4. Синтаксис

Семантический диапазон термина «синтаксис» имеет как узкую, так и широкую коннотацию. В узком смысле он означает соединение слов в предложении и фактически эквивалентен термину грамматика. В некоторых грамматиках (например, в грамматике Вильямса) слово «синтаксис» включено в их название. В широком смысле синтаксис означает все взаимосвязи в предложении и выступает средством определения значения этого предложения как целого.

В широком смысле синтаксис включает композиционные структуры, грамматику и семантику и служит логическим заключением предыдущих трех глав. Я использую синтаксис именно в широком смысле и поэтому хочу описать в данной главе, как указанные аспекты экзегезы (структура, грамматика, лексическое исследование) можно использовать в сочетании, а не изолированно друг от друга.

Риторические структуры отображают связи между фразовыми единицами и служат основанием синтаксического исследования.

Грамматика изучает связи между отдельными терминами и фразами и поэтому выступает вторым этапом синтаксического анализа.

Семантика изучает семотактические связи между значениями терминов в более крупной поверхностной структуре и служит завершающим «компоновочным блоком» синтаксического анализа.

Общей нитью, связующей все три аспекта экзегезы, является структура. Исследуя композиционные приемы, я обратил внимание на тот факт, что они образуют структуру, которая сплетает большее целое параграфа в единую канву. Отдельные грамматические решения также основаны на структурном развитии всего высказывания. Итак, мы используем в семантике структурный подход, учитывая то, что слова имеют значение только в составе большего контекста.

Итак, синтаксис имеет структурную основу. Ни один из элементов поверхностной структуры не должен становиться самоцелью. Мы не отыскиваем в тексте только хиазм или кульминацию, субъектный генитив или обстоятельственное причастие. Мы не сосредоточиваем внимание на словесном анализе отдельных терминов, так как значение всего параграфа нельзя свести к одному ключевому термину. Мы стремимся выяснить смысловое развитие и значение всего высказывания. В процессе общения никто из нас не изолирует слова или отдельные высказывания как содержащие значение целого. Мы редко подробно останавливаемся на одной части предложения или параграфа и игнорируем остальное. Наоборот, мы обычно стремимся передать значение посредством всего высказывания, взятого как единое целое.

Недавнее исследование в области теории коммуникации рассмотрело проблему информационной интерференции, те аспекты коммуникации, которые усложняют передачу значения. Двусмысленные или незнакомые термины, грамматические ошибки или недосказанность в процессе коммуникации часто затрудняют, а не облегчают понимание значения. Вот почему коммуникация людей очень часто является неэффективной. Они по-разному определяют термины, неумышленно (или умышленно) уводят в сторону или попросту излагают свои мысли в таком ракурсе, который непонятен слушателю или читателю.

Задача экзегезы состоит в том, чтобы выявить такие коммуникативные просчеты в тексте и попытаться воссоздать авторское оригинальное значение.

Синтаксис сочетает в себе различные аспекты герменевтической задачи и позволяет углубленно исследовать библейский текст с тем, чтобы воссоздать богоданное послание.

Дженронд (Jeanrond 1987:121-23) критикует герменевтику евангелических хрис- тиан/фундаменталистов как раз по этому пункту. Он не приемлет тенденцию выводить значение на уровне слова или предложения, когда не учитывается его место в целом контексте.

Часть I. ОБЩАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА Библейские трансформации Многие пытались применить трансформационные приемы в библейском исследовании (см. экскурс в этой главе). Структуралисты доходят до крайности, когда фактически заменяют поверхностную структуру (текст) глубинной структурой (идеи, заложенные в текст). Герхард Гюттгеманс разработал «генеративную поэтику», которая использует «поэтику» в самом широком смысле с той целью, чтобы рассмотреть текст как с позиции исторического образования значения, так и в свете современного толкования (Guttgemanns 1976:1-21). Между тем он определяет историю не в ее привычном смысле, а посредством трансформационных правил; по Гюттгемансу, значение исторического высказывания заключено не в его социо-культурном контексте, а в глубинной структуре, лежащей в основе поверхностного высказывания. Самым полезным аспектом его теории является, пожалуй, реструктурирование трансформационных правил в соответствии с принципами теории игр Виттгенштейна. Гюттгеманс наглядно изображает глубинную структуру в виде «дерева игры» — ряда функциональных вариантов грамматической основы поверхностного текста. Когда мы понимаем эти возможные варианты, становится гораздо легче определить лучший вариант, опираясь на структурный контекст (С. 8-11). К примеру, когда мы видим фразу «вера Христова», нам нужно произвести несколько возможных трансформаций, таких как «вера во Христа», «вера, которую дает Христос», «верность Христова». А затем по контексту нужно определить самый подходящий вариант. Применение Гюттгемансом своего метода к конкретным текстам во многом напоминает экзегезу структуралистов, но это шаг в правильном направлении (С. 127-74).

Гораздо удачнее синтаксис определен в работе Юджина Найды и Чарльза Тейбера, разработавших трехступенчатую систему перевода с языка оригинала (ОЯ: еврейский или греческий) на целевой язык (ЦЯ: например, английский). Первый этап — анализ поверхностной структуры в свете ее грамматических связей и словесных значений. Он соответствует нашему использованию синтаксиса или экзегетической методологии. Второй этап — перенос; он служит связующим звеном между языком оригинала и перевода, так как результаты анализа переносятся в язык перевода. И, наконец, полученный материал реструктурируется с тем, чтобы сделать его полностью понятным на языке перевода. Иными словами, мы стараемся перефразировать идиомы и поверхностную грамматику библейского текста так, чтобы итоговое значение было понятным в современном контексте. Два последних этапа касаются в первую очередь процесса контекстуализации и поэтому будут рассмотрены в последующих главах.

Кроме того, Найда и Тейбер интегрируют грамматические и семантические компоненты в общую синтаксическую задачу. В предыдущей главе уже отмечалось, что только по контексту можно определить, какое из возможных значений семантического диапазона подразумевается в конкретном высказывании. Грамматика и семантика поистине взаимозависимы, так как значение зависит от сочетания этих двух элементов. Именно в этом Найда и Тейбер видят истинное значение трансформационных правил. Как показано на рисунке 4.1, более сложная поверхностная структура разбита на «ядер- ные предложения» путем «обратной трансформации». По мнению Найды и Тейбера, все языки включают от шести до двенадцати основных структур, которые «трансформируются» в более сложные «поверхностные структуры». Все языки имеют сходные черты на «ядерном уровне», на котором происходит перенос значения. Однако это утрирование реальности (см. ниже), поскольку возможность автоматического переноса такого универсального значения из одного языка в другой маловероятна. Но, тем не менее, понятие «ядерных предложений» необычайно полезно, посколькуггозволяет толкователю разбивать высказывания в тексте на эксплицитные и имплицитные пропозиции.

ОЯ Обратная трасформация Прямая трасформация Ядерное предложение ця Рис. 4.1. Поверхностные структуры и ядерные предложения.

Ядерное предложение — это главное самостоятельное утверждение в предложении. Предложения можно подразделить на простые и сложные. Простое предложение содержит только одно основное утверждение (например, «по мячу ударили»), тогда как сложное пред ложение содержит более одного утверждения («по мячу, принадлежащему мальчику, ударили»), В последнем предложении два ядра: «мяч принадлежит мальчику» и «по мячу ударили». Обратная трансформация сложного предложения предполагает определение каждого самостоятельного утверждения внутри большей поверхностной структуры. Найда и Тейбер иллюстрируют данный принцип на примере отрывка Еф 2.8-9: «Ибо благодатью вы спасены чрез веру, и сие не от вас, Божий дар: Не от дел, чтобы никто не хвалился». Они выделяют в атом поверхностном высказывании семь ядерных предложений: (1) Бог явил вам благодать; (2) Бог спас вас; (3) Вы уверовали; (4) Вы спаслись не сами; (5) Бог даровал спасение; (6) Вы не заработали его; (7) Так сделано для того, чтобы никто не хвалился. Этот метод отличается от глубинной грамматики Хомского сочетанием грамматики и лексического значения. Но это сочетание делает его еще более эффективным.

Обратная трансформация предполагает глубочайший уровень семантического исследования. Лаув предлагает следующий трансформационный перевод Еф 1.5-7:

Потому что Бог предопределил усыновить нас Себе через Иисуса Христа. Он совершил это потому, что пожелал так сделать и потому, что это было Ему угодно. Давайте восхвалять чудесную милость, которую Он явил нам. Милость состояла в том, что Он дал нам Своего возлюбленного Сына. Ведь Бог освободил нас именно потому, что Иисус умер за нас. Это означает, что Бог простил наши грехи. Как обильна милость, которую Он нам явил. (Louw 1982:87-88)

Лаув отмечает девять трансформаций в этом отрывке: (1) «усыновление» (С) = «Бог делает нас Своими детьми»; (2) «благоволение» (С) = «Богу это угодно»; (3) «благоволение воли Своей» (С+С) = «Бог желает это сделать, и потому это Ему угодно»; (4) «в похвалу» (В+С) = «это служит похвалой»; (5) «славы благодати Своей» (А+С) = «благодать, которую Он дарует, чудесна»; (6) «искупление» (С) = «Бог искупает нас»; (7) «Кровию Его» (В+С) = «потому что Христос умер за нас»; (8) «прощение грехов» (С+С) = «Бог прощает нам наши грехи/грехи, которые мы совершаем»; (9) «богатство благодати Его» (А+С) = «Он дарует обильную милость». Этот прекрасный пример коннотативного значения (см. С. 84) показывает несомненную важность детального словесного исследования для синтаксической экзегезы.

Сойер предлагает другой пример, на этот раз пример парадигматического (семантическое поле, см. С. 84-87) исследования в синтаксической экзегезе (Sawyer 1972:62-63). Он изучил родственные трансформации, связанные с ветхозаветным языком спасения, и отмечает четыре предложения, вытекающие из одного основного ядра: «Господь спасает помазанника Своего» (Пс 19.7); «спаси меня» (Иер 17.14); «спасусь» (2 Дар 22.4); «Ты соделал рукою раба Твоего великое спасение сие»* (Суд 15.186). Первые три утверждения сходны, поскольку выражают идею спасающего Яхве непосредственно. Четвертый пример содержит «номинализацию», при которой глагольный элемент («спасать») заменяется именной конструкцией («великая победа»). При такой трансформации, как правило, опускается подлежащее (Яхве) или дополнение (Израиль). Для нее также характерно отсутствие показателя времени (сравните «наказание мира нашего» в Ис. 53.5 можно отнести к прошлому, настоящему или будущему).

Зачастую поверхностная структура заключает в себе более одного ядра, к примеру, «Ты помог рабу Своему победить», «раб Твой победил» и «победа эта великая» в Суд 15.186. Сравнивая глаголы со значением «спасение», которые описывают заключенное в основу ядро, мы находим оттенки значения, проявляющиеся в различных контекстах и, следовательно, можем более точно и глубоко определить как отдельные значения, так и широкий теологический подтекст.

Второй этап синтаксического исследования — прямая трансформация (см. рис. 15), при которой сопоставляют самостоятельные ядерные предложения с тем, чтобы определить внутренние связи между утверждениями. Конечно, на этом этапе применяют те же самые риторические приемы, которые были описаны в третьей главе, но теперь решениям придают окончательную форму. При индуктивном исследовании нужно составить предварительную таблицу. Она служит ориентиром в детальной экзегезе, где отдельные части тщательно изучаются грамматически и семантически. В результате ядерные предложения снова объединяют на основании композиционных структур в окончательную картину смыслового развития всего отрывка или параграфа. Бикман и Кэллоу приводят трансформацию пропозиций в Флм 4-7.

* В английском переводе: «Ты дал рабу Твоему неликую победу». (Прим. пер.). Другие примеры см. также Beeckman and Callow 1974:342 (по Филимону 4-7); Liefeld 1984:51-52 (но Рим 5.1-11); и в целях сравнения см Louw 1982:84-87 (по Фил 1.3-5).

Схематическое представление пропозиций в послании Филимону 4-7

Филимону 4-7: «Я был тронут тем, что ты любишь всех святых».

4а	Всегда благодарю Бога
б	Которому (поклоняюсь)	КОММЕНТАРИЙ о Боге в 4а
в	когда молюсь о тебе	ВРЕМЯ 4а
5а	потому, что слышу	5а-в указывает ПРИЧИНУ (объективную) 4а
6	что ты любишь всех святых	СОДЕРЖАНИЕ слышу в 5а
в	и ч то ты веришь/доверяешь Господу Иисусу	СОДЕРЖАНИЕ слышу в 5а
6а	(я молюсь)	следует из 4с
6	чтобы (ты мог иметь) все более	бб-с сообщает СОДЕРЖАНИЕ
	полное общение (с теми)	молитвы в 6а
в	кто так же верит/доверяет	ИДЕНТИФИКАЦИЯ личности
	(Господу Иисусу), как и ты	тех в 66
г	посредством познания (тобой) всякого добра	СРЕДСТВО 66
д	которое мы (включительно) можем творить	КОММЕНТАРИЙ о добрев 6г
е	с тем, чтобы (мы (включительно) могли) прославлять Христа	ЦЕЛЬ 6д
7а	Кроме того, я имею великую радость.
6	а также ободрение/утешение
в	потому, что ты любишь (святых)	ПРИЧИНА (объективная) 7а-б
г	в частности потому, что ты тот,	КОНКРЕТИЗИРУЮЩЕЕ
	кто упокоил сердца святых, брат.	новторое утверждение 7в
	Конечно, если выделить ядерные предложения, трансформация

становится еще более точной. Например, рассмотрим Фил 2.6.

(Хотя) Он имел божественную сущность уступка Он был равен Богу сравнение Он не требовал равенства уступка-контрожидание Ему не было необходимости присваивать Себе равенство пояснение Кроме того, Бикман и Каллоу обобщают связи между утверждениями. Они могут дополнить рассмотрение композиционных приемов в третьей главе (Beekman and Callow 1974:287-312):

Дополнительные связи (которые развивают идею)

1. Хронологическая последовательность (например, Мк4.28, «сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе»)

2. Одновременность (например, Мф 24.29, «солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба»)

3. Чередование (например, Мф 6.31, «что нам есть …или что пить или во что одеваться»)

4. Обмен репликами, или диалог (например, Ин 3)

5. Согласованное подтверждение (например, Гал 3.29, «Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники»)

Ассоциативные связи (которые подтверждают или поясняют идею)

1. Поддержка путем четкого пояснения а. Образ действия (как происходит событие, например, Фил 2.7- 8, «по виду став как человек; смирил Себя»)

б. Сравнение (например, Иак 1.6, «сомневающийся подобен морской волне»)

в. Противопоставление (например, Мф 10.28, «не бойтесь уби- вающих…а бойтесь более Того»)

2. Поддержка путем сходного пояснения (частично совпадающее содержание)

а. Эквивалентность (например, Рим 12.19, «Мне отмщение, Я воздам»)

б. Общее-частное (от класса к конкретному случаю, например, Мк 6.48, «подошел к ним, идя по морю»)

в. Распространение-сокращение (резюме или риторический вопрос, как например, резюме в Деян 6.7; 9.31; 12.24; Рим 6.12; «станем ли грешить…? Никак»)

3. Поддержка путем аргументации (причинно-следственные высказывания)

а. Причина-результат (например, Иак 4.2, «не имеете, потому что не просите»)

б. Средство-результат (например, Фил 2.7, «уничижил Себя Самого, приняв образ раба»)

в. Средство-цель (желаемый результат может не быть достигнут. Например, Мк 14.38, «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение»)

г. Условие-последствие (например, Ин 3.3, «если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия»)

д. У ступка-неожиданность (ι годная противоположность ожидаемому, например, Фил 2.6 см. выше)

е. Основание-вывод (либо в форме аргумента [как в Рим. 5.9, «будучи оправданы… спасемся»], либо императива [как в Мф 9.37-38, «жатвы много, а делателей мало; итак молите…»])

4. Поддержка путем ориентации (исходные данные или окружающая обстановка)

а. Время (как в Мк 1.32, «когда заходило солнце, приносили…»)

б. Место (как в Мк 1.30, «пришел Иисус в Галилею, проповедуя…»)

в. Обстоятельство (сопутствующее действие [как в Ин 19.5, «вышел Иисус в терновом венце»]).

