16. Бедная миссис Кэри была словно жена Лота — Уильям и Дороти Кэри

Когда Уильям Кэри отплыл в 1793 году в Индию, он положил начало современному миссионерскому движению. Его примеру последовали Дейвид Ливингстон, Хадсон Тэйлор, Адонирам Джадсон и тысячи других миссионеров. Они несли Благую весть тем, кто прежде никогда не слышал о Евангелии. Уильям Кэри был самым первым среди миссионеров, а также библейским переводчиком по преимуществу. Вам, безусловно, захочется познакомиться с Уильямом Кэри. Это был незаурядный человек.

Но не забывайте и Дороти Кэри. Возможно, она где-то рядом, занимается детьми или хлопочет по хозяйству. Но я должен сказать вам откровенно: у Дороти были эмоциональные проблемы. Уильям и Дороти жили еще до того, как психологи и различного рода консультанты стали активно помогать людям в их трудностях. И у них не было под рукой того множества посвященных актуальной для них проблематике книг, которым располагаем мы с вами.

Вам не хотелось бы попробовать себя в качестве психолога? Что бы вы посоветовали Уильяму и Дороти, что, по вашему мнению, помогло бы им понять друг друга и самих себя? Что могло бы помочь Дороти стать истинным служителем Бога? Пытаясь найти ответы на эти вопросы, вы найдете и то, что поможет вам сохранить психологическое здоровье в вашей собственной семье.

?

Что стало причиной психического расстройства Дороти Кэри? Если Уильяма Кэри по справедливости называют отцом современного миссионерского движения, то как мы назвали бы Дороти? Если Уильям создал сам себя, то не была ли Дороти человеком, который сам себя разрушил? Или оба они стали тем, чем они являлись в действительности, благодаря сочетанию их характеров?

Как вы можете догадаться, брак Уильяма и Дороти не был сплошной идиллией. В течение более чем сорока лет Уильям Кэри трудился — корпел, как он сам бы сказал, в качестве миссионера вИндии. Дороти продержалась четырнадцать лет — с огромной неохотой. И ее искренне жаль. История Уильяма Кэри, сапожника, ставшего блестящим филологом и миссионером, — это одна из тех историй, которые повествуют о том, как Бог ставит руководителем огромного количества людей человека, о котором никто бы и не подумал, что он на это годен. Но какова история бедной Дороти?

Давайте начнем с Уильяма. Место рождения: Полерспьюри, глухая деревушка примерно в восьмидесяти милях к северу от Лондона. Год рождения: 1762-й, за пятнадцать лет до американской революции. Отец: Эдмунд Кэри, ткач, продававший по деревням изготовленные им на дому шерстяные ткани. Доход семьи: около десяти шиллингов в неделю. Члены семьи: в доме, помимо Эдмунда и его довольно-таки большого ткацкого станка, размещались жена, Элизабет, их пятеро детей и мать Эдмунда. Уильям был старшим ребенком. Когда Уильяму было шесть лет, его отец был назначен псаломщиком в приходе и учителем в школе. В селениях, подобных Полерспьюри, иногда имелись школы для бедных, где дети в возрасте от семи до двенадцати лет учились основам грамматики и религии, если на это хватало способностей учителя. А способностей частенько и не хватало.

Уильям не только получил привилегию учиться целых два года, благодаря назначению своего отца, он получил еще и доступ к книгам — и читал запоем. «Робинзон Крузо» и «Путешествия Гулливера» были изданы за пятнадцать лет до этого. Уильям читал об увлекательных путешествиях и предавался мечтам. Когда ему исполнилось двенадцать лет, учеба закончилась и он отправился работать на поля. Но двумя годами позже выяснилось, что на солнце у него на коже появляется сыпь, и Уильяму пришлось сменить род своих занятий. Один сапожник взял его к себе учеником. Незаметно для себя Уильям оказался в дурной компании. Позже он вспоминал, что у него вошло в привычку «сквернословить, лгать и обсуждать скабрезные истории». Он оказался во власти «скверных привычек, свойственных нижним слоям общества в глухих селениях». Но ему всегда нравились споры. Уильям говорил, что в том возрасте он был «непоседой». «Мне чего-то хотелось, — писал он позже, — но я и представления тогда не имел, что, лишь полностью изменив свое сердце, смогу чего-либо добиться».

Однажды на Рождество, разнося заказы, он получил несколько монет на чай. Среди полученных им денег был фальшивый шиллинг. Он решил сказать боссу, что этот шиллинг он получил в счет уплаты за доставленный заказ. Таким образом, у хозяина оказался поддельный шиллинг, а Уильям получил настоящий шиллинг в качестве чаевых. Но хозяин каким-то образом выяснил, что фальшивую монету Уильям намеренно обменял на настоящую за его счет. Уильяму было очень стыдно и страшно. Кража была довольно-таки значительной, а британский закон карал воров крайне сурово. Кража суммы, превышающей шиллинг, считалась очень серьезной кражей, и проступок Уильяма был, безусловно, очень тяжелым. Уильяма мучил стыд, и он даже на время перестал ходить в церковь. Но он продолжал спорить на религиозные темы с другим подмастерьем, работавшим у того же сапожника и посещавшим церковь диссентеров. Через некоторое время Уильям согласился пойти туда вместе с ним. Под впечатлением проповеди на Послание к Евреям 13:13 («Итак, выйдем к Нему за стан, нося Его поругание»), Кэри, которому было тогда семнадцать лет, вышел на покаяние. Тогда же он перестал посещать официальную англиканскую церковь, куда ходили его отец и мать, и присоединился к церкви конгрегационалистов.

Когда хозяин сапожной лавки, где работал Кэри, умер, Уильяма нанял другой сапожник. И через два года он женился на золовке своего нового работодателя, Дороти (Долли) Плэкетт. О том, как складывались их взаимоотношения до свадьбы, нам неизвестно. Кэри было девятнадцать лет, ей — двадцать пять. Он был невысоким, хрупким юношей, работал подмастерьем у сапожника и зарабатывал пять-шесть шиллингов в неделю. Она была дочерью руководителя церкви конгрегационалистов в Пиддингтоне, которую теперь посещал Кэри. Кроме того, она не умела ни читать, ни писать. Бесплатной школы в Пиддингтоне не было. Но даже если бы и была, Дороти вряд ли стала бы ее посещать. Во-первых, ее родители были диссентерами, а во-вторых, она была девочкой. Поэтому во время брачной церемонии она поставила в церковной книге «большой, корявый крест».

