3. Как обрести внимание

Владыка красоты, создатель снежинок, неподражаемый выдумщик, соделавший Землю столь яркой и отличной от скучной Луны! Благодарю тебя за этот дар.

Джон Берримен, американский поэт

У испанской писательницы Кармен Корде есть рассказ о женщине, которая родила слепого сына. Она не хотела, чтобы сын знал о своей слепоте, а потому попросила соседей и родственников не употреблять при нем слова «свет», «цвет» и «зрение». Мальчик так и рос, не подозревая о своей неполноценности, пока его иллюзию не разрушила незнакомая девочка, случайно попавшая в сад. Она употребила все запретные слова сразу. Перед лицом новой реальности мир мальчика пошатнулся до основания. Христиане в наши дни — как та девочка–вестница. Они рассказывают скептикам о мире «за изгородью», о жизни после смерти, о любящем Боге, который вершит Свою волю в хаотической с виду истории нашей планеты. Как сказала о христианах католическая писательница Фланнери О’Коннор, «мы забываем: то, что для нас есть зрение, остальные принимают за своеобразную и весьма спесивую слепоту».

Однако жизнь с верой в незримый мир требует постоянных усилий. Ведь наш «сад», то есть природа, не только являет, но и скрывает Бога. Вестминстерский катехизис учит, что основная цель жизни — «славить Бога и всегда радоваться Ему». Но как осуществить это в повседневной жизни, особенно когда Бог, Которому нужно радоваться, скрыт от глаз?

Для начала я могу попытаться сделать свою повседневную жизнь сакраментальной, то есть исполненной постоянной памяти о Божием присутствии. Не надо бежать от материального мира, как бегут гностики, монахи–пустынники и фундаменталисты. Не надо и отвергать сверхъестественное (ошибка редукционистов). Эти два мира, видимый и невидимый, следует свести воедино. Они должны стать единым целым, как и задумал Бог.

В конце концов, мир либо Божий, либо нет. Как сказал знаменитый средневековый немецкий теолог и философ, один из крупнейших христианских средневековых мистиков, учивший о присутствии Бога во всем существующем, Мейстер Экхарт, «если бы душа могла познать Бога без мира, мир никогда не был бы создан».

Если серьезно отнестись к сакральным истокам мира, надо выучиться рассматривать его как Божие произведение искусства, как то, что доставило Богу неизъяснимую радость. «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт 1:31).

Увы, современное общество не относится к Земле как к шедевру божественного искусства. Мы бетонируем плодородные земли под паркинги, загрязняем ядами воздух и реки, бездумно обрекаем на вымирание животные виды. Не лучше и наше обращение с людьми: ежегодно от излечимых болезней умирают 24 000 детей. Ежегодно совершаются 126 000 абортов. Многие семьи не имеют крыши над головой и ночуют под мостами или в картонных лачугах. Мы изготавливаем оружие, способное истребить большую часть человечества. И, как становится ясно из выставки «Миры тела», некоторые люди дурно обращаются даже с собственными телами, выказывая глубочайшее неуважение к дивному творению Божьему.

Мы помещаем священное на особые отгороженные территории, чуть ли не в резервации. Многие люди вспоминают о Боге раз в неделю: послушают воскресным утром проповедь, воспоют песнь хвалы — и назад, в секулярный мир. По словам моего пастора, прихожане рассказывают на автостоянке скабрезные анекдоты, которые не рискнули бы повторить в церкви. Иными словами, из сакрального пространства они вышли, дверь захлопнули, — и можно жить, не вспоминая о Боге.

Блез Паскаль, знаменитый математик и духовный автор, предлагает иное: рассматривать природный мир как предвкушение сверхприродного. «Явив Свое милосердие в благах видимой природы, Он хотел показать, что может дать блага и в невидимом…» [16]

Природа изобилует красотой: самое красивое, что у меня есть — это коллекция морских раковин.