Перформативный и эмотивный язык До сих пор мы рассматривали главным образом дескриптивные и когнитивные высказывания, служащие доказательством или сообщающие информацию. Однако это отнюдь не полный перечень высказываний, употребляемых в речевых актах. Очень часто библейское высказывание не только передает виденное или обогащает знание, но также описывает действие. Дж. Л. Остин называет его «перформативным языком», так как он описывает то, что действительно происходит, а не то, что должно или не должно происходить (Austin 1962). Когда Павел произносит «я послал [Тпхика] к вам» (Кол 4.8), он говорит Колоссянам то, что он действительно сделал. Когда фараон поставил Иосифа над Египтом (Быт 41.41), он действительно наделил Иосифа этой властью. Как отмечает Кейрд, «Перформативы обя зывают говорящего не отступать от своих слов» (Caird 1980:21). Когда Иеффай дал обет вознести на всесожжение Яхве то, что выйдет из ворот его дома по случаю победы над Аммонитянами (Суд 11.30-31), ему пришлось сдержать свое слово, несмотря на то, что жертвой оказалось его единственное дитя (11.34-39). Когда Анания и Сапфира попытались уклониться от исполнения обета Богу, Петр выступил в роли карающего ангела Яхве, поразившего их насмерть (Деян 5.1- 11). Иоанн, в отличие от Павла, делает такие термины, как «верить» или «любить», перформативами только при помощи глаголов (Павел предпочитает существительное). Более того, слова во всем Писании выступают живыми организмами, которые обязывают говорящего поступать в соответствии с ними. Вот почему в Писании так много предостережений от опрометчивого языка (Еф 4.29).

Нужно уяснить еще два аспекта перформативного языка. Остин настаивает на том, что всякое перформативное высказывание зависит от наличия общепринятой или действительной среды (Austin 1962:45). Сегодня нельзя сказать «я пойду в храм и принесу в жертву двух горлиц», потому что это уже невозможно. Примером служит и простое испытание пророка: если пророчество сбудется, значит, оно от Господа (Вт 18:21-22). На основании данного принципа Ти- сельтон обвиняет Новую Герменевтику в неком «словесном волшебстве». Дело в том, что ее сторонники рассматривают библейский язык как словесное событие само по себе, тогда как на самом деле действенность Писания зависит от принятия читателем широкого диапазона догматических утверждений (Thiselton 1980:337,354-55). Это имеет решающее влияние на герменевтику вообще, поскольку в основе многих перформативных высказываний Писа.ния лежит глубинная структура теологических утверждений. И только разобравшись в этой структуре, можно правильно истолковать поверхностное содержание. Иными словами, частью экзегетической задачи является воссоздание библейской теологии (то, что я называю «глубинной структурой»; см. главу тринадцать), заключенной в библейских утверждениях. Например, когда Марк начинает свое Евангелие цитатами из Исх 23.20; Мал 3.1; и Ис 40.3 (Мк 1.2-3), несколько понятий составляют главные принципы его Евангелия — вестник/ предтеча, путь, Господь, пустыня. Каждое понятие нужно рассматривать в свете всего Евангелия, чтобы понять послание автора во всей его полноте.

6 Зак. 3695

Остин также проводит различие между иллокутивной и перло- кутивной* силой (Austin 1962:99-131). Иллокутивный язык требует ответных действий, а перлокутивный — производит оговоренный результат. В нервом случае результат не гарантирован. К примеру, еврейский императив иллокутивный; он призывает к действию. Но пророческое будущее (имперфект) перлокутивное, поскольку «Ты будешь» сопровождается благословениями (если поступают в соответствии с пророчеством) или проклятиями (если не поступают в соответствии с ним). Кейрд приводит интересное дополнение: он связывает последний аспект с библейской доктриной о предопределении, но отмечает, что он отнюдь не сводится к детерминизму, потому что всегда существенно важен ответ на божественный призыв (Caird 1980:23-24). Например, хотя Павел, описывая себя как «избранного от утробы матери» (Гал 1.15-16; сравните Иер 1.5), ссылается на призыв Иеремии, вполне очевидно, что посвящение не реализовалось до тех пор, пока он позднее сознательно не принял этот призыв.

В дополнение к перлокутивному языку нужно также понять важное место эмотивной или экспрессивной речи в Библии. Эмоциональный аспект в послании — неотъемлемая часть его общего значения. Более того, толкователю невозможно постичь истинное значение, если он не принимает во внимание эмоции, невозможно прочувствовать всю глубину и по-настоящему понять отрывок, если он упускает из виду личностный элемент. Это особенно важно для проповедника, которому нужно сначала самому понять глубину текста, а затем донести ее до слушателей, пробудить в них дремлющее стремление к Богу и Его воле, которое было свойственно первым христианам, но зачастую притупляется под тяготами современной жизни.

Выявление эмоциональных структур не представляет сложностей в тех случаях, когда автор использует высоко эмотивный язык. Примером служит утверждение Павла, что отказ женщин Коринфа покрывать головы был постыдным (1 Кор 11.5), стыдным (11.6), неприличным (11.13) и неестественным (11.15), и его заключение, что ни в одной церкви нет такого обычая (11.16). Глубокие эмоции просто переполняют Павла в этом отрывке. Однако во многих случаях * Перлокутивный акт — это акт, который вызывает целенаправленный эффект воздействия на чувства и мысли воспринимающих речь людей в теории «речевых актов» Дж. Л. Остина. (Прим, ред.)

эмоции распознать не просто. Найда формулирует свою мысль специальным языком: «Эмотивные значения состоят из полярных контрастов с промежуточной градацией множества смысловых оттенков, сосредоточенных вокруг нейтрального положения» (Nida 1964:113). Он имеет в виду то, что большинство слов являются частью большей матрицы между полюсами, такими как хороший-плохой, прекрасный-безобразный, любить-ненавидеть, счастливый-несчастный или желанный-отвергнутый. Большинство из нас выбирают термины посредине, и важно определить, на какой именно термин в промежутке между двумя полюсами пал выбор автора. Чем ближе автор к полюсам, тем более эмоционально окрашенным является его послание.

Толкователь должен провести парадигматическое и синтагматическое исследование эмоциональной окраски. В плане парадигматического исследования он должен выяснить, какое место на такой шкале занимает слово. К примеру, значение слова «радостный» слабее слова «торжествующий», но явно сильнее слова «спокойный», которое, в свою очередь, расположено на шкале выше слов «печальный» и «несчастный». Конечно, фиксированной шкалы не существует, и авторы не всегда используют такой язык с научной точностью. Один автор может использовать слово «радостный» в самом позитивном смысле, тогда как у другого оно имеет почти нейтральное значение. Поэтому нужно всегда обращать внимание на то, как употребляют язык различные авторы. Иеремия и Павел, например, — очень эмоциональные авторы и не скрывают своих чувств. Их языку свойственны эмоционально окрашенные термины. Они часто избирают слова из верхнего или нижнего края шкалы.

Но окончательным арбитром, безусловно, является общий контекст отрывка. Например, хотя слово macarios в заповедях блаженств (Мф 5.1-13) можно перевести как «радостный», эсхатологический тон контента не допускает это значение. Более вероятно, что оно означает излияние божественного «благословения» на тех, кто жертвует ради Царства. Описание этих самых благословений в каждом блаженстве подтверждает правомерность этого значения. Однако под поверхностью присутствует и эмоциональный тон, поскольку испытывающие такие благословения действительно познают радость. Во многих контекстах наличие эмоционально окрашенного языка влияет на целое. Это особенно характерно для пророческих книг.

В самом начале книги пророка Амоса мы встречаем: «Господь возгремит с Сиона и даст глас Свой из Иерусалима … не пощажу» (1.2-3)., Каждый параграф пронизан таким языком, и невозможно не почувствовать ужасный гнев Яхве против социальной несправедливости.; Изречение суда («за три преступления и за четыре не пощажу», 1.3, 9,11,13; 2.1,4) адресовано в первую очередь соседним народам, и Из-; раиль может чувствовать себя в полной безопасности и даже испы-. тывать удовлетворение при виде того, как Бог пылает гневом на его постоянных врагов. Насколько более поразителен отрывок 2.6, в ко-: тором внушающие страх очи Яхве горят негодованием на сам Израиль. В этом месте язык еще более эмоциональный.

Риторические фигуры Образные выражения традиционно рассматривались в тематическом разделе «специальная герменевтика», который включал такие различные темы, как язык (метафора, сравнение), жанр (пророчество,притча) и теология. Однако я считаю такую группировку искусственной и предпочитаю рассматривать лингвистические элементы после-, довательно по мере развертывания структуры герменевтических критериев. Риторические фигуры включают и грамматический, и семантический аспекты (как мы увидим далее) и поэтому должны рассматриваться как отдельный раздел синтаксического анализа.

Как уже отмечалось (С. 136), фигуры речи составляют третий уровень «полисемии» значения, следующий за первичным (самым распрос траненным) и вторичным (менее распространенным) значением семантического диапазона. Образные выражения — это выражения, употребляемые в переносном смысле на основании аналогии, сходства, сравнения с целью усилить яркость высказывания. Буквальное значение включает два первых уровня и определяет основную смысловую нагрузку термина. К примеру, слово «крыша» означает верхнюю покрывающую часть дома или другого строения. Риторическая фигура отражает ассоциативную связь между значениями, например «roof of one’s mouth» — буквально «крыша рта», то есть «нёбо».

В Библии мы постоянно встречаем яркие образы, взятые из самых различных сфер деятельности. Профессиональная терминология используется для описания учеников («управитель», «слуга» @@«виноградарь»), а на примере семейных отношений описываются отношения между Богом и верующими («жених-невеста», «отец- сын»). Кроме того, знание обычаев и культуры (см. главу пять) играет важную роль в понимании многих образов. Например, выражение «книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями» (Отк 5.1) основано на римской форме завещания (которое запечатывалось семью печатями), содержащего наследство святых, либо на римской форме документа договора (который писали двояко), содержащего благословения и проклятия (я предпочитаю последний вариант). Оба варианта соответствуют словесной картине, но современный читатель никак не может знать о них, если не знает древних обычаев. Однако открытие такой исторической информации в значительной мере облегчает понимание символики Отк 5-6.

Бикман и Кэллоу выделяют две основные группы переносных или ассоциативных значений (Beekman and Callow 1974:101). Родственные связи между словами основаны на сходстве или близости значений. Эту группу составляют три типа:

(1) Во временных ассоциациях, ссылка на время заменяет событие, как в специальном термине «день Господень», который относится не только к самому пришествию, но и ко всем событиям «последних дней». В ином смысле Иисус произносит «Авраам … рад был увидеть день Мой» (Ин 8.56), имея в виду воплощение.

(2) Пространственные соотношения, ссылка на местоположение. Например, слово «небеса» означает Бог (Мф 21.25, «Крещение Иоанново откуда было: с небес, или от человеков?»). В Послании к Ефесянам (1.3, 20; 2.6; 3.10; 6.12) «небеса» или «поднебесные» означают духовную сферу, в которой идет вселенская борьба·.

(3) Логические или причинно-следственные связи, при которых следствие заменяет причину или наоборот. К примеру, «рука Господня» (причина) означает суд, а «меч» — гонение и разделение (Мф 10.34), наказание (Рим 13.4) или обличение (Евр 4.12).

Более подробное обсуждение источников риторических фигур см. Bullinger 1898: по всей книге; Mickelsen 1963:179-81; и Caird 1980:156-59.

Хотя Линкольн (Lincoln 1981:13968) грамотно и доказательно отстаивает буквальное значение этого термина, я по-прежнему убежден, что переносный смысл больше подходит по контексту.

Существуют также три типа ассоциаций «часть-целое»:

(1) Отношение «представитель-класс», отдельный представитель обозначает весь класс. Один из самых известных примеров — выражение «Хлеб наш насущный дай нам на сей день» (Мф 6.11), в котором «хлеб» означает все нужды верующих, как материальные, так и духовные. Блаженство «алчущих и жаждущих правды» (Мф 5.6) представляет класс сильных желаний посредством одной единственной метафоры «голод-жажда».

(2) Отношение «компонент-целое», отдельная часть большей структуры означает целое. Например, «кров» означает дом (Мф 8.8) или «душ около трех тысяч» означает людей, обращенных в христианство (Деян. 2.41).

(3) Отношение «атрибут-целое», отдельные черты или назначение предмета использованы вместо самого предмета. Интересный I фимер — слово «змей», которое иа юльзовано в негативном смысле в выражении «Змии, порождения ехиднины!» (Мф 23.33), но в позитивном смысле в выражении «мудры, как змии» (Мф 10.16). Очевидно, что в этих противоположных по смыслу отрывках речь идет о двух различных чертах, ассоциирующихся со змеями.

Основной сложностью в толковании фигур речи является то, что языки развивают свои ассоциативные связи независимо; поэтому метафорический язык в еврейском или греческом зачастую совершенно не соответствует английским выражениям. Конечно, подобные различия имеют место и между современными языками (см. Beekman and Callow 1974:104-7). Это семантическая проблема, и ее нужно исследовать на этом уровне (см. главу три).

Существует три возможных способа перевода идиомы или образного выражения с языка оригинала:

(1) Если риторическая фигура имеет параллель в языке перевода, можно переводить непосредственно. Наличие параллелизмов больше свойственно западным языкам благодаря влиянию христианства на нашу культуру и, как следствие, на развитие наших языков (например, влияние Библии в переводе Лютера на современный немецкий язык). Такие выражения, как «Господь спасает помазанника Своего» (Пс 19.7) или «начали говорить на иных языках» (Деян 2.4) несложно понять (хотя в отношении многих других языков дело обстоит иначе).

(2) Если отсутствует автоматический перенос значения, но все же имеется некоторое соответствие, сам термин можно оставить, но во избежание двусмысленности его нужно пояснить. Иногда пояснение дается в самом Писании, как, например, «мертвых по преступлениям и грехам вашим» (Еф 2.1; сравните Рим 6.11, «мертвыми для греха»). Но зачастую нам самим придется делать пояснение. Например, «приблизился час» (Мф 26.45) = «приблизилось время, когда Мне должно умереть».

