15. Роковая ночь 21 марта

В то время, как Бабиенко в Харбине начинает издавать адвентистские журналы, провозглашающие, что без Бога построить счастливое и равноправное общество нельзя, за много тысяч километров от него, под Москвой, в Горках начинает умирать Ленин, тот, кто решил без Бога построить это самое счастливое и равноправное общество. Он именно начинает умирать, ибо агония его жизни продлится более года. Это была страшная, растянутая по времени смерть, которая с каждым днем то совсем близко приближалась к вождю мирового пролетариата, то немного отступала от него. Постоянный страшный темп жизни, сотни бессонных ночей, десятки съездов, обысков, тысячи написанных страниц, тысячи выступлений, ссылки, казнь брата, революция, гражданская война составляли почти сорок лет жизни Ленина. Но, наконец, наступил предел и его необыкновенной, поразительной работоспособности. Вначале редкие, потом все более частые и все усиливающиеся головные боли стали первыми провозвестниками поражения сосудов сердца и мозга, будущих инсультов. Работа по Союзному договору, первой Конституции СССР и НЭПу (новой экономической политике) окончательно подкосили силы Владимира Ильича. 13 декабря 1922 года с ним случился инсульт, лишивший его на определенный срок дара речи. Увидев впервые беспомощного лидера, его ближайшие сподвижники И. Сталин, Л. Троцкий, Г. Зиновьев, Л. Каменев поняли, что вождь не вечен и что уже сейчас необходимо думать, кто займет его пьедестал. И вот еще при живом Ленине в партии разгорается борьба за власть. Это была борьба не только за власть, но и за жизнь, ибо каждый понимал, что в случае победы другого — ему не жить. Но единственное, что их объединяло, так это желание полностью изолировать больного Ленина от окружающих, чтобы он не смог поддержать кого-то из конкурентов. Они, и в первую очередь Сталин, окружают вождя таким «вниманием» и «заботой», что не допускают к нему посетителей, контролируют все его звонки, отправляемую корреспонденцию. Тогда же, в середине декабря

1922 года на Пленуме ЦК была принята резолюция: «Возложить персональную ответственность за изоляцию Ленина, как в отношении личных сношений с работниками, так и в отношении переписки, на Генсека». Генсеком тогда был Сталин. Так он становится фактически тюремщиком Ленина, позволив себе однажды даже орать на его жену, которая учила заново читать Ленина по слогам. До сих пор сохранились эти тетради, по которым глава первого в мире социалистического государства учился заново читать и писать. Он проявлял необыкновенную усидчивость, желая вернуть себе после болезни трудоспособность. Он часто падал в подушки после этих занятий. Он чувствовал, как власть неумолимо уходит из его рук, как его хоронят еще живым. И вот в таком полупарализованном состоянии Ленин начинает диктовать Крупской «Письмо к съезду», в котором подвергает жестокой критике всех членов Политбюро и предлагает, видимо, свой план будущего управления страной, который, как считают исследователи, предполагал наличие трех генеральных секретарей, что нейтрализовало бы диктатуру одного. Эти письма Ленин оставляет в тайнике в своем кабинете в Кремле. И сейчас, осознавая, что конец близок, он, к удивлению всех, появляется в Кремле! Это было немыслимо. Полуживой человек, еще недавно с трудом говоривший, оказывается в Кремле. Там Ленин начинает искать спрятанные им документы и… не находит. Их просто выкрали. И Ленин понял это. На обратной дороге в Горки ему становится плохо. Случается очередной инсульт. Он проиграл… Он был еще жив, когда в ноябре

