есть маленького ягнёночка? Зачем они его убивали, ведь ягнёночек такой хорошенький; какие жестокие люди, я бы никогда не убила ягнёночка, и ты, папа, тоже не убил бы?

— О, Юдифь, — ответил, уже смеясь, Вейнберг, — ты в один вечер хочешь сделаться, как твой дедушка, — мудрым раввином. Всего сразу узнать невозможно.

— А почему, папа? Я хочу всё знать, а также почему евреи должны были тогда убивать ягнёночка?

— Ну, хорошо, — ответил отец. — Вот летом я вновь отправлю вас с мамой на дачу к дедушке; там ты задавай ему сколько угодно вопросов и о твоём ягнёночке, и обо всём, что тебя интересует; он всё знает, и всё сможет тебе объяснить.

Глаза всех трёх дочерей загорелись от радости.

— К дедушке, к дедушке! — закричали все дружным хором.

Они уже несколько раз гостили вместе с мамой у дедушки, иногда месяцами. Юдифь помнила, как к нему часто приезжали другие, такие важные, ещё более седые чем дедушка, раввины, с которыми он проводил в беседах целые дни, а бывало даже ночи. Она слыхала, как они иногда о чём-то сильно спорили и кричали. Часто произносили они какие-то имена «Моисей» и «Иешуа». В связи с произнесением последнего имени, она нередко слыхала слова: обманщик, самозванец и т. д. Тогда она боялась спросить у дедушки, о ком они говорят, кто этот «Иешуа-обманщик». Но теперь, при новом посещении она обо всём его расспросит, так как отец ей это разрешил.

Так продолжалась счастливая жизнь в семействе Давида Вейнберга. Приближалось лето, и в городской гимназии, которую посещали все три дочери, прекратились занятия. Наступили летние каникулы, когда дети вместе с родителями, оставив пыльный город, могли уехать куда-либо на лоно природы. Загородные леса, оглашённые пением множества птиц, наполнились теперь весёлыми криками присоединившихся к ним детских голосов. Однажды, вскоре после прекращения школьных занятий, в доме Вейнберга происходило настоящее столпотворение. Около парадного подъезда стояла, запряженная парой хороших лошадей, просторная карета, которая наполовину уже была нагружена коробками и чемоданами различной величины и формы. Привычный к переездам кучер старался всё уложить возможно тщательнее, чтобы оставить более удобные места для сиденья. В доме раздавался смех чистых детских голосов, топот и беготня из одного этажа в другой. Одна забыла, куда запрятала свою любимую куклу, другая не знала, куда положила пакет с подарками предназначенными для дедушки и бабушки. В комнатах был полный беспорядок. В этот день мать совершенно не знала, за что взяться. Все три дочери старались, одна перед другой, помочь ей при упаковке нужных для лета вещей, но, вместо этого, мешали одна другой, а все вместе — матери и остающейся дома прислуге. В чемодан с лучшим платьем полетели только что намазанные кремом и вычищенные ботинки, а в корзину с дорожными продуктами, почему-то, забралась шляпа г-жи Вейнберг, которую та должна была искать полчаса, чтобы одеть в дорогу.

Наконец, усталая после долгой возни, г-жа Вейнберг уселась вместе с дочерьми в карету. Давид Вейнберг оставался дома. Торговые дела удерживали его на месте. Простившись с женою и детьми, и пообещав частенько их навещать, он приказал кучеру ехать.

* * *

Стоявший в лесу красивый двухэтажный дом сегодня как-будто преобразился. Владелец его, раввин и лесопромышленник Вейнберг, ещё довольно бодрый старик, вот уже несколько лет жил в нём со своею женою совершенно одиноко. Оба его сына, имевшие каждый своё торговое дело, были давно женаты, имели свои семьи и жили вдали от него.

Обыкновенно в их доме царила ненарушимая тишина. Сам Вейнберг целыми днями просиживал в конторе, или с Библией и Талмудом в руках закрывался в своём кабинете дома. Но сегодня всюду раздавался шум, беготня и звонкий весёлый детский смех. Приехавшие из города со своею матерью, три внучки Вейнбергов спешили преподнести и расхвалить подарки приготовленные для дедушки и бабушки и, перебивая друг друга, стремились рассказать все городские новости, о своих успехах в школе и многое другое.

