Раздел 3. Можно ли назвать главной еще какую- нибудь добродетель помимо [вышеприведенных?    

С третьим, дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что некоторые добродетели более заслуживают того, чтобы называться главными, нежели вышеприведенные. Так, похоже на то, что наилучшее является главным в своем роде. Но «величавость — это украшение всех добродетелей» -. Поэтому есть все основания полагать величавость главнейшей из добродетелей.

Возражение 2. Далее, та добродетель, которая укрепляет все остальные, по справедливости должна быть названа главной. Но такой добродетелью является смирение. Так, Григорий говорит, что «тот, кто накапливает добродетели без смирения, подобен несущему солому на ветру»-. Следовательно, похоже на то, что самой главной добродетелью является смирение.

Возражение 3. Далее, наиболее совершенное, похоже, и есть основное. Но это [качество] присуще терпению, согласно сказанному [в Писании]: «Терпение же должно иметь совершенное действие» (Иак. 1:4). Таким образом, главной добродетелью следует полагать терпение.

Этому противоречит мнение Цицерона, который сводил все остальные добродетели к вышеприведенным четырем.

Отвечаю: как уже было сказано (2), эти четыре [вышеприведенные] добродетели полагаются таковыми в соответствии с четырьмя формальными началами добродетели, что мы сейчас и разъясним. Эти начала в первую очередь обнаруживаются в некоторых действиях и страстях. Так, то благо, которое наличествует в акте разума, как было показано выше (57, 6), в первую очередь обнаруживается в распоряжениях разума, а не в его решениях или суждениях. Опять же, то благо, которое определено разумом и привнесено в наши деятельности как нечто правильное и должное, обнаруживается главным образом в [различных видах] наказаний и распределений, связанных с другими людьми и рассматриваемых с точки зрения равенства. Благо, связанное с ограничением страстей, обнаруживается главным образом в тех страстях, которые трудней всего обуздать, а именно в удовольствиях от осязания. Благо, связанное с твердостью в стремлении к определенному разумом благу, обнаруживается главным образом в обусловленных смертельной опасностью порывах страсти, которым трудней всего противостоять.

Соответственно этому, четыре вышеупомянутые добродетели можно рассматривать двояко. Во-первых, со стороны их общих формальных начал. В этом смысле они полагаются главными постольку, поскольку по сравнению со всеми остальными добродетелями являются наиболее общими. По этой причине любая обусловливающая благо в акте суждения разума добродетель может быть названа рассудительностью; любая обусловливающая благо правильности и долженствования в деятельности добродетель — правосудностью; любая обуздывающая и усмиряющая страсти добродетель — благоразумием; любая укрепляющая ум в его противодействии каким бы то ни было страстям добродетель — мужеством. И потому многие, в том числе и оба святых учителя [на которых ссылаются в приведенных возражениях], а равно и философы говорят об этих добродетелях именно в таком смысле, и именно в таком смысле они содержат в себе все прочие добродетели. Следовательно, все возражения необоснованны.

Во-вторых, их можно рассматривать со стороны того, как они определены, а именно каждая как основная в соответствующей ей материи, и в этом смысле они являются видообразующими добродетелями, хотя и разделяют свой вид с другими. Таким образом, их называют главными по сравнению с другими добродетелями из-за их значимости, а именно: рассудительность — как распоряжающуюся добродетель; правосудность — как добродетель, связанную с должными отношениями между равными; благоразумие — как добродетель, умеряющую желание удовольствий от осязания; мужество — как добродетель, укрепляющую в случае смертельной опасности. Следовательно, и в этом смысле все возражения несостоятельны, поскольку другие добродетели могут считаться главными в том или ином отношении, но эти [четыре], как было показано выше, называются главными с точки зрения их материи.