Они были очень бедны, но, казалось, не замечали этого. Через год в семье появился еще один рот — дочь Энн. За хибаркой, которую Уильям называл своим домом, он устроил небольшой огород. Когда Уильям не был занят в сапожной лавке или на огороде, то он читал или изучал древнегреческий. Или проповедовал. Церковь, в которой он регулярно проповедовал, находилась в восьми милях от его дома. А приход, состоявший из бедняков, «платил так мало, что этого не хватало даже и на одежду, изношенную на богослужениях». Раз в месяц Уильям также проповедовал и в церкви диссентеров, у себя в Полерспьюри, что приводило в замешательство его отца, занимавшего пост в англиканской церкви. Его сестра вспоминала: «Мы предпочитали, чтобы он проповедовал вне дома и не пытался проповедовать дома». Она также вспоминала и о его увлеченности: «Казалось, он намеревался сокрушить все алтари Ваала за одну ночь, как Гедеон». Ее также немного обижало то, что в Уильяме чувствовалась определенная сосредоточенность на собственном стремлении к праведности. «Только моя любовь к брату удерживала меня от того, чтобы дать ему понять, что я обижена на него».

Да, первый год брака был для Уильяма очень содержательным. С рождением дочери брак наполнился смыслом и для Дороти. Но совершенно очевидно, что ходить в церковь, в которой проповедовал Уильям, она не могла. А ходить вместе с ребенком в церковь, которую посещали ее родители, ей также было неудобно. И, конечно же, она не могла разделить интерес Уильяма к древнегреческому языку. Для нее было немалым испытанием освоить и свой родной, английский алфавит. А вот второй год брака дался им труднее. Энн умерла, и Дороти очень тяжело переживала эту потерю. Вскоре заболел Уильям. Он не мог содержать семью, и они с Дороти оказались перед угрозой голода. Под тяжестью этих ударов Дороти стала терять связь с реальностью. Все, к чему она была привязана, у нее отняли, и она чувствовала себя совершенно беспомощной перед свалившимися на нее испытаниями. Когда мать Уильяма навестила их, то пришла в ужас от увиденного. Брат Уильяма, еще подросток, отдал ему практически все, что у него было, чтобы хоть как-то поддержать его. Община Полерспьюри собрала деньги, чтобы Уильям и Дороти могли купить себе небольшой дом в Пиддингтоне. Когда Уильям оправился от мучившей его болезни, ему был уже двадцать один год. Смерть дочери серьезно повлияла на Дороти: она стала всего бояться, ее состояние все время было подавленным.

В плане доходов следующие несколько лет были не более успешными. Уильям стал баптистом, приняв крещение погружением в реке Нин. Запись Джона Райлэнда, который крестил его, гласит: «Сегодня крещен бедный сапожник». Через два месяца, когда работодатель Уильяма умер, «бедный сапожник» стал хозяином дела. Он также взял на себя заботу о вдове прежнего хозяина и ее четверых детях. К несчастью, те годы в Великобритании были неблагоприятными для развития собственного дела. Страна залечивала раны после унизительного поражения в войне в Америке. Многие клиенты сократили объем заказов, другие и вовсе отказались от услуг Уильяма. Кроме того, ему отказывались платить за обувь, которая уже была заказана и изготовлена.

Для Уильяма стало спасительным приглашение, которое он получил от баптистской церкви, располагавшейся неподалеку от Маултона. Ему было тогда двадцать три года. В Маултоне уже десять лет не было пастора, а жалование составляло примерно столько же, сколько он зарабатывал своим ремеслом — около пятнадцати фунтов в год. Но ему, по крайней мере, не приходилось теперь переживать по поводу отмены заказов, и он мог заниматься любимым делом. Он никогда не считал себя хорошим сапожником. Чтобы получить некоторую прибавку к жалованью, Уильям стал преподавать в школе. Но в этом он так же, как и в сапожном ремесле, не преуспел, поскольку не мог добиться дисциплины среди своих учеников. «Когда я управлял школой, — чистосердечно признавался он, — мальчишки вертели мной, как хотели». Иногда приходилось вспоминать и о ремесле сапожника — нужно было как-то сводить концы с концами. Существование Уильяма, Дороти и их новорожденного сына Феликса оставалось все таким же жалким. Один из исследователей пишет: «В их семье в течение очень длительного периода вообще никто не ел мяса, а другие продукты появлялись в очень небольших количествах». Но чем Уильям неизменно продолжал запасаться, так это подержанными книгами. Для него книги были важнее еды. Дороти вряд ли думала так же.

После четырех лет проповеднической работы Кэри решил, что для него настало время принять рукоположение. Но ему отказали. Его критиковали за то, что проповеди его были невыразительны. Уильяму предложили обратиться с новым запросом через пару лет. Однако он оставался пастором маултонской церкви, так как никто больше не претендовал на этот приход. В свободное время Уильям изучал языки: древнегреческий, латинский, иврит, французский, голландский и итальянский. Все они давались ему сравнительно легко. Тем временем Дороти продолжала свою борьбу с английским. Не меньше чем языки его увлекала география. Пастор, живший по соседству, который иногда навещал Кэри, когда тот снова взялся сапожничать, вспоминает: «Входя в комнату, я видел, как он занимается ремеслом. Он склонялся над работой, а на стене висела огромная карта, склеенная из множества маленьких листков, на которой он отметил места обитания для каждого народа. Он обращался к этой карте, когда сталкивался во время чтения с названием той или иной нации. Он интересовался данными о населении, вероисповедании и тому подобных вещах. Эти исследования, к которым он имел естественную склонность, безусловно, мешали его работе… и в то же время он испытывал сильные материальные затруднения».

