Вопрос 40. О раздражительных страстях, и в первую очередь, о надежде и отчаянии

Теперь у нас на очереди исследование раздражительных страстей [а именно]: 1) надежды и отчаяния; 2) страха и бесстрашия; 3) гнева.

Под первым заглавием будет рассмотрено восемь пунктов: 1) явля ется ли надежда тем же, что и пожелание, или вожделение; 2) находится ли надежда в схватывающей или в желающей способности; 3) надеются ли неразумные животные; 4) является ли отчаяние противоположностью надежды; 5) обусловливается ли надежда опытом; 6) является ли надеж да юнцов и пьяниц избыточной; 7) об упорядоченности надежды к любви; в) располагает ли надежда к действию.  

Раздел 1. Является ли надежда тем же, что и пожелание, или вожделение?

С первым, дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда — это то же, что и пожелание, или вожделение. В самом деле, надежду полагают одной из четырех основных страстей. Но Августин, перечисляя четыре основные страсти, говорит не о надежде, а о пожелании1. Следовательно, надежда — это то же, что и пожелание, или вожделение.

Возражение 2. Далее, страсти различаются согласно своим объектам. Но у надежды тот же объект, что и у вожделения, или пожелания, а именно будущее благо. Следовательно, надежда — это то же, что и пожелание, или вожделение.

Возражение 3. [Далее] если нам скажут, что надежда дополняет пожелание в том смысле, что указывает на возможность обретения будущего блага, то мы возразим, что акциденции объекта не привносят различения в виды страстей. Но возможность обретения — это акциденция будущего блага, которое является объектом как вожделения, или пожелания, так и надежды. Следовательно, надежда не отличается по виду от пожелания, или вожделения.

Этому противоречит следующее: в различных способностях находятся различные виды страстей. Но надежда находится в раздражительной способности, в то время как пожелание, или вожделение, находится в вожделеющей. Следовательно, надежда по виду отличается от пожелания, или вожделения.

Отвечаю: виды страстей устанавливаются согласно своим объектам. Что касается объекта надежды, то в нем надлежит различать четыре условия. Во-первых, то, что он суть нечто благое; в самом деле, надежда в собственном смысле слова связана исключительно с благом, и в этом отношении она отлична от страха, который связан со злом. Во-вторых, то, что он есть нечто в будущем; в самом деле, надежда не связана с тем, что уже есть и чем уже обладают, и в этом отношении надежда отлична от радости, которая связана с существующим благом. В-третьих, то, что он должен быть чем-то труднодоступным и сложным с точки зрения обретения; в самом деле, никто ведь не говорит о надежде на какой-то пустяк, который доступен по первому же пожеланию, и в этом отношении надежда отлична от пожелания, или вожделения, которое связано с любым будущим благом, по каковой причине оно принадлежит вожделеющей способности, тогда как надежда принадлежит раздражительной. В-четвертых, то, что обретение такой труднодоступной вещи все же возможно; в самом деле, никто не надеется на то, что не доступно вообще, и в этом отношении надежда отлична от отчаяния. Поэтому очевидно, что надежда отлична от пожелания постольку, поскольку раздражительные страсти отличны от вожделеющих. Кроме того, по той же причине надежда предшествует пожеланию, как, впрочем, и все раздражительные страсти предшествуют страстям вожделеющей способности, о чем было сказано выше (25, 1).

Ответ на возражение 1. Августин подставляет пожелание на место надежды потому, что обе эти страсти связаны с будущим благом, а еще потому, что легкодоступное благо рассматривается им как ничто; поэтому он исходит из того, что пожелание по большей части связано с труднодоступным благом, с которым связана и надежда.

Ответ на возражение 2. Объектом надежды является не любое будущее благо, но только то, которое, как уже было сказано, является труднодоступным и сложным с точки зрения обретения.

Ответ на возражение 3. Объект надежды по сравнению с объектом пожелания дополнен не только возможностью, но также и труднодоступностью, по каковой причине сама надежда принадлежит другой способности, а именно раздражительной, объектом которой, как было указано в первой части (81, 2), является нечто трудное. Кроме того, возможность и невозможность как таковые не являются акциденциями объекта желающей способности, поскольку желание является началом движения, а ничто не движется к чему-либо иначе, как только под аспектом возможности (ведь ничто не движется к тому, чего невозможно достичь). Поэтому надежда и отличается от отчаяния согласно различию возможного и невозможного.