(3) Если в языке перевода отсутствует соответствие, фигуру речи заменяют подходящей идиомой. Бикман и Кэллоу особо отмечают эвфемизмы, заменяющие понятия смерть, секс, Бог и язычники. Наглядным примером служит использование выражения «он познал жену свою», которое нужно переводить «он имел сексуальных отношений со своей женой». Эта идиома в Мф 1.25 переведена «не знал ее» в NKJV и «он не имел связи со своей женой» в NIV.

Решить эту проблему можно так: сделать обратную трансформацию библейской риторической фигуры в соответствующее «ядерное предложение», а затем сделать его прямую трансформацию в соответствующий эквивалент на языке перевода. А нужды аудитории послужат определяющим фактором при выборе лучшего варианта в каждом отдельном случае. Именно поэтому нельзя говорить об окончательном или универсальном переводе Писаний на английский или любой другой язык. Не только потому, что язык с годами меняется; он радикально отличается в различных населенных пунктах. В Англии или Германии по диалекту можно в точности определить, из какой деревни или поселка человек родом. В каждой деревушке употребителен свой набор идиоматических выражений. Проповеднику нужно понимать, как правильнее перевести Слово для той или иной аудитории.

Метафорический язык обладает огромной силой, вызывающей у учащегося сосредоточенность и новые мысленные образы. Стоит упомянуть об исследовании метафоры (включающем все фигуры речи), проведенном Рикёром··. По его мнению, метафорические В данном разделе я рассматриваю только позитивную сторону теории Рикёра. Его доводы относительно поливалентности (многозначности) и метафоричности всего языка см. приложение один. Всестороннее обсуждение теории метафоры Рикёра см. Perpich 1984:130-33 и Vanhoozer 1990.

выражения функционируют не столько на уровне семантики, сколько в более широкой сфере речи или коммуникации. Метафора приводит в столкновение буквальное и переносное значение слова, вследствие чего первое «самоликвидируется» в «значительном противоречии» (Ricoeur 1976:50). Рикёр имеет в виду то, что метафорическое выражение — это сознательный выбор со стороны автора, который использует его с тем, чтобы побудить читателей по-новому осмыслить послание. Сначала читателей раздражает бессвязность мысли, поскольку обычные буквальные значения не подходят. Их подводят к новой словесной картине реальности и вынуждают переосмыслить категории высказывания. (Ricoeur 1975а:83-84). Создается новый словесный мир, и читатель вовлекается в него.

Конечно, ценность этого нового видения реальности полностью зависит от соответствия между жизненным опытом автора и читателя. Так не всегда бывало даже в библейские времена. Павла часто понимали неправильно. Да и сам он допускал культурные промахи (как с жителями Ликаонских городов в Деян 14.8-18). Из столетия в столетие эта проблема еще более усиливается; если метафоры занимают такое важное место в процессе речевой коммуникации, как утверждает Рикёр, потребность переводить их правильно для наших аудиторий становится еще более острой.

Хотя некоторые попытались по-новому организовать различные фигуры речи (см. Nida et al. 1983:172-87), я считаю, что традиционная классификация (Буллингер, Микельсен, Кайзер и другие) все же является наиболее удачной. Существует шесть основных типов — сравнение, добавление, незавершенность, контраст, индивидуальные фигуры и ассоциации, или связи. Очень важно определить конкретный тип образного выражения, использованного в контексте, поскольку это — важные герменевтические данные, которые помогут истолковать выражение более точно. Многие отрывки становятся ясными только тогда, когда мы выявили и поняли образный язык.

1. Фигуры сравнения. Две фигуры, метафора и сравнение, основаны на прямом сопоставлении одного явления или предмета с другим. Сравнение устанавливает формальное сопоставление при помощи соединительных слов «как» или «подобно». Сравнение часто используется в книге Притчей; например, «Когда придет на вас ужас, как буря, и беда, как вихрь, принесется на вас» (1.27) или «Спасайся, как серна из руки и как птица из руки птицелова» (6.5). Иисус также постоянно использовал сравнения, которые у Него во многом напоминают притчи. Они вполне справедливо были названы расширенными сравнениями («Царствие Божие подобно…») или метафорами. Они окрашивают горечью его высказывания, как, например, «сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мф 23.37).

Толкователю нужно не спешить проходить мимо таких ярких образов, ведь они основаны именно на тех структурах, которые характеризовали реальную жизнь в древние времена и обладали большой силой в своей оригинальной среде. Иисус и вправду не мог лучше передать контраст между своей огромной заботой и жестокосердием евреев, чем в Мф 23.37.

Метафора — это подразумеваемое, но во многом даже более прямое, сравнение, поскольку читателю нужно распознать сравнение при отсутствии слов «как» или «подобно». Например, «Ты, Господи, щит предо мною…» (Пс 3.4). Существует два вида сравнения (см. Beekman and Callow 1974:124-26). Полное сравнение называет два предмета и указывает на сходство между ними. Они могут противопоставляться прямо («я слабый, а он сильный») или со ссылкой на степень («он сильнее меня»). Сходство может быть относительным («я сильный и он тоже») или абсолютным («я такой же сильный, как он»). В сокращенном сравнении сходство выражено не явно и читатель должен восполнить его, как в выражении «Вы — соль земли» (Мф 5.13, метафора) или «очи Его — как пламень огненный» (Отк 1.14, сравнение). Иногда объект образа не указан, как в «рассеются овцы» (Мк 14.27).

Метафора или сравнение состоят из трех частей: предмет обсуждения, воплощенный в образе; сам образ и суть сравнения (фактическое значение метафоры или сравнения в отрывке). Часто в сравнении представлены все три части; например, «небеса [предмет] исчезнут [суть сравнения], как дым [образ]» (Ис 51.6) или «идите наипаче к погибшим (суть сравнения) овцам (образ) дома Израилева (предмет)» (Мф 10.6).

Как отмечают Бикман и Кэллоу, один из этих трех компонентов может отсутствовать и поэтому должен быть восполнен толкователем (Beekman and Callow 1974:128-31). Предмет обсуждения может подразумеваться, как в выражении «агнцев среди волков» (Лк 10.3) @@где волки — это гонители учеников. Суть сравнения может не быть указана, как в выражении «И Он есть глава тела Церкви» (Кол 1.18), в котором речь идет об управляющей функции Христа (главы) и управляемой функции Церкви (тела). Кроме того, могут быть опущены и предмет, и суть сравнения. Примером служит выражение «берегитесь закваски фарисейской», в котором и предмет (учения фарисеев), и суть сравнения (их распространяющееся влияние) только подразумеваются. И, наконец, могут отсутствовать образ и суть сравнения, как в «трудно тебе идти против рожна», в котором подразумевается вол и суть сравнения — борьба против водительства и руководства. Читатель должен быть готов в таких случаях восполнить недостающую информацию; это возможно только со знанием культурного контекста.

Кроме того, нужно избегать «чрезмерной экзегезы» риторических фигур. В отличие от современных метафор древние риторические фигуры были неточными. Они совпадали только по одному признаку, и современному читателю зачастую сложно понять, по какому именно. Кейрд приводит содержательный пример:

Когда псалмопевец говорит, что дружная семья подобна елею, стекающему на бороду Ааронову и края одежды его, он не пытается тем самым убедить нас, что семейное единство — это нечто грязное, скользкое и непостоянное; он имеет в виду распространяющийся повсюду аромат, который надолго запечатлелся в его памяти при помазании первосвященника (Пс 133.2). (Caird 1980:145)

Чтобы истолковать такой язык, нам нужна помощь, поэтому неспециалистам нужно обратиться к авторитетным комментариям и историческим книгам. Это особенно справедливо в тех случаях, когда библейские авторы накладывают образы один на другой, как в Пс 91.11 (объединение «славы» силы единорога и «славы» помазания головы). Еще один пример — Еф 4.14 (от младенцев к беспомощной лодке — к беспомощной птице — к обману при игре в кости).

Смешанные метафоры высоко ценились в древней литературе; вместо того, чтобы подчеркивать двусмысленность итогового высказывания (как делаем сегодня мы), классические писатели подчеркивали яркость литературного выражения. Сегодня мы должны изучить систему образов и раскрыть истинный смысл, заложенный в такой совокупности метафор. Очень часто образ метафоры неизвестен. Множество статей было написано на «гробы окрашенные» из Мф 23.27 или «удерживающего» из 2 Фес 2.6-7. Возможно, мы так до конца и не выясним подлинный смысл, пока не попадем на небо. Сам образ также может быть двусмысленным. Например, метафора «вода» в Ин 3.5 имеет много возможных значений.

И, наконец, нужно отметить наличие живых и мертвых метафор в библейском тексте. В мертвой метафоре образ стал идиомой. Она не вызывает словесной картины в уме читателя, и он понимает ее непосредственно. Живая метафора преподает новую истину и вынуждает читателя вспомнить как первичное, так и ассоциативное значение, чтобы понять образ. Это различие очень важно, поскольку толкователь может привносить слишком много смысла в мертвую метафору, ошибочно делая упор на значимости ее образа.

Сложностью является то, что мы не выросли в древней культуре и не можем без труда распознавать такие различия. Однако понять разницу нам помогут два критерия. С точки зрения этимологии, если переносное значение просуществовало некоторое время, оно вполне могло стать мертвой метафорой. Согласно BAGD, слово sarx («плоть») уже использовалось в переносном смысле во времена Эпикура, за три столетия до пришествия Христа. Когда Павел сопоставляет «плоть» и «дух», он не пытается создать картину в качестве иллюстрации истины; он использует полуспециальное понятие, означающее душевного человека.

То же самое можно сказать о karpos («плод»), которое тоже было во времена Эпикура (BAGD). В таких отрывках, как «плод же духа» (Гал 5.22-23) или «плод уст, прославляющих имя Его» (Евр 13.15), этот термин стал идиомой, и его нужно толковать просто как «результат». Но если метафора детально описывается в ряде картин или новизна ее образа подчеркивается в контексте, это, скорее всего, живая метафора Примером служит karpos в некоторых отрывках: Мф 7.16-20, где суть «по плодам их узнаете их» раскрывается последующими образами винограда и терновника, смоквы и репейника, деревьев и огня; Ин. 15.1-8, где слово karpos входит в состав притчи о виноградной лозе и ветвях (очень живая метафора) и помогает донести учение о принесении плода (4, 8 ст.); Иуда 12, где оно входит в состав большего образа «осенние деревья, бесплодные, дважды умершие». Контекст по-прежнему является окончательным арбитром во всех таких решениях.

2. Фигуры добавления или полноты выражения а. Плеоназм — это избыточное добавление синонимов с целью подчеркнуть суть высказывания. Он был излюбленной стилистической фигурой древних писателей, служившей для пояснения или придания большей выразительности, и напоминал поэтическое средство синонимического параллелизма. Самым наглядным примером служит постоянное использование «он ответил и сказал» в Евангелиях (KJV). В других местах мы встречаем «не вспомнил, но забыл» (Быт 40.23), «земной наш дом, эта хижина» (2 Кор 5.1), «домовладелец дома» (Лк 22.11, KJV). В современных переводах наблюдается тенденция опускать такие фразы. Например, Лк 22.11 в NIV — «хозяин дома». Читателю не следует вкладывать слишком большой смысл в такие повторяющиеся фразы. Это чисто стилистический прием.

б. Парономазия — это стилистическая фигура, заключающаяся в каламбурном сближении созвучных, но различных по смыслу слов. Служит для придания высказыванию большей выразительности. Как правило, такие слова предназначены привлечь внимание читателей оригинала и разъяснить суть. Например, tohH wahohix («безвидна и пуста»; Быт 1.2) или panti pantote pasan («во всем всякое довольство»; 2 Кор 9.8) впечатляют своей утонченностью. Неоднократно посредством парономазии формулировали важную теологию. Бей- цель настаивает на том, что парономазию часто использовали на территории древнего Ближнего Востока в составе торжественных заявлений, в которых часто фигурировали божественные имена (Beitzel 1980:5-20). Вместо того чтобы связывать yhwh (KJV «Иегова»; еврейское «Яхве») с глаголом «быть» (hyh), Бейцель утверждает, что оно связано с использованием yw в угаритском, yahwe/yiha в египетском и Ieuw в вавилонском; во всех трех случаях приведены божественные имена. Следовательно, Yahwe связано с ними и как термин имеет «неизвестное лексикографическое и этническое происхождение» (С. 19). Он получил свое значение не от этимологии, а от его пароно- мастической связи со словом hay ah в Исх. 3.14, поэтому означает «Тот, кто вызывает к существованию [то, что существует]» или «Исполнитель Обетования».

в. Риторический повтор (эпизевксис или эпанадиплосис) — это повторение ключевого слова для придания большей выразительности. У Иоанна этот прием встречается в формуле атёп («истинно, ис тинно»); синоптики используют только одно слово. Использование формулы атёп имеет огромное значение в христологии, поскольку она сменила пророческую формулу «так говорит Господь» и стала божественным самоотождествлением, которым Иисус принимал на Себя власть Яхве. Используя риторический повтор, Иоанн (1.51; 3.3, 5; всего двадцать пять раз) придает этому важному аспекту особое значение. Примером служит и трехкратное повторение «свят, свят, свят» в Ис 6.3 и Отк 4.8, имеющее целью подчеркнуть святость Божию.

г. Гипербола — это намеренное преувеличение, имеющее целью разъяснение истины. Иисус перенял эту раввинскую уловку, ставшую одним из Его основных методов обучения. Понимание ее имеет решающее значение в правильном толковании Нагорной проповеди (Мф 5.29, «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его…». Причиной многих серьезных ошибок стало буквальное толкование таких выражений, как «обрати … и другую [щеку]» или «кто хочет … взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду» (Мф 5.39-40). Эти учения неверно принимали за определение наивысшей покорности, пределов отношения слуги. Однако Иисус привел эти гиперболические примеры, говоря о прощении и служении друг другу в общем смысле, а не конкретно. Аналогично, когда Иисус назвал горчичное зерно «меньшим всех семян» (Мк 4.31), он не делал научное заявление, а применял гиперболический контраст (меньше всех — больше всех); горчичное зерно было наименьшим семенем, из которого выросло такое большое растение (32 ст.).

д. Гендиадис — употребление подряд двух или трех терминов, выражающих одно и то же понятие*. Например, «сера и огонь» (Быт 19.24), «блаженного упования и явления славы» (Тит 2:13) или «Царство и славу» (1 Фес 2.12). Сложность состоит в том, чтобы определить, когда термины выражают единую мысль, а когда — различные аспекты. Например, выражение «полное благодати и истины» может быть гендиадисом, но, скорее всего, отражает еврейские понятия hesed (любовь, явленная Богом через завет) и ’met (верность, явленная Богом через завет). Контекст и происхождение терминов должны играть определяющую роль в каждом отдельном случае.

* Эту риторическую фигуру определяют еще и так: замена адъективного определения именем существительным, выражающим то же качество. (Прим, переводчика).

3. Неполные риторические фигуры. Эта категория противоположна предыдущей, поскольку включает фигуры, связанные с опущением, а не добавлением.

