25. Забота пастора о самом себе

Безмерная широта и глубина деятельности, открывающаяся в каждом серьезном и действенном пасторском служении, свидетельсвует о совершенной необоснованности того недовольства, причины которого время от времени обсуждаются в обществе и суть которого сводится к тому, что современный пастор не играет в нем сколь нибудь заметной и четко обозначенной роли. Достаточно, однако, лишь краем глаза взглянуть на современное общество, чтобы увидеть, что оно исполнено напряжения и разочарования, расставаний и нравственных трагедий, душевныхе страданий и духовного одиночества и что при таком положении дел смешным покажется любая мысль о том, что сегодня добросовестному пастору почти нечего делать. Равным образом не совсем понятны и так называемые «поиски себя самого», если их реальная причина коренится в «боли за неиспользованные способности». Говоря о разочаровании мы нередко просто хотим сказать, что слишком хороши для такой работы, однако даже предварительное ознакомление с ее масштабами, требованиями и необходимыми навыками рассеивает наше слишком тщеславное мнение о себе самом. Обозревая необъятное поле пасторской работы, даже прекрасно подготовленному пастору остается только воскликнуть (как однажды это вырвалось даже у апостола): «Кто годится для этого?»

Не мешает как следует поразмыслить над этими словами Павла. Этот мучительный вопрос он задал себе не в порыве душевного упадка, а созерцая все величие и необъятность той задачи, к которой чувствовал себя призванным: нести истины, которые уверовавшим даруют сладостный аромат жизни, а отвергнувшим их — ужасный запах смерти. Возможно ли, спрашивает Павел, возможно ли отважиться на нечто подобное? Слово, которое он использует, было на устах Крестителя, когда тот говорил, что недостоин развязать сандалий на ноге Спасителя, и на устах центуриона, сказавшего, что он недостоим, чтобы Христос вошел к нему в дом. В пасторских посланиях Павла речь идет о человеке, который достаточно одарен для научения и духовного водительства и способен это делать. В то же время в Пасланиях к коринфянам говорится о тех силах, имея которые, человек может надеяться, что он понесет взятые на себя обязанности, сможет наделять силой других людей, обрести мудрость, не потерять терпения, то есть делать все то, что требует христианское служение. Если человек не будет спрашивать себя, достоин ли он делать такую работу, достаточно ли сведущ для этого, достаточно ли широк умом и сердцем и крепок верой, чтобы преуспеть в таком начинании, — он скоро прекратить всякие попытки делать то, о чем мы говорили. Ответ здесь один: только Бог делает нас годными, сведущими и сильными для этого.

Однако даже если все это так, наша уверенность не даст хорошего результата, если мы будем пренебрегать мерами обычной предосторожности и если перестанут действовать те глубочайшие мотивы, которые поначалу заставили нас ступить на путь пасторского служения.

Некоторые меры предосторожности

Хотя Павел и был уверен, что Бог даст ему силы для служения, он знал, что любой человек, несмотря на свою проповедь, обращенную к другим, в конце концов может утратить это право. В своей работе пастор на виду у всех и, кроме того, он остается человеком, как и все прочие.

1). Необходимо придерживаться здравого смысла и постоянно помнить о некоторых опасностях, который грозят пастору в его работе, не забывать о мерах предосторожности, способных предотвратить скандал, победить искушение и избавиться от неправильного понимания свой роли, поскольку такое непонимание может заставить человека брать на свои плечи гораздо больше того, что на самом деле от него требуется. Пастор — мудрый человек, и он достаточно мудр для того, чтобы никогда не пытаться решать за других и не ввязываться в события, которые лежат вне пределов его компетенции.

2). Следует еще раз упомянуть об искушении опираться только на свой собственный опыт, обогащенный воспоминаниями о других затруднительных ситуациях и случаях, которые пастор берет на вооружение, сталкиваясь с каждой новой проблемой. Такой подход рано или поздно приведет к разочарования, так как нет двух человек или двух проблем, которые были бы абсолютно одинаковы. Кроме того, он может привести к обескураживающему ощущению того, что нам почти нечем помочь; наш опыт «иссякает», и мы начинаем сомневаться, годится ли что-нибудь из того, что мы знаем, для решения новой проблемы. Выход всегда один и тот же — вернуться к Евангелию, вспомнить о том, как многогранно говорит Новый Завет о многообразной Божией благодати, взглянуть на проблему новыми глазами, постоянно соотнося ее с первоисточником всей христианской мудрости и духовной поддержки, тем первоисточником, который не есть наш опыт, но неисчерпаемое Евангелие. Все это требует внимания, проницательности, воображения, полного знания божественной истины, однако здесь же мы обретаем неиссякаемый источник новых идей, озарений и силы.

