Творение мира

Перед нами текст, который кажется слишком знакомым и простым, он кажется слишком похожим на мифы. Человеку неверующему он кажется слишком примитивным, человеку церковному – слишком понятным.

Но должен сказать, что, первое, чему учат в семинарии – это уважению к книге. Тебя учат достойным образом относиться к Книге, которая заведомо умнее тебя и которая заслуживает того, чтобы ее изучали, а не просто пробежали глазами, как вчерашнюю газету. Это – слово Божие, и в случае непонимания, лучше попробовать подрасти, а не браться за ножницы.

C другой стороны, это слово обращено к человеку и ждет от него определенного усилия. Библия – путь, и не-идущему непонятна. Конечно, прежде всего, это должно быть усилие духовной жизни, усилие подвига.

Но кроме того, нужно еще и усилие мысли. По слову Владимира Лосского, русского богослова ХХ века: «Если современный человек желает истолковать Библию, он должен иметь мужество мыслить, ибо нельзя же безнаказанно играть в младенца; отказываясь абстрагировать глубину, мы, уже в силу самого языка, которым пользуемся, тем не менее абстрагируем – но уже только поверхность, что приводит нас не к детски восхищенному изумлению древнего автора, а к инфантильности». Или, по четкой формулировке философа Льва Карсавина – «Наивные представления о Боге в содержание веры не входят».

Естественно, что понимание человеком одного и того же древнего текста меняется. Значит, при рассмотрении повествования Моисея нам желательно выяснить: во-первых, какие смыслы его речи были наиболее ясны и важны для него самого и тех людей, к которым непосредственно он обращал впервые свою проповедь. Во-вторых, как этот текст жил в мире христианского прочтения.

Таким образом, в библейских текстах надо различать смысловую полноту Откровения и историю восприятия Церковью этого изначального и полного Слова.

Разбирая вопрос о том, что понимал Моисей под «началом», в котором был сотворен мир, блаженный Августин говорит: «Все смыслы имел в виду Моисей, которому Бог дал составить книги так, чтобы множество людей увидело в них истину в разном облике. Что касается меня, то я смело провозглашаю из глубины сердца: если бы я писал книгу высшей непреложности, я предпочел бы написать ее так, чтобы каждый нашел в моих словах отзвук той истины, которая ему доступна: я не вложил бы в них единой отчетливой мысли, исключающей все другие, ошибочность которых не могла бы меня смутить».

Одно было открыто людям Ветхого Завета – некая иная мозаика смыслов открылась в этих же книгах людям, смотрящим на них уже с берега Нового Завета.

В христианском представлении, Библия целостна. Это не сборник книг, а единая книга, объединенная единым «персонажем» – Христом. Ветхий Завет говорит об ожидании Искупителя. Евангелие – о Его жизни. Корпус апостольских текстов, включая Апокалипсис, – о новых судьбах Его народа, Его Церкви. Сама Библия есть путеводитель, «педагог ко Христу». Она ведет к Богу, к Омеге – и смысл путеводителя определяется именно смыслом последней точки, целью.

Все показано так, чтобы пробудить жажду искупления в человеке: притом не своими силами, а Божиими. Если мы внутренне не переработаем книгу Бытия – мы не будем иметь нужного фона для чтения Евангелия. Сам смысл пришествия Христова будет не ясен, если мы не переживем тайну творения.

И, напротив, смысл первых рассказов Библии будет темен, если не видеть в нем приуготовление к Евангелию. Тем более этот смысл будет искажен, если видеть в Библии лишь «еврейский фольклор». По слову английского поэта Т.С. Элиота, тот, кто называет Библию памятником культуры, считает ее памятником на могиле христианства.

На деле это – пророческая книга. Моисея, автора книги Бытия, называют пророком. Однако в его книгах больше истории, чем предсказаний; в них больше рассказывается о прошлом, нежели о будущем. Почему же он «пророк»?