Между тем раковины — всего лишь броня моллюсков… Согласно же библейским Псалмам, Бог хочет, чтобы, взирая на Его творения, мы любили Его еще сильнее.

Кельты говорили о «тонких местах», где естественный и сверхъестественный миры соприкасаются почти вплотную. Мне известны такие места. Там я видел, как чудеса природы буквально, явственно возвещают о величии Создателя: белоголовые орланы и белуги на Аляске, необыкновенные кораллы и тропические рыбы Большого Барьерного рифа возле северо–восточного побережья Австралии, экзотические птицы и бабочки у водопада Анхель в лесах Венесуэлы, морские раковины на пляжах Кении… О каждом таком диве потом вспоминаешь годами, вновь и вновь перебираешь фотографии, хотя они и не могут в полной мере передать виденного чуда. Однажды я с удивлением осознал, что Бог созерцает все чудеса земли постоянно, каждое мгновение. Да что там созерцает! Он и есть их Источник, а они несут весть о своем Творце.

Год назад у нас в Колорадо останавливалась наша добрая знакомая. Врачи вынесли ей суровый приговор: ей суждено ослепнуть. И эта женщина решила: прежде чем она окончательно потеряет зрение, ей надо побывать в своих любимых местах. Когда она погрузится во тьму, эти уголки земли будут жить в ее воспоминаниях. Для нее, как и для меня, красота — признак близости Бога. И она создавала своего рода банк памяти о красоте.

Однако для начала нам необходимо осознать свою тварность. Моя нынешняя жизнь в Колорадо очень способствует этому: когда вокруг величественные горы, поневоле ощущаешь, что ты тварь! Мир чикагских небоскребов был совсем другим: рестораны и магазины, автобусы и офисы, спортивные и детские площадки. Много удобств, но как же эти удобства искажают восприятие мира! Городские огни тушат сияние звезд, а из–за высоких зданий не видно полей и рек. То ли дело, когда живешь среди скал и лесов.

Несколько лет назад в Скалистых горах нашли стадо из двухсот лосей, убитых шаровой молнией. На фотографиях, сделанных с вертолета, видны раздутые тела животных, разбросанные среди тысяч деревьев, вырванных силой взрыва. Когда я стою на горной круче, а вдали собираются тяжелые грозовые облака, я иногда вспоминаю эту сцену. Один опытный альпинист сказал, что горы нельзя назвать ни справедливыми, ни несправедливыми: они просто есть. Быть может, он прав, но когда я стою, уязвимый для лавины, града, бури, молний и прочих опасностей, я чувствую себя очень маленьким и очень хрупким. Гордыня горожанина спадает с меня, словно сухая шелуха. Природа напоминает мне о моей смертности и слабости. И о том, что я — существо тварное.

«Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя!» — восклицает Августин в «Исповеди» [17].

Далее он описывает, как раньше его соблазняли, уводили прочь от Бога–Создателя красивые вещи. Впоследствии Августин вернулся к ним и увидел не только сами солнечные лучи, но и их Источник. Вот и я тоже постоянно должен помнить об Источнике, «освящать» мир вокруг себя.

Однажды в Коста–Рике я был на ночной экскурсии в заповеднике. Нам собирались показать удивительное явление: как гигантские кожистые черепахи откладывают яйца. Чтобы не спугнуть черепах, гид пользовался фонариком с красным фильтром. К полуночи мы медленно и осторожно продвинулись километра на полтора вдоль пляжа по все еще горячему после дневного солнца песку и наконец увидели самочку, готовящую гнездо.

Черепаха выползла на мягкий песок и, орудуя мускулистыми ластами, стала рыть яму. Вычерпанный песок она бросала за спину. По мере того как яма углублялась, работать ей было все труднее. Песок становился влажнее и тяжелее, и будущая мама бросала его с заметным усилием. Наконец черепаха зарылась вглубь почти на метр. Ее тело полностью ушло в яму, и вычерпывать песок стало совсем трудно: он скатывался с края вниз. Самочка вновь подбирала его и изо всех сил кидала обратно.