3). У депрессии больше шансов овладеть пастором, нежели проповедником. Вдохновение, ощущаемое во время публичных проповедей, надежда на то, что, по крайней мере, кто-то из собравшихся обретет Божие благословение, — всего этого нет в служении пастора, направленном на отдельного человека. Более того, пастору приходится выслушивать много горестных и даже грязных историй: повышенная восприимчивость к страданию и злу, которая сделала его пастором, делает его более склонным к унынию и порой заставляет отчаиваться по поводу «неисправимой» человеческой природы. Груз некоторых «секретов», переживание неразрешимых противоречий, заполнивших чью-то жизнь, могут неотвязно преследовать целую неделю, не давая возможности делать другие дела и общаться с другими людьми. Надо хорошо сознавать эту опасность и наблюдать за своими реакциями. Не надо чувствовать себя виноватым, если, указав на дверь плачущему и выбитому из колеи посетителю, вы возобнавляете игру с детьми или продолжаете семейное празднество. Затянувшееся сочувствие не решит проблему и не поможет тому, кого сейчас с вами нет, а избыток печали и уныния не поможет (как беда не сделает няньку лучше в ее работе) обрести уверенность и веселое, доброжелательное настроение, когда вновь потребуется ваша помощь. Здесь нет никакого лицемерия. Речь идет о реальной оценке того, что действительно помогает людям в беде, а также о нашей собственной ранимости.

4). Когда явная неудача в решении какой-либо проблемы повергает пастора в состояние, близкое к отчаянию, это, вероятно, происходит потому, что он плохо отслеживает пределы своей работы. Всегда, в любой ситуации он в той или иной мере зависит от соучастия в ней других людей. Во время богослужения, в часы пасторского наставления, в служении больным, на свадьбе, на похоронах, решая супружеские проблемы или проблемы воспитания, пастор может только донести истину, указать путь, предложить ту или иную линию поведения, поддержать сочувствием и молитвой. Однако решение, готовность принять сказанное, дать тот или иной ответ, — все это зависит не от него, и ему не надо взваливать на себя те обязанности, которые он, по сути дела, просто не сможет нести. Дать все, что он имеет, сделать все, что от него зависит, — такова его задача, и это все, что от него требуется. Он не разочаруется в своем служении, если научится полагать пределы своим надеждам, но не своей цели.

5). Итак, полагать пределы своему сочувствию и своим надеждам значит подходить к своей работе строго профессионально. Однако и сам профессионализм может оказаться серьезным искушением в пасторском служении. Хорошо оборудованный «оффис», прием посетителей строго по расписанию, сбивающая с толку картотека, несколько отчужденная манера поведения, «высокий» специальный жаргон, — все это свидетельствует о том, что пастор постепенно превращается из друга-христианина, слуги Божьего ради Божьего народа в нечто далекое, авторитарное и преисполненное собственной значимости. При таком положении дел пастор не то чтобы принимает необходимые меры предосторожности, но начинает уклоняться от всякой личной вовлеченности в решение той или иной проблемы, и хорошо, если при этом не использует ее для повышения своего собственного статуса и не гордиться собой. Он, конечно, и далее может сделать много хорошего, особенно для тех, на кого производит впечатление вся эта подготовка, однако может отпугнуть других, кому даже «перекинуться словом с пастором» — уже нелегкое дело, не говоря уже о том, чтобы «договориться о консультации». В конце концов пастор обнаружит, что попал между кушеткой профессионального консультанта-психолога и молитвенной скамьей мудрого друга-христианина, которому можно довериться.

6). Самая большая опасность чрезмерно профессионального подхода заключается в нарастании циничного отношения к происходящему. Для законченного профессионала научные, профессиональные и организационные вопросы обретают первостепенное значение; каждый «случай» имеет значение только как пример, подтверждающий ту или иную теорию, как один момент в плотном распорядке рабочего дня; не относящиеся к делу факторы (мнение семьи, работа, разочарование или страх, та или иная религиозная принадлежность) остаются без внимания. Легко, говоря о Боге, грехе, человеческом страдании и смерти, вести себя снисходительно по отношению к собеседнику или не давать ему сказать слова; легко подозревать любого человека в недостатке ума или клевете, не верить его словам, скептически воспринимать все, что он говорит о своем страдании, допускать наличие самых плохих мотивов в том или ином поступке и за каждой трагедией находить нечто нехорошее с нравственной точки зрения. Те немногие, кем движет христианская любовь, останутся пасторами, однако надо предвидеть возможность утраты веры в людей и во все доброе и высокое.