а. Эллипсис — это грамматически неполное выражение, требующее от читателя закончить мысль, восстановив пропущенные понятия. Микельсен выделяет два вида эллипса (Mickelsen 1963:189-90). В повторяющемся эллипсе мысль, которую нужно восстановить, выражена ранее в контексте или имеет тесную связь с тем, что уже было подробно рассмотрено. Например, «Подающий вам Духа и совершающий между вами чудеса, чрез дела ли закона сие производит или…» (Гал 3.5). Читатель восстанавливает мысль «Разве Он сделал так?» (см. также Рим 11.22). В неповторяющемся эллипсе восстанавливаемое понятие отсутствует в широком контексте. Например, «Или мы не имеем власти есть и пить?» (1 Кор 9.4). Ранее об этом ничего не упоминалось, и только последующие утверждения о власти апостола, подтверждаемой церковью, помогают понять эту мысль. В Деян. 18.6 выражение «кровь ваша на главах ваших» может быть «кровь ваша да будет на главах ваших» (традиционное толкование) или «До падет кровь ваша на головы ваши» (BDF, §480[5]).

б. Зевгма — это особая форма эллипса, в которой объединены два не сочетающихся друг с другом термина, которые нужно отделять путем подстановки глагола. Например, 1 Тим 4.3, «Запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу…»*. Выражение было сокращено в целях большей выразительности, и читателю нужно уловить промежуточную идею.

в. Фигура умолчания — это намеренное опущение части предложения в целях усиления. В Ин 1.22 иудейская делегация спрашивает Иоанна Крестителя: «Кто же ты? [Мы спрашиваем] чтобы нам дать ответ пославшим нас». Микельсен (Mickelsen 1963:191) приводит интересный пример из притчи о смоковнице (Лк 13.9). Садовник, стремясь спасти дерево, просит дать ей еще один шанс: «Не принесет ли плода [чтобы ее можно было оставить расти]; если нет [если она не принесет плода], то в следующий год срубишь ее». В обоих предложениях опущение информации усиливает риторический эффект.

* В NIV: «Запрещающих вступать в брак и [приказывающих людям) воздерживаться от оп-ределенного рода пищи». (Прим, переводчика).

4. Фигуры, содержащие контраст или преуменьшение а. Ирония — это важный риторический прием контраста видимого и скрытого смысла высказывания: говорится прямо противоположное тому, что подразумевается. Ирония чаще всего используется в полемических контекстах и сопровождается сарказмом или насмешкой. Примером служит отрывок, в котором Мелхола упрекает Давида «Как отличился сегодня царь Израилев» (2 Цар 6.20), выражая к нему презрение за то, что он плясал перед ковчегом. Отрывок Мф 23 исполнен иронии. Пример тому — гневное осуждение фарисеев Иисусом «Дополняйте же меру отцов ваших», в котором речь идет об избиении пророков (31 ст.). Многие также усматривают иронию в выражении: «На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; Итак все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте» (23.2-3). В таких случаях ирония становится едким сарказмом.

б. Литота — фигура, состоящая в подчеркнутом преуменьшении, уничижении одного предмета с целью превознесения другого. Как отмечает Кейрд, Ветхий Завет содержит относительно немного примеров, поскольку в еврейском языке не развилась форма преуменьшения (Caird 1980:134). В качестве примеров можно привести два отрывка: Быт 18.27, «я, прах и пепел», показывающий непревзойденное величие Божие, и Быт 18.4, «немного воды», чтобы омыть ноги ангелам. В Новом Завете встречается больше примеров литоты вследствие эллинистического влияния. Например, Деян 21.39 («гражданин небезызвестного… города») или 1 Пет 2:10 («некогда не народ»).

в. Эвфемизм — это культурное, вежливое слово или выражение, заменяющее другое, непристойное, слишком откровенное или грубое. Это особенно касается запретных или сексуальных понятий. К примеру, Суд 3.24 (сравните 1 Цар 24.3) «он для нужды…», эвфемизм для «он пошел в уборную». Такие эвфемизмы, как «знать» и «открыть наготу» описывают сексуальную связь. «Приблизиться» означает соблазнить в сексуальном смысле. А в Деян 2.39 под выражением «все дальние» имеются в виду язычники.

г. Антитеза — это прямое противопоставление резко отличных по смыслу слов или словесных групп. Примером служит антитеза Адам-Христос в Рим 5.12-21 и противопоставление плоть/закон в сравнении с Духом в Рим 7-8. Кроме того, учения Иисуса о различиях между «законами» нового царства и Торой в Мф 5.21-48 также были названы «антитезами». Так называемый дуализм Евангелия от Иоанна (свет-тьма, вышние-нижние, смерть-жизнь) также относится к этой категории. Такие оппозиции нужно толковать очень внимательно, поскольку многие вкладывают более позднее гностическое учение в слова Иоанна или Павла, преувеличивая контрасты. На самом деле дуализм Иоанна не является гностическим, поскольку он основан не на гностических, а на иудейско-христианских структурах.

5. Фигуры, построенные на ассоциации или связи а. Метонимия — это замена одного существительного другим, тесно связанным с ним и смежным по значению. Современными примерами служат Jell-o вместо gelatine («желатин»), saltines вместо crackers («крекеры»), White House («Белый Дом») вместо presidency («аппарат президента») или bottle («бутылка») вместо drunkenness («пьянство»), В Ветхом Завете «престол» (1 Пар 17.12) означает царствование, «меч» (Ис 51.19) — суд или войну, а «ключ» (Ис 22.22) — власть. В Новом Завете слова «начальства и власти» (Еф 3.10; 6.12) относятся к демонической сфере (по утверждению некоторых, к демоническим силам в правительстве), «обрезанные» (Гал 2.7-9) — к иудеям, а «Моисей» (Лк 16.29) — к Торе.

б. Синекдоха — риторическая фигура, состоящая в названии части вместо названия целого и наоборот. Я уже довольно подробно рассмотрел эту фигуру, говоря о связи часть-целое, поэтому упоминаю о ней сейчас просто, чтобы сделать обзор завершенным.

6. Фигуры, подчеркивающие индивидуальные качества а. Персонификация — это представление неодушевленного предмета, или явления, или отвлеченного понятия в виде живого лица. Самым очевидным примером служит «мудрость» в Притчах, персонифицированная в глашатая (1.20-21; 8.1-2), созидательную силу (3.19-20) и гостеприимную хозяйку (9.1-2). В отрывке 9.13-18 мудрость противопоставляется «глупости», также представленной в виде хозяйки дома, пользующегося дурной славой. Можно отметить Кейрд (Caird 1980:136-37) считает персонификацию разновидностью метонимии (см. выше, 5а), но она выполняет другую риторическую функцию, поэтому мы рассматривает ее отдельно.

и logos («слово») в Ин 1.1-18. Аналогично, книга Откровения содержит множество персонифицированных символов, таких как орел (8.13), саранча (9.3-11), дракон (12.3-17) и два зверя (13.1-17).

б. Апострофа — это риторический прием, представляющий собой воззвание к воображаемому лицу или предмету с усилительной целью. Например, «Что вы завистливо смотрите, горы высокие, на гору, на которой Бог благоволит обитать…» (Пс 67.17) или «Возвеселись, неплодная … ибо … потомство твое завладеет народами» (Ис 54.1- 3). В Пс 113.5-6 автор обращается поочередно к морю, горам и холмам. Как мы видим, большинство примеров связано также с персонификацией, и конечный их итог — сильное и трогательное послание к народу Божьему.

Заключение Риторические фигуры являются необычайно богатым источником образов. Хотя наше обсуждение касалось в первую очередь герменевтических аспектов, хочу отметить также их важность в проповедовании. Я убежден, что в основе наилучших иллюстраций лежат не увлекательные истории и остроумные реплики, а сам текст, и в особенности средства образного языка. Взгляд Рикёра на словесно-референциальное значение метафоры (см. выше) напоминает, что наша задача — не развлечь аудиторию анекдотами, а привлечь внимание к самому Слову. Мы должны помочь общине вновь пережить послание, которое Бог открыл в тексте, и дать возможность почувствовать его силу, способную изменять и их жизни. И лучше всего начать с удивительных отзвуков значения, свойственных библейскому образному языку, поскольку он изобилует яркими, колоритными идеями. Преподнося язык живо и убедительно, мы поможем своей аудитории поставить себя на место древних слушателей, позволим по-новому пережить и применить это вечное послание.

Библейские примеры Чтобы проиллюстрировать экзегетическую методологию предыдущей главы, мы исследуем два отрывка, по одному из каждого завета. Необходимо еще раз отметить, что структуру, грамматику, семантику и синтаксис нельзя рассматривать изолированно друг от друга. Они взаимозависимы и поэтому должны рассматриваться вместе. Сначала мы изучаем текст индуктивно, составляя предварительное представление об отрывке, позволяющее избежать наивной зависимости от чужих взглядов. Затем мы используем различные пособия (лексиконы, комментарии, книги по словесному исследованию и другие), исследуя отрывок более углубленно и решая грамматические, семантические и синтаксические вопросы по мере того, как они возникают в тексте. В этих пособиях самое ценное — не выводы авторов, а используемые ими сведения. По словам Франса, «ни один серьезный экзегет не должен слепо следовать тому, что предлагает какой-нибудь общепризнанный комментарий или перевод. Он непременно должен удостовериться, предшествовало ли выводам авторов всестороннее исследование» (France 1978:253). Эта ошибка свойственна многим курсовым работам, которые зачастую становятся списками воззрений других людей.

Исследуя текст, я принимаю во внимание материал, собранный другими учеными, но всегда делаю собственные выводы относительно оригинального значения текста. В комментариях важны не столько выводы авторов, сколько сведения и информация, которую они содержат. Я принимаю собственное решение не раньше, чем соберу все доступные сведения и рассмотрю возможные варианты на основании узкого контекста (то есть какой из вариантов больше всего подходит в самом отрывке). Именно это решение становится моим толкованием.

Два примера, приведенных ниже, выбраны не случайно. Они совершенно различны по стилю и структуре. Это позволяет более полно продемонстрировать технические приемы. Я опускаю результаты индуктивного исследования и предварительные записи, чтобы привести более отшлифованный пример; читатель должен понимать, что первоначальные записи не будут иметь такой вид.

Софония 3.14-17

Софония пророчествовал непосредственно перед реформой, проведенной Иосией (621 г. до н.э.). Его резкое осуждение языческих обычаев поклонения Ваалу и приношения в жертву детей (1.4-9, 11-12;

3.1- 4), которые характеризовали предыдущее правление Манассии, подготовило почву для реформы Иосии. После провозглашения суда над миром и Иудеей (1.2-6) книга предсказывает приближение дня Яхве (1.7-2.3) и излияние гнева на народы (2.4-15; 3.6-8), атак-

же на саму Иудею (3.1-5). Однако милость Божию испытает на себе праведный остаток, который наследует землю своих врагов (2.7, 8) и будет в смирении поклоняться своему Богу (3.9-13). Рассматриваемый отрывок как нельзя лучше подходит в качестве заключения к книге, поскольку в нем подробно изложено, что сделает Яхве и почему.

1. Радостный ответ Израиля (14-15 ст.)·. Три повеления в этом стихе служат прекрасным заключением к перечню благословений, описанных выше в стихах 9-13. Сцена поклонения в стихах 9-10 теперь изложена во всей своей полноте. Три последовательные глагольные единицы, ranni («ликуй») hand ; «торжествуй»), simhi wdzi («веселись и радуйся») использованы здесь как синонимы, описывающие это поклонение. Все термины имеют ярко выраженное эмотивное содержание. Скопление таких терминов — распространенный прием семитской поэзии. С помощью него передавали степень ликования людей, ощущавших спасительное присутствие Яхве. Перед нами верующие, которые ликуют и торжествующе восклицают, так как ощущают обновление завета Божьего со Своим народом.

Многие ученые называют это коронационным гимном из-за наличия таких характерных признаков, как призыв к ликованию, победа над врагами и Яхве в качестве Царя (см. Smith1984:144). Но я придерживаюсь иного мнения. Вероятнее всего, Софония использует модель коронации, поскольку она по структуре вполне соответствует пророческому призыву к ликованию. Яхве снова восседает на престоле, защищая Свой народ. Однако на первом плане — пророческое ликование.

Титулы, обозначающие остаток, также имеют большое значение. Нужно помнить, что отступнический народ, символически представленный в виде его святого города (3.1-5) утратил право называться народом Божьим. Тщеславящиеся и превозносящиеся были удалены (3.11) и остались только праведные. Вот почему заветные имена — «Сион», «Израиль», образное «дщерь Иерусалима» вновь употребляются в этом отрывке. Имя «Иерусалим» было предусмотрительно опущено в 3.1-5, и только описание (с «пророками» и «священниками» @@п Повторяя хиазм 14-17 ст. (см. обсуждение 16 ст. ниже), возможна еще одна схема, соединяющая среднюю пару вместе: I. Повеление радоваться (14 ст.); II. Основания для радости (15-16 ст.): 111 Обетование и любовь Бога (17 ст.).

4 ст.) показывало его тождество. Это имя надлежало произносить только в отношении остатка, и смысл такого обычая был вполне понятен древним читателям.

Причина радости (синтаксически 15 ст. имеет причинную связь с 14 ст.) является двоякой, внешней и внутренней. Прежде всего, очень сложно проследить развитие мысли. В первой строке слово mispatayik могло означать «противники» (NEB, представлено как pie/ причастие), а не «приговор». Но более распространенное значение «постановление» или «приговор» подходит по контексту, а синонимический параллелизм подытоживает предыдущие ключевые моменты книги. «Приговор» Израилю (3.1-5) был отменен, и «враги» Израиля (перечисленные во второй главе: Филистимляне, Моав, Аммон, Ефиопляне, Ассур) обращены вспять. Это толкование имеет больший смысл. Есть и внутренняя причина. Остатку было обещано, что им больше не придется бояться опасности, так как «Яхве, царь Израилев, посреди тебя». Полезно отметить ядерные предложения в стихе 156:

Царь Израилев — это Яхве (melekyifra’el — первая ключевая мысль) Яхве посреди тебя [Ты] не увидишь зла (ra’ah, «видеть», как идиома в значении «испытывать»)

Зло уже более никогда не приключится (эмфатическое использование /о’ «уже более никогда»).

Каждая из этих идей составляет неотъемлемую часть всех остальных. Бог, заключивший с ними завет, снова стал их Царем и снова восседает на престоле. Боле того, все четыре элемента (Яхве на престоле, Божье присутствие, защита, вечное обетование) являются существенными компонентами послания. Яхве выступает в роли защитника Израиля и навсегда избавляет его от угнетателей. Это обетование объединяет вокруг себя так много ветхозаветных тем, что рассмотреть их все практически невозможно (к примеру, мотив исхода евреев из Египта, Яхве как Спаситель Израиля, мессианские обетования об оправдании). Более того, в силу эсхатологического тона пророчества рассмотрение этих тем не будет «неправомерным привнесением совокупности» (см. С. 66), поскольку читатель, впечатленный таким сильным пророческим обетованием, по идее, сам должен вспомнить эти лейтмотивы, связанные с заветом.

2. Послание надежды (16-17 ст.). Глагол в третьем лице множественном числе «скажут» прерывает смысловую цепочку и, бесспорно, относится к соседним народам. Прослеживая историю израильского народа, нельзя не заметить его удивительную неустрашимость, еще более поразительную в свете полного господства над ним его врагов. Почти целое столетие Израиль не был властен над своей судьбой, и это, несомненно, подорвало его представление о самом себе и о Боге. По обычаю древнего мира, если народ попадал в порабощение к другому народу, его боги также считались порабощенными и объявлялись бессильными. И это, безусловно, сыграло свою роль в массовом отступничестве в Израиле и Иудее.