Библейский пророк – это не футуролог. Он созерцает не будущее, но волю Бога. Об обычном предсказании люди думают, что грядущие события являются причиной высказывания прорицателя, они отражаются в его сознании и порождают, как свое следствие, его таинственные слова. В Библии, однако, наоборот: здесь предсказание является причиной будущих событий. Так предсказано – и потому так будет. Почему? Да потому, что Бог – верен. Так Он Сам говорит о Себе (Втор. 7,9). И если Он своей любовью создал людей из небытия – то Его верность и впредь не отступит от них. «И до старости вашей Я тот же буду, и до седины вашей Я же буду носить вас» (Ис. 46.4). Сказанное и открытое Богом не может не исполниться – потому что это воля Неизменного Творца.

Пророк – тот, кто познает и открывает волю Божию, то есть тот, кто видит смысл событий. И в этом смысле, пророчествовать можно не только о прошлом, но и о настоящем. Моисей – пророчествует о прошлом. Моисей ищет волю Божию в прошлом, описывает творение с точки зрения его связи с Богом, а не естественную историю. Предмет его повести – тайна происхождения космоса и место человека в нем.

Вот что увидел в прошлом мира Моисей:

(1) В начале (2) сотворил (3) Бог (4) небо и землю. (Быт. 1.1)

(1) Это «начало» имеет не только временной смысл: скорее, это обстоятельство места, чем обстоятельство времени. Мир творится вместе со временем, поэтому само «начало мира» носит вневременной характер. Этот первый стих Библии соотнесен с началом Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово,.. и Слово было Бог… Все через Него начало быть» (Ин. 1,1-3). В христианской традиции Божественное Слово отождествляется с Богом Сыном, со второй Личностью Троицы. Значит, весь мир сотворен в Сыне, в Слове Бога.

(2) Мир именно сотворен Богом, а не «сработан» Им и не «рожден». Бог не столько плотник, который из какого-то материала выстругивает изделие, сколько поэт, который творит, сочиняет мироздание. В тексте христианского «Символа веры» славянскому слову «Творец» как раз и соответствует греческое слово «Ποιετοσ». Мир же раскрывается как поэма, как гимн, как книга. То, что мир сотворен, означает не только то, что он не «сделан», но и то, что он не рожден Богом. Во многих нехристианских мифологиях мир именно рождается Богом. Однако то, что рождено, по своим фундаментальным качествам (сущности) является тем же, что и его родитель. Мир и Бог становятся, таким образом, существенно тождественны. В философии отождествление мира и Бога называется «пантеизмом» (от греч. παν – все и τεοσ – бог). Библия же начинается с антипантеистического утверждения о творении мира Богом. Это значит, что мир и Бог не больше похожи друг на друга, чем страница, на которой написан текст, на человека, который этот текст написал.

(3) По-еврейски «Элогим» – Господь. Буквально – «Господа, Владыки». То есть, в первой фразе Библии подлежащее стоит во множественном числе, а сказуемое в единственном. Христианская мысль традиционно видела в этом намек на Троичность Бога. Для Моисея же важно, что именно Владыка Израиля, именно Он создал небо и землю. Не ангелы, не служебные духи, не какие-либо духовные силы, посредствующие между человеком и Богом, создали наш мир, но Сам Бог. Для Библии очень характерно, что в рассказе Моисея полностью отсутствуют стереотипы, привычные для языческого мифотворчества: здесь нет мотива божественных браков и рождений (теогония), нет борьбы богов между собой (теомахия), как нет и мотива борьбы Творца с хаотическими внебожественными силами.

(4) «Небо и земля» первого стиха – это не облачное или звездное небо и не почва под ногами человека. Здесь эти слова означают всю целокупность мироздания. В древнееврейском языке не было слова, которым можно было бы охарактеризовать весь мир (что в греческом языке делает слово κοσμοσ). Поэтому для обозначения всего сущего употреблялось словосочетание «небо и земля». То есть смысл первого стиха – «Именно Бог создал все, что есть». Первый стих рассказа о днях творения высказывает некоторый принципиальный тезис, который затем будет раскрываться в конкретных примерах. «Наш Бог создал все» – это тезис. На примере морей и суши, звезд и солнца, животных и людей, времени и пространства дальше будет раскрываться именно этот тезис: все вышло из рук «нашего Господа».