7). Довольно странно, что порой пастор может быть очень глухим к духовным запросам и даже страданиям собственной семьи. Домашняя молитва, совместное посещение церковного богослужения, которое призвано создать атмосферу свободного общения, при котором человек открыто делится своими страхами и сомнениями, — всего этого может не быть, и сама близость друг другу различных членов семьи может способствовать некоторой молчаливости и скрытности. Будучи отцом, пастор должен проявлять по отношению к своим детям ту же заботу, какой он окружает других детей, и порой ему не надо долго раздумывать, стоит ли, беспокоясь об их духовном благополучии, обратиться за советом к тому или иному молодежному лидеру или к другу-диакону. Он должет признать, что его сын или дочь сталкиваются с теми же трудностями, с какими приходиться иметь дело другим детям, и что, любя их, он как раз поэтому сам может не замечать их неудач и не подозревать об опасностях, которые их подстерегают. Не уклоняясь от своих обязанностей, он иногда может попросить своего коллегу поговорить с сыном или дочерью, чтобы христианский совет или предостережение не утратили своей значимости и весомости от разговора с отцом. Особенно трудно давать советы относительно женитьбы или замужества: пастор очень хорошо понимает, что, как бы он не принимал участия в таких делах, подготовительные беседы и, быть может, совершение обетов должны проходить под руководством другого человека, дабы тем самым все сказанное и сделанное не утратило своей полноты и значимости.

В случае болезни или какого-либо несчастья почти во всех христианских семьях совершается общая молитва, однако пастор порой не хочет молиться вместе со своим больным ребенком или женой, дабы не показаться навязчивым. Когда жену или ребенка кладут в больницу, в посещения пастора нет той искренности и торжественности, которая бывает тогда, когда он приходит к чужим людям: все пытаются сохранять бодрый вид и не падать духом, всем кажется, что так и надо себя вести, однако при такой установке нельзя открыто задать тот или иной вопрос, пожаловаться или поделиться своими страхами. «Требуется пастор!» — написала в религиозный журнал жена одного служителя, перенесшая тяжелую болезнь. Во время болезни она была окружена любовью, сочувствием, трепетной заботой; не было только одного — пасторского служения. Порой все, что необходимо, — это поговорить с глазу на глаз с больничным священником или сослуживцем. Мы не должны оправдываться заботой о других семьях и чужих детях, если, действительно заботясь о них, в то же время оставляем без внимания свою жену и ребенка, не обращаем внимания на жизнь семьи, не успеваем следить за тем, как растут наши дети. Говоря о служителях, апостол отмечал, что, прежде всего им необходимо хорошо руководить своим домом, и это можно понять в том смысле, что в первую очередь надо любить своих домочадцев, заботиться о них и смотреть за ними.

8). Здравая потребность хорошо знать самого себя преследует пастора во многих сферах его служения, однако заслуживает особого внимания. Если мы хотим как следует узнать, что мы из себя представляем, нам надо не пускаться в покаянно-благочестивое самоисследование и очередное «посвящение» (что, быть может, хорошо поначалу, однако само по себе не очень действенно), а внимательно наблюдать за собой, анализировать своим мысли и поступки и беспристрастно сравнивать себя с другими, однако не для того, чтобы хвалить или поносить их или себя, но просто потому, чтобы отметить различия и выявить их причину. Любой зрелый человек — и особенно тот, кто призван забоиться о других людях — должен хорошо знать, насколько он подвержен лести, половому влечению, как он воспринимает критику и переносит уныние.