Обетование в данном отрывке вдвойне поразительно, поскольку оно предполагает вечное пребывание Бога на престоле. И «день», конечно, — это день Яхве, уже провозглашенный как приближение апокалиптического суда Яхве над Его врагами (1.7, 10, особенно 1.14-2.3). В этих стихах подчеркивается позитивная сторона «дня», защита остатка, и, следовательно, окончательное удаление всех причин для страха.

Послание стиха 16 основано на значении стихов 14-15. Отрывок имеет хиастическую АБ:БА структуру, отражающую новые отношения Яхве со Своим народом (А: 14, 17 ст.) и их результат — прекращение страха (Б: 15-16 ст.). В этой композиционной структуре особое ударение стоит на обоих элементах. В стихе 16 отсутствие страха показано в последнем предложении с помощью яркого образа: «Да не ослабевают руки твои!» В древнем мире эта метафора передавала глубокое отчаяние и смертельный ужас (сравните Ис 13.7; Иер 6. 24). Избранные Божьи уже больше никогда не испытают парализующую власть мучительных страданий. Он избавит их от врагов.

Кульминацией всей книги является стих 17. Это поистине один из самых волнующих отрывков Писания. Немногие библейские утверждения обладают столь же яркой системой образов и так выразительно показывают любовь Яхве и Его спасительную силу по отношению к Своему народу. Он начинается важным утверждением стиха 156, «Яхве посреди тебя», к которому добавляется еще один титул, yhwh ‘“lohayik «Господь Бог твой» с особым ударением на реляцион-

Это пророчество, по всей вероятности, было дано до внезапного ухода Ассирии с мировой политической арены после смерти Ашурбанипала в 626 году до н. э.

ном «твой». Контраст между этими новыми отношениями и гневным тоном осуждения Иудеи в 1.4-13 был бы очевиден древнему читателю. Более того, реляционный тон, подчеркнутый в титуле, обусловливает самую суть утверждения в стихе 17.

Яхве также описан как воин-победитель, который избавляет (gibboryosia). Каждый термин имеет особую важность. В стихе 1.14 «воин» горько вопиет, так как день Яхве означает его полное поражение. Здесь смысл прямо противоположный. Яхве предстает в образе воина и «спасает» Свой народ от врагов. В этом контексте «победитель» — термин с С-В комплексом значений. Семотаксический тон отрывка делает его словом-событием (С), которое изображает Яхве, стоящего на защите Своих избранных и утверждающего новые взаимоотношения (В) как «избавитель» верного Израиля. Изображение Бога в виде «воина» занимает важное место в Ветхом Завете (особенно в пророческих книгах), и подчеркивается в Новом Завете (см. Longman 1982:290-307). Сильный образ Яхве в борьбе с врагами Своего народа позволяет противопоставить его более слабому переводу «храбрый воин, который помогает». Сочетание военной метафоры («воин») с образом книги Исход («избааляет») особенно многозначительно.

Кроме того, этот воин-победитель возвращается с победой за своей невестой. Хотя нельзя до конца определить эту широкую метафору, образ любви, описанный во второй половине стиха 17 вполне можно сопоставить с другими отрывками, в которых Яхве изображен как жених Израиля (например, Ис 49.18; 61.10; 62.5). Немногие отрывки во всем Писании гак выразительно описывают божественную любовь. Три последовательных предложения говорят о неспособности человеческого разума вполне постичь ее глубину. Можно изобразить смысловое развитие этих предложений тремя способами:

(1) Они могут быть синонимичными и выражать одну и ту же основную идею Яхве, любящего Свой народ; это маловероятно, так как второе предложение («будь спокоен»;) не достаточно совпадает по смыслу с двумя другими.

(2) Первое может содержать основную тему (ликование), а остальные выражать два сопутствующих аспекта (молчание, веселие); это вполне допустимый вариант, но вопрос в том, достаточно ли широк первый глагол, чтобы вместить значение двух других.

(3) Возможна АБА структура, в которой два глагола, ydsisи yagil синонимичны.

Решение зависит от степени синонимичности двух глаголов. Внимательное изучение лексиконов позволяет определить, что между этими глаголами действительно существует значительное семантическое совпадение. Кроме того, контекст подсказывает, что первый и третий глаголы являются синонимами, говорящими о «радостном ликовании» глубокой любви. Итак, третий вариант является более вероятной риторической структурой. Больше всего разногласий относительно второго глагола (.yah“ris). Многие возражают против перевода «будь спокоен», поскольку он наводит на мысль, что Яхве смотрит сквозь пальцы на их грех. Сам термин имеет широкий диапазон значений, от «пахать» до «высекать» и «молчать» (см. BDB, Smith). Некоторые даже предлагают внести поправки (RSV, «обновить» от hadas) или изменить направление смыслового развития (NIV, «Он успокоит тебя Своей любовью», основанное на параллелизме со словами «о тебе» в двух других случаях). Однако ни в одном из этих альтернативных вариантов нет необходимости. В стихе акцент делается на степени любви Божьей. Контраст же описывает две стороны любви, которая во втором предложении означает «глубокую любовь, объемлющую свой объект с большой заботой и восхищением» (Keil and Delitsch), а в первом и третьем предложениях разражается «радостными восклицаниями» (одно из значений yagil). Последние три стиха книги (18-20 ст., тоже имеющие АБА структуру) подытоживают две ключевые идеи: защиту Яхве (18 ст.) и восстановление Им израильского народа (20 ст.), а также Его суд над угнетателями (19 ст.). Заключение книги пророка Софонии содержит еще одно из тех удивительных обетований праведному остатку, которое подготавливает почву для новозаветной эпохи благодати, а также для эсхатона®.

Ефесянам 3.16-19

В своем послании к Ефесянам Павел приводит две ходатайственные молитвы: 1.17-19 и 3.16-19. Недавние исследования ходатайственных олитв Павла показали, что они играют важнейшую роль в послании 1 Читатель заметит отсутствие контекстуализации или применения в этом обсуждении. Это тема одной из наших последующих глав. Здесь мы ставим целью ироиллю- :трировать сочетание экзегетических приемов в исследовании отдельных отрывков.

и заключают в себе его основную цель. Это особенно справедливо в отношении упомянутых молитв, поскольку они содержат ключевые термины, определяющие смысловую нагрузку всего послания. Молитва главы 3 завершает доктринальный раздел послания и служит переходом к практическому или этическому разделу глав 4-6. Она образует инклюзию с молитвой 1.17-19, которая в свою очередь открывает раздел о единстве церкви (1.15-2.22). В контексте, который непосредственно предшествует молитве (3.1-13), Павел ссылается на свое апостольское поручение, стараясь показать, что важнейшей миссией церкви является благовествование среди язычников. Единство евреев и язычников в церкви — это поистине великая тайна, открытая Богом (6 ст.) и яркое свидетельство демонической сфере о премудрости Божией (10 ст.).

В молитве стихов 14-21 звучит прошение к Богу упрочить это единство, разделив с Ефесскими святыми Свое присутствие и исполнив их Своей силой. Павел начинает молитву непривычно длинным обращением к Отцу как к Тому, «от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле». Это подчеркивает власть Бога над всем Его творением. Как и в Быт. 2.19-20 (где Адам называет животных), «именование» означает господство или власть. В данном отрывке эту функцию выполняет Бог — Он именует. Это показывает, что Его власть является абсолютной: всякое земное и небесное отечество получает свою индивидуальность от Бога. Эту истину особенно убедительно доказывает еврейско-языческий конфликт, описанный в главах 1-3. Поскольку обе группы были «именованы» Богом, они равны перед ним. В молитве отношения Бога со Своим народом применяются к Ефесской ситуации. Три предложения с союзом Ыпа («чтобы») образуют организационную структуру стихов 16-19. Она включает три прошения молитвы, вводимой стихом 14 («преклоняю колена мои [то есть молю]» … чтобы …»).

1. Молитва о силе (16-17а ст.). Первое прошение основано на выражении «богатство славы Своей». Оба термина имеют первостепенное значение в Послании к Ефесянам, причем ploutos («богатство») встречается в нем пять раз·. Во всех случаях (1.7,18; 2.7; 3.8,16) оно означает безграничную щедрость Бога, осыпающего Свой народ да-

Только в Послании к Римлянам этот термин употребляется столько же раз. Во всех остальных книгах он встречается не больше двух раз.

рами и благословениями. Акцент всегда делается на осуществлённой эсхатологии: теперь эти дары принадлежат нам. Интересно отметить, что выражение «богатство славы» встречается еще в одном месте, в молитве 1.17-19, где оно относится к той будущей «славе», которую Бог даст как наше «наследие» (буквально, «славное наследие Его для святых»). В этом отрывке термин «слава» может быть описательным («Его славные богатства», NIV), но более вероятно, что это гебраизм, «богатый славою» (Barth 1974:368). Во всех случаях подчеркивается характер Бога, изливающего благодать на Свою церковь.

«Дар», о котором Павел просит Бога славы, — «сила». Павел использует основное слово, обозначающее понятие «сила» или «власть», dynamis. Хотя иногда оно может означать «способность», «смысл», «чудо», «ресурсы» или сверхъестественную личность (BAGD), в данном контексте оно почти наверняка имеет свое основное значение «крепость» или «сила». В отрывке 1.19 Павел ставит его в один ряд с такими родственными терминами, как energeia («действие»), kratos («сила»), ischys («могущество») с целью описать всемогущество Божие, ставшее доступным Его народу. Было бы ошибочно проводить различие между терминами в этом контексте; Павел «нанизывает» синонимы один на другой с целью описать чудесную силу Божию, потому что человеческий язык не способен выразить ее во всей полноте. Подобное скопление терминов вокруг dynamis встречается в славословии 3.20-21, где используются прилагательные в превосходной степени: «А Тому, Кто действующею [energeo] в нас силою [dynamis] может сделать несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем*…» Оба отрывка входят в состав молитвы Павла о «силе». По контексту Бог дарует эту «силу» верующему. Это термин с А-С комплексом значений, поскольку акцент делается на качественном аспекте «силы», дарованной святым, дабы они использовали ее («событие») для умножения своей духовной «крепости».

Это исполнение силой преследует две особые цели (выраженные в инфинитиве стихов 166 и 17). Во-первых, верующий получает силу «утвердиться [krataithenai, С-термин; сравните с существительным в стихе 1.19] Духом Его во внутреннем человеке». В отрывке 1.18-19

* В англ, переводе фраза продолжается: «на основании этой силы» [dynamis] (Прим, переводчика).

Павел молился о том, чтобы Ефесяне «познали … как безмерно величие могущества Его», очевидно, имея в виду познание на опыте, а не просто интеллектуальное познание. Теперь эта молитва снова повторяется и разъясняется. Сила, действующая в воскрешении и возвеличении Христа (Е20-21), была дана верующему (см. 2.6-7, основанный на 1.20). Здесь объясняется как средство (активная сторона), так и сфера действия (пассивная сторона). Первое ядерное предложение можно сформулировать как «да укрепит тебя Дух», а второе «да укрепится твой внутренний человек».

Во всех своих посланиях (Рим 8.1-27; 1 Кор 2.9-16; 12.1-26) Павел определяет Дух как действующую силу, способствующую духовному росту и сообщающую дары. В более ранних отрывках (сравните 1.13-14 и 15-23 ст.) присутствие Духа не было выражено явно. Здесь же роль силы триединого Бога в духовном развитии очевидна. Сфера, в которой Он действует, — «внутренний человек». Павел единственный, кто использует это понятие (Рим 7.22; 2 Кор 4.16). Его невозможно правильно понять без парадигматического (исследование понятия, включая его семантическое поле) сравнения с другими терминами Павла, такими как nous или dianoia («ум»),kardia («сердце»), kainos anthrdpos («новый человек»). Хотя значение термина «внутренний человек» в Рим 7.22 и 2 Кор 4.16 определенно совпадает с первыми двумя терминами, понятие в Еф. 1.16 включает также значение «новый человек», который был сотворен в верующем в результате смерти «ветхого человека» (Еф 4.22-24; сравните Кол 3.9-10; 2 Кор 5.17). Есть также параллели с выражением «обновление ума» (noos, Еф 4.23; сравните Рим 12.2). «Сердце» явно упоминается в следующем предложении (17 ст.). Иными словами, Павел молит Бога обильно излить Свою силу, дабы она обновила ум всякого Ефесского христианина через внутреннее действие Святого Духа.

Второй целью божественной силы является вселение Христа. Две идеи в стихах 166-17 взаимозависимы: мы получаем силу, когда Христос вселяется в наши сердца. Построение этих двух предложений весьма похоже. Дух в данном отрывке выступает параллелью к слову «вера» (оба вводятся предлогом dia («посредством»)), а «внутренний человек» — к слову «сердце» (eis = еп). Метафорическое использование слова «вселиться», означающего постоянное пребывание Христа, встречается у Павла не всегда (сравните Кол 1.19; 2.9, где Христос обитает со «всей полнотой Божества»), Тем не менее, оно служит параллелью к выражению «во Христе», типичному для тюремных послании. Средство, которым мы вводим эту силу в действие «в сердцах наших» или жизнях, — это «вера». И стих 2.8, и этот отрывок ясно говорят о том, что «вера» — дар Божий (зд. дар Духа), который дается только по божественной «благодати» (2.8). Но личное доверие Богу все же является той внутренней силой, которая позволяет обнаружить укрепляющее присутствие Духа и полагаться на Его силу в повседневной борьбе. Это не означает, что она действует автоматически или гарантирует духовную победу (если бы так было, Павлу не пришлось бы просить Бога об этой силе для жителей Ефе- са!). Вера — это дарованный нам Богом внутренний механизм, посредством которого наши «сердца» могут распознавать Его присутствие.

Выражение «в любви» можно относить к последующему тексту («укорененные и утвержденные в любви»), как это и сделано в большинстве современных переводов (AV, NKJV, RSV, NASB, NIV). Но я согласен с Робинсоном (Robinson 1904:85, 175), что он больше относится к предыдущему отрывку «верою вселиться Христу в сердца ваши в любви» (сравните 1.4; 4.2, 16). Итак, «вера» — вертикальное измерение, а «любовь» — горизонтальное измерение присутствия Христова. Поскольку верующие учатся верой вводить силу Духа в действие, эта сила будет объединять все группы людей (в данном случае евреев и язычников) в духе «любви». В данном понятии можно выделить два ядерных предложения. Во-первых, «вера обеспечивает присутствие Христа»; во-вторых, «любовь — это та сфера, в которой присутствие Христово действует в церкви».

2. Молитва о понимании (3.18-19а). Выражение «укорененные и утвержденные» может быть либо абсолютным номинативом, описывающим результаты присутствия Христова, либо анаколуфом, определяющим понятное «вам» в следующем предложении. Необычное помещение причастий перед предложением с союзом hina позволяет предположить, что эти причастия служат связующим звеном между первой и второй молитвенной нуждой и как таковые выполняют обе указанные функции. Следствие Христова присутствия — это прочное духовное основание, позволяющее возрастать в духовном понимании. В данном отрывке Павел использует сельскохозяйственную («укорененные») и строительную («утвержденные») метафоры @@которые выступают синонимами. Они подчеркивают прочное основание, которым служит Христос в жизни человека. В данном случаеони не привносят в контекст свое непосредственное значение, но; выступают синонимами, показывающими важность Христа в качестве основания духовного роста. Верующий должен всегда понимать истинную основу духовного знания. Можно проводить часы в теоретическом поиске экзегетического знания, однако так по-настоящему и не «познать», если ставить знание в своей жизни превыше Христа.