(5) Земля (6) же была безвидна и пуста (7), и тьма над бездною; и Дух Божий (8) носился (9) над водою. (Быт. 1.2)

(5) Моисей сразу говорит о «земле». В его рассказе полностью отсутствует «звездная история». Обычно народная мифология уделяет чрезвычайно большое внимание истории созвездий, происхождению планет, именам звезд и т.п. Библия не рассказывает историй о том, кто пролил молоко на Млечный путь, кто привязал Большую медведицу, в кого целится Стрелец, и чья рожица видна на Луне.

(6) Это описание первичного состояния материи. У нее нет еще внутренней структуры, нет формы: все это появится несколько позже. Сначала Богом творится некая «праматерия», из которой потом начинают вычленяться частицы мироздания.

(7) Для христианской традиции это указание уже на Третье Лицо Троицы: на Духа Святого. Это Дыхание Бога, согревающее и хранящее мироздание у самых его истоков.

(8) Глагол, употребленный здесь Моисеем (merahafet), относился и к птице, высиживающей своих птенцов: «Как орел носится над птенцами своими, распростирает крылья свои, берет их и носит их на перьях своих – так Господь» (Втор. 32,11-12). Это опять характерно для Библии: мир появляется не в результате войны и не в результате чьей-то ошибки или мести, а как итог любви. Не смерть (скажем, смерть Пуруши в индуизме) стоит у истоков нашего мира, а тепло Божьего дыхания.

(9) О воде прежде ничего не говорилось, потому что это уже третья попытка автора передать аморфность первоматерии: земля «безвидна и пуста», «бездна», покрытая «тьмою», наконец – «вода». У воды нет своей формы, она занимает ту форму, которую ей предложат обстоятельства. Так и мир в первое мгновение своего бытия еще не имел ни своих собственных законов, ни своих форм, ни даже физических констант.

(10) И сказал (11) Бог: да будет (12) свет. И стал свет. (Быт. 1.3)

(10) Христианская традиция обращает внимание на то, что каждое творение приходит в мир через слово Творца. В этом видится участие Слова (Сына) в творении.

(11) Творческое слово – это повеление, это воля Бога. Откликаясь на это повеление, мир сам начинает изменяться и эволюционировать.

(12) То, что свет возникает раньше звезд и солнца, удивляло физиков XIX века. Сегодня, однако, понятно, что светила возникают во Вселенной гораздо позже возникновения самой Вселенной и позже первичного излучения света. Некоторые святоотеческие комментарии видят здесь духовный свет: тот, который сияет в основе каждой человеческой души и составляет духовно-идейную основу мироздания. Однако, несмотря на то, что этот свет нематериально-духовен, это не есть свет самого Бога: он создан. Поэтому не всякое видение духовного света можно воспринимать как непосредственную встречу с Богом. Это может быть свет глубины человеческой души или свечение идеальной основы космоса («мировая душа»). Отождествить этот свет с нетварным сиянием Творца – значит впасть в язычество и в качестве Бога почтить то, что Богом все-таки не является.

(13) И увидел (14) Бог свет, что он хорош (15); и отделил Бог свет от тьмы. (Быт. 1.4)

(13) В некоторых космогонических теориях Творцу нет дела до созданного Им мира. Мир возник как нежелательный или побочный результат его собственных игр (танцев). Вопреки этому «циничному богословию», Моисей утверждает, что Бог видит мир, что и с высоты Его престола мир различим и любим. Бог поистине любуется Своим творением. Небеса не слепы.

(14) Истории религии известны космогонические теории, согласно которым Творцу просто не удалось сделать мир, таким, каким Он его хотел. Библия утверждает, что замысел Бога удался вполне.