Мы, туристы из Германии, Голландии, Коста–Рики и США, завороженно наблюдали за этой древней драмой. Слышались ритмичные звуки прибоя, на луну наползли серебряные облака. Мать–черепаха тяжело дышала и вздыхала, ее рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег. Наконец, через час тяжелого труда, яма ее удовлетворила, и она начала откладывать небольшие белые яйца размером с биллиардные шары. Они сияли в лунном свете. Мы насчитали как минимум шестьдесят яиц. Последние несколько яиц были поменьше. По словам гида, эти яйца были еще и неоплодотворенными: если гнездо найдет хищник, первыми ему попадутся именно они.

Выполнив основную задачу, черепаха медленно выбралась из гнезда и взялась закапывать яйца. На это у нее ушло минут сорок пять. Мощными передними ластами она бросала песок метра на три назад. И вот она заполнила яму, тщательно утрамбовала, присыпала сверху еще песка, снова утрамбовала, потом слегка разворошила песок по соседству, чтобы сбить с толку хищников. После этого, устав вконец, черепаха еле–еле поползла к волнам, отдыхая каждые несколько движений. Она была настолько ослабевшей, что даже самые маленькие волны несколько раз отталкивали ее к берегу. Наконец, черепеха набралась сил, рванулась вперед, окунула голову под воду и вскоре скрылась из виду.

Гид сказал, что весит эта черепаха около тонны, а возраст у нее — лет сто. (Вообще кожистые черепахи могут жить более двухсот лет. Но ловцы креветок опускают сети слишком глубоко, черепахи попадаются в них и их популяция уменьшается.) Кожистые черепахи — самые большие рептилии на Земле. В первые шестьдесят лет жизни они не размножаются. И, конечно, самка никогда не видит плодов своих усилий.

Когда малютки вылупляются, они пробираются на поверхность, где их ждет опаснейший рывок к морю. До родной стихии добирается лишь треть новорожденных черепашек: остальные гибнут от койотов, енотов и морских чаек. Еще больше опасностей поджидает их в море, и лишь немногие доживают до того времени, когда смогут откладывать яйца. И эти дожившие спустя шестьдесят лет вернутся на тот же пляж в Коста–Рике — один из трех пляжей, навещаемых кожистыми черепахами.

Наутро я снова сходил на место кладки и еле его нашел. К морю вели огромные следы, напоминающие следы квадроцикла. От ласт черепахи остались колеи, между которыми угадывался след поменьше, от волочившегося хвоста.

Я сел на бревно, вынесенное на берег волнами, и задумался о богатстве морской жизни. Как все–таки мало мы знаем, и сколь малое нам подвластно! Чудеса инстинктивного поведения, природные ритмы, которые незаметно продолжают свой бег, и малость, ничтожность, незначительность нас самих… Я решил обратить память о прошедшей ночи в акт благодарности, даже поклонения Творцу. Эта ночь указала мне мое место.

Пятьсот лет назад Джованни Пико делла Мирандола, итальянский мыслитель эпохи Возрождения, произнес речь, в которой обозначил роль человечества в творении. После создания животных все значимые роли были уже заняты, но «закончив творение, пожелал Мастер, чтобы был кто–то, кто оценил бы смысл такой большой работы, полюбил бы ее красоту, восхищался ее размахом» [18]. Осмыслить и оценить, почтить и освятить, воздать хвалу немому творению — эти роли были оставлены для Homo Sapiens, человека разумного, созданного по образу и подобию Божьему.

Великий французский энтомолог Жан Анри Фабр поднимался на одну и ту же гору высотой в два километра более сорока раз, ибо восхождение помогало ему увидеть и его собственные труды, и все человечество в правильном свете. Он сказал: «Жизнь таит в себе бездонные тайны. Человеческое знание сотрется из летописей этого мира, а мы так и не узнаем последнего слова, которое может сказать нам Комар». Не говоря уже о Черепахе.