1923 года на Политбюро Сталин уже обсуждает детали его похорон. Как выпускник духовной семинарии, Иосиф Виссарионович, хорошо также знающий народ, которому всегда требуется объект поклонения, решил дать ему нового бога для поклонения. И когда открывается XII съезд партии, первый съезд без Ленина, он дает Ленина этому съезду, всей стране. Делегаты, вошедшие в Мавзолей, поражены — перед ними, с ними Ленин! С похоронных гудков заводов, возвестивших о смерти Ленина, начинается новая эпоха, эпоха Сталина, которую пока в середине 1920-х годов не чувствует еще почти никто… Именно тогда, в эти первые и последние годы свободы при советской власти, адвентистская церковь возобновляет работу своих журналов. И первым из них, который вышел после прерванного бумажным кризисом выпуска журнала «Благая весть», стал журнал «Голос истины», прямой правопреемник журнала «Голос истины», который Лебсак на протяжении трех лет — с 1918 по 1920 года — издавал в Киеве. Теперь же, став Всесоюзным председателем Адвентистской церкви, Генрих Иванович Лебсак возобновляет издание этого журнала, но уже в Москве. Тогда же он приступил к изданию журнала «Голос истины» (Адвентботе) на немецком языке, предназначавшегося для многочисленных немецких общин в России, в основном в Поволжье, Средней Азии и на Кавказе. Пастор Лебсак был необыкновенной личностью. Родившись в 1870 году в семье лютеранина, он за отказ отречься от принятого им адвентистского учения, лишается наследства. И совсем юный, вместе с молодой женой, начинает с трудом зарабатывать деньги на хлеб, продолжая при этом и дело благовествования. Он становится одним из первых в России, кто заканчивает семинарию во Фриденсау и рукополагается в проповедники. Вскоре после этого он становится одним из руководителей церкви, а с 1917 года фактически возглавляет ее. Вот как описывают его современники: «Лебсак был по природе организатор, общественник. Этим он резко выделялся из окружающей его среды. Но он был сторонник коллективизма и демократизма. Конечно, ему приходилось кое-кого убеждать, быть требовательным. Но в большом деле без этого нельзя. Были ли у него противники и враги? Видимо, нет. Он был просто на голову, а то и на две выше их. Он не считал их врагами. Был вновь добродушен, и они тоже забывали недовольство. Но он был тверд и суров с противниками истины, порядка, организации. Однако и здесь он действовал по правилам, по нормам и не единолично. Брат Лебсак был очень сильным, оригинальным и глубоким проповедником. Все его проповеди были новым откровением и для слушателей и для него самого. Несмотря на то, что порой он с трудом укладывался даже в полтора часа, его слушали со вниманием. Проповеди были содержательны и неизменно интересны и поучительны. Брат Лебсак был соредактором наших журналов, начиная с «Маслины», издававшейся с 1905 по 1912 год. Он немало писал и сам, но больше о съездах и своих почти непрерывных путешествиях. Он был редактором богатого по содержанию немецкого нашего журнала «Адвентботе», издававшегося с 1925-1928 года в Москве. Его статьи — содержательны и интересны. Брат Лебсак был и духовным поэтом (на немецком, конечно, языке). Переводы его стихотворений на русском языке вошли и в наши «Псалмы Сиона». Его любимый псалом «Господь за нас!» «Мы устоим в борьбе с врагом надменным!» — это псалом Лютера, причем в переводе брата Лебсака он, пожалуй, лучше, чем в оригинале. До 1914 года брат Лебсак часто бывал за границей. В 1909 году в составе делегации от России он был на Всемирном Конгрессе АСД в США, где встречался с руководящими собратьями со всего мира, и в том числе с сестрой Байт Е. Г. В том же году, по личному приглашению сестры Байт он был у них в доме, где и вел беседу об условиях и перспективах работы в нашей, единственной по своему характеру и судьбам стране. Кстати, сестра Байт так ничего определенного по работе в России и не сказала, но ей было показано, что большая работа здесь еще только предстоит. По своему характеру, дарованиям и по широте взглядов брат Лебсак, бесспорно, стоял в одном ряду с бр. Конради, Дани-эльсом, Эвансом, Христианом и другими мужами апостольского ранга. Он явно смотрел на вещи глубже и шире очень многих. Но он обладал тактом и должным смирением. И руководящие братья, и в том числе сама сестра Байт (судя по ее беседе с ним в передаче других ее участников), относилась к брату Лебсаку с должным вниманием. Да это и не могло быть иначе. Брат Лебсак, очень оригинальный и по внешнему виду (он напоминал такого же огромного, угловатого и некрасивого президента Линкольна), производил на своих собеседников сильное впечатление. Это же имело место и при его встречах с власть имущими. Это был во всех отношениях оригинал и самородок. Он не обладал особым образованием в обычном понимании этого слова. Но он был наблюдателен и богословски начитан. Он любил словари, хорошие книги, Библии разных переводов и изданий, справочники. Кстати, брат Лебсак был большой молитвенник. Молился он