(15) Если мы в рассказе Моисея о создании мира представим себе Бога максимально антропоморфно, как «старца», как «мастера» сооружающего Вселенную, то в руке у Него мы должны будем увидеть резец скульптора. В созданной Им в первый день бесформенной глыбе он день за днем отделяет сердцевину. Он отделяет свет от тьмы, воды под небом от воды выше небес, отделяет сушу от моря, выводит жизнь из земли и из воды, человека отделяет от мира животных. Эдемский сад отделяется от остального мира, а в самом Эдеме дерево познания добра и зла (и древо жизни) отделяется от всех остальных деревьев… Это разделение, с одной стороны, вносит в мир многообразие, а с другой – защищает лучшее от слияния с посредственным, обыкновенным, худшим… От изначально бесформенной глыбы отделяются все новые и новые пласты и песчинки, чтобы открыть в нем некий прекрасный лик. Надо ли напоминать, что на самом деле Бог Библии есть Дух и потому приведенный только что образ скульптора нельзя понимать сколь-нибудь буквально?

(16) И назвал (17) Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро (18): день (19) один. (Быт. 1.5)

(16) Вновь повторяется тема божественного слова, которым мир творится и удерживается от распада в изначальную неразличимость или в небытие. «Словом Господа сотворены небеса и Духом уст Его – все воинство их» (Пс. 32,6).

(17) Поскольку свет произошел позднее «первоматерии» – темная часть суточного цикла предшествует светлой. Отсюда в богослужебном календаре сутки идут от вечера к утру. Для иудеев субботний покой, например, наступает вечером в пятницу. У православных празднование воскресенья начинается с «воскресной всенощной», которую служат, однако, в субботу вечером. Каждый новый решительный прорыв в становлении мироздания, согласно повествованию Моисея, приходится на «вечер», на ночное время. Ночь – время творческих вдохновений и время зачатий. Моисей говорит, скорее, не о шести «днях» творения, а о шести «ночах». Днем лишь набирает силу и вырастает в должную степень то, что прорвалось в бытие творческой ночью.

(18) Слово «йом» в еврейском языке означает не только сутки, но и вообще некоторый ограниченный промежуток времени. То, что речь не могла идти еще об астрономических сутках, следует из того, что создание Солнца и луны относится Моисеем к четвертому «дню». Христианская традиция, ссылаясь на слова Псалтыри «пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний» (Пс. 89,5), склонна понимать «шесть дней» творения как шесть основных эпох возникновения мироздания. Вопрос о длительности этих «дней» считается не имеющим вероучительного характера. Если чудо растянуть во времени – оно не перестанет быть менее чудесным.

(19) «День один»: «вечер» и «утро», тьма и свет здесь не воспринимаются как враждебные друг другу начала, они составляют единое целое. Значит, «тьма» первых стихов Библии не имеет нравственно-отрицательной окраски. Нет такого зла, которое изначально сопутствовало бы Вселенной; нет такого зла, которое было бы совечно Богу или даже современно миру. Зло – это «новинка» в мироздании. Было время, когда его не было.

(20) И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. (И стало так). (Быт. 1.6)

(20) Еврейское слово «ракия», переведенное на русский как «твердь», буквально означает «пустое пространство», и происходит от глагола «рака» – «простирать, растягивать». Ср. слова Христа: «кто же скажет брату своему: «рака», <пустой человек> подлежит синедриону» (Мф. 5,22). На греческий язык слово «ракия» переведено stereoma. В мир «первоводы» вносится расчленение, пространственные структуры.

И создал Бог твердь и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. (Быт. 1.7)

И назвал Бог твердь небом. (И увидел Бог, что это хорошо.) И был вечер, и было утро: день второй. (Быт. 1.8)

(21) И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. (И собралась вода под небом в свои места, и явилась суша.) (Быт. 1.9)

(21) «Собирание вод» по гречески передается глаголом σιστψματα (sistymata). Структура мироздания все усложняется.

И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо. (Быт. 1.10)

И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя (по роду и по подобию ее, и) дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так. (Быт. 1.11)

(22) И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду (и по подобию) ее, и дерево (плодовитое), приносящее плод, в котором семя его по роду его (на земле). И увидел Бог, что это хорошо. (Быт. 1.12)

(22) Это место Библии, с одной стороны, отрицает, что жизнь могла возникнуть сама собой, «самопроизвольно» из мертвого вещества, а с другой, подтверждает, что если «земля» будет следовать законам и повелением, которые дает ей Творец, то она может стать источником жизни.