Поэтому Павел далее молится о том, чтобы Ефесяне «могли постигнуть» духовную истину. Оба термина в этом выражении передают глубину желания Павла. Первый означает «иметь достаточную силу» для достижения намеченной цели. Это военный или спортивный термин, который часто используют, говоря об усилиях, прила- гаемых для достижения цели. Второй термин также военный; его часто используют в значении «настигнуть» и «захватить» военную цель. В данном отрывке он использован метафорически и означает, «понять» или «постигнуть» истину. Поскольку в рассматриваемом отрывке присутствуют оба указанных аспекта, его можно обозначить так: молитва о «силе» постигать Христовы истины во всей их полно* те. Эта «сила» достигается не усилиями одного человека, но представляет собой совместное действие, осуществляемое «со всеми святыми». Мы не можем уразуметь «тайну» (3.9), «многоразличную премудрость» (3.10) или «неисследимое богатство» (3.6,8) в отрыве от наших братьев и сестер во Христе. Важная роль церкви как целостной структуры в духовном росте подчеркивается на протяжении всего послания (1.12,15; 2.18; 4.3), но так часто игнорируется в современной церкви. Послание к Ефесянам вполне справедливо было названо «жизнью тела», поскольку вертикальная сторона духовной жизни неотделима от горизонтального общения.

Изучая Слово, нужно постоянно советоваться с братьями-святы- ми, чтобы прийти к пониманию его смысла. Этого требует и сама герменевтика, поскольку сообщество верующих (как в церкви, так и посредством комментариев) способно оспаривать, а порой и корректировать наше понимание.

Целью совместного изучения является постижение «широты и долготы, и глубина и высоты … любви Христовой». За долгий период истории церкви были предложены буквально десятки толкований этих существительных (см. Barth 1974:395-97), начиная от описания тайны Божией (Златоуст) и заканчивая степенью любви Христовой (Ориген). Последнее толкование более правильно, хотя четырехсторонняя идея сама по себе используется в еврейских книгах мудрости с целью подчеркнуть непостижимость божественной мудрости. Эти четыре аспекта не функционируют обособленно, а образуют ген- диадис (воспринимаемый как единое целое), показывая, что невозможно отчетливо постичь подлинную глубину божественной любви, явленной во Христе. Павел просит Бога дать Ефесским христианам силу начать пожизненный процесс изучения неисследимых глубин (Барт: «четырех измерений») божественной истины.

Они не только должны «постигнуть» глубину божественных истин; они также нуждаются в силе «уразуметь превосходящую разумение любовь Христову». И снова цель — постичь непостижимое. Как неисследимы тайны Божии в предыдущей фразе (первое инфинитивное дополнение к «[могли] иметь силу»*, так превосходит разумение любовь Христова в этом стихе (второе инфинитивное дополнение). Очевидно, что Павел желает показать читателю человеческую неспособность понять духовные истины без присутствия Христа и Духа в его сердце. С одной стороны, Павел просит о невозможном, ведь нам не дано постичь духовные истины. С другой же, Богу все возможно, и Павел знает, что Он дает Свою силу, которой можно достичь недостижимое. Поскольку Бог наделяет святых Своей силой, они все вместе начинают духовную одиссею возрастания в познании. Цель этого познания — не когнитивное (например, теология), а практическое знание, «уразуметь любовь Христову». В стихе 17 Павел молится о «любви» Ефесских святых, стремясь показать основание этой любви — любовь Христову. Ефесяне не испытывали единства, поскольку святые не сознавали глубину божественной любви. Им недоставало духовной силы, чтобы «понять» или «постигнуть» ее. «Любовь» в данном случае — С термин, означающий любовь как процесс; генитив «Христову», скорее всего, не объектный, «наша любовь ко Христу», а субъектный, «Его любовь к нам». Когда мы начинаем понимать глубину Его любви, этот факт начинает изменять нашу любовь друг ко другу.

3. Молитва о полноте (3.196). В завершение своей молитвы Павел подытоживает вышесказанные нужды в прошении о том, чтобы Ефесяне * В РСГ1 использовано только слово «могли». (Прим, переводчика).

могли испытывать «всю полноту Божию». Использование родственных слов в выражении «исполниться … полнотою» (плеоназм) основано на понятии божественной полноты, уже отмеченном в стихе 1.23: Церковь как «тело Его, полнота Наполняющего все во всем» (NASB, NKJV). Значение слова р1ёгбта («полнота») широко обсуждается. Слово может иметь активную («то, что наполняет», «содержание», как в 1 Кор 10.16, «земля, и что наполняет ее»), пассивную («то, что наполняется или завершается», как в Рим 15.29, «полное благословение благовествования Христова») или статическую коннотацию («состояние исполненности», как в Гал 4.4, «полнота времени»). Оно также может быть употреблено в значении «исполнение» (Рим 13.10, «любовь есть исполнение закона»), В гностических кругах этот термин использовался в отношении общего числа эманаций, исходящих от Бога, а также в отношении духовной силы, объединяющей Бога и человечество.

Хотя некоторые усматривают гностические идеи в Послании к Ефесянам (главным образом на основании значения в Кол 1.19; 2.9; Еф 4.13), на мой взгляд, это понятие больше связано с Ветхим Заветом и изречениями книг мудрости, где оно означает Shekinah (присутствие Божие), или Духа Божьего, который наполняет (к примеру, Прит 15.4 LXX; Прем 1:7; Пс 71.19).

В отрывке Еф 1.23 церковь «исполняется» (пассивная смысловая нагрузка существительного) Богом, «Наполняющим» (активное значение глагола) все полностью (идиоматический смысл выражения «все во всем»), В контексте молитвы смысл 3.196 очень похож. Церковь «исполняется» «полнотою» Бога. Имея в своей структуре предлог eis, выражение «полнота Божия» означает совершенную цель, к которой мы стремимся, и по достижении которой всякий верующий становится личностью, подобной Христу (сравните 4.13, «в меру полного возраста Христова»), полностью исполненной присутствием Божьим, так что в ней виден только Бог. Божественная «полнота» — это та полнота, то отображение Бога во всей Его целостности, к которой стремится церковь. Она является как индивидуальной (поскольку каждый святой возрастает в Нем), так и корпоративной (вся церковь возрастает в Нем). Цель, к которой мы стремимся — это не что иное как исполнение всего, что Бог уготовил для Своего народа. И чтобы достичь этой цели, церковь должна открыть себя полному присутствию Бога.

Заключение Как грамматический и семантический анализ, синтаксическое исследование включает несколько уровней. Исследователю, пишущему монографию или комментарий на библейский текст, придется потратить уйму времени на проработку первичных материалов и схематизацию синтаксического развития мыслей. Нужно будет детально проанализировать каждую единицу поверхностной структуры, прослеживая ее во всех существующих параллельных отрывках и определяя глубинную структуру в ее основе; при этом нужно учитывать ее влияние на все послание поверхностной структуры. Результатом будет спираль, непрерывно стремящаяся вверх, по направлению к подразумеваемому значению текста (как его частей, так и целого).

Отдельные единицы следует понимать только с позиции узкого контекста, поскольку возможные толкования единицы (например, «победитель, который избавляет»/«воин, который помогает», Соф 3.17) будут сведены к единственно правильному только на основании семотаксиса, влияния окружающих идей. Поэтому толкование можно представить в виде непрерывной спирали, гак как толкователь совершает вращательное движение от частей к целому и обратно — к частям, а затем вверх по спирали — к наиболее вероятному толкованию (не только образа «воина», но и всего послания в Соф 3.14-17).

Пастор не располагает неограниченным запасом времени, который необходим для такого детального исследования. Ученому могут понадобиться годы, чтобы подготовить комментарий. На обычную докторскую диссертацию уходит не менее трех лет глубокого исследования по одному единственному вопросу. Эрнсту Бесту, бывшему профессору Университета города Глазго, несколько лет назад предложили написать новые комментарии на Послание к Ефесянам и Евангелие от Марка для серии International Critical Commentaries. Но он отклонил предложение, сказав, что не сможет прожить достаточно долго, чтобы выполнить эту задачу. У пасторов нет столько времени на написание монографии о связывании Исаака в Быт 22 или гимне в Фил 2:3-11. Они проповедуют на такие отрывки одно- два воскресенья, тратя примерно семь-десять часов на подготовку (при условии, что они проповедуют или учат два-три раза в неделю). Конечно, бывают исключения. В некоторых больших церквях есть служители, которые занимаются бытовыми вопросами церкви.

Поэтому пасторы таких церквей имеют возможность посвящать исследованию около тридцати-сорока часов в неделю. Однако большинство таких пасторов предпочитают тратить основную часть этого времени на составление и оформление проповеди, а не на само исследование, то есть на гомилетическую, а не на экзегетическую задачу.

Проповедь гораздо сложнее, чем комментарий, поскольку она должна сочетать экзегезу с контекстуализацией (см. главу шестнадцать). Прагматический подход к герменевтике должен учитывать эту практическую проблему и находить решения. В качестве одного из решений можно предложить обычай некоторых служителей (Дональд Грей Барнхауз, Мартин Ллойд-Джонс, Джеймс Монтгомери Бойс) на протяжении многих лет проповедовать на более мелкие разделы Писания, такие как Римлянам (Барнхауз), Нагорная проповедь (Ллойд-Джонс) или Евангелие от Иоанна (Бойс). Должен признаться, лично я не стал бы следовать такому обычаю. Я бы предпочел ознакомить свою церковь с большей частью Писания. Но с другой стороны, я бы скорее согласился с этим обычаем, чем с общепринятой теорией, что серию проповедей не следует излагать дольше шестивосьми недель. В большинстве церквей с радостью слушали бы целый год или даже дольше серию проповедей на важнейшие книги Библии, такие как Бытие или Евангелие от Марка.

Однако пастор должен действовать на «более низком» уровне, чем ученый. Это вовсе не означает, что содержание данной главы неприменимо, поскольку изложенный в ней матерная может быть полезен в двух отношениях. Пастор, знакомый с различными приемами, может применять вторичные средства (комментарии, исторические книги, лексиконы и тому подобные) более компетентно, безошибочно определяя, когда комментатор провел исчерпывающее исследование, а когда ограничился поверхностным решением. Аналогично, когда нужно провести исследование ключевых слов или синтаксических единиц в тексте, пастор может посвятить время более серьезному изучению, применяя некоторые из синтаксических приемов, изложенных в данной главе (а также таких книг, как TDNT, NIDNTT, энциклопедии). Ключевые риторические фшуры, к примеру, служат прекрасными иллюстрациями и вносят свой вклад в гомилетику. Потенциальное следствие проповеди в таких случаях оправдывает углубленное исследование, поскольку библейские мета форы — эго иллюстрации проповеди «в зародыше», которые сэкономят массу времени в поисках подходящих примеров.

Те же, кто изучает отрывок с назидательной целью, наверняка, отводят больше времени индуктивному исследованию, прорабатывая текст самостоятельно. Но существует несколько уровней назидательного изучения, и я рекомендую периодически применять их все, чтобы не утратить разнообразие и новизну. В одних случаях можно читать объемные фрагменты Писания, чтобы понять смысл целого, как, например, в программах «Библия за год». В других случаях за раз можно более тщательно читать параграф (или главу), применяя методику индуктивного исследования Библии. Можно также читать назидательные книги (например, Свиндолла) или использовать чтения на каждый день (например, «Хлеб наш насущный»). В этом случае мы все равно должны учитывать основные экзегетические приемы, чтобы, насколько возможно, исключить вероятность неправильного толкования или подтасовки текста. И, наконец, (признаюсь, это мой любимый метод), можно изучать текст с помощью одного или двух комментариев, но с назидательной целью (то есть «что это означает для меня?»)».

Недостаток многих комментариев состоит в том, что они истолковывают текст односторонне; поэтому с помощью герменевтических правил нужно определять, стоит ли их использовать·. При назидательном изучении отрывка я рекомендую делать заметки и заносить их в три колонки (чтобы к ним можно было обратиться в будущем): в одну записывать сам текст, во вторую — пояснения к нему (сделанные в ходе работы с текстом и комментарием) и в третью — мысли для молитвы, вытекающие из исследования. Это также поможет организовать наше молитвенное время.

В настоящее время я читаю псалмы с использованием комментариев Питера Крейги (PeterCraigie, WordBiblicalCommentary), которые доставляют мне огромное удовольствие. Замечу, что сейчас в издательствеInterVarsityPress готовится к печати серия моих комментариев на Новый Завет. В этих комментариях я сопровождаю разъяснение текста его контекстуализацией (см. также серию «Библия говорит сегодня» — «The Bible Speaks Today Series»).

Кто-то может спросить, почему следует добиваться экзегетической точности в назидательном опыте. Однако, как показано в главах 15-16, контекстуализация в проповеди (или назидательный опыт) должна быть основана на Божьем послании, а не на нашем собственном. Небрежное отношение к богодухновенному посланию ввели многих христиан в заблуждение. Более того, углубленное изучение — это как добывание золота. В тексте сокрыты сокровища, которые только того и ждут, чтобы их выкопали!

7 Зак. 3695

Экскурс в трансформационную грамматику Хотя трансформационная грамматика сходна со структурализмом, сама теория и технические приемы были разработаны Ноамом Хомским, в частности в его работах «Синтаксические структуры» (Chomsky Syntactic Structures, 1957) и «Аспекты теории синтаксиса» (Aspects of the Theory of Syntax, 1965). Основная концепция трансформационного синтаксиса является частью более общей теории, которую Хомский разработал, наблюдая за поразительной способностью детей интегрировать синтаксические правила в собственные речевые структуры, Хомский назвал свою всеобъемлющую теорию системы языка «генеративной грамматикой». Лионе именует это движение «хомскианской революцией», поскольку считает теорию Хомского «самой влиятельной теорией синтаксиса, когда-либо разработанной в лингвистике, будь то древней или современной» (Lyons 1981:108). Конечно, многие сочтут такое утверждение несколько преувеличенным, особенно сторонники Соссюра. Однако неоспоримо и то, что идеи Хомского в последние тридцать лет оказавают большое влияние на всех лингвистов-теоретиков.

Прежде всего, важно понять тот факт, что Хомский — рационалист (тот, кто считает единственным источником познания разум), а не эмпирик (тот, кто признает единственным источником познания чувственное восприятие и опыт). Как и другие рационалисты (такие как Декарт или Лейбниц), Хомский считает, что разум не является «tabula rasa», но обладает врожденной способностью к познанию. Огромное значение этого принципа для генеративной грамматики было доказано в ходе коллоквиума, состоявшегося в 1975 году, где Жан Пиаже и Хомский обсуждали различия между эволюционной теорией познания Пиаже и теорией запрограммированного врожденного разума Хомского (см. Piattelli-Palmarini 1980).