Как и многие христиане, я пережил два обращения. Первое — от материализма к сверхприродному миру, и второе — когда, благодаря своему мистическому опыту, увидел в новом свете природу. У некоторых людей второе обращение происходит почти без усилий. Английский священник и поэт Джерард Мэнли Хопкинс почти всегда жил в мире, «пронизанном величьем Божиим».

Св. Франциск Ассизский считал братьями не только людей, но и птиц, животных, даже солнце и луну. Как сказал в IV веке преподобный Пахомий Великий, «в монастыре самое близкое к Богу место не храм, а сад. В нем монахи блаженнее всего».

А известный американский натуралист Джон Муир разграничения между естественным и сверхъестественным в своих работах практически не проводил. По словам самого Муира, в его жизни было два лучших момента: когда он нашел в канадских болотах редкую орхидею Калипсо и когда отдыхал с писателем Ральфом Эмерсоном в Йосемитском национальном парке. Муир столь сильно любил Божье творение, что однажды с грустью сказал: «Какое утешение, что до того как был создан человек, множество тварей, больших и малых, бесконечных числом, жили — причем жили неплохо! — в любви Божьей».

У меня со вторым обращением дела обстоят сложнее. Да, я восхищаюсь природой: разве могла оставить меня равнодушной та же орхидея Калипсо, которую я видел среди папоротников на холме недалеко от дома? И я изведал милость и благодать Божию. Но как совместить оба мира? Ведь в природе не все ровно и гладко: в ней есть красота, но есть и жестокость, и страдание.

Иисус обещал: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц» (Мф 10:29–31). Однако воробьи падают на землю и поныне. У человека после химиотерапии выпадают волосы. Из шестидесяти новорожденных кожистых черепах выживают всего две–три. И Бог, владычествующий над мириадами галактик, держащий под Своим попечением даже самую крошечную живность, это попускает. Как здесь свести концы с концами?

Иногда я чуть ли не бунтую против таких загадок, иногда смиряюсь с ними. Для начала я исхожу из того, что подобающее отношение твари к Богу — смирение. Надо осознать, что ты — всего лишь тварь и, подобно Иову, склониться перед замыслом Всевышнего, даже если он тебе совершенно непонятен.

Перед лицом сомнений я начинаю обдумывать иные варианты. Если Творца нет, что тогда? Тогда Земля со всем ее страданием и красотой — случайное порождение бессмысленного Космоса, секундная вспышка спички в космической тьме. Возможно, само ощущение, говорящее мне: «Что–то не так», уже является весточкой о трансцендентном? О заложенной в нас тоске по исцеленной планете, на которой воля Божия «будет на земле, как и на небе»?

«И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни», — учил Екклесиаст, размышляя о приближающейся старости и смерти (Еккл 12:1). Он систематически описывает альтернативу, жизнь без Творца. И, в конце концов, приходит к выводу, что и отчаяние, и погоня за удовольствиями заводят в тупик бессмысленности. Остается одно: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай» (Еккл 12:13).

Однако Всевышний, повторимся, себя не навязывает, предпочитая оставаться за кулисами. Поэтому, чтобы «помнить Создателя», нужны усилия и внимание. Когда же нас увлекают ложные боги, Господь тихо отходит в сторону, уважая нашу роковую свободу отвергать Его.

Ицхак (Исаак) Лурия, иудейский мистик XVI века, пытаясь объяснить страдание и зло, а также взаимосвязь Бога с миром, разработал учение о «цим–цум». Это слово означает «самосжатие», «самоограничение», «возврат». Чтобы дать возможность существовать материальному миру, Бог самоограничивается, освобождает место в Себе Самом. Бог изливает Свою световую сущность в святые сосуды, которые затем изливают этот свет на творение.