много, сильно, деловито. Когда он молился, чувствовалось, что это его стихия, что он говорит со старым и верным Другом, Который выручал его в прошлом и, конечно, поможет и в настоящем. И при всем том, брат Лебсак требовал занятий физическим трудом, сам работал по дому в саду и в огороде. В крайнем случае требовал заниматься физкультурой, спортом. Любил смех, свободные игры на воздухе, хорошую шутку, юмор… Брат Лебсак много, сильно и конкретно молился за правительство, за городские власти, за всех присутствующих. Молился искренно и по молитвам его Господь, видимо, поддерживал и мир и благоденствие. Брат Лебсак очень любил музыку и хоровое пение, требовал, чтобы все умели играть, петь. Особенно он требовал, чтобы мужчины не строили из себя турков, чтобы они любили своих жен и детей, помогали в их воспитании, помогали по хозяйству. В части диеты он не был фанатиком, но от вегетарианцев требовал двойного здоровья и двойной работоспособности. От всех работников бр. Лебсак требовал самого большого трудолюбия, деловитости, порядочности. Он требовал также глубоких разносторонних знаний, но не допускал, чтобы всех их причесывали под одну гребенку. Он требовал, «чтобы каждый носил бороду такой, как она у него растет». Брат Лебсак требовал от всех работников и молодежи настоящей грамотности, широкой образованности и даже знания хоть одного иностранного языка. Как все это противоречило тем проповедникам, которые с утра воскресенья думали, как бы им не опоздать встретиться в пятницу, субботу и как бы им не опоздать встретить Господа. И проповеди, и молитва, и вся практика гражданственного направления работы брата Лебсака таким «святым и избранным», конечно, были не по душе. Но брат Лебсак шел своим путем и учил тому же и других». Его дочь Марта так вспоминает о нем: «Только в одном 1927 году, начиная с января по октябрь месяц, отец проехал на поездах и автомобилях 46 213 км. Среди адвентистских миссионеров всего мира отец совершил самое большое миссионерское путешествие в том году. Он посетил Владивосток, затем Самарканд в центре Азии и Закавказье. Представьте, сколько километров он проехал за всю свою жизнь, за 40 лет своего служения!.. Совершая свои служебные поездки, отец всегда находил время поинтересоваться различными достопримечательностями тех мест и городов, где бывал. По возвращении домой, привозил с собой различные сувениры из тех мест: перламутровые и розовые раковины, камни с оттисками веток и скелетов рыб, заспиртованные скорпионы, бабочки и многое другое, что интересовало его и нас. Все это хранилось на особой этажерке долгие годы. По приезде домой он рассказывал нам много интересного, чем пробуждал в нас самих интерес и зажигал любовь самим читать книги о раскопках, различных народностях, природе и достопримечательностях как нашей страны, так и других стран. Рассказывал он живо и увлекательно…»2 С Божьей помощью он восстанавливает из хаоса Гражданской войны церковную организацию, строит молитвенные дома, рукополагает служителей, придает особую важность издательскому служению. Он удивительно сочетал в себе сильного администратора, пастора и богослова, очень редко встречающееся сочетание. И только именно такой человек мог вынести то, что с церковью, с верой, с людьми начало творить государство. На глазах Лебсака в 1929 году закрывается властью последний издаваемый адвентистский журнал, начинают закрываться молитвенные дома, проводятся обыски у служителей. Затем начинается новый виток: роспуск властью церковной организации (1931 год), сначала единичные, потом массовые аресты пасторов, а затем и членов церкви. Он помнил, как еще совсем недавно вместе с другими собратьями радовался событиям Февральской революции, тем свободам в проповеди Вечного Евангелия, которые были открыты. Ему казалось, что с того времени прошел только миг — настолько он много и благословенно работал в эти 15 лет, что они казались ему сейчас лишь мимолетным мгновением. А на дворе уже меж тем стоял март 1934 года. Эта ночь с 20 на 21 марта стала самой страшной ночью в его жизни. Хотя начавшийся день 20 марта не предвещал ничего плохого. Напротив, утром Лебсак был вызван в органы, где ему однозначно пообещали свое благорасположение к церкви, ее нуждам. Чекисты говорили так искренне, что, вернувшись домой, Генрих Иванович с радостью и недоумением одновременно поделился этой вестью с находившимся тогда в Москве пастором Григорьевым, уже знакомым нашему читателю по данной книге. Вот как далее сам Григорьев Г. А. сообщает детали той страшной ночи: «Я приехал из Сибири в Москву. Остановился у брата Лебсака. В тот вечер мы долго беседовали. Днем брат Лебсак был вызван в Совет по делам культов. Его приняли любезнее обыкновенного. Такая непривычная любезность показалась ему даже подозрительной. Мы говорили о тяжелом положении дела Божьего, о том, что еще может ожидать нас впереди, если по-прежнему так будут поступать с верующими. Многие из братьев были арестованы, и никто не мог знать, когда настанет наш час.