Для детей настало чудесное время. Целыми днями они могли бегать по лугам и лесам, собирая разнообразные цветы, которыми, как роскошным ковром, была убрана вся прилегающая к усадьбе окрестность. С головками, украшенными венками из цветов, с утра до вечера они порхали, как майские разноцветные мотыльки. Вместе с детями и остальные предавались наслаждению летней жизни в лесу.

Через некоторое время после приезда весёлых и шумливых жильцов, Вейнберга посетили два давно знакомых ему раввина из соседнего города. Весь день они провели в оживлённой библейской беседе. Женщины и дети в это время были заняты своими интересами, только одна Юдифь, отставши от своих сестёр, всё время старалась быть вблизи беседующих раввинов, вслушиваясь в каждое долетающее до неё слово. Вейнберг, заметив любопытство внучки, сделал ей замечание, что их беседа не может быть интересна для детей, и что для неё гораздо лучше вместе с сёстрами и мамой слушать пение лесных птичек и собирать красивые цветы.

Совет дедушки не понравился Юдифи, ей хотелось больше слушать беседу раввинов, чем пение птичек, но возражать при других она не решалась и вышла из комнаты. Из уловленных ею слов она поняла, что беседа шла о Боге, о законе и каком-то «Иешуа». Обо всём, что ей пришлось услышать в этот день, она решила спросить дедушку, как только уедут эти чужие люди. Юдифь помнила ещё свою беседу с отцом во время последнего празднования Пасхи; она помнила также, что отец разрешил ей тогда спрашивать дедушку о всех интересующих её вопросах. Теперь настал для этого удобный момент, и она решила исполнить своё намерение при первой возможности.

После ужина и короткой прогулки на свежем воздухе вместе с сёстрами, Юдифь отправилась в свою спальню, находившуюся на втором этаже. Был тёплый вечер; аромат цветов, разливаясь в воздухе, через открытое окно наполнял всю комнату. Младшие сёстры, набегавшись за день по лугам и лесу, быстро уснули сладким и здоровым сном, но Юдифь долго не могла уснуть. Её живой ум работал непрерывно. Мысли о Боге, о разговоре дедушки с приезжими раввинами, с которыми он спорил о каком-то «Иешуа», всё время не давали ей покоя и прогоняли сон. К тому же, через открытое окно до неё доносился ожив лённый разговор; слышен был голос дедушки, переходящий иногда в сильный крик, а также крики других людей.

Лёжа в постели, Юдифь не могла слышать, о чём шёл разговор. Ею начало овладевать всё большее любопытство, хотелось послушать поближе, о чём так оживленно говорят внизу. Она сознавала, что подслушивать — нехорошо, но любопытство в конце концов взяло верх и, оставив кровать, она подошла к открытому окну. На нижнем этаже, как раз под её окном находился кабинет дедушки, где он вёл оживлённую беседу со своими гостями. Окна кабинета были открыты, и она могла теперь ясно слышать весь разговор.

С первого же момента она поняла, что речь шла всё время об «Иешуа», имя которого неоднократно упоминалось в разговорах дедушки. Теперь один из раввинов говорил, что «Иешуа» был, действительно, Мессия Израиля, Которого евреи отвергли, не познавши Его. Дедушка и другой раввин старались доказать, что Он был лишь ловким самозванцем и обманщиком. Та и другая сторона ссылались при этом на предсказания Моисея и других еврейских пророков. Разговор, иногда, переходил в яростный спор и крик. Юдифь поняла, что дедушка и другой, державший его сторону раввин, не найдя, что отвечать, начинали неистово кричать, — тогда как их противник призывал к спокойствию, здравому рассуждению и более серьёзному и беспристрастному исследованию Писания и пророков.

— Быть может, нам придётся сознаться в роковой ошибке наших отцов и, раскаявшись, принять «Иешуа», как обещанного, пришедшего, но по ошибке отверженного Мессию, — сказал он.