Добровольное самоограничение Бога сделало возможным существование сил противления, в частности, зла. Произошла космическая катастрофа, внесшая в творение хаос. Некоторые искры божественного света вернулись к Источнику, а оставшиеся в разбитых сосудах, или «скорлупах», пали на животные, растительные и минеральные уровни.

Таким образом, согласно Лурии, творение отчасти скрывает в себе божественный свет. Или, если воспользоваться другой метафорой, творение несет в себе «аромат» Бога подобно тому, как мехи сохраняют аромат вина. Скептики, лишенные духовного зрения, могут отрицать, что Бог есть. На верующих же лежит задача высвободить святые искры из скорлуп. Мы делаем это через освящение, и в данном процессе каждый из нас значим, каждый вносит в него вклад.

Многие богословы не раз уточняли концепцию Лурии, и от них я постиг, что освящение — процесс сознательный и долгий. Взгляд на мир в подлинном, неиллюзорном свете не возникает в одночасье. Необходимо ежедневно, ежечасно и ежесекундно освящать творение Божие, будь то кожистые черепахи на Коста–Рике или соседский мальчишка–шалун. Святые искры, которые необходимо высвобождать, раскиданы всюду.

Кальвин призывал своих последователей «принять за общее правило не оставлять без внимания – по легкомыслию, забывчивости или небрежности — явленные в творениях божественные добродетели» [19].

Чтобы следовать этому правилу, необходимо тренировать в себе духовное восприятие, как натуралисты развивают физическое восприятие [20].

Филиал Национального общества охраны природы в нашем городке возглавляет пожилая чета. Билл страдает от полноты, перенес много операций и ходит с палочкой. Сильвия — добрая душа, целыми днями вяжет и печет пирожки мужу и внукам. Но когда я хожу с ними в орнитологические экспедиции, их тренированные уши и глаза с моими нельзя даже сравнить. Пожилые супруги с легкостью распознают птичьи голоса и за считанные секунды укажут на нужную птицу. Я могу пройти мимо и ничего не заметить, а они углядят за ветками и листвой целые птичьи города, изобилие дикой жизни.

Я стараюсь воспитывать в себе восприятие как мира чисто природного, так и «искусственного», который мы, люди, создаем вокруг себя. Из своего дома в Колорадо я весь день могу наблюдать величие Божие. Настоящий парад! Я обычно начинаю день с чтения и кофе на веранде. Летом сначала появляются колибри с широкими хвостами. Они, словно сверхсовременные истребители, делают вертикальный взлет, летят, тормозят у кормушки и вытягивают длинные язычки, чтобы напиться подслащенной воды. У другого окна висит кормушка с семенами подсолнуха. (Из–за многочисленных средств для отпугивания белок, она напоминает космический корабль в миниатюре.) Заглядывают туда небольшие пичуги, вьющие гнезда на соседних деревьях: три разновидности поползней, синицы, сосновые чижи и иногда щеглы, яркие как утреннее солнце. Потом приходят закусить птицы побольше: красногрудые и вечерние дубоносы, голубые сойки, чечевицы Кассина, волосатые и пушистые трехпалые дятлы.

Клюв дятла предназначен для того, чтобы долбить древесину, а не для лузгания семечек подсолнуха, поэтому дятлы вечно роняют семечки на землю, усеивая ими траву. Тут наступает черед белок. Сначала прибегают обыкновенные белки, потом их горные родственницы. Белки Аберта — темные, с кисточкам на концах ушей и красноватыми глазами, немножко зловещего вида. Где–то с полчаса они гоняют обыкновенных белок, а потом усаживаются пировать сами. Затем появляется рыжая лисица. Каждое утро она подкрадывается из–за одного и того же камня, — привычка, которую белки Аберта хорошо знают. После нескольких выпадов и тщетной погони рыжая обычно сдается и семенит прочь, а белки презрительно фыркают ей вслед.

