VII. Основные события — Галилея

Филипп, галилеянин из Вифсаиды, встретил друга где- то в Заиорданье и предложил ему познакомиться еще с одним галилеянином, который произвел на Филиппа большое впечатление, — «Иисусом, сыном Иосифа из Назарета». «Из Назарета? — воскликнул Нафанаил. — Из Назарета может ли быть что доброе?» Эта живая сцена (неважно, исторически достоверная или нет) переносит нас туда, где жил Иисус. Среду, в которой Он вырос, можно описать, опираясь на притчи. Внимательное прочтение их дает представление о той жизни и ее повседневных делах. Глядя на эту картину, мы теперь можем спросить: с какой же точки зрения обрисовано это общество? Ответ прост: с точки зрения «мелких буржуа» — мелких земледельцев или свободных ремесленников, одинаково далеких и от «богатых», и от «неимущих». Следовательно, к этому сословию принадлежала семья Иисуса. И если позже Он стал беден и бездомен, то по своей воле, во имя своих идеалов. Самые близкие Его сподвижники, по крайней мере те, о ком мы больше всего знаем, ловили рыбу, имели свои лодки, нанимали работников. Марк повествует, что Иисус был плотником, Матфей — что плотником был Его отец. Такие ремесла обычно передавались по наследству. У Иисуса есть притча о сыне, который обучается ремеслу, наблюдая за тем, как работает отец: «Сын ничего от Себя не может делать, пока не увидит, как делает Его Отец. И что делает Тот, то же делает Сын. Ибо Отец любит Сына и показывает Ему все, что делает Сам» (т. е. секреты мастерства). Пожалуй, не будет натяжкой усмотреть здесь воспоминание о семейной мастерской в Назарете. Там Иисус и стал «плотником»; впрочем, понятие это и в греческом, и в арамейском (т. е. в языке, на котором говорили в Галилее) имеет более широкое значение — плотники, скажем, могли строить дома. В одной из притч Иисус показывает мастерскую, где работают два брата, и одному из них попадает в глаз опилка. В другой притче Он высмеивает небрежного подрядчика, который закладывает фундамент на скорую руку. В третьей напоминает, как важно все рассчитать до начала работ: «Если кто-то из вас хочет построить башню, разве он сначала не сядет и не подсчитает расходов, хватит ли у него средств закончить строительство?» Это говорит здравомыслящий ремесленник. Иисус не только видел повседневный труд, Он и сам работал. Долгое время Он был ремесленником и зарабатывал себе на жизнь. Кстати, это не означало, что Он не был образован. Вероятно, евреи той поры были грамотнее всех других народов Римской империи. И хотя в Иерусалиме высокомерные люди сочли Иисуса «неученым», по всему видно, что Он мог бы поспорить ученостью со знатоками Писания.

Нам неизвестно, как долго Он оставался ремесленником, но мы догадываемся, почему Он оставил свое ремесло. Повод, похоже, ясен — пришел Иоанн, сын Захарии, называемый Крестителем. По Евангелию от Луки, произошло это в пятнадцатый год правления императора Тиберия, т. е. в 28-29 гг. по Р. X., а Иисусу было тогда около тридцати лет. Установить точнее невозможно, но цифра, видимо, близка к истине.

Как писал еврейский историк Иосиф Флавий, Иоанн Креститель был «святой человек, который убеждал евреев упражняться в добродетели, быть справедливыми по отношению друг к другу и благочестивыми перед Богом». Так жил и он сам; и его нравственные поучения, какими они (в очень малом количестве) дошли до нас, выглядят здравыми и житейски мудрыми. Но у Иосифа Флавия все это показано слишком пресно. На самом же деле Иоанн возымел такое влияние на людей не потому, что он призывал их быть добрыми. Этот страшный с виду подвижник, в грубых одеждах исходивший пустыню, возрождал представление о вдохновенном пророке и, как древний пророк, провозглашал Божий суд над народом-отступником. «Тот, кто идет за мной», говорил он, скоро будет здесь, грозный, как дровосек с топором, как веятель, отделяющий зерно от мякины. Собственно, Он уже пришел (потому проповедь Иоанна обретала особую остроту) и, не известный никому, ждет своего часа6. Топор мог обрушиться в любую минуту. Иоанн был призван предупредить всех, кто хочет слышать, дабы они могли избежать «грядущего возмездия». Как же избежать его? Признать свои грехи, «вернуться к Богу» и омыться в Иордане.