Никто лучше Дороти не знал, что это были за трудности. Семья росла. С 1785 по 1790 год у них родилось еще четверо детей, а в уходе за ними от Уильяма проку было мало. Биограф Мэри Дрюэри пишет: «Дороти в то время, должно быть, приходилось тяжелее, чем когда-либо прежде. Ее молодой муж был полностью поглощен проповедями и исследованиями, а неграмотная женщина просто не могла разделить его интересы. Вероятно, временами она чувствовала себя весьма одинокой. Кэри не тратил напрасно ни минуты: он дисциплинировал свой разум знаниями». Вроде бы Уильям научил свою жену читать и писать, но, судя по всему, она пользовалась этими навыками только в случае крайней необходимости.

Дороти была очень неспокойным человеком, ее мучили различные страхи. Но помимо всего прочего, она еще была и очень упрямой. У нее обо всем было свое собственное мнение. А Уильям явно был так занят дисциплиной своего ума, что совершенно забыл о том, что дети без дисциплины со временем становятся просто неуправляемыми. В 1787 году Дороти решила принять крещение погружением. Сам Уильям был крещен в 1783-м, а с 1785-го был баптистским священником. Но Дороти приняла крещение лишь спустя два года. Должно быть, Уильяму доставило огромную радость провести этот обряд. Вполне возможно, она считала, что ее муж уделяет ей мало внимания или даже и вовсе не думает о ней. Он, казалось, все время был занят чем-то очень важным. Родители Уильяма также беспокоились: их удивляло то, что живя всего в пятнадцати милях от них, Уильям практически никогда их не навещал и они не получали о нем никаких известий. В ответ на раздражение отцаУильям продиктовал ему свое недельное расписание и сказал: «Видишь, на частые письма особо рассчитывать не стоит».

Уильям жил в своих мечтах о несбыточном; Дороти, в свою очередь, все больше и больше теряла связь с реальностью. Мир Уильяма становился все более огромным, мир Дороти -узким и тесным. Кэри расширял свои горизонты не только с помощью большой самодельной карты, но также и за счет регулярных пасторских собраний, а также на встречах Философского института, которые происходили в Лейчестере и где высказывались довольно-таки радикальные взгляды. Кэри происходил из самых низких социальных слоев, а потому поддерживал как американскую, так и французскую революции, а будучи диссентером, молился о том, чтобы революция произошла и в Англии.

После того как Кэри был рукоположен, он непрерывно говорил со своими коллегами-свяшенниками о необходимости миссионерской работы за рубежом. Сначала пасторы воспринимали его как необразованного молодого выскочку и подшучивали над ним. Наконец один из пожилых священнослужителей поставил его на место, назвав его «замечтавшимся энтузиастом» и объяснив ему, что, если Бог хочет спасти язычников, Он, как верховный владыка, сделает это так, как Ему Самому угодно, «без моей или вашей помощи, молодой человек», — добавил он.

Кэри отправился домой, взглянул на свою огромную карту и решил, что должен изложить письменно свои соображения о том, почему следует начать миссионерскую работу в дальних странах. Но этот документ произвел не больший эффект, чем его устные аргументы. Священники считали, что «он вбил себе в голову дикий и неосуществимый план, и отказались поддерживать его». Но Кэри не сдавался. Тогда можно было бы легко отступить без каких-либо потерь, но он не сделал этого. Возможно, он не был прирожденным лидером, зато корпеть он умел. Возможно, он потерпел неудачу в сапожном ремесле, в учительстве и даже в браке, но он не собирался отказываться от своего стремления стать миссионером.

Примерно пятью годами позже Кэри опубликовал свой трактат, на этот раз в немного более отшлифованной форме, с заглавием, которое состояло из сорока одного слова и начиналось так: «Исследование об обязательствах христиан..».. Это был шедевр, в котором все аргументы «против» были неоспоримо опровергнуты один за другим. Через три недели после выхода в свет этой работы Кэри пригласили выступить на пасторском собрании. Его коллеги знали, о чем он будет говорить. Ему теперь был тридцать один год. Он стал гораздо более зрелым человеком, но оставался непреклонен. На собрании он проповедовал на стихи из книги пророка Исаии: «Распространи место шатра твоего» (глава 54, стихи 2, 3), а его девизом, который он смело провозглашал, были слова: «Ожидай великих свершений от Бога; стремись к великим свершениям ради Бога».

Несмотря на эмоциональное выступление Кэри, священники не откликнулись на призыв к организации миссионерского общества. Большинство из них представляло такие же бедные приходы, как приход самого Кэри. Почти в самом конце заседания Уильям Кэри обратился к председателю собрания с такими словами: «Что же, ничего так и не будет предпринято ?» Эта фраза послужила толчком к действию. На следующем собрании было официально учреждено «Частное баптистское общество распространения Евангелия среди язычников» — первая британская миссионерская организация. Кэри предполагал, что лучше всего было бы начать с Таити или с Африки. Но врач Джон Томас убедил его начать с Индии. Томас, незадолго до того работавший в Ист-Индской Компании в Калькутте, хотел вновь поехать туда, уже в качестве миссионера. А Кэри был рад отправиться в Индию вместе с ним.

Кэри столько лет ждал поддержки своих коллег, и вот события стали разворачиваться с невероятной быстротой. Кэри едва-едва успевал реагировать на них. Однако, вне всякого сомнения, он был готов гораздо лучше, чем Дороти. Кэри был тридцать один год, а Дороти — тридцать семь. У них родилось трое мальчиков: Феликс, которому было теперь восемь лет, Уильям — ему было пять, и трехлетний Питер. Самая младшая, Люси, умерла за год до этого, когда Уильям работал над своим «Исследованием об обязательствах». Дороти не могла относиться к большой уродливой карте, испещренной каракулями, иначе, как с презрением. Она не понимала, зачем Уильям куда-то рвется и почему ему не сидится дома. После смерти Люси Дороти снова впала в депрессию. А теперь, в феврале 1793 года, она была на пятом месяце беременности, и весной должна была рожать. Более чем когда-либо она нуждалась в ласке и внимании.