Правда, восемь раз я видел, как лиса поймала белку. Однажды видел, как камнем упавший с неба ястреб выхватил прямо из кормушки маленького поползня, а потом сидел на поленнице и вертел головой. Тем временем жертву, зажатую цепкими когтями, медленно покидала жизнь… Я видел олениху с двумя оленятами, которые, настороженно осматриваясь, подошли к поилке для птиц. Еще нас навещают лоси. К сожалению, они поедают ухоженные кусты и цветы. Однажды к кормушке ухитрился подобраться медведь, но я прикрикнул на него, и он ушел. По ночам нас навещают скунсы и еноты. А неподалеку, в трубе водослива, обосновался сурок.

Сидя за окном теплого дома, я не могу не думать, что во всей этой суете, в этом таинстве жизни я — самозванец. И мне нетрудно поверить, что вокруг меня — Божий мир, в котором мне даровано жить. «Красота и милость совершаются независимо от того, чувствуем мы их или нет, — пишет Энни Диллард. — Самое малое, что мы можем сделать, это попытаться быть здесь и сейчас».

В центре Чикаго мой день складывался совершенно иначе. Утром — пробежка по парку. Никаких животных кроме белок и голубей. Хотя если выбрать маршрут через зоопарк, то и бегемота можно увидеть… А что я видел по дороге? Пьяницы и бомжи ночуют под газетами и вонючими одеялами. Проститутки спят прямо на порогах возле использованных презервативов. Преуспевающие молодые люди выстроились в очереди на автобусных остановках. Эмигрантки из Азии везут коляски с детьми этих дельцов. А еще — мусорщики, дворники, работники коммунальных служб. Они делают самую черную работу, необходимую для жизни города.

Все они, напоминал я себе, святые искры Божий. И не просто искры: они несут в себе образ Божий. Бог создал их и возложил на каждого миссию, какой не наделил ни одно другое творение. А что я делал тогда? И что я делаю теперь, чтобы высвободить эти святые искры и отполировать зеркало, отражающие Божий лик?

Переехав в Чикаго, я приспособился к шуму Кларк–стрит далеко не сразу. Лежа в постели летом, я слышал, как за открытым окном фырчат автобусы, завывают сирены, звенят бутылки, которые кидают в мусорный контейнер возле ночного бара, как переругиваются шоферы у светофора. Думал, не привыкну никогда. Но постепенно притерпелся: звуки слились в один фоновый шум.

А в Колорадо мне, наоборот, пришлось привыкать к тишине. Я просыпался от малейшего звука. Вздрагивал, когда включался и выключался холодильник, или вдруг тихонько запевали трубы парового отопления. Интересно, думал я, от каких еще звуков я отвык за время жизни в Чикаго?

В плане внимания я многому научился у одного эксцентричного дирижера. В Чикаго с Мюнхенским филармоническим оркестром приехал немецкий музыкант румынского происхождения Серджиу Челибидаке. Работать с Челибидаке соглашались немногие оркестры, не все могли вынести требуемый им режим из двенадцати–восемнадцати репетиций перед каждым выступлением (обычное число репетиций — три–четыре). У Челибидаке был восточный подход к музыке: он считал, что необходимо добиваться «трансцендентного опыта» встречи с музыкой. Поэтому Челибидаке не слушал звукозаписей и даже не разрешал записывать собственные концерты — разве можно перенести на диск уникальную обстановку в концертном зале, реакцию публики? Он говорил: «Музыку, как и фасоль, не стоит консервировать».

Впервые Челибидаке побывал с гастролями в США в семьдесят один год. Я слышал его пятью годами позже. Дирижер был уже очень стар и не мог взобраться на подиум без посторонней в помощи. Для концерта он выбрал знакомые мне произведения, но как незнакомо они звучали! Он игнорировал обозначения темпов в нотах и растянул сюиту Мусоргского «Картинки с выставки» раза в два по сравнению с ее обычной продолжительностью. Рассматривая одну музыкальную фразу за другой, он думал больше о том, как удержать тональность отрывка, а не о том, в каком темпе она должна исполняться.