И был вечер, и было утро: день третий. (Быт. 1.13)

(23) И сказал Бог: да будут светила (24) на тверди небесной (для освещения земли и) для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов (Быт. 1.14);

и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. (Быт. 1.15)

(23) Солнце и светила возникают после возникновения жизни на земле. Эта особенность рассказа Моисея, во-первых, следует из его задачи преодолеть языческие привычки у своих слушателей. Для народных религий характерно обожествление Солнца, в нем земледельческие народы видят источник жизни. Культ бога солнца – Ра – был чрезвычайно распространен в Египте, откуда только что Моисей вывел свой народ. Поэтому Моисей считает нужным подчеркнуть, что жизнь и злаки возникают раньше, чем солнце: не солнце, но Бог – подлинный источник жизни. Если современный читатель Библии согласен с этим главным тезисом Моисея, он может оставить в стороне смущающий его конкретный способ библейской аргументации. Во-вторых, такой порядок дней творения может быть связан с сюжетной особенностью рассказа о творении. Богом созданы «небо и земля». Сначала Моисей завершает разговор о земле, и лишь затем переходит к небу. Для религиозного способа мышления понять что-либо – значит понять назначение этой вещи. Смысл события – это его цель. Смысл существования земли – в том, чтобы давать жизнь. Поэтому Моисей доводит разговор о земле до этой точки, и лишь затем обращается к небу. В-третьих, с позиции земного наблюдателя (а именно с позиции земного человека Моисей видит историю мироздания) Солнце и звездное небо становятся видны только в достаточно поздний геологический период. Только по ослаблении вулканической активности и после того, как растения преобразовали первичную земную атмосферу, с поверхности земли стало возможным наблюдать звездное небо, ранее затянутое слишком плотной облачностью.

(24) Первая цель установления светил – «для знамений», то есть, религиозно-культовая цель. Значит, время библейского рассказа о творении мира не астрономическое, а «литургическое», богослужебное. Проецирование рассказа Моисея на время научно-космогонической картины мира поэтому просто бессмысленно.

(25) И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды (Быт. 1.16);

(26) и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю (Быт. 1.17),

и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо. (Быт. 1.18)

(25) Моисей не употребляет даже слов «солнце и луна». Поскольку светила в языческом мире почитались как божества (Луна, например, как Астарта или Диана), Моисей считает нужным провести «демифологизацию» сознания своих слушателей. На небесном своде он видит не торжественную процессию богов, а просто… лампочки. Это как бы система обычного и аварийного освещения, которая заведомо смонтирована лишь для помощи человеку, а потому язычники, поклоняющиеся знакам Зодиака, столь же нелепы, как лампопоклонники.

(26) Опять же: назначение светил – просто светить, служить людям в их нуждах. Поэтому языческое поклонение светилам и звездному небу, «Космосу» просто переворачивает исходное отношение. Мир должен служить человеку, а человек должен служить только Богу, Создателю космоса, а не самому космосу.

И был вечер, и был утро: день четвертый. (Быт. 1.19)

И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. (И стало так.) (Быт. 1.20)

(27) И сотворил Бог рыб больших (28) и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. (Быт. 1.21)

И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. (Быт. 1.22)

(27) «Большие рыбы», морские чудовища в языческих мифологиях были символами хаотических сил, борющихся с Богом (например, Тиамат в вавилонской мифологии). В Библии же «Левиафаны», «Бегемоты», равно как и мифические чудовища, «прописанные» на суше, лишаются сакральности, как бы «приручаются» Богом (см.: Иов 39,10). Их не надо бояться, и из страха не надо перед ними заискивать, принося жертвы, или, совершая демонические ритуалы. Бог, всему давший жизнь, сильнее их. А «если Бог за нас, кто против нас?» (Рим. 8,31).

(28) Буквально – существ «многокишащих и многородящих». Сама стихия пола, размножения, которая также обожествлялась в языческих культах плодородия, здесь показана исходящей из рук все того же Творца. Каждый раз, когда возникает жизнь, Бог дает ей силу продолжать себя.