Но Уильяма остановить было уже невозможно. На январском собрании один из пасторов сказал: «В Индии — золотая жила до самого центра земли». Рассказывают, что Уильям ответил ему: «Я спущусь и туда. Но помните: канат обязаны держать вы». Да, Уильяма Кэри было уже не остановить. Он зашел слишком далеко. Поэтому слова Дороти «я не поеду», сказанные самым грубым тоном, стали для него настоящим ударом. Но он продолжал надеяться на то, что до даты их предполагаемого отъезда она передумает. Дороти была не единственным человеком, не понимавшим и не принимавшим желания Уильяма ехать в Индию. В церкви не хотели отпускать его. Этому приходу и так пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы найти пастора. Кроме того, к нему там привыкли и прониклись симпатией.

Конечно же, отец Уильяма также не понимал его. «Он что, с ума сошел?» — вопрошал он, вспоминая паренька, который двадцатью годами раньше оставил работу в поле из-за того, что не переносил яркого солнца. И вот теперь Уильям собрался ехать не куда-нибудь, а в Индию. Но Уильям твердо решил ехать именно туда. Он писал своему отцу: «Мне многое нужно принести в жертву. Я должен уехать, взяв с собой мою возлюбленную семью и несколько самых близких друзей. Никогда прежде я не наблюдал большей печали в церкви, чем в последнее воскресенье. Но я уже положил этому начало — и не отступлю». Уильям знал, что ему придется оставить свою церковь, и знал, что ему придется оставить своего отца, с которым, возможно, он никогда уже больше не увидится. Но он надеялся на то, что ему не придется оставить свою жену. Кэри чувствовал, что обязан исполнить то, на что призвал его Господь.

Несомненно, многих решение Дороти шокировало. Тогда считалось, что жена обязана следовать за мужем, куда бы он ни отправился. Отказ Дороти ехать был делом неслыханным. Но подумайте о Дороти. Она была «неграмотна, лишена воображения», как пишет о ней Мэри Дрюэри. И от нее требовалось «ехать на другой край света, в чужую страну, к чужим людям, говорящим на чужом языке, в страну с другим климатом и другими обычаями, не имея даже дома, в котором там можно было бы устроиться».

Дороти нуждалась в спокойствии. Ей нужно было «устроиться». Возможно, у нее были серьезные основания ставить под сомнение авторитет ее мужа в этом вопросе. Они были женаты уже двенадцать лет, неоднократно переезжали с места на место, и ни один из этих переездов не облегчил ее доли. Они жили в Хэкелтоне, в Пид-дингтоне, Маултоне и Лейчестере; Уильям пробовал себя в качестве подмастерья, управляющего и хозяина; дважды он пытался преподавать в школе, был пастором в трех церквах. Понятно, что Дороти не обрела бы спокойствия, последовав за мужем в Индию. Дети, должно быть, также доставляли ей массу тревог. Двое из них уже умерли у нее на руках. И вот теперь муж, зная, что она на пятом месяце беременности, хотел, чтобы она ехала с ним, а это означало, что ей (а ведь ей было уже тридцать семь лет) придется перенести роды на корабле, еще до их прибытия в Индию. На борту будет множество мужчин, в основном — грубых матросов, и всего лишь одна женщина кроме нее самой.

Да, Дороти было чего бояться. Несомненно, Дороти слышала о том, что Франция объявила войну Англии, и теперь все британские суда, находившиеся в открытом море, были под угрозой нападения. Подобные путешествия и в мирное время были откровенно опасны. Теперь же, когда разразилась война, затея эта выглядела чистейшим безумством. Но Уильям, наконец, смирился с решением Дороти. Договорились они следующим образом: восьмилетний Феликс поедет с ним, а Дороти и двое младших мальчиков отправятся в Пиддингтон и будут там жить с ее сестрой Китти. Через три года, когда он сможет подготовить подходящее жилье для семьи в Индии, Уильям вернется за ней в Англию.

И вот в апреле 1793 года доктор Томас с женой и дочерью и Уильям с сыном Феликсом отплыли в Индию. Они проплыли вниз по Темзе к Ла-Маншу, обогнули южное побережье Англии и прибыли к острову Уайт, но там и застряли. Встречные ветры и опасности войны заставили капитана судна отложить путешествие. Эта задержка стала как радостной, так и скверной новостью для Кэри. Радовался он потому, что, отложив плавание, капитан тем самым давал возможность Дороти передумать и присоединиться к мужу. Плохие новости касались доктора Томаса, врача миссии. Помимо желания стать миссионером у Томаса были и другие причины отправиться в Индию. У него была скверная привычка не оплачивать свои счета. Соответственно, ему было необходимо срочно убраться из страны. По словам Кэри, «кредиторы выслеживали Томаса, как куропатку». Томас залезал в долги все глубже и глубже.

Пока Томас искал возможность достать билеты на другой корабль в Индию, Кэри написал Дороти письмо. Вскоре он узнал, что его жена родила ему четвертого сына. Уильям немедленно ответил: «Это в самом деле очень хорошие новости. Несомненно, во все дни моей жизни меня сопровождает милость, но теперь я вижу, что это воистину милость Божья». Далее он пишет: «Если бы мне принадлежал целый мир, я с радостью отдал бы его за то, чтобы вы были со мной. Но зов долга очень силен, гораздо сильнее всех прочих соображений. Я не смог бы повернуть назад без тяжелейших мук совести… Ты хочешь узнать, что по этому поводу думает миссис Томас и как она переносит путешествие? Она с большей радостью осталась бы в Англии, чем ехать в Индию, но считает, что должна быть с мужем». Уильям явно надеялся на то, что Дороти поймет его намек. Далее в письме говорится: «Скажи детям, что я очень сильно их люблю и постоянно молюсь за них. Феликс передает им привет… Положитесь на Бога. Привет Китти, братьям, сестрам и всем прочим. Помни, что я нежно люблю тебя. Дай знать, как назовешь мальчика». В постскриптуме Уильям добавил: «Никогда мое состояние здоровья не было лучше. Думаю, в море мы нагуляем с Феликсом волчий аппетит. Прощайте».