Сам обряд — погружение в воду — существовал давно. Ритуальные омовения или купания практиковались многими. Члены кумранских сект создали изощренную систему таких омовений. Но Иоанн крестил иначе: он совершал особый, неповторимый обряд посвящения, похожий скорее на ритуальное омовение, которому подвергали новообращенных в иудаизм, прежде чем принять их в священный народ. Омовение значило, что они очистились от «скверны» язычества. И вот теперь Иоанн призывал евреев, «детей Авраама», подвергнуться такому же обряду очищения, ибо, как он считал, они в том нуждались. По словам Луки, Иоанн хотел «приготовить народ к приходу Господа». Именно этого он добивался, когда требовал нравственного преображения и крестил тех, кто к нему готов. Погружая людей в воды Иордана, он приобщал их к грядущему «народу приготовленному» Но крещение водой было, как он говорил, лишь началом. «Идущий за ним» будет крестить «Духом Божьим и огнем». (Сказано это очень сильно, и мы не станем здесь разбирать само выражение.) А пока люди должны исправляться и ждать — но ждать недолго.

Его услышали. Правда, официальные религиозные лидеры смотрели на него с недоверием, но люди разных сословий и разных достатков, из всех частей Палестины, стекались на берег Иордана. Среди них, читаем мы, были воины, сборщики податей, проститутки. Среди них оказался и Иисус из Назарета. Нам неизвестно, что побудило Его прийти сюда. Но, вспомнив, как Он хотел создать новый Народ Божий и вывести Израиль из тупика противоречий, можно понять, что Он по крайней мере сочувствовал делу Иоанна. Ведь мы уже знаем, как Он ценил единение с теми, кого считал потенциально принадлежащими Новому Израилю, даже если люди эти были очень далеки от тогдашних религиозных установлений. Здесь и собрались они, жаждущие принять посвящение, которое обеспечивало им (хотя бы в потенции) принадлежность к Новому Израилю. Не пытаясь проникнуть глубже, мы и так понимаем, почему Он чувствовал, что должен пойти с этой трогательной толпой Е- солдатами, сборщиками податей, проститутками, которые сознавались в своих грехах и хотели стать «народом приготовленным».

Но во время крещения с Ним что-то случилось, и вся Его жизнь пошла иначе. Эта сцена, одинаково описанная во всех Евангелиях, как мы видели, насыщена символами. Нам остается лишь заключить, что именно тогда Иисус принял свое призвание. Для Него — не только для писавших о Нем — сам Бог «помазал» Его на служение.

Неудивительно, что дальше мы читаем о следующем шаге: Он уединился на время7. Евангелисты, как мы видели, описывают это время тоже символически. Они говорят: как Израиль подвергался испытанию в пустыне, так и Новый Израиль в лице своего Мессии подвергся испытанию и победил там, где прежний потерпел поражение. Но Иисус, наверное, решал и свою личную проблему. Как следовать новому призванию, когда кругом столько же опасностей, сколько благоприятных знаков? Для некоторых искушений мог бы найтись и благовидный предлог. Он мог бы получить власть, «поклонившись дьяволу», как сказано в Евангелиях, или — обычными словами — использовав сокрытые злые силы, чтобы избавить свой народ от римского ига. (Позже, как мы увидим, такое искушение приходило.) Он мог покорить толпу, совершив чудо (к примеру, спрыгнуть, как подсказывал дьявол, с храмовой крыши, призвав Бога на помощь) . Потом Его действительно просили совершить нечто подобное, но Он отказался. Его призвание в том и состояло, чтобы руководствоваться в поступках как раз теми принципами, которые так просто изложены в трех ответах дьяволу. Это — полное послушание воле Божьей; («жить… всяким словом, исходящим из Божьих уст»), вера, не требующая доказательств («Не испытывай Господа, Бога твоего»), и преданность Ему, исключающая все мелкие притязания («Господу, Богу твоему, поклоняйся и Его одного почитай»). Анализируя жизнь Иисуса по описанию в Евангелиях, мы видим, что эти положения были основой всей Его жизни.