Кроме того, ему надо очень хорошо знать, что раздражает его в других людях, что вызывает досаду, с чем он не согласен и почему все это портит ему настроение и препятствует объективной оценке. Глупо делать вид, что такого никогда не происходит и надо честно спрашивать себя, когда это случается, почему и как лучше всего побороть свои слабости. Зрелый ум безжалостно рассмотрит все попытки ложного объяснения той или иной реакции, проанализирует, чем вызвана переменчивость настроения, есть ли какие-либо лицемерно-благовидные доводы и неискренние оправдания; порой он обнаружит в себе какие-нибудь особые оправдательные мотивы, некоторую нелогичность мыслей и действий и предвзятое изложение очевидных фактов. Зрелый человек должен объективно оценивать свои дарования, способности и силу. С другой стороны, однако, ему надо следить за тем, чтобы все это не породило в нем зависти к более одаренным людям и не мешало бы приступать к тем делам, с которыми, как считают другие, он вполне может справиться. В то же время зрелому человеку свойственно хорошо понимать пределы своих возможностей и, отвергая лесть и подкуп, не отстаивать те мнения и не принимать на себя те обязательства, отстаивать и осуществлять которые, как он знает, не в его силах, поскольку Бог не даровал ему таких возможностей.

Человек, который хорошо себя знает, знает также, что выводит его из себя, каковы недостатки его образования, семейного окружения или возможностей той культуры, в которой он вырос. Ему не мешает знать меру в переживании многолетних последствий его прошлых грехов и, радуясь прощению, в то же время уметь как-то считаться с тем фактом, что нервы, память и наше подсознание никогда не прощают полностью. Поэтому, когда он ловит себя на том, что не желает касаться каких-то вопросов или общаться с определенными людьми, не хочет затрагивать в проповеди те или иные темы, не хочет упоминать о сугубо христианских обязанностях, он должен знать, почему это происходит и надо ли обратить на это внимание, не вызвав другой крайности.

Если пастор хорошо себя знает, он, конечно, будет чувствовать, как ему дается общение с людьми. Если он робок, замкнут, боится критики в свой адрес, негодует в случае неодобрения его действий, не умеет просто перекинуться словом, с презрением относится к различным тонкостям общения, знает, что готов нервно болтать о чем угодно, лишь бы не начинать серьезного разговора, или наоборот готов по каждому поводу проповедовать или давать духовные советы, если он легче чувствует себя с престарелыми людьми или наоборот с молодыми, если боится быть «втянутым» в какое-либо дело, боится саморазоблачения, если чувствует, что, разволновавшись, начинает шутить, а, оставшись один, мрачнеет, если, боясь обидеть, не хочет говорить ничего значительного или бодрящего, — он должен знать, что последствия таких привычек и реакций формируют его отношения с другими людьми, и каждый имеет на этот счет свое объяснение. Человек может быть только собой, если, конечно, он не лицемерит и не насилует себя, однако он должен знать себя, те причины, которые его таковым сделали, знать, надо ли ему здесь или там исправить свою ошибку или развить дарование, чтобы помочь другим легче войти с ним в контакт.

Перечисленные меры предосторожности кажутся простыми и очевидными, однако опыт показывает, что их не следует принимать как нечто само собой разумеющееся, если мы хотим, чтобы срывов было меньше.

Истоки вдохновения

Однако одни лишь меры предосторожности не оказывают поддержки в пасторском служении: для того чтобы рвение и надежда не угасали, человеку необходимо ощущать стойкие положительные побудительные мотивы, которые заряжали бы его энергией. Постоянно имея дело с проблемами других людей, с их несчастьями, грехами, унынием, нуждами, радостями, горем, болезнями, утратами и смертью, пастор чувствует, как иссякают его духовные силы и как каждую минуту проверяется на крепость его вера. Нередко, правда, к своему великому удивлению он будет чувствовать, что такая работа награждает его таинственным даром благодати и вдохновения. Слова о том, что потерявший душу ради Христа и Евангелия спасет ее, будут оживать в нем всякий раз, когда силы будут на исходе, и он будет чувствовать, как после периода крайнего напряжения благодатная сила чудесным образом поддерживает его. Однако кроме этой благодати, нисходящей в тяжелые времена, два глубоких и стойких мотива будут питать рвение и терпение пастора, который смотрит на свою работу в свете Писания.

