Глава 9

Тучи нависли со всех сторон

Из села Никольского, где мы имели ряд благословенных собраний, верующие повезли нас в Карпатское на двух подводах, запряженных четверками лошадей. Остающиеся верующие и только что обращенные, в количестве сорока человек, с плачем провожали нам далеко за селение. Нам было тяжело расставаться с этими дорогими людьми. Выйдя вместе с ними за селение и предав их милостивой охране Господа, мы сели на подводы и поехали.

Был пасмурный день. Все время моросил мелкий дождик. Грязь комьями наклеивалась на колеса, которые отказывались вращаться и превращались иногда в настоящие полозья, с трудом тащившиеся по грязи. Несмотря на теплую одежду, которой нас снабдили верующие на дорогу до Карпатского, мы сильно замерзли. Сойти с брички не было возможности, ибо прилипавшая к ногам грязь делала невозможным путешествие пешком. Ко всему этому некоторые из группы были уже заражены тифом и напрягались из последних сил, чтобы не свалиться совершенно и не стать беременем для остальных сотрудников.

Было уже совсем темно, когда 30-верстный путь, наконец, остался позади, и мы подъехали к Карпатскому. При въезде в селение мы должны были переехать довольно глубокую балку, на дне которой протекала небольшая река. Темнота сгустилась еще больше. Пришлось сойти с брички и идти перед подводами, указывая дорогу.

Река осталась уже позади, и мы поднимались на противоположную сторону, когда меня чуть было не раздавили быстро спускающиеся с противоположного берега подводы, ехавшие в полном беспорядке. Мы попали в самую гущу поспешно отступающих махновских войск.

Потерпев поражение, они отступали перед белыми. Все улицы и дворы в Карпатском оказались запруженными подводами. Нам, ехавшим как раз навстречу, не было почти никакой возможности двигаться вперед, чтобы добраться до дома верующих.

При этом мы сознавали, что если будем узнаны махновцами. то без всяких объяснений будем тут же убиты. Но Господь хранил нас.

В десяти шагах не было возможности что-либо видеть, и в темноте они приняли нас за своих.

«Вы как попали на эту улицу, товарищ, какой вы части, почему едете навстречу? Здесь наш участок, мы должны здесь расквартироваться на ночь», — обратился ко мне махновец, управляющий лошадьми. «Здесь такая тесная улица, что четверками нет никакой возможности разъехаться, хоть в стену въезжай», — продолжал кричать и ругаться управляющий передней подводой.

Видя, что мы приняты ими за своих, я решил воспользоваться этим обстоятельством. Не отвечая на вопросы, я крикнул махновцу: «Завтра разберемся, кто где должен расквартироваться. Теперь нам надо разъехаться, не стоять же целую ночь под дождем в грязи. Поворачивайте в первый попавший двор, нам нужно проехать дальше, я вам сейчас помогу!» — с этими словами я взял за поводья махновских лошадей и повернул их в первый попавшийся двор. За этой подводой последовали еще две. Путь был освобожден. Мы благополучно проехали несколько следующих домов и нашли верующего человека, который принял нас с радостью в свой дом.

В продолжение всех этих переговоров и возни с разъездом, сидевшие на бричках братья и сестры хранили полное молчание и в тишине молили Бога о помощи. Молитвы были услышаны, и Его рука вывела нас из Среды махновцев.

Не успели мы распрячь измученных лошадей и войти в тесную комнату деревенской хаты, как вслед за нами прибыли три верховых махновца, требуя для себя квартиры. Хозяину дома пришлось принять их. Несмотря на сильную усталость и опасность положения, мы открыли Библию и начали с приехавшими беседу о Христе, затянувшуюся далеко за полночь. Загрубевшие в преступлениях люди под влиянием Слова Божия с сожалением и раскаянием рассказывали нам кошмар, который они только что пережили.

При отступлении они зажгли со всех сторон одну из находившихся на их пути немецких колоний. Мужчины, женщины и дети выбегали из охваченных пламенем домов, искали спасения в садах и небольшом лесу. Махновцы при свете багрового пламени, поднимающегося от горящих строений, верхом нагоняли бегущих и рубили шашками всех без малейшей пощады.