Конечно, рассказ об испытании («искушениях») мог быть и скомпилирован позже на основании такого анализа. Но мы все-таки полагаем, что Иисус подвергался такому испытанию и, прежде чем предстать перед народом, сделал свой выбор. В одной из притч Он говорит: «Не может никто, войдя в дом сильного, расхитить его вещи, если, прежде не свяжет сильного, и тогда он расхитит дом его»8. Намек понять нетрудно: Он сам связал сильного; Он сам, прежде чем начать свое дело, рассчитался с дьяволом и теперь мог ступить на вражескую территорию, твердо зная, каковы Его цели и средства. Вполне возможно, что и свое столкновение с дьяволом Он изобразил в столь символической и драматической форме тоже сам.

Что же было дальше? Марк, кратко упомянув об «искушениях» Иисуса, пишет: «После того как был схвачен Иоанн, Иисус пришел в Галилею». Но где Он был в промежутке и чем занимался? Марк не знает — или его это не интересует. Матфей — тоже, а Лука и не заметил пробела. Зато Иоанн сообщает, что некоторое время Иисус трудился в Иудее, окуная в воду людей, стекавшихся к Нему; и это похоже на правду. Вероятно, Он полагал, что пока лучше всего продолжать дело Крестителя, готовить народ, ожидая знака о том, что Бог требует более решительных действий. Пока Он являлся народу как союзник Иоанна Крестителя, а может — и соперник, даже удачливый. Евангелие от Иоанна сообщает, что кое-кто был не рад Его успехам: «когда узнал Господь, что услышали фарисеи о том, что Иисус больше приобретает учеников и крестит, чем Иоанн… оставил Он Иудею и ушел снова в Галилею»9. Возможно, настороженный интерес, который начали проявлять к Нему иерусалимские власти, и послужил одной из причин Его ухода. Но скорее всего такое решение Он принял ввиду ареста Иоанна, как это и сказано у Марка. Должно быть, Иоанн Креститель слишком резко обличал незаконный брак местного царька, Ирода Антипы, и тот посадил его в тюрьму (как пишет Иосиф Флавий — в крепость Махерон, недалеко от Мертвого моря). Там он и был казнен. Однако Флавий сообщает еще кое-что: «Влияние Иоанна на людей испугало Ирода. Ирод боялся, что может вспыхнуть мятеж, так как, казалось, по наущению Иоанна люди были готовы на все. И он посчитал за лучшее предупредить события и избавиться от Иоанна, не дожидаясь восстания». Не отвергая мотива личной обиды, на которую намекает Марк, можно не сомневаться, что Иродом руководили политические соображения. Евангелисты, вполне понятно, стремились обойти эту сторону дела, но нам забывать о политической неустойчивости, царившей в ту пору, не следует.

Как бы то ни было, миссия Иоанна Крестителя оказалась внезапно прервана, что, видимо, и послужило Иисусу знаком, которого он ждал. Подготовка кончилась. Иисус пришел в Галилею, возглашая: «Настал час! Царство Бога рядом».

Галилея должна была стать плацдармом для начатых действий. Надолго ли — мы не знаем. Матфей, Марк и Лука не сообщают ничего, но их молчание не исключает возможности, и даже вполне вероятной, что иногда Он наведывался в Иерусалим. Главное пришло позже, когда Иисус с учениками продвинулись к югу; но поначалу они учили именно в Галилее. Восстановить ход событий в деталях нам не удастся — у нас слишком мало фактов.

Но, судя по Евангелиям, Иисус делал тогда три дела: два из них Он задумал сам, третье Ему навязали.

Во-первых, Он взывал к народу — говорил в синагогах, проповедовал под открытым небом, учил, когда Его хотели слушать, и отвечал, когда Его спрашивали. Темы, которых он касался, мы уже рассматривали. Его главной целью было донести до людей, что Бог — здесь, рядом и ждет ответа, а они должны ответить и тем самым войти в новый Народ Божий.

Во-вторых, Он помогал людям, исцеляя тела и души, пробуждая веру в тех, кто потерял надежду или силы, и люди привязывались к Нему, один за другим возрождались к новой жизни.