Почти всю ночь просидела Юдифь на подоконнике открытого окна, слушая беседу на давно интересовавшую её тему. Следя за прением обеих сторон, она поняла, что в еврействе когда-то произошла страшная ошибка, которая продолжается до сегодняшнего дня, о которой знают и говорят между собою одни лишь раввины, не желая почему-то открыть эту тайну другим. Она поняла что еврейский народ отверг своего Мессию…

Вместе с этим Юдифь случайно получила ответ на интересовавший её уже давно вопрос, который она задавала своему отцу: почему евреи в ту историческую ночь выхода из Египта должны были убивать невинного агнца? Теперь она услышала, как спорящий с дедушкой раввин доказывал, что агнцы, закланные в ту ночь в Египте и во всех других израильских жертвоприношениях, были только лишь символами или прообразами «Иешуа», о котором говорит пророк Исаия в 53-ей гл. В тот момент, когда Ангел смерти поражал египетских первенцев, за евреев принял смерть агнец, который являлся, как-бы их заместителем. Так и «Иешуа» должен был, как агнец, умереть за народ.

Она слышала, как дедушка спросил его:

— Если это так, то что мы должны теперь сделать, как поступить?

— Это покажет будущее, — ответил раввин. — Но мы должны быть честными и должны начать более тщательное и беспристрастное исследование Писания. Оно, надеюсь, научит всех нас, как благоразумнее поступить в данном случае. Этот вопрос очень серьёзен для нашего народа и требует глубокой и строгой обдуманности!

Было уже утро. На небе загоралась заря, в кустах недалеко от дома разливалась трель соловья. Стало прохладно, а Юдифь всё ещё продолжала сидеть на окне, слушая интересную для неё беседу. Младшая сестра проснулась и, увидев её, спросила:

— Почему ты не спишь?

Юдифь смутилась и, боясь сказать правду, ответила:

— Послушай, Руфь, как чудно поёт соловей в ближайшем кусте.

— Для меня сон милее соловьиных песен, — кутаясь в одеяло, со смехом ответила Руфь.

— Это правда, моя сонливая сестричка, — сказала Юдифь, направляясь к своей постели.

Уставшая от бессонной ночи, немного продрогшая у открытого окна, она быстро забылась в тревожном сне. И во сне, она всё ещё продолжала слышать спорящих об «Иешуа». Её сердце сжималось от боли при мысли о том, что евреи были так жестоки и убили Его, как кроткого и невинного Агнца, что они убили Того, Кто пришёл дать счастье Израилю. Во сне она сама начала защищать «Иешуа» и советовать дедушке, отцу, матери, сёстрам и всем другим евреям признать «Иешуа» как своего Мессию. Ей кажется, что она сумеет убедить их всех; но вот подходит дедушка и, смотря на неё сердитыми глазами, начинает страшно кричать: «Отступница, еретичка, оставившая веру своих отцов. Таких как ты, нужно побивать камнями!» От этих слов ей стало так страшно, что она рванулась в сторону, чтобы уйти от разгневанного дедушки, и проснулась.

Открыв глаза, она увидела стоящую у её постели мать.

— Что с тобою, что тебе снилось Юдифь? С кем ты воевала во сне? Ты так много говорила и так волновалась, что тяжело было смотреть на тебя.

— Ах, мама, я видела так много людей вокруг себя и хотела всем им сказать, чтобы они больше любили Бога и слушались пророков, через которых Он говорит к народу.

— Что за странные сны беспокоят тебя! Пускай дедушка и другие наши мудрые раввины рассуждают о Боге, а нам с тобой не стоит думать об этом.

— Почему же, мама, этот вопрос могут решать только раввины? Разве другие не могут интересоваться этим? — спросила, смотря на мать, Юдифь.

— О да, моя милая, другие, конечно, тоже могут думать и говорить об этом; но чтобы знать что-либо о Боге, необходимо прежде всего хорошо изучить Тору и Пророков, без чего невозможно правильно рассуждать о Нём. Дедушка же и другие раввины очень хорошо знают и Тору, и Пророков.

— А как ты думаешь, мама, можно ли изучать Тору и всё-таки не знать Бога и быть Ему непослушным?

— Ну, Юдифь, ты делаешься какой-то странной. Кто тебе внушает такие мысли? Оставим это на другой раз, а теперь вставай скорее. Посмотри, уже почти полдень, все давно выпили кофе и, наверно, ушли в лес; сегодня такая чудная погода. Я посылала Руфь, чтобы она разбудила тебя к завтраку, но она сказала что ты почти всю ночь просидела, слушая пение соловьёв, и поэтому тебе лучше всего подольше поспать.