Это нежное и теплое письмо не тронуло Дороти. Она твердо решила оставаться в Пиддингтоне. Дрюэри пишет: «Одно из двух: либо она была женщиной, отличавшейся исключительным упрямством, либо Кэри был в гораздо большей степени мягок и добр с ней, чем это было тогда принято, поскольку женщины той эпохи находились в полном подчинении у своих мужей». Уильям присоединился к Томасу в Лондоне, где тот искал другой корабль, отправлявшийся в Индию. Когда они наконец нашли датское судно, которое должно было отплыть через пять дней, Уильям решил попробовать переубедить Дороти еще раз. Уильям с Феликсом и доктором Томасом в ночь отправились в Пиддингтон, чтобы прибыть туда к завтраку. Дороти была очень рада увидеть мужа, но его аргументы ее не трогали. Новорожденному было всего несколько недель. «Уж лучше я побуду здесь, с Китти», — сказала она. Обескураженные, они отправились в штаб-квартиру миссии, которая располагалась неподалеку. Затем доктор Томас предложил вернуться в Пиддингтон и попробовать еще раз. Кэри сказал, что это пустая трата времени. Но они все же поехали, и на этот раз говорил больше Томас. Он сказал Дороти, что если она не поедет с ними, «то будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь». С огромной неохотой она сдалась, с условием, что ее сестре Китти тоже будет позволено поехать с ними. Уильям с радостью согласился.

Благодаря доброте капитана корабля, семья Кэри получила в свое распоряжение самую лучшую каюту, несмотря на то что за переезд они заплатили половину стоимости. Путешествие было довольно спокойным и бедным событиями, но длилось пять месяцев. По пути судно не зашло ни в один порт. Из пассажиров Дороти больше всех страдала от морской болезни. Но ее мучения этим не ограничивались. «Бедная миссис Кэри! — писал Томас в Англию, — она и без того натерпелась, а теперь оглядывается назад, словно жена Лота. Но после того, как мы минули мыс Доброй Надежды, оглядываться назад, на Пиддингтон, было бесполезно, и она обратила все свои надежды на благополучное прибытие в Бенгал».

Пять месяцев на борту корабля с новорожденным младенцем и с тремя малолетними детьми стали бы тяжким испытанием для любой матери, но для Дороти эти месяцы были особенно ужасными. Кэри называл своих детей «настоящими моряками», но, поскольку он проводил немалую часть времени с Томасом за изучением языка бенгали, он, вероятно, не заметил, что у его детей серьезные проблемы с поведением. Дороти, должно быть, думала, что уже никогда больше не увидит ни берегов Англии, ни своих близких. Она отдавала себе отчет в том, что в Индии жизни европейцев грозит множество опасностей. Не разделяя стремления мужа к миссионерской работе, она, наверное, думала, что плывет навстречу медленной смерти. И первый год, проведенный семьей Кэри в Индии, не принес с собой ничего, что убедительно доказало бы, что эти страхи напрасны. Если Дороти беспокоили частые переезды Уильяма в Англии, то можно себе представить ее состояние в Калькутте.

Первым местом их жительства в ноябре 1793 года стала Калькутта. Сразу же по прибытии семья Кэри остановилась в большом доме, который занимали Томасы. Расходы на этот большой дом, казалось, совершенно не тревожили самого Томаса, но очень беспокоили Кэри, который писал, что его «разум полон тревоги и озабоченности». Стиль жизни европейской общины, в которой они оказались, был основан на стремлении к наслаждениям и граничил с распутством. Кэри чувствовали себя здесь чужими.

Второе место их жительства — Бандель (декабрь 1793 года). И Кэри, и Томасы переезжают в маленькую деревню в тридцати милях к северу от Калькутты. Финансовые проблемы не становятся менее острыми. Кредиторы из Калькутты охотятся за Томасом, и Кэри, уже сильно разочаровавшийся в своем спутнике, пишет: «Он очень хороший человек, но лучше бы ему жить где-нибудь в море». Кэри надеялся на то, что обе семьи смогут прокормить себя за счет фермерства, но чем больше становилось долгов, тем иллюзорнее была эта перспектива. Томас решает отправиться назад, в Калькутту, и заняться там медицинской практикой. Когда Кэри узнает о вакансии в ботаническом саду Калькутты, он также решает туда отправиться.

Третье место жительства — Калькутта (январь 1794 года). К тому времени как Кэри добрался до Калькутты, место в ботаническом саду уже было занято. Не имея возможности позволить себе нечто лучшее, Кэри поселились в болотистом малярийном районе, где жили нищие и уголовники. Теперь они питались только кэрри и рисом — далеко не так хорошо, как питались люди в европейском квартале, и, похоже, далеко не так хорошо, как питались Томасы. Уильям писал в своем дневнике: «Моя жена и ее сестра, которые не видят всей важности миссионерской работы, тоже непрерывно порицают меня. Что касается мистера Т., то они считают, что это и в самом деле очень несправедливо, что он живет в городе, причем довольно богато, а они вынуждены находиться в этом ужасном месте и нуждаться в самых простых вещах — у нас даже нет хлеба». Упреки Дороти и Китти он переносил все тяжелее.

Вскоре Дороти и двое старших сыновей заболели дизентерией. Уильям, тяжело переживавший из-за этого, а также и из-за того, что был не в состоянии развить мало-мальски значимую миссионерскую деятельность, впал в депрессию. Как он мог изучать бенгали, когда его терзало такое количество проблем? «Если бы моя семья относилась хоть немного с большим пониманием к моей работе! — писал он. — Но они так высокомерны, что остаются несчастными в одной из самых прекрасных стран мира и одинокими среди сотен тысяч людей». Да, Индия и в самом деле прекрасная страна, но Кэри жили в малярийных трущобах. И хотя в Калькутте жили сотни тысяч людей, все они говорили на бенгали, который Дороти не смогла бы выучить никогда в жизни.