В одном доме родители и четверо детей были приведены в комнату и там зарублены шашками. Одна из дочерей, десятилетняя девочка, успела спрятаться. Когда махновцы ушли из дома, она вышла из своего убежища, чтобы посмотреть, что сделали махновцы с ее родителями, братьями и сестрами. Увидев груду изуродованных, окровавленных тел, она помешалась разумом. С широко открытыми от ужаса глазами, она легла поверх окровавленных трупов и обхватила их руками, как бы желая защитить их от врагов.

Один из махновцев, зашедших снова в дом, заметил живую девочку и вынул шашку, чтобы зарубить ее. Увидев безумный взор ребенка, устремленный на него, он опустил руку. Был послан другой, но и с этим произошло то же. Тогда они зажгли дом и уехали, оставив помешанного ребенка вместе с трупами родителей в горящем доме.

Махновец, рассказавший эту жуткую драму, умолк. Воспоминание о только что пережитом, как видно, было тяжким и для него самого. Нам, находящимся теперь вместе с этими зверями в образе человеческом, было жутко слушать этот кошмарный рассказ.

Из сердец наших, как вопль души, рвалась молитва к Богу.

«В чем провинились эти люди, что вы их так безжалостно убивали? Что вы чувствовали, когда рубили жен, мужей и ни в чем не повинных детей?» — обратился я к махновцам после минутного молчания. «Подумайте; что сказали бы вы, если бы кто-либо начал так мучить ваших родителей, жен и детей? Что скажет Тот, Который сотворил как их, так и вас, Который дал жизнь всему существующему?

Неужели Он не взыщет пролитой вашими руками невинной крови?

Ведь их кровь вопиет к Нему. И все, все мы должны будем предстать перед Господом, дать отчет во всем, что мы делали, говорили и мыслили.

«Вы правы, товарищ, — ответил один из махновцев. — Этот поступок хуже зверского, звери не могли бы так поступить. Но мы совершенно не сознавали, что делаем. Опомнились мы лишь тогда, когда опустили окровавленные шашки; пришла жалость и раскаяние, но было уже поздно. О, если бы был тогда среди нас хотя бы один человек, который успокоил бы нас и постарался остановить. Тогда было бы совершенно иначе! Я, например, совершенно не знаю, что овладевает мною в таких случаях, другие вам скажут то же. Это теперь мы рассуждаем. А тогда нет никаких рассуждений, никакого сожаления, жаждешь только крови, крови и больше крови!» Не так давно в одном селении мы убили группу людей, подобных вам, а за что рубили — никто из нас не может сказать. Правда, нам не нравилось, что они говорили о грехе, призывали нас к покаянию, но ведь они нам не делали никакого вреда. Наоборот, мы видели, что они нас любили, в то время как другие все нас ненавидели. Двое из наших товарищей не могут успокоиться еще и теперь. Они говорят, что убиваемые молились за них, когда уже кровь лилась по их лицам из нанесенных нами ран. Эти люди просили нас обратиться к Господу, и Тот простил бы нам всю прошедшую вину.

Эти убийства так укорили нашу совесть, что мы начали пить, чтобы успокоиться. Напившись, мы еще больше озверели и перерезали всех жителей. Нам самим жутко иногда, и мы не знаем, будет ли когда-либо конец. Хорошо, если передохнем от тифа или нас перестреляют, другого выхода для нас не видно. Я помню, как года полтора тому назад мне пришлось посещать в Мелитополе собрания евангелистов. Там много говорили о грехе и о вечной жизни. Мне хотелось и жизнь вечную иметь, и жаль было расстаться с грехом. Однажды что-то внутри так побуждало меня встать и раскаяться, но я удержался и сказал себе: «Еще рано, я молод и успею покаяться. Теперь прошло всего полтора года, но уже поздно, для меня нет выхода, какая-то сила владеет мною!» Говоривший умолк… Мои сотрудники, утомленные и перемерзшие за день, уже спали где попало на земляном полу. Я один продолжал беседу с махновцами. При последнем рассказе сердце мое наполнилось глубокой скорбью за этих бедных и погибших навсегда людей. Во время беседы, как и из других встреч с махновцами, мне пришлось еще больше убедиться, что многие из них некогда были близки в Евангельской истине, слышали проповеди и посещали собрания. Некоторые были детьми верующих родителей. Руководившие убийством наших сотрудников, как видно, отпали от менонитских общин, ибо при совершении убийства говорили на чистом немецком языке, употребляя нередко библейские выражения. Это была та категория людей, дом которых, по словам Христа, был убран, выметен, но не занят Им всецело. И вот пришли семь злейших духов и овладели ими. Только в этой истине можно было найти объяснение всем этим страшным жестокостям.