1). Во-первых, надо не забывать, что в описании христианского служения, которое содержится в 4-й главе Послания к коринфянам, акцент сделан на пасторском служении. Речь идет о «пастырях и учителях», которые призваны «к совершению святых, на дело служения, для созидания тела Христова, доколе все придем. . . в меру полного возраста Христова». Этого, конечно, нельзя достичь без проповедования, однако нет сомнения и в том, что здесь не обойтись без пасторского духовного водительства и заботы. Нельзя не заметить и того, что описание всего служения помещено в изумительный контекст той деятельности, которую предпринимает Христос, дабы наделить заблудшие сердца единым даром, состоящим из семи даров Святого Духа. Для этого Он нисходит к нам, принимая на Себя нашу плоть, а затем, одержав победу, возносится во славе. Согласно древнеримскому обычаю полководец, вернувшийся с победой после участия в долгом походе, торжественно награждал его участников: солдат — завоеванными трофеями, офицеров — рабами и повышением по службе. Так и Христос, говорит Павел, торжественно возносясь на небо, одних поставил апостолами, других пророками, третьих евангелистами, пастырями и учителями на дело служения. Поставление на служение было Его торжественной наградой. Служение — это Его дар церкви, который она обрела по Его вознесении. Более того, служение всех, кого Он к этому призвал, по сути дела является продожением Его служения на земле. Но и это не все: их служение — это продолжение Его служения как Христа воскресшего, одержавшего победу, не униженного и отверженного, но прославленного. Итак, не только в своем духовном опыте, но и в служении пастор вознесен, дабы воссесть на небе рядом со Христом.

Отвлекаясь от богословской метафористики, можно сказать, что, когда пастор общается со страждущими душами, когда он нисходит в темные глубины человеческого опыта, налицо три момента.

1). Он идет к ним и нисходит в эти глубины не один, не по собственной инициативе и не для того, чтобы просто сделать то, что ему кажется наилучшим — он представляет воскресшего Господа и несет благодать торжествующего Христа.

2). Он идет к ним, не полагаясь на свои силы, но будучи орудием той любви, которая на Голгофе показала себя достаточной, чтобы искупить человека; он предстает как проводник той силы, которая в торжестве Пасхи показала, что может разрушить оковы зла и даровать вечную жизнь.

3). Он идет с твердой уверенностью, что в мире добро сильнее зла, истина неколебимее лжи, любовь мудрее ненависти и жизнь сильнее смерти. Всякий раз, когда с этой непреложной уверенностью он идет навстречу всем, кто страждет, несет на себе грех или охвачен отчаянием, он привносит бесконечное качественное своеобразие в свою позицию, обретая полноту надежды и веру в успех.

Истину можно представить более наглядно. Перечитывая рассказы о воскресении Христа, мы видим, что в них о Нем не раз говорится как о воскресшем пастыре. Незадолго до Своей смерти Иисус вспомнил пророчество о том, что пастырь будет поражен, а овцы рассеяны, добавив при этом, что, воскреснув, пойдет впереди Своей паствы, то есть будет как пастырь, ведущий стадо и окликающий овец по имени. Та же самая мысль эхом отдается в словах ангела, которого женщины встретили в день Пасхи у пустого гроба. «Он предваряет вас в Галилее», — сказал ангел. Далее, читая о встрече воскресшего Иисуса с учениками при море Тивериадском, встречаем такие слова:»Паси огнцев Моих. . . Паси овец Моих». Обращая взор к этому великому событию, автор Послания к евреям говорит о «Боге мира, воздвигшем из мертвых Пастыря овец великого Кровию завета вечного, Господа нашего Иисуса Христа». И далее в мимолетном видении грядущей жизни, которая открывается нам на страницах Апокалипсиса, мы видим Того, Кто, воссев на престоле, «обитает» в святых, которые

«не будут уже ни алкать, ни жаждать,

и не будет палить их солнце и никакой зной,

ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их

и водить их на живые источники вод».

То есть перед нами Пастырь до конца.

Достаточно взглянуть на воскресшего Христа, когда Он посреди Своих друзей, и до конца станет ясен смысл слов о «воскресшем Пастыре». С безмерным состраданием Он служит сокрушенной и смущенной Марии, которая, ослепнув от слез и преисполнившись глубокой тоски и печали, ходит по тем местам, где в последний раз видела своего Господа. Он шаг за шагом ведет оступившегося Петра от его троекратного отречения к троекратному исповеданию любви, заново полагающей основания доверию, преданности, глубокой благодарности и верности. Он с пониманием относится к сомнениям Фомы, благословляя его и приглашая к диалогу. Он, воскресший Пастырь, идет вместе с двумя разочарованными и скорбными учениками, узнает причину их скорби и, раскрывая им замысел Бога, запечатленный в Писании, воспламеняет их сердца ясными пониманием всего произошедшего. Затем, уже в Эммаусе, Он преломляет с ними хлеб и открывает Себя. И наконец, опять как Пастырь, он собирает учеников вокруг Себя и, обещая Свою помощь и поддержку, посылает их нести по всему миру свет Своего учения.