Четвертое место жительства — Дебхатта, расположенная в сорока милях к востоку от Калькутты (февраль 1794 года). Уильяму предложили небольшой земельный надел без арендной платы, при условии, что он возделает его и построит там дом. Все, в чем он нуждался, это небольшое количество инструментов, некоторое количество денег на переезд и семена для земельного участка. Он обратился к Томасу. Безусловно, у него должны были еще оставаться деньги, предназначенные для целей миссии. Но их у Томаса не оказалось, и, конечно же, было достаточно собственных финансовых проблем. Кэри редко приходил в отчаяние, но это был исключительный случай. «Я в чужой стране, — писал он, — один, рядом — ни одного друга-христианина, со мной — большая семья, и мне совершенно нечем ее кормить». Отчаяние Уильяма не улучшало и психологического состояния Дороти. Ее депрессия переросла в невроз. Кэри писал, что она «снова впала в прострацию, и теперь ее состояние гораздо хуже, чем прежде». Это говорит о том, что такие рецидивы случались с Дороти регулярно. Ее сестра, естественно, во всем винила Уильяма. А Уильям не знал, кого винить ему самому. Иногда он винил Томаса. А иногда самого себя. Он писал: «Томас виноват в том, что с самого начала втянул меня в такие расходы, а я виноват в том, что поддался ему».

Он чувствовал себя как Иов: «Мои временные затруднения не находят никакого разрешения. Мне есть куда перебраться, но я не могу этого сделать из-за отсутствия денег. У меня нет друзей, кроме Единственного. Я радуюсь тому, что у Него всего для меня в избытке и в Его власти удовлетворить все мои нужды, как эти временные, так и духовные. Но почему моя душа в таком смятении? Ведь Богу все известно». Иногда его слог напоминал псалмы Давида. Он жаловался, что не чувствовал себя настолько близким к Богу, насколько должен был чувствовать. Он писал о себе, что «духовно бесплоден», «полон растерянности» и «страшно далек от Бога». «Как стыдно, — писал он, — что иногда я не доволен тем, что Он дает мне».

Наконец Кэри получил необходимые ему деньги, но не от Томаса, а от ростовщика-индийца и под огромные проценты. Кэри не стал ждать возможности переправить семью в Дебхатту по реке. Они добрались туда пешком за три дня «через местность, полную тигров, леопардов, носорогов, ланей и буйволов. Никто не решается проходить туда по суше». Ни Дороти, ни Китти не верили в то, что в Дебхатте им будет лучше, чем в Калькутте. Но оказалось, что неподалеку от их нового предполагаемого жилья жил гостеприимный англичанин. Это был ответ на их молитвы. И пока Кэри расчищал земельный участок и строил дом для своей семьи, Дороти, Китти и дети жили у этого человека. Китти не перебралась в новый дом Кэри. Она полюбила приютившего их человека и осталась в Дебхатте. В семье Кэри стало на одного меньше. Но о Дороти Кэри писал: «Она все еще так больна».

Пятое место жительства — Малда, в 250 милях к северу (март 1794 года). Кэри еще не достроил дом в Дебхатте, когда получил от Томаса известие о том, что в Малде фактории индиго требовался управляющий на три месяца в году. Эта работа хорошо оплачивалась, и остаток года Кэри смог бы посвящать миссионерской работе. Казалось, это было новым ответом на молитвы, или, как писал об этом сам Кэри, «значительным явлением чудесной заботы о нашем существовании». Дороти с большой радостью осталась бы в Дебхатте, рядом с Китти. Вероятно, их расставание было очень эмоциональным. На этот раз Кэри провели в плавании по реке три недели, добираясь до места назначения. Это было самое жаркое время года. Всюду было много москитов, и Дороти «была очень слаба». Кэри сам вел небольшое судно, и, вероятно, именно потому 250 миль они смогли преодолеть только за три недели. «Путешествуя, — писал Кэри, — я всегда чувствовал затруднения в духовном развитии моей души. Но, путешествуя вместе с моей семьей, я ощутил это гораздо острее».

Шестое место жительства — Динаджпур (июль 1794 года). Пребывание в Малде не было долгим. Там он кое-что узнал об индиго. Жалование, должно быть, составляло около двадцати пяти фунтов в месяц, и теперь они жили в большом двухэтажном доме. Томас устроился управляющим на факторию неподалеку от Малды, а Кэри перебралась в округ Динаджпур, в тридцати двух милях к северу оттуда. Кэри переезжали шесть раз за первые девять месяцев их жизни в Индии. Теперь наконец Кэри мог начать и проповедь Евангелия.

В сентябре Уильям заболел малярией, в то время как Дороти и старший сын Феликс продолжали страдать от дизентерии. Затем дизентерией заболел и пятилетний Питер. Он умер буквально через несколько дней. Уильям и Дороти пытались найти кого-либо, кто согласился бы вырыть для Питера могилу. Но жившие в окрестностях индусы отказались. Наконец они договорились с четырьмя мусульманами, которые согласились вырыть могилу, но не желали отнести к ней тело мальчика. Уильям и Дороти были очень слабы, но решились все же сделать это сами. В последний момент двое слуг решились помочь им. Это был уже третий ребенок, которого потеряла Дороти, и ей казалось, что она потеряла все в своей жизни. Китти осталась далеко-далеко, и, похоже, они уже больше никогда не увидят друг друга. Дороти опять впала в глубокую депрессию. Начиная с этого времени, Уильям практически не упоминает о ней в своих записях. Он говорит лишь о своих «домашних горестях».

Восемью месяцами позже Кэри написал в своем дневнике: «Я претерпел очень тяжкие испытания в моей семье, начиная с периода, о котором не упоминаю. Я нуждаюсь в вере и терпении больше, чем когда-либо прежде». Несомненно, он имел в виду письмо, которое Дороти тайно от него написала доктору Томасу, где говорила о том, что Уильям издевается над ней. Зная о тяжелом психическом состоянии Дороти, Томас не поверил ни единому ее слову. Он написал Уильяму: «Это болезнь, и тебе нужно смириться… Будь я на твоем месте, я не выдержал бы, но да будет благословен Господь, который соразмеряет наши испытания с нашими силами. Думай об Иове; думай об Иисусе». Иногда у Дороти наступали периоды просветления. В 1796 году, когда ей было сорок, у нее родился мальчик Джонатан. Это был их пятый сын, помимо двух дочерей, умерших во младенчестве. После рождения Джонатана Уильям писал в Англию: «Мы все здоровы, кроме моей бедной жены, которая в очень тяжелом состоянии. Это не маниакальность. Но ее рассудок расстроен… Это нечто вроде „идеалистического безумия». Судя по всему, после невротических депрессий Дороти переживала периоды ярких фантазий. Сердцем она оставалась в Пиддингтоне. Возможно, туда же стремилось и ее расстроенное воображение.