— Да, мама, я очень долго вчера не спала, — ответила, покраснев, Юдифь. — Но теперь я хорошо выспалась и через несколько минут буду готова.

С этими словами она бросилась на шею матери, сидевшей на краю постели, и осыпала её лицо поцелуями.

День прошёл довольно весело. После обеда все вместе с дедушкой и бабушкой отправились на прогулку. Приезжие раввины уехали на станцию рано утром к восьмичасовому поезду. Видя сильную усталость дедушки и зная, что он не спал целую ночь, Юдифь в этот день не решалась беспокоить его какими-либо вопро сами; но в своём сердце она решила расспросить его ещё о многом. В особенности ей хотелось узнать подробно, где и когда жил «Иешуа», как прошла Его жизнь и какою смертью Он умер? Этот вопрос всё более и более захватывал её.

Прошло несколько дней. По обыкновению вся семья собралась после ужина на веранде. Был тёплый летний вечер, в кустах заливались соловьи. Дети играли, женщины о чём-то беседовали, старик Вейнберг сидел в глубоком камышовом кресле, устремив свой задумчивый взор на последние лучи потухающей вечерней зари.

Наблюдавшая за ним Юдифь решила теперь же спросить его обо всём, что её интересовало.

— Что ты, дедушка, так задумчиво смотришь на небо? — сказала, улыбаясь, Юдифь. — Наверно, и думаешь о нём?

— Да, дитя моё, — ответил Вейнберг, — я, действительно, в эту минуту думал о небе.

— Дедушка, милый, расскажи мне что- нибудь о небе и о Боге. Папа и мама не раз говорили, что ты много читал и много знаешь, а я тоже хочу больше знать о Боге; папа разрешил мне спрашивать тебя обо всём, что я хочу знать, и ты тоже позволишь мне это, не правда ли дедушка?

— Да, дитя моё, я очень много читал и изучал в своей жизни, и я охотно отвечу на твои вопросы. Что же ты хочешь от меня узнать, что тебя больше всего интересует?

— О многое, многое, — ответила внучка, смотря на него радостными, благодарными глазами, — и если ты мне разрешишь, я сейчас же начну тебя спрашивать.

— Ну хорошо, Юдифь, спрашивай, только не всё сразу, — сказал он, улыбаясь.

— Ну, вот опять какие-либо философские вопросы о Боге, — услыхав разговор, заметила мать Юдифи. Она так часто надоедала с ними, что просто беда. Если бы она была мальчиком, то, обязательно, сделалась бы мудрейшим из раввинов.

— Ну, мама, не перебивай. Теперь я уже не тебя спрашиваю, а моего мудрого дедушку; я хочу сейчас быть его прилежной ученицей и обещаю всё выслушать с большим вниманием.

С этими словами Юдифь пододвинула свой стул ближе к дедушке, положила свои руки к нему на колени и, смотря на него большими, весёлыми глазами, добавила:

— Теперь предисловие окончено, начинаются вопросы.

— Тогда скорее, — заметил, улыбаясь, Вейнберг, — а то твоё предисловие будет продолжаться до тех пор, пока я не пойду спать.

— Ну, хорошо, дедушка, первый вопрос: «Кто был «Иешуа», что это за человек, где Он был и что стало с Ним?»

Лицо старого раввина приняло серьёзное выражение. Взглянув строго на внучку, он заметил ея матери:

— Да, это верно, что Юдифь занимается слишком трудными вопросами.

— А почему, дедушка, этот вопрос труден? Я думала, что тебе всё легко; да и папа говорил, что ты всё знаешь, — спросила снова внучка.

— Знаешь, дитя моё, этот вопрос меня ничуть не затрудняет, но не всякое знание бывает полезно. Но всё-же, если ты уж так хочешь знать, то я, пожалуй, расскажу тебе. Вот уже скоро две тысячи лет как наши предки евреи жили в своей дорогой, данной им Самим Богом стране — Палестине. Тогда они не были ещё так рассеяны, как теперь, по всем странам.

— А разве Россия не наша страна? — перебила его любопытная Юдифь.