Находиться в среде таких людей было жутко, но дух был бодр и радостен. Видя вокруг море греха и смерть, идущую повсюду со своей острой косой, сердце наполнялось желанием свидетельствовать повсюду о спасающем Иисусе.

Следующий день был тяжел и тревожен. Собраний иметь не пришлось, за исключением с отдельными лицами, приходившими на нашу квартиру. Выйти из дома означало подвергнуть свою жизнь смертельной опасности. Один верующий, пришедший из другого селения, был схвачен на улице и убит около штаба махновской кавалерии. Этот случай заставил нас воздержаться от посещения верующих и ограничиться молитвами и беседами с отдельными душами.

Надвигались вечерние сумерки. Приходившие для бесед крестьяне разошлись по домам. Двое из наших сотрудников были больны и устроились на печи за неимением другого места. Опустив голову на руки, я сидел у стола над открытой Библией и молился.

Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошел стройный молодой человек с оружием, немец из колонистов, оказавшийся впоследствии инспектором кавалерии.

«Руки вверх! Ни с места!» — крикнул он, наведя на меня наган, быстро вынутый из кобуры. Было видно, что он перепугался, неожиданно встретив человека, одетого в одежду защитного цвета и по виду не принадлежавшего к жителям деревни.

«Кто вы такой, зачем находитесь в этой местности?» — спросил он. Получив ответ и посмотрев лежавшую на столе Библию, а также и добытые из моего кармана документы, он разрешил опустить руки.

«Кто здесь с вами еще?» Больная жена убитого Я. Я. Дика, встав со своей постели, предъявила свои документы. «О! Я и так вас знаю», — сказал по-немецки один из убийц ее мужа и других работников миссии. Сейчас он осматривал квартиры для размещения своих солдат.

Вскоре после ухода «Яшки», как звали своего начальника махновцы, трепетавшие и раболепствовавшие перед ним, в нашу квартиру прибыли три махновца. Один из них, как видно, начальник воинской части, был болен тифом.

Я начал беседу с вновь прибывшими. Махновцы, особенно больной, слушали с большим вниманием и хранили полное молчание. Лишь тяжелые вздохи вырывались по временам из их уст.

Прошло довольно много времени. Двое из махновцев потребовали от хозяйки ужин. Скоро все было подано на стол. Чтобы дать место махновцам, я закрыл Библию и отошел в сторону, прекратив на время чтение и беседу.

Больной, лежавший до сих пор совершенно тихо, вдруг зашевелился, и в его руке блеснуло дуло револьвера: «Если вы будете прерывать чтение, я застрелю вас сейчас же, как собак! — закричал он на своих товарищей. — Не мешайте, пусть читает и говорит, я хочу слушать. Вы еще успеете наполнить свои желудки!» «Пожалуйста, товарищ, продолжайте ваше чтение, продолжайте еще, мне никогда в жизни не приходилось слышать что-либо подобное», — обратился ко мне больной.

Чтение и беседа о Христе продолжались до глубокой ночи, пока не уснули утомившиеся за день махновцы.

На другой день, когда все в доме спали, больной разбудил меня, снова прося читать и говорить ему о Христе. Этот загрубевший в преступлениях человек слушал со слезами и глубоким раскаянием слова о Боге, о вечной жизни и о любящем всех грешников Христе.

Часов в девять утра был получен приказ к дальнейшему отступлению. Махновцы быстро собрались в путь. Больной, напрягая силы, встал, одел свою одежду и вооружение и, уже готовый к отъезду, обернулся и быстрыми шагами подошел к столу, за которым сидел я с открытой Библией. Положив передо мной пятидесятирублевый кредитный билет, он проговорил дрожащим от волнения голосом, со слезами на глазах: «Возьмите это, товарищ, для себя и ваших сотрудников, он вам пригодится. Не бойтесь, это мои собственные деньги, они не запятнаны человеческой кровью». Это сильный и энергичный человек, загрубевший в преступлениях, рыдая, вышел из дома.

Господь, простивший некогда разбойника на кресте, стучал теперь и в это сердце. Он встретился этому человеку, быть может, в последний момент его жизни.