Один концертмейстер, работавший с Челибидаке, сказал: «Согласно его концепции, каждая фраза имеет форму, и играть нужно от фразы к фразе. Таков путь к истине, сокрытой в музыке». Некий критик уподобил его концерты религиозным обрядам, где дирижер выступает в роли первосвященника. Сам же Челибидаке говорил: «Каков этот отрывок? Сразу и не скажешь. Это надо понять. Пустота — высшая форма концентрации». Когда мы чему–то внимаем, наши тела включаются в определенное действо. На концерте я наклонился вперед, качал головой в такт музыке, руки сложил чашечкой у уха и закрыл глаза. По словам Симоны Вейль, поэт «создает красоту, сосредоточив внимание на реальности» [21].

Возможно, то же самое относится и к внутренней жизни с Богом. Мне нет нужды постоянно искать новых прозрений и истин: «Даже самая заурядная истина, если она завоевала душу целиком, становится подобна откровению» [22].

Со временем я понял, что оперирую слишком большими отрезками времени. Я все планирую загодя, намечаю цели и пытаюсь идти к их решению. И меня сильно выбивают из колеи разные неожиданности, например, телефонные звонки. Совершенно иначе относился к жизни Иисус: нередко Его дневное расписание определяли люди и внеплановые события! Все Его внимание было полностью обращено на того человека, который находился перед Ним, будь то римский сотник или женщина, страдающая от кровотечения. Христос умел вывести духовный урок, взглянув на самые обыденные, казалось бы, вещи: полевые лилии, пшеницу, виноградники, овец, свадьбы и другие события человеческой жизни.

Американский невропатолог Оливер Сакс обнаружил чудодейственный эффект леводопы — лекарства от паркинсонизма. Его применяют также при лечении летаргического энцефалита. В 1990 году об этом открытии был снят фильм «Пробуждение» с Робертом де Ниро в главной роли. Де Ниро играет одного из пациентов. Некоторые пациенты были неспособны разговаривать и общаться и жили в таком полукоматозном состоянии десятилетиями. Новое лекарство пробудило их от ступора к жизни.

Героя де Ниро радовали самые простые действия. Он мог теперь подняться с инвалидной коляски и пройтись, решая по своему усмотрению, повернуть ему направо или налево. Он мог разговаривать и реагировать. Он мог дотрагиваться до людей. В одной из сцен фильма к жизни пробуждается целая палата. Они выбираются в город, танцуют, слушают музыку. Но потом им придется вернуться к прежнему состоянию: действие лекарства было недолговечным.

Доктор внимательно отслеживал судьбу пациентов. Оказалось, что не все способны справиться с новой реальностью. Скажем, Роза Р. так и не смирилась со скачком в сорок три года, выпавших из ее жизни. Другие, например, Леонард Л., восприняли пробуждение с радостью. «Я чувствую себя спасенным, — говорил он, — воскресшим, возрожденным. Есть чувство здоровья, которое воспринимается просто как милость свыше». Он читал «Рай» Данте, посещал ночью Манхеттен, прикасался к листьям и цветам, и за три недели написал автобиографию объемом в пятьдесят тысяч слов. Концовка у фильма трагическая: действие леводопы заканчивается, и Леонард, как и большинство других пациентов, возвращается к своему прежнему состоянию.

Читая мемуары Сакса, я понял тайну мистиков, которых мы называем святыми. Они живут сиюминутно, здесь и сейчас. Возможно, именно поэтому многие из них уходили в пустыню: пустыня помогает предельной концентрации внимания. Если человек способен прожить насыщенно один лишь миг, то он сможет прожить насыщенно и целый день. А вслед за насыщенными днями придет и полноценная жизнь. Я же трачу столько сил на исправление жизни в целом, что конкретные моменты пролетают мимо меня. Однако вот чему учит сестра Джоан Читтистер, монахиня ордена бенедиктинцев: «Мы должны почтительно относиться к каждой отдельно взятой вещи, аккуратно с ней обращаться и заботиться о ней независимо от ее возраста. Мы входим в святость мироздания, когда признаем: абсолютно каждый элемент в нем есть искра Божественного…