Эти два вида деятельности — обращение к народу и помощь нуждающимся — идут бок о бок. Дух, которым они проникнуты, лучше всего выражен в одном из самых известных и самых поэтических мест Евангелий:

Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные,

и Я упокою вас;

возьмите иго Мое на себя

и научитесь от Меня,

ибо Я кроток и смирен сердцем,

и найдете покой душам вашим;

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

Перед нами открытый призыв ко всем, кто хочет слушать. Ответить же на него каждый должен индивидуально, сам от себя. Безусловно, эти строки дышат глубоким состраданием, но в них слышится и властность. Иисус налагает «ярмо» на своих последователей, но это Его ярмо, и, в отличие от «ярма заповедей», о котором говорили равви, оно «легко». Как ни парадоксально, ярмо и бремя приносят «покой» обремененным душам. Вдумаемся в этот парадокс — и мы лучше поймем, что делал Иисус.

Наконец, в рассказах о Галилее много споров. В то время Иисус еще не стремился к ним сам, Ему их навязывали. Выполняя свое предназначение, Он встал перед необходимостью не только нарушать мелкие предписания современной Ему религиозной жизни (например, пост в определенные дни), но и ломать некоторые из установлений, почитаемые священными и необходимыми для сохранения Закона (например, соблюдение субботы). Не исключены были споры о том, нарушал ли Он своими действиями предписания Закона. Сам Он отрицает это. Однако на религиозного учителя такие действия все же бросали тень. Еще большее непонимание вызывало то, что Он открыто знался с людьми, близость к которым считалась зазорной. Его могли обвинять в пособничестве. Более того, иногда Он говорил этим людям, что их грехи прощены, что выглядело как непростительная самонадеянность, если не хуже. За все это Его бранили, и Ему приходилось защищаться.

Весьма подозрительным, в довершение, казался Его дар целителя. Конечно, такие подозрения нельзя было просто отбросить. Если здесь не «рука Бога», говорили несогласные, то, значит, колдовство. Они требовали от Него знака с небес, который удостоверил бы, что Его сила от Бога, подразумевая, что, если знака не будет, они не преминут сделать свои выводы. Иисус наотрез отказался, и тогда было объявлено: «Он изгоняет бесов Вельзевулом, князем бесовским»; другими словами — Он колдун. Религия евреев сурово осуждала колдовство, и (как мы уже видели) оно стало одним из обвинений, из- за которых Его приговорили к смерти. Евангелия подают это скорее как «наговор», чем официальное обвинение, но все равно опасный.

Видимо, более мягкую форму «наговора» представляли толки о том, что Он сошел с ума; и даже родственники Иисуса либо сами в это верили, либо по меньшей мере были склонны попридержать Его, пока молва не рассеется. Для того мать и братья и пытались пройти к Нему. Но теперь Он не мог подчиниться семье, хотя по нормам еврейского общества это было обязательным. Когда позже Он объявил, что каждый Его последователь должен «возненавидеть» мать и отца, Он знал, о чем говорит. Новая община, складывавшаяся вокруг Него, стала Ему семьей. «Вот матерь Моя и братья Мои; ибо кто исполнит волю Божию, тот брат Мой и сестра и матерь». Разрыв с родными предвещал трагическую разобщенность с народом: «новая семья» была ядром становящегося Народа Божьего.

Трудно сказать, когда именно несогласные объединились против Него. Возможно, в кратком и избирательном повествовании евангелистов этот процесс показан не столь длительным, каким был в действительности. Во всяком случае, ясно, что Иисус во многом преуспел, если, конечно, мерить успех количеством слушателей, широкой известностью и восторженной молвой. Хотя, как сообщают, в родном городе «И удивился неверию их». «Пророк, — сокрушенно говорил Он, — в своем отечестве чести не имеет». Он горько сожалел о постигшей Его неудаче в городах Галилеи — в Капернауме, Вифсаиде, Хоразине. Там Он не нашел в людях раскаяния — «изменения сердца», как не нашел веры в Назарете. Должно быть, Он приобретал популярность, но не веру, не раскаяние. А у популярности, как мы увидим, были свои издержки.

Однако неудачу Он потерпел не во всем, даже с Его собственной точки зрения. Многие галилеяне услышали Иисуса и сделались Его учениками — они всей душой приняли Его учение, хотя и не всегда оставляли свои обычные занятия. Из круга этих людей вышли самые близкие ученики, которые сопровождали Его в странствиях и предоставили себя в Его распоряжение. Когда пришло время, Он поручил им активное служение, послав нести людям Радостную весть о том, что «Царство Бога близко». Очевидно, Он хотел поставить как можно больше людей перед выбором, который эта весть несет в себе.