В этот и последующие дни нашего пребывания в Карпатском мы решили начать открытие собрания. Правда, посетителей собрания было мало, многие боялись еще выходить из дому. Зато приходило много махновцев. Господь давал силы и мужество для свидетельства перед ними. Мы сознавали, что без воли Отца Небесного не может пасть ни один волос с нашей головы.

Правда, испытания одно за другим сыпались на нас в эти дни.

Если бы не Господь, мы давно бы отчаялись и не смогли работать, но Он давал нам на каждый день все новые и новые силы.

На четвертый день нашего пребывания в Карпатском мы получили известие о том, что наша вторая группа целиком убита в одной из немецких колоний. Сознавая, что время, назначенное для встречи, уже прошло, мы допускали такую возможность.

В эти дни, когда тучи особенно сгустились над нами, мы должны были перенести еще более тяжелый удар, на этот раз от верующих людей. Небольшая группа местных верующих, услышав, что наша вторая группа убита и боясь, как бы из-за нам не пострадать и им, собрались на совещание, как с нами поступить.

Я случайно заглянул в этот дом, и мне пришлось услышать донесшиеся слова: «Что же, нам придется выдать их махновцам».

Заинтересовавшись слышанным, я не вошел внутрь дома, а остался у двери, и мне пришлось услышать нечто невероятное. Говоривший предлагал пойти в штаб махновцев и сказать им, что какие-то совершенно незнакомые люди приехали к ним и, самовольно заняв их дома, живут теперь с ними.

Я понял, что речь идет о нас. Снова, как и в седой древности, раздался голос: «Я не знаю человека сего».

Понимая, что предложение было вызвано страхом за свои дома и семьи, мы простили перепуганных людей. Все же мы сознавали, что оставаться в этом месте было бесполезно и крайне рискованно.

Наши физические силы таяли с каждым днем. Одна сестра уже неделю как лежала в горячке сыпного тифа. Другие также едва держались. Нужно было ехать на отдых, но куда? Впереди был фронт, к которому мы подошли теперь вплотную. К тому же была холодная дождливая погода, наступил уже декабрь месяц. Мы все были в легкой летней одежде и плохой деревянной обуви. Белье и обувь, кроме деревянных сандалий, махновцы уже давно у нас забрали. Однако мы не могли ехать дальше, не имея известий о второй группе. Поехать туда, где должны были находиться наши сотрудники, не было возможности. Это было верстах в двадцати от Карпатского, и никто не решался дать нам подводу. Пойти же пешком означало верную смерть. Везде разъезжали махновцы и, видя пешего человека, неизбежно сочли бы его за бегущего от них.

Наконец, на наше собрание зашел крестьянин, сообщивший нам, что в соседнем селении он встретил таких де, как и мы, проповедников Евангелия.

Это принесло нам надежду, что наши сотрудники, может быть, еще живы. А вечером того же дня прибыла и вся группа.

Это была радостная встреча. Мы смотрели друг на друга, как на пришедших из потустороннего мира. Дело в том, что до них также дошли слухи, будто при нашем въезде в Карпатское мы были убиты.

Поэтому-то они и не торопились попасть сюда к условленному дню.

Поздно вечером мы имели чудное молитвенное собрание вместе с местными верующими, продолжавшееся далеко за полночь. Возносилась горячая благодарность за все благословения и помощь в испытаниях, которые в эти дни переживали обе группы.

Группа брата Л., так же, как и наша, пережила много тяжелого и готовилась уже встретить мученическую смерть.

Во время отступления махновцев они находились в одной из немецких колоний. Уже из соседних селений до них доходили слухи о чинимых махновцами зверствах. Так, они услышали, что наша группа убита. Это дало им основание ожидать такого же конца и для себя.

В от вечер, когда махновцы подошли к колонии, пришлось отложить собрание, и все члены группы с разных квартир собрались в одно место, чтобы если и придется умереть, то умереть всем вместе, поддерживая друг друга.

«Две наши группы уже там, пойдем и мы за ними», — говорили друг другу сотрудники.

Настала темная зимняя украинская ночь; в селение въехали махновцы. Озверевшие, врывались они в дома и грабили, кому что хотелось. Придя в дом, где находились наши братья и сестры, они застали их на коленях в молитве перед Богом. Забрав вещи у хозяина дома и у наших братьев и сестер, они не тронули никого из людей и удалились.

Это был передовой разведочный отряд во главе с начальником.