Мы — часть святой вселенной, а не ее творцы и не повелители. Творец — Бог, Судья — Бог, и Бог ждет, когда до нас это дойдет…

Все, что мы есть; все, что нам говорят; все, что с нами происходит, есть зов Божий. Более того, все происходящее есть призыв Бога принять все то, что нам не следует изменять, и изменить то, чего нам не следует принимать. И тогда Божье Присутствие восторжествует вокруг нас…

Путь к обретению Бога лежит в максимальном проживании каждой минуты».

Задача созерцания состоит в том, чтобы увидеть мир таким, каким его видит Бог, в единстве зримого и незримого. Это учеба длиною в жизнь, хотя бывают и редкие вспышки откровения.

«Нет ничего в самом себе нечистого», — пишет апостол Павел (Рим 14:14). «Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (1 Кор 10:31). Стало быть, важен настрой, мотивация: ради чего мы делаем то или иное. Природа, люди, еда, работа, богослужение — все может привести к Богу. И напротив, пренебрегая сексуальными, личными, социальными, профессиональными и политическими заботами и обязанностями, мы приуменьшаем реальность Божьего присутствия в мире. Поэтому апостол Павел и не чурался самых разных занятий, но все их посвящал Всевышнему.

Рецукционист вечно склоняет голову долу: в поисках ключей к человеческому поведению Эдвард Уилсон ползает с лупой возле муравейника. Получается, что мы — существа насквозь эгоистичные: дабы сохранить гены, следуем инстинкту похоти; эксплуатируем природу исключительно в интересах своего вида, а весь наш альтруизм — лишь видимость, за которой стоит тонкий расчет.

Искатель священного взирает вверх и видит, что источник солнечных лучей — солнце. Подростковая сексуальность пробудила у Данте страх, и он, пытаясь понять, что делать, стал смотреть не на свое тело, а на Бога. Джон Муир увидел в природе искусство Художника, Которого, склонившись, возблагодарил. Мать Тереза разглядела в умирающих калькуттских нищих горний свет, и служила она им словно Самому Христу. Кельтский святой Колумба ощущал Божие присутствие всюду: «Иногда — собирая крабов на скалах, иногда — ловя рыбу, иногда — давая пищу бедным, иногда — в келье» [23].

Тот, кто смотрит вниз, приходит к выводу: наша судьба — биология. Перспектива довольно убогая, ибо, по мнению психологов, человеку не чужды ни желание убить собственных родителей, ни склонность к лени и безделью, ни жестокость и грубость.

Тот, кто смотрит вверх, заключает: наша судьба — вечность. Да, в генах, возможно, и заложены животные инстинкты. Но мы призваны возвыситься над ними. Долго же нам придется смотреть на муравейник, прежде чем мы обретем любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость и воздержание! По словам апостола Павла (Гал 5:22–23), именно эти качества — «плоды Духа» — и указывают на Божье присутствие в человеческой жизни. Там, где обитает Бог, плоды Духа являют себя сполна.

Человек проносит в себе борьбу между импульсом и подавлением импульса, падшей природой и образом Божиим сквозь всю жизнь. Взгляд на жизнь как на таинство предполагает доверие: в конце концов, Создатель человеческой природы все обратит нам на пользу.

«Все мы более мистики, чем думаем или, по крайней мере, хотим думать. Все мы видели больше, чем готовы сами себе признаться. В минуты красоты и страдания, во время неуловимых поворотных моментов жизни мы улавливали отблески света, который ослепляет святых. Но только, в отличие от святых, мы жили дальше так, словно ничего не случилось. Жить так, словно что–то случилось, пусть даже мы не уверены, что именно случилось и зачем, — значит войти в область жизни, которая именуется религией».

Фредерик Бюхнер, американский писатель и богослов