Таков непреходящий пастырский замысел Христа по отношению к Его ученикам, и всякий раз он находит свое продолжение в любом пасторском служении, делая каждого пастора проводником Христовой заботы и любви. Есть ли что-либо более вдохновляющее? И тем не менее существует еще один побудительный стимул, который оказывает более сильное воздействие и в более широком смысле заставляет пережить подлинно христианские чувства, вселяя в пастора столь необходимое терпение.

2). «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» — спрашивает Павел коринфян. «Желаю, чтобы вы знали, какой подвиг имею я ради вас. . . Ибо, хотя я и отсутствую телом, но духом нахожусь с вами», — пишет он колоссянам. Единение с другими, переживаемое в мыслях и чувствах, является самой сутью и высшей наградой в деле пасторского служения. Если пастор не перестанет держаться в стороне, окружив себя чисто «профессиональными» установками, если он не избавится от стремления к поспешному осуждению, если не пересилит личной неприязни, которая возникает из общения с теми, кто страждет и нуждается в помощи, он не научится адекватно оценивать те проблемы и трудности, с которыми к нему приходят, и не сумеет понять той эмоциональной и духовной безнадежности, которая возникает у людей при их появлении. Припоминая довольно распространенный художественный образ из Книги пророка Иезекииля, можно сказать, что он должен сидеть там, где сидят они или (в современном переводе) должен «сидеть удрученным среди них» — и только после этого сможет он стать водителем и стражем душ человеческих.

Принцип отождествления себя с другими, который лежит в основе успешного служения и является его условием, находит своеобразное выражение в самом великом библейском персонаже — в образе «раба Божьего». Этот образ предстает как великолепное пророческое описание Того, Кто придет, помазанный Святым Духом, дабы «благовествовать нищим, исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам — открытие темницы. . . утешить всех сетующих, возвестить сетующим. . . что им вместо пепла дастся украшение, вместо плача — елей радости, вместо унылого духа — славная одежда». И все это призван совершить Пастырь, Который, как известно, «трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит». Более того, Он, будучи Пастырем, возьмет на Себя наши немощи и понесет наши болезни, вместо нас претерпевая последствия наших прегрешений и беззаконий. Служа людям, этот Раб служит Богу, жертвуя Своей жизнью во искупление многих.

И если мы захотим отыскать основной принцип этого служения Богу и людям, мы найдем его в знакомых, но впечатляющих словах: «И к злодеям причтен был». «Господь возложил на Него грехи всех нас» и Он понес их, ибо сначала стал как грешник и сидел среди грешников. «И к злодеям причтен», — приводит Лука слова Христа, которые тот сказал в горнице среди учеников и в которых евангелист усмотрел поразительную характеристику Христова служения, служения Раба Божия. Те же самые признаки служения изумили и Павла, когда он созерцал «незнавшего греха», которого «Он сделал жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом». Та же самая истина светится и в Послании к евреям, являя собой основной смысл искупительного подвига Христа. «Ибо и Освящающий и освящаемые, все — от Единого, поэтому Он не стыдится называть их братиями. . . А когда дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные. . . Посему Он должен был во всем уподобиться братиям, чтобы быть милостивым и верным Первосвященником пред Богом. . . «.

Итак, то, что поддерживает пастора в унынии и тяготах его служения и заставляет понять, что он крайне нужен другим людям, вытекает из реального осуществления того же самого принципа «служения во имя других», которым спасается и он сам. Неся свое служение, он, быть может, как никто другой чувствует, что значит быть «причтенным к злодеям», и поэтомупонимает Спасителя лучше всех, никогда не впускавших в свою душу людских грехов и страданий и не чувствовавших, как «потоки горькие всей скорби мира бурлят и стонут в одиноком сердце».

Человек может уклониться от этого или посчитать цену слишком высокой только тогда, когда он протестует против причисления себя к грешникам, в котором сокрыта вся его надежда на искупление.

Постоянное обретение благодати, даруемой тем, кто воистину готов положить свою жизнь ради служения ближним во имя Христово, осознание того, что ты продолжаешь пастырское служение Иисуса, поддерживаемый Его дружеским участием и силой, даруемоей тебе после Его воскресения, понимание того, что глубочайший принцип пастырского служения предполагает в то же время теснейшую связь с Рабом Божиим, — все это, несомненно, вдохновляет человека, давая ему силы и далее врачевать страждущие души. И, в конечном счете, разве есть что-либо более желанное, кроме этой благодатной похвалы:»Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»?