Далее произошло что-то не совсем понятное. Дальше этого дома махновцы не пошли, но остановились и, дождавшись прихода остальных, приказали следовать через селение спешным порядком, не заходя в дома. Таким образом, не только наша группа, но и жители этой колонии уцелели в этот вечер, тогда как в предыдущем и последующем селениях были совершены повсеместно грабежи и убийства. В этот вечер миссионеры и жители колонии ясно увидели, что Сам Господь сохранил их жизнь.

Встретившись так неожиданно, обе группы, как бы воскреснув из мертвых, от всего сердца благодарили Бога. Были и другие, более глубокие причины для благодарственной молитвы: Несколько сот душ обратилось к Христу за этот короткий промежуток нашей работы.

Они действительно воскресли к новой, святой жизни. Господь особенно благословил группу бр. Л. В одном небольшом селении обратились к Богу все жители. Каждый, покаявшись, шел к своему соседу, проповедовал ему о Христе и приглашал на собрания. Так возникла волна обращений. Нива побелела, поспела к жатве, и труд малой горстки учеников Христовых в эти тяжкие дни вознаградился сторицею.

Остальная часть ночи после молитвенного собрания прошла без сна. Становилось все тревожнее. Не снимая верхней одежды, мы дремали, прислонившись к стене или устроившись на полу хаты. Еще с вечера начался ожесточенный бой, шла беспрерывная артиллерийская и пулеметная стрельба. В дома забегали рассвирепевшие солдаты.

К утру все стихло, махновская кавалерия вышла из селения. Верстах в двадцати в селении Воронцовка находились белые. Мы оказались на нейтральной полосе, куда время от времени заезжали и те, и другие разъезды.

Подождав еще день и простившись с местными верующими, мы выехали по направлению к Воронцовке. Путь был крайне тяжел и опасен. Шел дождь, и всюду была сильная грязь. По сторонам нередко трещали орудийные и пулеметные выстрелы. Мы везли теперь трех больных тифом сотрудниц, не желая оставить их в такой среде.

Несмотря на все окружающее, сердца работников миссии были наполнены радостью по случаю обращения многих грешников.

Христианский гимн: «Радость, радость непрестанно» раздавался в этой долине вражды и смерти.

Вот уже десять лет прошло с того времени, а картина всего пережитого и особенно этот последний переезд все еще ясно стоит перед моими глазами: две брички, напряженные четверками лошадей едва тащатся по клейкой грязи. Погонщики лошадей, три больных сестры и наши вещи лежат на бричках. Остальные, едва вытаскивая ноги из грязи, идут вслед за подводами. Особые усилия делает бр. Л. Его уже несколько лет больная нога никак не хочет вылезти из грязи.

Опираясь на палку, он едва движется вперед.

«По следам пойдем Христовым, Будем льнуть к рукам Его, Чтоб под бременем суровым Не пропасть нам без Него».

Он поет, и его сильный голос громко раздается в воздухе. На глазах некоторых братьев блестят слезы благодарности Богу за все благословения в работе.

Мы подъехали к селу Марьинскому. Несколько семейств верующих, зная, что мы недалеко от них, ожидали с нетерпением нашего приезда. Услышав пение духовных гимнов, они вышли нам навстречу и с радостью приютили нас у себя.

Беспрерывные собрания проходили дней пять подряд в разных концах этого большого села. Не только дни, но иногда и целые ночи мы проводили в беседах и молитвах со слушателями и верующими.

Каждый раз нас засыпали разными вопросами на духовные темы.

Кругом была видна великая духовная жажда и большая нужда в работниках. Грешники жаждали спасения; верующие, уставшие от всех волнений, жаждали укрепления и поддержки.

Было еще очень много работы, но силы наши истощились, и мы нуждались в основательном отдыхе.

Теперь мы были близки к освобождению от непрерывной опасности: нам нужно было только переправиться на другую сторону Днепра.

Но по реке шел лед, и ехать на легких лодках было крайне опасно.

Все же местные верующие сделали одну попытку переправить нас на другую сторону. Почти целый день проездили мы по плавням, но с обеих сторон реку обстреливали береговые патрули. Отсюда махновцы, а с противоположной стороны — белые.

Эта неудачная попытка ясно говорила нам, что наше время еще не пришло. Что есть еще души, для спасения которых Господь оставляет нас в этой местности.