— Нет, дитя моё, Россия — не наша страна, это страна идолопоклонников, гоев; наша же родная, данная нам Богом страна — это Палестина, где жили наши отцы, наши славнейшие цари и пророки. Последнее время своего существования, наша страна была под властью сильных тогда язычников — римлян. Эти римляне были очень жестоки и несправедливы к нашим предкам. Им не нравилось то, что мы молились и служили истинному, живому, сотворившему небо и землю Богу, и не признавали их богов, не преклонялись перед ними. Евреям было тогда очень тяжело; римляне были сильнее. Но Иегова дал своему народу чудное обещание, что Он в своё время пошлёт для него Своего помазанника, Мессию, Который освободит всех евреев от их притеснителей и начнёт со своим избранным народом царствовать над всею землёй.

Эта чудная надежда всё время жила и живёт ещё поныне в сердцах истинных сынов Израиля. О ней говорили все наши благословенные пророки, начиная от Моисея. И вот незадолго до нашего рассеяния среди народа появился еврей, сын бедного плотника из маленького городка Назарета, который выдавал себя за Израильского Мессию, т. е. за Того, о Ком говорил Бог устами Своих пророков. Имя этого еврея было «Иешуа».

Многие из евреев были обольщены и увлечены Им и начали почитать Его за Сына Божия. Вся Палестина пришла в сильное движение; Его влияние на народ быстро усиливалось, Его приверженцы со дня на день ожидали, что Он объявит Себя царём над Израилем, а их сделает своими приближёнными, соправителями всемирного царства. Но мудрые люди того времени увидели в Его учении и влиянии на народ большую народную опасность. Они предвидели, что если об этом движении узнают римские власти, то придут ещё в большем количестве и совершенно разрушат дорогой и славный город Иерусалим и величественный храм, который был гордостью еврейского народа.

Поэтому было созвано экстренное совещание всех мудрейших старейшин Израиля. На этом совещании был поставлен вопрос: что делать и как предотвратить надвигающуюся, неминуемую грозу. И вот мудрейший первосвященник того времени Каиафа дал совет: лучше погубить одного человека, чем погибнуть всему народу. Этот совет был принят, за малым исключением, всеми старейшинами, и там же было решено умертвить самозванца «Иешуа». В это время Он с толпою Своих учеников находился в Галилее, и Его ожидали на предстоящий праздник Пасхи в Иерусалим.

Заговор этот был очень мудр и удачен, хотя о нём знал и сам обманщик и его сообщники. Но Он не боялся этого постановления; как видно, Он рассчитывал на поддержку простого народа и на его защиту. Но старейшины решили осуществить свой план очень осторожно. Чтобы не произвести возмущения в народе, и чтобы последний не мог защитить Его, было решено произвести арест ночью. В этом заговоре принял участие и оказал большую услугу старейшинам один из Его сторонников, который был чем-то недоволен своим вождём, и он обещал выдать Его старейшинам.

Иуда, так звали Его бывшего сообщника и ученика, в назначенный вечер провёл посланных первосвященником людей в потаённое место в Гефсиманском саду, где «Иешуа» часто проводил ночи со Своими учениками, — там самозванец и был схвачен. После ареста все Его сообщники вместо того, чтобы защитить своего вождя, сами бежали в разные стороны, прячась где попало.

Первосвященник, вместе со старейшинами, и весь благоразумный народ добились от Пилата, бывшего в то время римским наместником в Иерусалиме, чтобы он утвердил смертный приговор, вынесенный синедрионом, «Иешуа». Наш народ в те дни не имел даже власти судить своих преступников. Вот в каком унижении находились тогда евреи! А когда, наконец, смертный приговор был подписан, самозванца вывели из Иерусалима и прибили Его руки и ноги большими гвоздями к деревянному кресту. Там Он и умер.

Его тело, как подобает преступникам, должно было быть выброшено в долину Гиннома на съедение псам. Но тут произошла страшная, роковая оплошность со стороны старейшин. Прежде чем они могли убрать, куда нужно, мёртвое тело, один из Его сообщников, который был даже членом совета старейшин, пошёл к Пилату, выпросил тело умершего «Иешуа» и похоронил Его в своём гробе близ Иерусалима, как подобает честным людям.