Годом позже Кэри писал в Англию о требованиях к будущим миссионерам. Одним из требований было следующее: «Совершенно необходимо, чтобы их жены столь же горячо стремились к служению». Раньше Уильям не осознавал всю важность этого требования. В конце концов, на Восток отправлялись и торговцы вместе со своими женами, и никто не интересовался тем, какие чувства их жены испытывают к торговле каучуком, какао или чаем. Но Кэри понял, что в случае с миссионерами дело обстоит совершенно иначе.

В то время как Дороти погружалась в изоляцию по причине своего безумия, Кэри приобретал все больше связей и завоевывал определенную социальную значимость. В Англии он был сапожником и деревенским проповедником. В Индии он стал дружен с представителями торгового и правящего сословия. В то время его миссионерские усилия не остались напрасными. И хотя ни один из индусов не принял Иисуса Христа как Спасителя и Господа, Кэри обратил нескольких европейцев.

Новая эпоха миссионерской деятельности в Индии началась в 1799 году, когда в Серампур, что в четырнадцати милях от Калькутты, прибыла новая группа из восьми миссионеров. Они хотели присоединиться к Кэри, но им было в этом отказано. Поэтому сам Кэри, которому тогда было тридцать восемь лет, вместе с Дороти, которой было сорок четыре, отправился к ним. Индиговый бизнес, за счет которого жил Кэри, пришлось оставить, но он понимал, что работать в команде миссионеров гораздо лучше и эффективнее. Кроме того, один из вновь прибывших миссионеров был печатником, а другой — школьным учителем. Всем вместе было бы гораздо проще заботиться и о детях, и о бедной Дороти.

Когда Кэри прибыли в новую штаб-квартиру миссии в Серампуре, «Дороти была в таком состоянии, что едва ли могла выполнять какие бы то ни было обязанности по дому». Ханна Маршман, одна из вновь прибывших сотрудниц, взяла мальчишек Кэри под свою опеку, и сделала это как нельзя более кстати. Дороти была уже не в состоянии заниматься детьми, а Уильям, даже в пору своей работы в школе, никогда не мог добиться от детей дисциплины. Миссис Маршман писала в Англию о сложившейся ситуации так: «Из-за того, что у брата Кэри такие домашние горести (речь идет о Дороти), и из-за того, что он так занят сейчас (возможно, имеется в виду работа на огороде или перевод Библии, над которым трудился Кэри), а во многом и из-за мягкости характера, зачастую неуместной, его два старших сына стали совершенно неуправляемыми; их разум отравлен упрямством и самоволием». Феликсу было тогда пятнадцать, а его брату Уильяму двенадцать. Сложнее всего было с Феликсом. Кэри был совершенно не в состоянии сладить с ним. «Этот добросердечный человек видел зло и страдал от этого. Но он был слишком мягок для того, чтобы провести эффективные предупредительные меры, — писала миссис Маршман, — а последствия могут быть очень тяжелыми… Полагаю, что оставить все так, как есть, просто преступно». И Ханна Маршман взялась за сорванцов как следует.

Ханна Маршман занялась дисциплиной, а вот новый печатник миссии, Уильям Уорд, стал для Феликса чем-то вроде старшего брата, а заодно и отца. Уорду было тридцать лет, и по возрасту и по темпераменту он был гораздо ближе Феликсу, чем его родной отец. Изменение, происшедшее со старшим сыном Кэри, было просто поразительным: «Он был тигром, а стал агнцем». Через год Феликс произнес свою первую проповедь. Вскоре в команде миссионеров его стали весьма высоко ценить. Со временем трое из четверых сыновей Кэри стали миссионерами. Четвертый, Джонатан, стал поверенным в верховном суде Калькутты и по совместительству казначеем миссии в Серампуре. Судя по всему, миссис Маршман и мистер Уорд появились в их жизни именно тогда, когда это было необходимо. Во многом благодаря свидетельству юного Феликса Кэри был обращен первый индиец. После семи лет проповеди Кэри-старшего Уильям был счастлив: «Вчера я с неимоверной радостью лишил Ганг языческого ореола святости, крестив в нем первого индийца и моего сына Феликса».

А Дороти становилось все хуже. В 1801 году Кэри писал: «Миссис Кэри приходится постоянно изолировать от других. Ее состояние ухудшается. Страх за мою и за ее собственную жизнь, а также требование местной полиции вынудили меня согласиться на ее изоляцию». У нее случались приступы агрессии, и поэтому ее пришлось просто запереть в комнате. В 1804 году Кэри писал в Англию: «Бедной миссис К. гораздо хуже. Это очень тяжело. Это огромное испытание для меня. Только бы я смог вынести его, как христианин, и да будет мне это во благо». Позже Кэри писал, что «ее мучают мании».

Но, несмотря на все огорчения, эти годы в Серампуре принесли с собою целую череду успехов. Новый Завет был переведен на бенгали. Была сформирована церковь, а Кэри был назначен преподавателем, а затем и профессором восточных языков во вновь основанный колледж, Форт Уильям в Калькутте. Кэри едва мог в это поверить. Он окончил всего шесть классов, и ему пришлось писать в Англию, чтобы выяснить, как, собственно, проводятся занятия в колледже. Его потрясло то, что его, диссентера, лично назначил на должность генерал-губернатор. Из восточных языков Кэри знал не только бегали, но и санскрит, и язык марати. За десять лет своего пребывания в Индии он изучил их в совершенстве.