В ходе обсуждения этих двух теорий, которые с уверенностью можно назвать самыми влиятельными системами когнитивного познания современности, участники дискуссии вновь и вновь возвращались к вопросу о развитии ребенка. Хомский высказал мнение, что ребенок познает на основании генетически заложенных лингвистических категорий, позволяющих ему познавать абстрактно вопреки явно недостаточным познавательным способностям. В отношении же того, какой из двух факторов — генетика или окружающая среда —

оказывает решающее влияние на формирование познания и личности человека, Хомский, определенно, стоит на первой позиции.

На основании своей концепции врожденного знания Хомский разработал теорию, подразделяющую язык на языковую компетенцию и речевую деятельность. Под языковой компетентностью принято понимать набор лингвистических категорий в сознании говорящего, которые позволяют образовывать бесконечный ряд лингвистических высказываний, составляющих речь. Иными словами, генеративная грамматика представляет собой систему грамматических правил, генерирующих фактическую речь, и, согласно Хомскому, основана на генетической способности человека к познанию языка.

Ребенок очень быстро учится говорить сложными предложениями, и Хомский считает, что это обусловлено не столько влиянием среды, сколько внутренней способностью к овладению языком, заложенной в самом сознании. Собственно речевая деятельность — это практическая реализация языковых структур. Они в свою очередь обусловлены языковой средой, культурными особенностями и языковыми традициями, окружающими человека. Так, ребенок уже имеет в своем сознании определенный набор грамматических правил (языковую компетенцию), которые представляют собой универсальные законы, общие для всех людей. Отдельный ребенок заполняет эти категории фактическими речевыми структурами, характерными для его родной культуры (речевая деятельность).

Иными словами, каждый человек обладает способностью понимать связи между подлежащим, сказуемым и второстепенными членами предложения, но их практическая реализация в том или ином языке у разных групп людей различна. Языковая компетенция у всех одинакова, но речь, фактическая поверхностная грамматика того или иного языка, имеет существенные отличия в разных культурах. Синтаксическая языковая компетенция универсальна и врожденна, но фактическая речь бесконечно разнообразна и произвольна.

Однако бесконечная произвольность отдельных синтаксических высказываний, по мнению Хомского, все же подчиняется определенным правилам. Это и есть основной принцип генеративной грамматики. И снова Хомский делает свои выводы на основании речевых структур детей. Он считает маловероятным то, чтобы синтаксически правильные высказывания маленьких детей были приобретены подражанием речи взрослых. По его мнению, их языковые структуры обусловлены врожденной способностью. Творческое употребление языка детьми не может быть следствием одних только стимулов окружающей среды; напротив, это творчество подчиняется основным синтаксическим законам, составляющим неотъемлемую часть умственных способностей ребенка.

Генеративная грамматика имеет целью определить лингвистические универсальные законы, обусловливающие овладение языком. Хомский стремится проникнуть сквозь синтаксис отдельного языка к тем универсальным правилам, которые обусловливают любую речь и являются общими для всех языковых систем. Как следствие, он выделяет несколько уровней грамматики.

Я не ставлю своей целью освещать данный вопрос подробно. Но очень важно правильно понять суть теории Хомского. Он полагает, что каждый уровень грамматики имеет более сильное воздействие, чем предыдущий, в плане генерирования поверхностных высказываний. Например, он утверждает, что грамматика с конечным числом состояний ведет к грамматике непосредственных составляющих и в итоге к трансформационной грамматике. Грамматика с конечным числом состояний изучает отдельные поверхностные грамматики, присущие некоторым языкам, но не всем. Грамматика непосредственных составляющих изучает основные матрицы или правила, свойственные группе языков. Трансформационная грамматика, с другой стороны, изучает универсальные законы, лежащие в основе всей речевой деятельности. Так, трансформационная грамматика выступает конечной целью генеративной грамматики, поскольку она исследует глубинную структуру, обусловливающую отдельное высказывание.

В своей работе «Правила и образы» (Rules and. Representations, 1980) Хомский детализирует многие из генеративных правил. При этом он показывает, что вышеуказанные основные положения не изменились за последние годы. Первые три главы последовательно освещают сознание, способности к познанию и врожденное знание грамматики. Это подводит к его подробному обсуждению трансформационной грамматики. По его мнению, действуют два различных вида правил: основные правила, обусловливающие абстрактные репрезентации поверхностной структуры; и трансформационные правила, обусловливающие основную группировку этих структур.

Трансформации обращают глубинные (Г) структуры в поверхностные (II) посредством генеративных правил. Здесь важно понять, что Хомский, в отличие от многих структуралистов, вовсе не рассматривает глубинную структуру как содержащую фактическое значение, а поверхностную структуру как нерелевантную. Напротив, он утверждает, что глубинная структура генерирует поверхностную и поэтому содержит основное значение.

Более того, в вышеупомянутой работе Хомский высказывает мнение, что поверхностная структура играет более важную роль, чем глубинная, в семантическом толковании, поскольку именно поверхностная структура обусловливает синтаксические связи, производящие значение. Он иллюстрирует данный принцип путем сравнения двух предложений: «I didn’t have a good time in France or England» — «Я не провел хорошо время ни во Франции, ни в Англии» (т.е., ни в одном месте) и «In France or England, I didn’t have a good time» — «Я не провел хорошо время то ли во Франции, то ли в Англии» (т.е., «я не помню, где именно»). Глубинная структура двух предложений одинакова, но поверхностная структура производит два различных значения. Хомский поясняет: «Особенности поверхностной структуры … определяют взаимосвязь отрицания и дизъюнкции» (1980:156). Одним словом, глубинная структура содержит в себе правила, преобразующие значение в репрезентации поверхностной структуры (С. 141-81).

Генеративная грамматика оказывает важное влияние на библейское исследование (как мы убедились в разделе «Библейские трансформации»), Важно понимать то, что Хомский проводит свое исследование преимущественно на лингвистическом уровне. Кроме того, его основная теория гораздо больше относится к синтаксису, чем к семантике, и имеет большие перспективы для синтаксического толкования( Однако нужно сделать и несколько предостережений.

Во-первых, степень действенности теории универсальной грамматики далеко не определена. Как уже отмечалось в предыдущей главе, теории универсального семантического значения по сути дела I’· Помимо упомяну тых работ Хомского, всесторонний обзор его идей можно найти у Лионса (Lyons 1968:247-69:1980:124-29; 228-35, 242-47) и Аренса (Arens 1975:500-510). Последний описывает не только теории Хомского, но и школу, которую он основал, а также делает ценное объединение синтаксических и семантических компонентов.

недейственны. Насколько это справедливо в отношении синтаксиса, в настоящее время широко обсуждается. Тисельтон отмечает общие черты между универсальной грамматикой и теорией элементарных высказываний Витгенштейна, изложенной в его работе «Трактат» (Tractatus), и отвергнутой им позднее в пользу теории языковой игры (Thiselton 1978:98). Конечно, можно было бы утверждать, что теории Хомского нс расходились бы с теорией языковой игры. Но нет уверенности в том, что концепция универсальной грамматики может избежать подобной критики. Лионе отмечает, что сами трансформационные правила, начиная с середины 50-х х’одов, постоянно видоизменялись и в течение последующих тридцати лет резко сократились. Он также указывает на то, что «будущее трансформационной грамматики как таковой (в отличие, однако, от генеративной грамматики) в настоящее время под вопросом» (Lyons 1980:128). Иными словами, хотя можно раскрыть глубинный структурный синтаксис в основе поверхностного высказывания, отнюдь не доказано, что он производит универсальное значение, которое автоматически переходит из одной языковой системы в другую. Нужно критически подходить к такого рода обобщениям.

Во-вторых, по утверждению Тисельтона, существует реальная опасность ставить когнитивный элемент превыше эмотивных, культурных или религиозных глубинных структур, которые также лежат в основе поверхностного высказывания (Thiselton 1978:98). Более того, детальное рассмотрение глубинной структуры позволяет понять, что она явно выходит за рамки категорий, освещенных Хомским. В библейском исследовании она требует учета многих областей нелингвистических реалий, которые содержат в себе фактические высказывания отрывка.

В-третьих, Пиаже, несомненно, прав, утверждая, что Хомский не принимает во внимание важный фактор эмпирического развития ребенка. Как отмечает Гарднер цели, преследуемые Хомским и Пиаже, несколько пересекались, так как они исследовали различные аспекты общего вопроса познания (Piattelli-Palmarini 1980:xxx-xxxiv). Более того, акцент, который Хомский делает на врожденном интеллекте, нужно согласовать с тем акцентом, который Пиаже делает на действительных стадиях процесса познания. В отношении экзегезы текста это означает, что мы не вправе игнорировать ни один из факторов, которые привели к формированию поверхностной структуры на основе глубинной структуры. Так, генеративная грамматика содержит правила, способствующие углублению нашего понимания библейских высказываний, но ни в коем случае не должна дегенерировать в самоцель. В ходе синтаксического исследования нужно учитывать, что она составляет только часть большего целого, и что только по рассмотрении всех аспектов значения в высказывании можно определить его значимость для нашего времени.

Экскурс в риторическую критику Общее понятие о риторике с точки зрения стиля уже было дано в первой главе. Именно таким был основной подход к риторике с тех пор, как Августин впервые применил к ней библейское исследование в Книге IV его работы «О христианском учении» (De Doctrina Christiana) (Августин преподавал риторику до своего обращения и применил эти знания к описанию риторических или стилистических структур в Писании). Между тем на протяжении столетий было издано всего несколько книг по библейской риторике, посвященных главным образом исследованию риторических фигур или тропов (таких авторов, как Беда Достопочтенный, Буллингер, Норден) и главы в основных грамматиках (Бласс-Дебруннер-Фанк, Тернер, Моул). Риторическая критика как дисциплина начала формироваться только после выступления президента Общества библейской литературы Джеймса Муйленберга в 1968 году с докладом «За пределы формальной критики» (Muilenberg «Form Criticism and Beyond», 1969). В нем Муйленберг призывал ученых выходить за пределы формальной критики, принимая во внимание эстетические аспекты литературного стиля и структурных моделей. Он именовал такой подход «риторической критикой», а его выступление вызвало поток статей и книг по изъяснению данной дисциплины, преимущественно на примере ветхозаветных исследований (занимающих центральное место в докладе Муйленберга). Новозаветный же аналог сформировался больше под влиянием работы Амоса Уайлдера «Ранняя христианская риторика» (Amos Wilder, Early Christian Rhetoric, 1964). Оба эти движения делают акцент на стилистических и поэтических аспектах текстов.

Но есть еще один аспект риторического анализа — риторика как таука об убеждении или средство доказательства. Этой ее функции вводилось центральное место в литературных исследованиях со времен Аристотеля, и ей же посвящен главным образом данный экскурс. Риторика сформировалась в Древней Греции’ в пятом веке, когда Корак из Сиракуз написал трактат под названием «Искусство риторики» с той целью, чтобы помочь землевладельцам в решении правовых споров по поводу земли. Когда его ученик Тисий стал применять его принципы среди греков, возник класс преподавателей риторики, называемых софистами. Это были странствующие профессиональные учителя. Они брали плату за свои услуги, и этим глубоко оскорбляли греков. Платон (427-347 гг. до н. э.) сам враждебно относился к софистам за то, что они превозносили технику над искусством и убедительную речь над истиной. Однако его ученик Аристотель (384-322 гг. до н. э.), не отвергал риторику как дисциплину. Напротив, он положил ее в основу философии и логики, написав свой эпохальный труд «Риторика».

Аристотель понимал риторику, прежде всего, как искусство убеждения, и стремился соединить ее с философскими рассуждениями, сделав классификацию различных аспектов риторики. Он выделял три типа речи — судебную (юридическую), совещательную (политические или религиозные дебаты) и эпидейктическую (восхваление или порицание)’ — и изложил восемь достоинств правильной речи. По Аристотелю, речь должна быть справедливой, законной, выгодной, достойной, приятной, простой, правдоподобной и необходимой. Кроме того, Аристотель и авторы классических пособий (например, De inventione Цицерона) разработали пять «канонов», или законов, риторического убеждения: сочинение — определение темы и построение аргументации; компоновка — составление плана изложения и определение наилучшей последовательности аргументов; стиль — выбор подходящих слов и риторических фигур, помогающих достичь ясности и усилить аргументацию; запоминание — достижение естественной и убедительной подачи материала; изложение — добавление голосовых интонаций, жестов и мимики.

I” Всестороннее обсуждение этого вопроса см. Golden, Berquist and Coleman 1983:35- 92; Foss, Foss and Trapp 1985:1-10; а также Mack 1990:25-48.

l Мэк (Mack 1990:34-35) отмечает, что греки разработали два подвида каждой основной категории. Судебная риторика занимается либо обвинением, либо защитой, совещательная включает убеждение или опровержение, а эпидейктическая связана с восхвалением или порицанием. Все шесть видов представлены в Новом Завете. Часто задействуется сразу несколько из них одновременно. Большинство современных риторических исследований прослеживают такие модели в данном отрывке.

И, наконец, Аристотель придает первостепенное значение понятию «суждение» (krisis). Исходя из этого, основная задача риторики — развертывание «доказательств», или аргументов, достаточно веских, чтобы убедить. Он выделил три вида доказательств — ethos, авторитет или доверие, которые оратор или писатель вызывает к себе своим произведен Iгем;pathos, эмоции аудитории, вызванные речью; и logos, логические аргументы, произносимые в защиту тезисов. В каждом из этих направлений Аристотель задал тон последующим исследованиям.

Сложно с определенностью сказать, обучалось ли большинство новозаветных авторов (или вообще кто-либо из них) древней риторике. Как отмечает Кеннеди (Kennedy 1984:8-10), риторика повсеместно входила в эллинистическое обучение «на уровне сегодняшнего среднго образования и была престижным предметом средней школы» (С. 9). Несколько древних преподавателей риторики были родом из Палестины, например, Теодор из Гадара (учитель императора Тиберия) или были потомками иудеев, например, сицилийский еврей Цецилий или Гермоген из Тарса. Независимо от того, получили ли Иисус, Павел или Лука официальное образование, их работы явно демонстрируют хорошее знание риторических приемов. Поэтому риторический подход к структурам убеждения в новозаветных книгах вполне оправдан··.

Классические риторические модели. Полезно рассмотреть древние модели риторической аргументации (изложенные Цицероном и Квинтилианом), поскольку они служат образцом, с которым можно сравнивать модели новозаветных писаний. Именно этот метод используется в таких современных работах, как исследование Послания к Галитам Бетца или исследование Послания Иуды и 2Петра·· Уотсона. Некогда широко обсуждалось (см. Квинтилиан Institutio Oratorio 3.9.1-5), сколько частей должна содержать правильная речь, четыре (метод, представленный у Мака) или шесть (метод, представ-

[1б рорическая критика Ветхого Завета является в этом смысле более сложной в силу более длительного периода времени и поочередного влияния многих культур. Но Дэвид Говард в своем научном докладе под названием «Действительно ли библейская «риторическая критика» является риторической критикой?» (David Howard «Is Biblical “Rhetorical Criticism” Really Rhetorical Criticism?») (готовится к печати) убедительно доказывает, что переход от стиля к убеждению характерен также и для риторического исследования Ветхого Завета.

Обсуждение нижеследующего вопроса см. Кеннеди (Kennedy 1984:23-25); Уотсон (Watson 1988:20-21); и Мэк (Mack 1990:41-48).