И был вечер, и было утро: день пятый. (Быт. 1.23)

И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. (Быт. 1.24)

И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо. (Быт. 1.25)

И сказал Бог: сотворим человека… (Быт. 1.26)

<…>

И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой. (Быт. 1.31)

(29) Так совершены небо и земля и все воинство их. (Быт. 2.1)

(30) И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. Быт. (2.2)

(29) В греческом тексте Септуагинты – κοσμοσ, что буквально значит «украшение» (именно так это место переводится в церковно-славянской Библии).

(30) «Седьмой день», в отличие от всех предыдущих, не завершен традиционной заставкой: «и был вечер, и было утро…». Этот «день» еще не закончился. В христианском понимании – это «день» человеческой истории охватывает время от создания человека до конца света. Шесть дней творения – это шесть предшествующих эпох становления мира, в котором еще не было человека. Седьмой день – это время человеческой истории и человеческого творчества. «Восьмой день» – это День Пришествия, день всеобщего Воскресения и Суда, День невечернего Царствия Божия.

(31) И благословил Бог седьмой день, и освятил его (32), ибо в оный почил от всех дел Своих[lxvii], которые Бог творил и созидал. (Быт. 2.3)

(31) Такое завершение Моисеем рассказа о творении мира было призвано пояснить установление субботнего дня покоя для Израиля. Четвертая из Десяти Заповедей гласит: «Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай [в них] всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему… Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой почил…» (Исх. 20,8-11). По вопросу о том, должно ли соблюдаться празднование субботы, среди христиан существуют разные мнения. Католики и большинство протестантов полагают, что празднование ветхозаветной субботы перешло на воскресенье. Адвентисты седьмого дня считают, что римская Церковь не имела полномочий отменять Божественную заповедь и вместо субботы отмечать воскресенье (а потому сами адвентисты празднуют именно субботу). Наконец, православные считают праздничными оба дня: и субботу, и воскресенье. В православном богослужебном календаре до сих пор суббота считается седьмым, последним днем недели. Воскресенье же оказывается первым днем недели или… восьмым. Воскресенье – это время совершения пасхальной Литургии, то есть, время причастия к Богу. Причастие к Богу есть причастие к Вечности, и, таким образом, по богослужебной символике, воскресенье выходит за рамки времени и соединяется как с тем самым «днем единым», что стоит у истоков времен, так и с тем «днем восьмым», который возвестит пришествие Царства Божия на землю в конце времен.

(32) Прекратилось Божественное творчество «из ничего», из небытия. Но не прекратилось Божественное участие в делах мира. Отныне Бог для мира уже не столько Творец, сколько Промыслитель, Спаситель. Нигде в Библии мы не видим, что Бог покинул Свое творение. Напротив, Христос говорит: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин.5,17).

Одна из самых важных в этом повествовании подробностей: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт.1,31). Дело в том, что без этого свидетельства Шестоднева невозможно понимание самой сути Евангелия: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин. 3,16)… Значит, мир настолько действителен, значит, человек настолько ценен, что заслуживает Божьей любви и заботы. И если цена, уплачиваемая за сохранение мира и человека в бытии, столь высока – Распятие Сына Божьего – то каково же было происхождение мироздания и почему столь драгоценно оно в глазах Абсолюта?

Чтобы спасение мира Богом было понятным – нужно было помнить, что мир – не чужой Богу. Шестоднев дает оправдание космоса (космодицею): быть другим, чем Бог – это не грех. Быть материальным – это не грех и не порок. Для очень многих философских и религиозных систем возникновение материального мира, мира многообразного и внутренне расчлененного – это следствие чьего-то падения. Для Библии это, напротив, свободный дар Творца. И потому пришедший Спаситель сможет сказать, что Он пришел не вырвать души из плена незнания и прельщенности материальным миром, но «Я всего человека исцелил» (Ин. 7.23).

Не материя – источник зла и смерти в мире. «Не из праха выходит горе и не из земли вырастает беда» (Иов. 5,6). Это для Платона тело – «темница души», а для апостола Павла, верного традиции Моисея, тело – это храм духа (1 Кор. 6,9). И вот, оказывается, что само тело человека – слеплено руками Творца (см.: Быт. 2,7). Так Шестоднев Моисея дает фон, необходимый для понимания Евангелия.