Когда это случилось, старейшины уже не могли противиться власти. Однако, помня, что «Иешуа» как-то в своей речи перед народом высказался, что если Его убьют, то Он воскреснет из мёртвых, в этом они увидели для себя и для народа новую большую беду. Его сообщники могли унести тело в другое место и потом пустить слух, что Он воскрес, как говорил об этом ещё при жизни. Поэтому они послали к правителю несколько избранных человек, которые подробно рассказав о своём опасении, выпросили у него на несколько дней отряд воинов для охраны гроба.

Воины были назначены, и стража поставлена у гроба. Все совершенно успокоились и приготовлялись к радостному празднованию Пасхи. Но оставшиеся друзья «Иешуа», как видно, не сидели сложа руки. В одну ночь им удалось усыпить, или так перепугать стоявших на страже суеверных языческих воинов, что те были совершенно парализованы от страха, а когда пришли в себя, то печать, приложенная к двери гроба, оказалась сорванной, камень заграждавший отверстие — отваленным, а гроб — пустым. Тело было похищено, и о его судьбе никто ничего не знает до сего дня.

Однако вскоре после этого, Его сообщники начали распространять слухи по всей Палестине, а потом и по всему миру, что «Иешуа» воскрес из мёртвых. Утверждали, что они Его видели и говорили с Ним после воскресения, что Он, как Бог, вознёсся на небо. Но всё это, конечно, есть не что иное, как ловкий обман, которому никто из благоразумных людей нашего народа не верил и не верит! — так закончил свой рассказ об «Иешуа» старый раввин Вейнберг.

Затаив дыхание, со слезами на глазах, слушала Юдифь интересную для неё историю «Иешуа». Просидев несколько минут в глубоком молчании, она подняла полные слёз глаза на дедушку и спросила тихим, дрожащим от волнения голосом:

— А что, дедушка, если «Иешуа» был в самом деле Божий Сын, посланный как Мессия, к Израилю?

Вспомнив при этом слова того раввина, который несколько дней тому назад спорил с дедушкой, она добавила:

— И, что если Он умер, как Агнец Божий, за наш еврейский народ и за всех живущих на земле?

От этого вопроса, старый раввин подскочил на месте. Смотря на Юдифь свирепым взором и забыв, что пред ним сидит тринадцатилетняя девочка, он начал кричать вне себя от гнева:

— Кто мог внушить тебе подобные богохульные мысли? Где об этом написано, чтобы «Иешуа», сын простого плотника из Назарета, был еврейским Мессией? Он должен произойти из славного царского рода Давида.

Юдифь, побледнев от страха, дрожа всем телом, сидела перед своим разгневанным дедушкой. Она в своей жизни ещё ни разу не видела ни одного человека в таком страшном гневе. При этом она не могла понять, в чём дело, почему дедушка так на неё рассердился: она ведь не сказала ничего плохого, что могло бы его так сильно обидеть.

Увидев испуганное личико Юдифи, Вейнберг пришёл в себя. Уже более мягким и ласковым голосом, стараясь загладить своё поведение, он добавил:

— Ах, дитя моё, за всю мою долгую жизнь мне пришлось так много бороться с вторжением различных ересей в наш народ, что меня раздражает всякое напоминание о какой-либо ереси, особенно, когда я слышу об этом «Иешуа», Которого еретики считают Мессией, Сыном Благословенного. Ведь я знаю, что ты назвала Его этим именем несознательно. Но всё же, дитя моё, это очень нехорошо, что ты сравнила обманщика с преславным нашим грядущим Мессией, пришествия Которого мы все с нетерпением ожидаем в скором будущем.

— Ах, дедушка, я не знаю, Мессия ли Он или нет, но мне так жаль стало, что Его невинно убили, как некогда там в Египте убивали невинного ягнёночка, поэтому я и спросила, не был ли Он настоящим Мессией? Может быть, тогда люди как-либо ошиблись?

— О нет Юдифь, — ответил раввин. — Мудрые старейшины того времени не могли ошибиться, а если бы это и произошло, то давно уже было бы возможно, раскаявшись, поправить свою ошибку и принять Его учение.

— А разве, дедушка, Он оставил после Себя какое-либо учение? — спросила снова любопытная внучка.

— О да, есть книга, которую Его последователи выдают за Его учение. Но вот эта-то книга и сами Его последователи более всего свидетельствуют, что Он не был Мессией, Сыном Благословеннаго, а просто обманщиком.