На исхудавшем лице брата Лебсака лежала печать глубокой тоски, как будто он что-то предчувствовал. После вечерней молитвы мы легли спать, но долго не могли уснуть. Сильный стук в дверь прервал наши скорбные размышления. Мы знали, что этот стук не предвещал ничего доброго.

Брат Лебсак встал с постели и открыл дверь. Один за другим быстро вошли в комнату несколько человек и закричали: «Генрих Иванович Лебсак! Вы арестованы! Сдайте оружие и драгоценности!» Последовал тщательный обыск. Несмотря на отчаянное положение, из которого не было видно никакого выхода, арестованный был совершенно спокоен. Он молча смотрел на все действия, выслушивал горькие упреки, насмешки и ругательства. Когда перед ним открылась дверь, то прежде, чем переступить через порог, он обернулся и высказал свое последнее желание, свое завещание оставшимся братьям. Лицо его выражало мужество и достоинство. Слова были произнесены со столь твердой верой, что казалось, будто и враги должны были содрогнуться от их силы: «БРАТЬЯ! РАБОТАЙТЕ, НЕ УНЫВАЙТЕ! ДЕЛО БОЖЬЕ — КАК РЕКА, КОТОРУЮ НИКТО НЕ В СИЛАХ ОСТАНОВИТЬ!» Его попытались заставить замолчать сильным ударом, но он все еще

продолжал говорить окровавленными устами: «Работайте, работайте, не унывайте!»

Захлопнулась дверь, и его голос умолк навсегда!..»1 Из Москвы его перевозят вскоре в Ярославль, где он содержится в Полит-изоляторе, располагавшемся в помещении бывшего монастыря, где его еще могла посещать жена. С 1937 же года, когда был введен особый режим для заключенных, его связь с миром обрывается. По скупым источникам известно, что около 1940 года он был расстрелян, при этом большие усилия современного немецкого историка профессора Даниэля Хайнца найти в госархивах и архивах КГБ следы о последних днях Лебсака не увенчались успехом. Что, впрочем, совершенно не странно для того времени, когда людей уничтожали просто по устной директиве, стирая о них всякую память. Так Лебсак встал в ряды безымянных христиан, растерзанных в амфитеатрах римских цирков, в ряды безымянных сожженных реформаторов, желавших поклоняться Богу, а не Папе Римскому, в ряды безымянных мучеников за веру и истину, сгнивших заживо в монастырских тюрьмах. Но Господь однажды, в День Последнего Суда, откроет их гробницы, и они восстанут нетленными для получения небесного венца. Господь укрыл Лебсака от того, чтобы он не знал, что вскоре арестуют и его дочь Амалию, и зятя, пастора Алексея Галладжева, и другого зятя Волкова. Что его дочь будет расстреляна 4 февраля 1942 года, а Алексей Галладжев, отсидев в тюрьме три года, будет сослан в Казахстан. Лебсак не узнает и о том, что его жена с малолетней внучкой, оставшейся без родителей, будет выслана из города и поселится в одном из бедных сел под Ташкентом. Не узнает Лебсак и того, как будет зверски замучен в застенках НКВД его дальний родственник пастор Генрих Конрадович Лебсак (1862 г. р.), умерший от последствий пыток в почти восьмидесятилетнем возрасте. Он не узнает и того, что почти все те, кто писал в его журнал «Голос истины», собственной кровью напишут о своей верности Богу, подтвердив, что то, о чем они писали, — они этим и жили. До настоящего времени до нас дошли чудом сохранившиеся дневники и даже письма из тюрем некоторых из них. И это не просто послания, не просто последние слова родным, нет, это послания и к нам, верующим, живущим сегодня, оставаться всегда верными Богу и высоко нести знамя Его истины. Перевернем же эти пожелтевшие от времени и покрасневшие от крови их письма…