В моем описании это напоминает «вербовку»; но, разумеется, Иисус не убеждал людей «присоединиться» к Нему, не «вносил их в список». Он собирал их в Новый Израиль. В это же самое время искало поддержки еще одно движение — национально-освободительное движение зелотов. Несколькими годами раньше хребет его был сломлен военной силой, и оно ушло в подполье. Как нам известно, зелоты не имели тогда ни организации, ни предводителей. Однако время от времени они бунтовали, а значит, силы их были не совсем уничтожены. В Галилее сложилась благоприятная обстановка для пропаганды их идей, особенно среди беднейших слоев населения. То были те же самые люди, которые слушали Иисуса. В какой-то мере и Иисус и зелоты говорили на одном языке. Как пишет Иосиф Флавий, зелоты не признавали римского владычества, ибо «считали Бога единственным Господином и Повелителем», и предпочитали терпеть неописуемые мучения, нежели «признать Господином какого-либо человека». Уже одно это напоминает идею Царства Божьего, требующего верности только Богу. Таким образом, оба движения почти соприкасались, а возможно, даже соперничали. По крайней мере один из зелотов перешел в другой лагерь и сделался близким приверженцем Иисуса. Можно не сомневаться, что среди более широкого круга учеников Иисуса были и другие люди, ранее принадлежавшие к зелотам. Как сообщает евангелист Лука, после смерти Иисуса один из Его последователей сказал с горечью: «А мы надеялись, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля». Похоже, тех, кто полагал, будто Он действительно может освободить народ, было немало.

Об этом необходимо помнить, рассматривая эпизод, в котором, как мы покажем, деятельность Иисуса в Галилее достигла своей высшей точки, и анализируя развязку этого эпизода. Ученики, посланные Им сообщить людям Радостную весть, вернулись из своих странствий а может, из последнего странствия — с рассказами о своих успехах. Но Иисус чувствовал себя как-то неспокойно. Он сказал им в ответ: «А теперь отправляйтесь куда-нибудь в безлюдное место, побудьте там одни и немного отдохните». Возможно, временный уход был нужен не только для отдыха. На лодке они переплыли озеро и тут увидели, что отдохнуть им не придется. Передними была большая толпа народа, тысячи четыре или пять. По словам евангелистов, Иисус увидел, что толпа эта «как овцы без пастуха» — скопище людей на распутье, без предводителя. В тот момент Он предпочитал избегать встреч; но при виде толпы Ему «стало их жалко». Так повествует евангелист Марк, добавляя: «Он стал их многому учить». По-видимому, Иисус беседовал с толпой, рассказывал людям о себе, стремясь, чтобы они Его поняли. Продолжалось это до самого вечера.

Происшедшее дальше — одно из самых загадочных мест в Евангелиях. Должно быть, этот рассказ занимал важное место в предании, поскольку его передают нам все четыре евангелиста, а Марк и Матфей приводят даже по два варианта, которые отличаются друг от друга лишь незначительными деталями. Коротко говоря, Иисус накормил всю толпу пятью хлебами и двумя рыбами (или соответственно семью хлебами и «немногими» рыбами). Ни одна из попыток рационально объяснить это событие не выглядит убедительной. Но, может быть, стоит заметить, что оно представлено не столько как чудо, сколько как тайна. Евангелия не говорят, что люди были «изумлены», «поражены» или «онемели» (так обычно описывается реакция людей на чудесное). Сказано только, что они «не разумели». Иоанн, как обычно, приводит длинное рассуждение, толкующее тайну. Это ряд вариаций на одну тему, восходящую к Тайной Вечере, когда Иисус преломил хлеб со своими учениками и сказал: «Это Мое Тело». (У Иоанна фраза приведена в несколько ином переводе с арамейского: «Хлеб, который дам Я, это плоть Моя»). Трапезу пятитысячной толпы евангелист показывает нам как прообраз священной трапезы, во время которой Иисус отдаст себя ученикам, — той трапезы, что увековечена в ритуале преломления хлеба, принятом раннехристианской Церковью. Молитва, произносимая при этом, по одному из наиболее ранних богослужебных канонов, гласит: «Ты, Владыка Вседержитель, создав все, ради своего имени дал людям пищу и питье на пользу, чтобы они благодарили Тебя; нас же благословил духовною пищей и питьем и жизнью вечной через Твоего Отрока (Служителя)». Так понимал Иоанн умножение хлебов. В Евангелии от Марка язык, которым оно описывается, настолько сходен с описанием Тайной Вечери, что ощущение смысловой близости обеих еден возникает само собой.