— Как же это может быть, дедушка, чтобы Его последователи сами могли говорить что Он не Мессия, мне это совершенно непонятно?

— О, ты любопытна, дитя моё, оказывается, больше, чем говорит о тебе мама. Ты, как видно, всё хочешь узнать сразу. Впрочем, это я могу разъяснить тебе скоро, и надеюсь, что ты поймёшь. Вот, посмотри на всех людей, среди которых мы живём. Все в России, Европе вообще, а также в Америке, за малым исключением, считают себя христианами, т. е. последователями «Иешуа»; но как они все ненавидят нас, евреев, будучи сами последователями еврея! Было время, когда они мучили и убивали евреев десятками тысяч, да и теперь вот в России, мне пришлось пережить несколько еврейских погромов, когда евреев без всякой вины и причины немилосердно убивали.

Если бы Он был еврейским Мессией, то Он научил бы Своих последователей любить наш народ. Но это ещё не всё, дитя моё, они ненавидят также и друг друга. Было время, когда они вели между собою жестокие и кровопролитные войны, убивали друг друга, сжигали живыми на кострах, проклинали один другого страшными проклятиями, разрушали города и целые государства и т.д. Вообще они сами между собой истребили много миллионов людей.

Носящие Его имя не сделались лучшими людьми, но как были грубыми, кровожадными язычниками, ненавидившими друг друга, такими и остались.

— О, как это страшно, дедушка, — промолвила Юдифь. — Как плохи Его последователи! Они как раз ведут себя так, как раньше евреи, распявшие Его Самого. Они совсем не похожи на Него. Я никогда не хотела бы ни за кем следовать, если это делает человека жестоким. Если Его учение таково, что оно заставляет ненавидеть евреев и убивать друг друга, то «Иешуа», действительно, не мог быть еврейским Мессией. Ты прав, дедушка, что рассердился на меня. Я ведь ничего не знала о том, каковы Его последователи. Прости меня, что я считала Его Мессией. Я хочу всю мою жизнь служить Богу наших отцов и быть Ему верной. Видишь ли, как хорошо, иногда, всё знать!

С этими словами Юдифь бросилась на шею своего дедушки, целуя его лицо, заросшее длинной, белой как снег бородой.

— Да, теперь я вижу, что Юдифи давно пора это знать, — проговорил Вейнберг, обращаясь к её матери, которая молча прислушивалась к беседе. — Я никогда не подозревал, чтобы в её уме могли уже возникнуть такие серьёзные мысли.

Вечерняя заря давно уже потухла, становилось прохладно, и пора было уже прервать интересную беседу со старым раввином.

— Ну, дети, отправляйтесь в спальню, а то Юдифь, своим любопытством, заставит нас всех просидеть до рассвета, да и дедушку совершенно заморит, — заметила мать.

Пожелав друг другу спокойной ночи, все разошлись по своим спальням. Долго пришлось в эту ночь Юдифи пролежать без сна в своей постели. Беседа с дедушкой, его рассказ про жизнь и смерть «Иешуа» и Его страшных последователей, убивающих друг друга и ненавидящих евреев, потом это сильное раздражение дедушки, так её перепугавшее — всё это долго ещё стояло перед её взором.

«Нет, Он не был Мессией Израиля, — решила она, — и дедушка был прав, споря с тем приезжим раввином!» — с этой мыслью она уснула крепким и спокойным сном.

После этой беседы, узнав всё, что более всего занимало её, Юдифь совершенно успокоилась. Жизнь среди природы, любовь матери и всех окружающих — всё это совершенно рассеяло серьёзные мысли о Боге. В праздничные дни их часто навещал приезжающий из города отец, и оживленная радость царила тогда во всём доме.

Тихо и мирно потекла дальше жизнь Юдифи. Ещё раза два, за время их пребывания на даче, дедушку посетили приезжие раввины. Вновь проводили они целые дни и бессонные ночи в беседах и спорах. Юдифь всё это наблюдала, но у неё не было уже больше интереса к слушанью их споров. Она теперь всегда приходила к заключению, что, наверно, вновь спорят об «Иешуа». При этом она радовалась, что её дедушка может и другим так хорошо доказать, что «Иешуа» не Мессия.

«Как хорошо, что есть такие стойкие защитники веры нашего народа», — думала в такие моменты Юдифь.