ленный у Кеннеди). Само разбиение на части впервые возникло в судебной риторике и позднее стало применяться и в остальных типах речей. Я привожу более полный список и оставляю право спорить другим, поскольку все шесть частей могут быть полезны в исследовании Нового Завета.

(1) Exordium — это введение, которое устанавливает контакт оратора с аудиторией и вызывает интерес и расположение к предмету обсуждения.

(2) Narratio формулирует обсуждаемый тезис, сообщает вводную информацию и разумное объяснение или логическое обоснование положения, которое нужно доказать. Часто, с усилительной целью, тезис излагали образным языком, а логическое обоснование заново формулировало его простым языком.

(3) Partitio (часто входило в состав narratio) — перечисление конкретных положений, требующих доказательства, часто в форме собственных аргументов или же аргументов оппонента.

(4) Probatio, или confirmatio — это изложение логических аргументов по данному вопросу. Оратор произносил по порядку доказательства этого положения, цитируя авторитетные источники и ссылаясь на параллели, которые усиливали аргументы. Доказательства могли быть двух видов: в форме аналогии или сравнения с тем, что вызывало одобрение аудитории; и примера, который показывал преимущество позиции оратора.

(5) Refutatio (часто входило в состав probatio) направлено на то, чтобы доказать несостоятельность взглядов оппонента, обычно теми же способами, что и в probatio. В судебной речи это было опровержение заявлений оппонента. В декларативной речи использовалось риторическое представление противоположных взглядов с целью усилить аргументацию. Иногда в refutatio делалось отступление, которое сообщало дополнительную информацию.

(6) Peroratio, или conclusio — это заключение, которое подытоживало основные моменты и в попытке склонить аудиторию к поддержке тезиса, взывало как к ее разуму, так и к эмоциям.

Это, конечно же, было только основным планом, и профессиональным ораторам предоставлялась свобода творчества в плане компоновки и построения фактической речи или трактата. Задача риторического критика — исследовать древний отрывок (например, от дельную речь Иисуса или одно из посланий) и проследить раскрываемую аргументацию, чтобы определить структуру убеждения. Этот метод — полезное дополнение к экзегетической задаче, поскольку он позволяет студенту более точно установить формальный тип исследуемого отрывка.

В Нагорной проповеди, например, блаженства (Мф 5.1-13) составляют enconium. Они устанавливают этические нормы речи, а также знакомят аудиторию с темой. Narratio начинается высказыванием в отрывке 5.17-20, которое формулирует отношение к закону как Иисуса (исполнить закон), так и Его слушателей (их праведность должна превзойти праведность книжников и фарисеев). Затем изложены логические обоснования в антитезе отрывка 5.21-48, показывающей взгляд Самого Иисуса на наше отношение к закону. Partitio — это отрывок 6.1-18, который применяет тезис (обратите внимание на наличие dikniosyne в 5.20 и 6.1), коснувшись трех конкретных обычаев: творения милостыни, молитвы и поста. Это не просто примеры; они разоблачают ложное «благочестие»/ложную «праведность» многих из слушателей Иисуса. Молитва «Отче наш» (9-15 ст.) занимает в этом разделе центральное место и обладает большой риторической силой, создающей раннюю кульминацию проповеди.

Probatio состоит из отрывка 6.19-7.20 и образует серию заповедей в отношении конкретных вопросов (материальное имущество, заботы о завтрашнем дне, осуждение других, отдание святыни на попрание нечестивым, прошение и получение, узкие и широкие врата, лжепророки). В этом отрывке Иисус использует аналогии и ири-

П8 в этом разделе мною использованы материалы Кеннеди по Нагорной проповеди (Kennedy 1984:39-72), которая, на его взгляд, относится к разряду совещательных речей, а также очерк Мэка (Mack 1990:82-85).

Кеннеди (Kennedy 1984:55,57) считает эту часть второй половиной «доказательства» пропозиции, учитывая, что 5.21-48 составляет первую половину. По его мнению, 5.21-48 характеризуется эфосом и пафосом (воззванием к эмоциям), тогда как вторая часть (6.1-18) представляет собой ряд энтимем с подтверждающим аргументом. Подобную схему (но более вероятную) мы находим у Мэка. Он отмечает два тезиса в 5.17-20 и считает, что 5.21-48 приводит примеры для первого тезиса (исполнение закона Иисусом), а 6.1-18 иллюстрирует второй тезис (требование более искреннего благочестия). Между тем 6.1-18, на мой взгляд, занимает центральное место во всей проповеди и его можно расценивать как partitio.

В этой части 6.19-24 формулирует главный тезис (собирайте себе сокровища на небе): 6.25-7.6 излагает ряд запретов (не заботьтесь, не судите, не поверяйте истину недостойным); 7.7-14 содержит два указания (относительно молитвы и вхождения тесными вратами); и 7.15-23 дает два предостережения (против лжепророков и попыток незаслуженно попасть на небо).

меры, которые устанавливают тему основных этических принципов, требуемых от последователей Иисуса. Conclusio — это отрывок 7.21- 27, в котором стихи 21-23 по-новому подытоживают тему (связывая «вхождение в Царство Небесное» с «исполнением воли Отца»), а стихи 24-27 требуют незамедлительного действия от слушателей («слушание» должно приводить к «исполнению»). Как указывалось выше, такими были две обязательные части (подведение итога и воззвание к эмоциям) хорошего заключения. И снова-таки, это вовсе не означает, что Иисус и Матфей обучались эллинистической риторике; напротив, они используют структуру, широко распространенную в те времена во всем средиземноморском мире.

Конечно, все эти типы — только дедуктивные выводы и вряд ли удовлетворят всех. Однако поскольку каждый из них изучает структуру доказательства, значение частей, равно как и целого, станет более понятным. Многие исследования риторической структуры в Послании к Галатам показывают, насколько большими могут быть несовпадения во взглядах. Бетц в своем комментарии (Betz 1979) утверждает, что Галатам — это судебное или апологетическое послание, центральное место в котором отведено оправданию верой, а не делам закона. Кеннеди, со своей стороны (Kennedy 1984:144-52), считает это послание совещательным, призывающим Галатов пребывать в Христианской вере, а не обращаться к иудаизму. Мак (Mack 1990:66- 73) считает оба типа слишком узкими и утверждает, что Послание к Галатам слишком сложно, чтобы его можно было отнести к какому- то одному риторическому типу. Напротив, четыре вопроса (опровержение «иного благовествования»; доказательство того, что его простое благовествование было достаточным без обрезания и т. д.; установление критериев жизни по духу; увещевание Галатов не утрачивать свою веру и единство) соединены вместе в пламенном и сильном послании. Точка зрения Мака, определенно, ближе к истине и показывает, насколько тщательно нужно проводить риторическое исследование. Как можно предположить, соответствующие мнения трех других ученых также заметно расходятся. Это демонстрирует один важный факт: риторическая критика ничуть не точнее любого другого герменевтического орудия. Она тоже зависит от субъективных решений толкователя. Однако, если ее использовать в сочетании с Refutatio в данном случае представлено не отдельной частью. Оно встречается практически в каждом параграфе отрывка 5.21-7.27.

другими экзегетическими орудиями, она поможет углубить понимание значений, имеющих место в отдельном отрывке (микро уровень) или книге (макро уровень).

Методика риторической критики. Любая методика ставит своей целью свести опасности к минимуму и извлечь максимальную пользу из критического инструментария. Нужно понимать возможные опасности: субъективизм (привнесение собственных теорий в текст); применение неправильного средства (например, привнесение греческих структур в еврейскую риторику, как мы это видели в Нагорной проповеди, рассмотренной выше); редукционизм (чрезмерное упрощение сложной структуры, как сделал Кеннеди с Посланием к Галатам, см. выше); мания величия (мнение, что мы знаем больше о древней риторике, чем мы знаем о ней на самом деле); нарушение пропозиционального аспекта библейской истины. Когда мы имеем дело с составлением плана книги, мы должны помнить тот простой факт, что существует почти столько же планов, сколько и уче- ных. Поэтому риторическое исследование по сути дела бесконечно и требует к себе очень тщательного подхода.

Наилучшую методику риторического анализа разработали Кеннеди (Kennedy 1984:33-38) и Уотсон (Watson 1988:8-28). Как будет показано ниже, она основана на всех экзегетических этапах, перечисленных со второй по четвертую главы (вот почему данный экскурс помещен именно здесь). Но это вовсе не означает, что риторическая критика является завершающим этапом в данном процессе, поскольку выбранная риторическая стратегия будет иметь важное герменевтическое значение в толковании отрывка. Например, если отрывки о предопределении в Римлянам 9 являются частью диатрибы против Многие ученые стремятся развивать риторическую критику в постмодернистском направлении (см. приложение один). Например, Вюллнер (Wuellner 1987:460- 61) утверждает, что «это удаляет нас от традиционного чтения Библии, ориентированного на послание или контекст, и навязывает чтение, которое порождает и делает все более значимыми личностные, общественные и культурные ценности». Отныне упор делается не на пропозициональной истине, а на «динамике личной или общественной идентификации и трансформации» (с. 461). По мнению Вюллнера, такой подход ставит новую риторическую критику в один ряд с феминистскими и незаиадными моделями критики.

В данный момент я занимаюсь составлением объемного комментария на Евангелие от Марка и совершенно обескуражен невероятным числом различных точек зрения относительно схемы книги. И самое удручающее то, что многие из них кажутся правдоподобными!

иудейско-христианского непонимания истинной природы Бога (вследствие божественного суда против Израиля), это может означать, что утверждения о божественном избрании не содержат догматических положений относительно процесса спасения людей Богом (традиционное кальвинистское толкование), но вместо этого могут содержать метафоры, описывающие один аспект этого процесса (то есть Божий верховный выбор [акцент в Римлянам 9J во взаимосвязи с решением отдельного человека [акцент всей книги]. Чтобы разъяснить суть своего послания, Павел выделяет один аспект большего целого. Одним словом, риторическую критику нужно рассматривать как часть всего процесса экзегезы, а не как самоцель.

1. Определите риторический отрывок. Его нужно определять с большой тщательностью, поскольку очень важно установить, относится промежуточный отрывок к предыдущему или последующему разделу. Такие решения могут радикально менять окончательный результат и поэтому требуют экзегетической глубины. Риторический отрывок имеет введение, смысловое развитие и заключение. По определению Уэллнера (Wuellner, 1987:455), это «текстовый отрывок, содержащий логическое обоснование и воздействующий на рассуждение или воображение читателя… доказывающий или убеждающий отрывок». Это может быть макро отрывок (основной раздел [например, Мф 5-7 или Рим 9-11] или книга) или микро отрывок (отдельный вопрос, например, Мф 6.1-18 или Рим 9.6-18). Во втором случае его нужно сначала исследовать изолированно, а затем в разрезе большей риторической стратегии.

2. Проанализируйте риторическую ситуацию. Это похоже на определение цели (или, в формальной критике, Site im Leben) отрывка/ книги. Ситуация является объективной, если она описана в самом отрывке (обычно во введении), и субъективной или спорной, если она воссоздается на основании самих высказываний. Например, появлялось несколько статей, исследующих социальный контекст Евангелия от Луки. Авторы многих из них полагали, что оно адресовано аудитории из высших сословий по причине акцента на заботе о благе других. Такое толкование слишком субъективно, поэтому не может быть истинным. Однако в той степени, в которой социальный контекст можно установить, он необычайно полезен. Более того, в теории литературы установление оригинальной ситуации является важным компонентом, поскольку этой ситуацией продиктован выбор риторической стратегии. Определение состава аудитории усиливает герменевтическую точность в толковании. Уотсон (Watson 1988:9) выделяет три составляющих риторической ситуации: проблема или трудность, ко торые нужно исправить; аудитория, которой адресовано риторическое решение; и допустимые решения, приводимые автором или оратором после анализа ситуации. Каждый аспект нужно исследовать как часть критического процесса.

3. Определите используемый тип риторики и затрагиваемый вопрос. Мы уже рассмотрели три основных типа риторической речи: судебную, совещательную и эпидейктическую. Судебные отрывки подвергают суду прошлую ситуацию; совещательные отрывки предлагают совет в отношении ситуаций, возможных в ближайшем будущем; и эпидейктические отрывки восхваляют или порицают кого-то с тем, чтобы снискать одобрение аудитории в отношении конкретного суждения. Авторы или ораторы часто вплетали такие структуры в свои более крупные работы. Послание к Филиппийцам можно было бы назвать преимущественно судебной работой, так как оно подвергает осуждению многие надменные личности в церкви (2.1-18;

4.2- 3), а также приверженцев иудаизма (3.1-4.1). Но оно содержит также эпидейктический материал в 2.19-30 и совещательные отрывки в 1.27-30 и 4.4-9.

Вопрос — это не просто ситуация или проблема в отрывке. Это риторическое утверждение, которое из нее вытекает и диктует смысловое развитие текста. Уотсон (Watson 1988:11-13) упоминает о «теории стазов» (название введено Квинтилианом) как средстве, позволяющем определять вопрос более точно. Существует три стаза: факт (есть ли предмет), определение (что это за предмет) и качество (какой это предмет). Нужно устанавливать, сколько вопросов затронуто в отрывке и к какому типу относятся эти вопросы. Что касается поборников иудаизма в отрывке Фил 3.1-4.1, то учащийся отметит вопросы Павла относительно факта их учения и его качества (что оно представляло собой лжеучение).

4. Проанализируйте компоновку, технические приемы и стиль. Следующий важный аспект — компоновка материала в макро структуре. Как различные риторические сегменты достигают желаемого эффекта? В чем старается убедить автор, творчески переплетая различные части? Задача состоит не только в определении структурной конфигурации текста, но также в установлении авторской стратегии в рамках этой конфигурации. Риторический эффект создается не только с помощью приводимых доказательств, но также способом их компоновки. Это существенный компонент техники, используемой автором. Основы компоновки уже были рассмотрены ранее. Теперь же наша цель — установить, какие творческие структуры были использованы и какой эффект они призваны оказать. Стиль — это художественная компоновка языковых приемов с целью усилить намеченный эффект. Назначение стиля — вызвать расположение, интерес и убедить читателя. Он включает не только литературные приемы, перечисленные в первой главе, или риторические фигуры, описанные в четвертой главе, но также их организацию во всей структуре раскрываемого аргумента. Выбор слов, искусно скомпонованные метафоры и силлогизмы, приводимые примеры и аллюзии — все играет важную роль в стиле автора. Задача исследователя — определить не только «что?», но и «почему?» в индивидуальном стиле отрывка, не только, что сказано, но и почему это сказано, то есть цель целого.

5. Оцените риторическую эффективность. Это означает не только оценить, какой аргумент, сильный или слабый. Кеннеди (Kennedy, 1984:38) понимает это так, что критик должен повторно изучить каждый этап этого процесса и определить, правильно ли критическое исследование оценило аудиторию, проблему и риторические средства, используемые автором для достижения своей цели. Обратите внимание на то, как автор переходил от установления проблемы к ее риторическому решению. Что означал отрывок для автора и его аудитории? Каково общее воздействие отрывка не только на древних, но и на современных читателей? В этом последнем смысле мы переходим от значения к значимости, поскольку риторике присуще непреходящее качество — говорить кросскультурно во многих различных ситуациях·.