Однако такое объяснение не дает исчерпывающего ответа на вопрос о том, какое место занимает эта сцена в миссии Иисуса. Евангелисты считают ее гораздо более символичной, чем может показаться на первый взгляд. Иоанн прямо пишет: это был «знак»·. Отсюда один шаг к гипотезе, что Иисус думал так же. Гипотеза эта не слишком натянута: Его предшественники, еврейские пророки, имели обыкновение в подкрепление своих слов совершать символические действия — их иногда называют «притчами-действиями». Вероятно, так поступил и Он. В чем же символическое значение того, что произошло в тот памятный день? Во-первых, совместное преломление хлеба есть знак единства общины и способ осуществления такого единства. Во-вторых, мы помним, что Иисус, описывая блаженство в Царстве Бога, в мире ином, использовал образ пира. В притчах Он также намекал на то, что блаженство и так уже достижимо: «Приходите, уже готово», — говорит хозяин гостям в одной из них. Позволительно предположить, что в поучениях того дня (а проповедовал Иисус целый день) прозвучали слова и о Царстве Бога, и о том, что оно уже здесь. Собственно, в Евангелии от Луки и сказано, что именно Царству Божьему были посвящены в тот день речи Иисуса. И когда день закончился праздничной трапезой, все, казалось, свидетельствовало: «Царство Бога близко… Приходите, все уже давно готово». В-третьих, Иисус сам был хозяином. «Я пришел, — говорил Он, — призвать не праведных, но грешных»22 — и вот, Он сделал это. Долгий день учения, завершившийся символическим актом, был, по-видимому, последним призывом к галилеянам, чтобы они вразумились и поняли Его. Но это не удалось, как не удалось пробудить «веру» в Назарете и «раскаяние» в Капернауме, Вифсаиде и Хоразине.

Ответ народа был удручающим. Иисус понял, что они «собираются прийти, схватить Его и провозгласить насильно царем». Иоанн обходится этой коротенькой фразой, говоря об очень, по-видимому серьезной ситуации. Ведь они пытались поднять восстание во главе с Иисусом! Будь Он обычным Мессией, это было бы редкой удачей. Но именно такое «мессианство» Он уже отверг как одно из искушений дьявола. Осталось лишь положить конец тому, что могло бы погубить и Его, и Его замысел. Первым делом — оградить учеников от вредных влияний. По словам Марка, Он «заставил» их (как будто они сами не хотели) сесть в лодку и уплыть на другой берег озера, хотя надвигалась буря и уже темнело. Потом Он, использовав свое влияние на толпу, убедил ее мирно разойтись, а сам удалился в горы.

При таком истолковании рассказ оказывается вполне созвучным тому, что нам известно о бурной истории Палестины первого века по Р. X. По мере распространения влияния Церкви и приобретения ею приверженцев в широких кругах греческого и римского мира, более чем равнодушного к внутренним противоречиям этой смятенной страны, интерес к политической стороне событий был утерян. Ее почти забыли. Память о ней сохранилась только в одном ответвлении предания — том, которому следовал евангелист Иоанн. Люди запомнили одно: какую-то непостижимую тайну, связанную с тем, как Иисус накормил голодную толпу. Что-то в случившемся выводило его за рамки повседневного опыта: «они не поняли, что значило чудо с хлебами». Вопрос — один из многих (как достоверно сообщают Евангелия), — который так и остался неразрешимым для учеников Иисуса. Ответ на него приходит только в свете отдаленных последствий. Три первых евангелиста идут немногим дальше наивного восхищения тем, что можно многих людей накормить малым количеством пищи. Лишь евангелист Иоанн знает ответ, к которому Церковь пришла после длительных раздумий, в свете последующего опыта: «Я — хлеб жизни».