В 1807 году, в возрасте пятидесяти одного года, Дороти Кэри скончалась. Она прожила в Индии четырнадцать лет, и в течение двенадцати из них страдала от психического расстройства. Джон Маршман писал, что его изумляет, как Уильяму Кэри удалось добиться столь многого в его «филологических и библейских исследованиях… в то время как его сумасшедшая жена, которая зачастую пребывала в самом возбужденном и агрессивном состоянии, находилась у него за стеной, буквально в соседней комнате». Что стало причиной психического расстройства Дороти? Возможно, это была наследственная болезнь. Или же причиной стали какие-то стрессы, пережитые ею в раннем детстве, в доме ее родителей в Пиддингтоне. Но несомненно то, что тяжелые условия жизни, как в Англии, так и в Индии, ускорили процесс. Не исключено, что определенную роль сыграло и плохое питание. Хотя Уильям и был тружеником, упорно работавшим над собой, в семье он действовал неуверенно и легко шел на поводу. Он не обеспечил стабильности, в которой так нуждалась Дороти. Поэтому она потеряла к нему доверие и ее страхи полностью поработили ее. Она нуждалась как в материальной, так и в психологической стабильности, в чем Уильям явно не преуспел. Однако, несмотря на внешнюю слабость Уильяма в роли мужа, он вырастил своих сыновей — и хотя вначале они были совершенно недисциплинированными, впоследствии они любили и уважали его и пошли по его стопам.

Через шесть месяцев после смерти Дороти Уильям женился вторично. Его невестой стала датская графиня Шарлотта Румор. Она была инвалидом и приехала в Калькутту на лечение. В эмоциональном, культурном и интеллектуальном плане она была полной противоположностью Дороти. Кэри обратил ее к Иисусу Христу. Генерал-губернатор говорил, что их брак — это союз образованного и благочестивого человека и датской графини, «которую он сделал из христианки баптисткой, буквально погрузив ее глубоко под воду при церемонии крещения». Трудно сказать, существовала ли нежность между Дороти и Уильямом в ранние годы их брака. Но никаких сомнений относительно чувств Шарлоты к Уильяму нет. «Возлюбленный мой, — писала ему Шарлотта, — я так тоскую по тебе, мне так тяжело от того, что ты далеко от меня… Я ничего не могу поделать с этой тоской».

Шарлотта стала идеальной женой миссионера. После ее смерти в 1821 году Кэри писал одному из своих друзей: «Мы были в браке тринадцать лет и три недели, и наше семейное счастье было столь огромно, что едва ли нечто подобное было даровано кому-либо еще из смертных… Ее утрата невосполнима». Помимо всего прочего, этот брак показал, что Кэри был способен создать прочную, счастливую семью. Кэри настолько тяжело ощущал себя вне семьи, что женился в третий раз. И этот брак также стал счастливым и закончился лишь со смертью самого Кэри, одиннадцатью годами позже, в 1834 году.

Кэри перевел Библию на сорок четыре языка и диалекта, открыл отделение миссии в Индии, Бирме и Бутане, основал множество школ и стал исключительным специалистом по сельскому хозяйству и садоводству Индии. Не так уж плохо для простого работяги. Да, он умел «корпеть». Ближе к закату жизни он говорил, что, если кто-нибудь напишет историю его жизни, этому человеку стоит «рассказать, что я был простым работягой… Пусть меня опишут таким, каков я есть. Я умею корпеть… И этому я обязан всем в моей жизни». Возможно, он мог оценивать себя как неудачника в качестве коммерсанта, учителя, священника, отца и мужа, но он преуспел, потому что продолжал корпеть… и, возможно, благодаря своему девизу: «Ожидай великих свершений от Бога; стремись к великим свершениям ради Бога».

Трудно дать какую-либо оценку Дороти. Никто точно не знает, что происходило в ее душе в течение этих двадцати шести трудных лет, когда она была замужем за Уильямом Кэри. Вероятно, она не способна была оценить ни того, что делал ее муж, ни его выдающихся способностей. Вероятно, гораздо больше ее волновали частые переезды — как минимум четыре за тринадцать лет их жизни в Англии и семь — за тринадцать лет их жизни в Индии, не считая года, который они, в общей сложности, провели на разнообразных кораблях и суденышках. Несомненно и то, что в Пиддингтоне она была намного счастливее. Там она родилась, там жили ее родители, которые о ней заботились. Ее собственное здоровье и здоровье ее детей были постоянным источником тревог для нее, что можно сказать и о постоянной нехватке продуктов питания. Она тяжело переносила растительную диету, на которую их вынуждала бедность в Англии, и в Индии ей очень не нравились рис и кэрри, а там долгое время исключительно только ими и приходилось питаться.

Возможно, одним из немногих ключей к пониманию Дороти служат имена двоих ее сыновей. Большинство из семерых родившихся в их семье детей были названы по именам родственников Уильяма. Но двое носили необычные библейские имена. Одно из них точно было дано по настоянию Дороти. Возможно, это справедливо и в отношении второго имени. Феликс родился в 1785 году. Феликс означает «счастливый», и, несмотря на то что во многом в своей жизни Дороти не была уверена, она совершенно определенно была рада тому, что у нее родился сын. Энн, первый ребенок, умерла двумя годами раньше, а рождение Феликса стало для Дороти счастьем. Библейский Феликс (Деян.26) был нерешительным человеком. Павел пытался обратить его к Христу, но нежелание Феликса противостоять иудеям задержало его ответ на два года. Дороти также приходилось принимать решение, когда Феликс появился на свет. Последовать ли ей за мужем и стать баптисткой, отделившись от традиций ее родителей? Она прождала два года, прежде чем позволила мужу крестить себя.

Второй ребенок, имя которому дала, вероятно, также Дороти, был назван Иавис. Он родился тогда, когда Уильям с доктором Томасом отплыли в Индию. Дороти мучительно решала — ехать ли ей с мужем, поступить ли так, как должна поступить жена, чего она не могла и не хотела, или же поступить иначе. Согласно Первой книге Паралипоменон (4:9) мать Иависа дала ему это имя, потому что родила его с болезнью. То же можно сказать и о Дороти. В следующем стихе уже взрослый Иавис молится Богу: «О, если бы Ты благословил меня Твоим благословением, распространил пределы мои, и рука Твоя была со мною, охраняя меня от зла». Для Дороти молиться молитвой Иависа означало бы то, что она также хочет, чтобы Бог «распространил ее пределы». Но ее внутренние проблемы были слишком велики, и она не справилась с ними.

Библиография

Drewery, Mary. William Carey.Grand Rapids: Zondervan, 1979.

Marshman, John. Life and Labours of Carey, Marshman, and Ward.London: WardPublishers, 1867.

Smith, George. The Life of William Carey.London: J. N. Dent and Sons, 1885. Stevenson, P. M. Grand Rapids: Zondervan, 1953.