Библиотека soteria.ru
Между Сциллой и Харибдой
Алексей Опарин, Михаил Зозулин
Дата публикации: 07.08.14 Просмотров: 6751 Все тексты автора Алексей Опарин, Михаил Зозулин
6. Как правильно поститься? Учение о посте
«Таков ли тот пост, который Я избрал, день, в который томит человек душу свою, когда гнет голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел?»
(Ис. 58:5)
I. Библейское учение о посте
1. Что такое истинный пост
Таков ли тот пост, который Я избрал, день, в который томит человек душу свою, когда гнет голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел? Это ли назовешь постом и днем, угодным Господу? Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Господь услышит; возопиешь, и Он скажет: „вот Я!» Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное, и отдашь голодному душу твою и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень; и будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнять кости твои, и ты будешь, как напоенный водою сад и как источник, которого воды никогда не иссякают» (Ис. 58:5-11).
Господь четко подчеркивает, что основное назначение поста духовное, а не лишь телесное в виде отказа от пищи.
Пост — это не утверждение своей воли, или отстаивание ее таким способом, но это выражение открытости воле Бога, искреннего сожаления о грехе и изменения образа жизни.
2. Какие посты не принимает Бог
«„Почему мы постимся, а Ты не видишь? смиряем души свои, а Ты не знаешь?» — Вот, в день поста вашего вы исполняете
волю вашу и требуете тяжких трудов от других. Вот, вы поститесь для ссор и распрей и для того, чтобы дерзкою рукою бить других; вы не поститесь в это время так, чтобы голос ваш был услышан на высоте» (Ис. 58:3-4). Как видим, Бог не принимает постов, которые люди устраивают по своей воле, требуя при этом тяжких трудов и ограничений.
«Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18:11-14). Бог также не принимает поста как часть самоправедности, самовозвышения и спасения делами. И Господь проклинает подобные посты.
«Если они будут поститься, Я не услышу вопля их; и если вознесут всесожжение и дар, не приму их; но мечом и голодом, и моровою язвою истреблю их» (Иер. 14:12).
3. Когда надо поститься?
Священное Писание нам не указывает конкретных сроков и дат для совершения поста. Оно лишь нам указывает примеры того, когда это можно и хорошо делать.
• Во время Божьих судов
«Назначьте пост, объявите торжественное собрание, созовите старцев и всех жителей страны сей в дом Господа Бога вашего, и взывайте к Господу» (Иоиль. 1:14).
• Во время общественных бедствий
«И рыдали и плакали, и постились до вечера о Сауле и о сыне его Ионафане, и о народе Господнем и о доме Израилевом, что пали они от меча» (2 Цар. 1:12).
• При скорбях других людей
«Я во время болезни их одевался во вретище, изнурял постом душу мою, и молитва моя возвращалась в недро мое» (Пс. 34:13).
• При семейных скорбях
«И молился Давид Богу о младенце, и постился Давид, и, уединившись провел ночь, лежа на земле» (2 Цар. 12:16).
• Перед ответственными событиями
Священник Ездра перед возвращением народа в Иерусалим объявляет пост. «И провозгласил я там пост у реки Агавы, чтобы смириться нам пред лицем Бога нашего, просить у Него благополучного пути для себя и для детей наших и для всего имущества нашего, так как мне стыдно было просить у царя войска и всадников для охранения нашего от врага на пути, ибо мы, говоря с царем, сказали: рука Бога нашего для всех прибегающих к Нему есть благодеющая, а на всех оставляющих Его — могущество Его и гнев Его! Итак мы постились и просили Бога нашего о сем, и Он услышал нас» (Езд. 8:21-23).
Персидский придворный Аман решил уничтожить всех иудеев, в ответ на что царица Есфирь решила спасти, быть может и путем собственной жизни, свой народ, обратившись к еврейскому народу через своего дядю Мардохея с такими словами: «…пойди, собери всех Иудеев, находящихся в Сузах, и поститесь ради меня, и не ешьте и не пейте три дня, ни днем, ни ночью, и я с служанками моими буду также поститься и потом пойду к царю, хотя это против закона, и если погибнуть — погибну» (Есф. 4:16).
• Раскаяние в преступлениях
«И поверили Ниневитяне Богу, и объявили пост, и оделись во вретища, от большого из них до малого» (Ион. 3:5).
• При посвящении служителей
«Тогда они, совершив пост и молитву и возложив на них руки, отпустили их» (Деян. 13:3).
4. Длительность поста
Не указывает нам Библия и точного времени длительности поста, продолжительность которого была различной.
• Трехдневный пост
Во дни царицы Есфирь пост был три дня. «…пойди, собери всех Иудеев, находящихся в Сузах, и поститесь ради меня, и не ешьте и не пейте три дня, ни днем, ни ночью, и я с служанками моими буду также поститься и потом пойду к царю, хотя это против закона, и если погибнуть — погибну» (Есф. 4:16).
• Недельный пост
По смерти царя Саула пост длился неделю, «…и поднялись все люди сильные, и шли всю ночь, и взяли тело Саула и тела сыновей его со стены Беф-Сана, и пришли в Иавис, и сожгли их там; и взяли кости их, и погребли под дубом в Иависе, и постились семь дней» (1 Цар. 31:12-13).
• Однодневный пост
«Тогда все сыны Израилевы и весь народ пошли и пришли в дом Божий и, сидя там, плакали пред Господом, и постились в тот день до вечера, и вознесли всесожжения и мирные жертвы пред Господом» (Суд. 20:26).
• Трехнедельный пост
«Вкусного хлеба я не ел; мясо и вино не входило в уста мои, и мастями я не умащал себя до исполнения трех седмиц дней» (Дан. 10:3).
5. Виды поста
Сегодня можно часто услышать о том, что можно и чего нельзя есть во время поста. Но это все человеческие предписания, между тем Библия не только НЕ РЕГЛАМЕНТИРУЕТ время поста, но и то, что можно и чего нельзя есть во время его. Посмотрим примеры на этот счет героев Библии.
• Даниил
«В эти дни я, Даниил, был в сетовании три седмицы дней. Вкусного хлеба я не ел; мясо и вино не входило в уста мои, и мастями я не умащал себя до исполнения трех седмиц дней» (Дан. 10:2-3). Как видим, пост пророка Даниила состоял в том, что он не ел вкусного хлеба и мяса.
• Христос
«Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (Мф. 4:1-2).
6. Внешний вид во время поста
«Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6:16-18).
II. Учение о посте в истории христианства
Отступление от библейского понимания поста началось еще в Иудее, вскоре после выхода из Вавилонского рабства. Под влиянием законнических школ, и в первую очередь фарисеев, пост стал символом человеческой праведности и внешнего благочестия. Именно они, фарисеи, впервые ввели понятие регулярных постов два раза в неделю. Об этом упоминается и в Библии. Так, фарисей говорит: «…пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» (Лк. 18:12). Причем один раз в неделю фарисеи постились в честь Моисея, сходившего с горы Синая, а другой раз в неделю — в честь Моисея, восходившего на ту же гору. В то время как законодательство Моисея не предписывало регулярных постов3! Первоначально ранняя Апостольская Церковь придерживалась истинного библейского понимания поста, однако с того времени, как живая вера начала уступать место обряду и личное благочестие стало уступать место общественному, образовавшийся внутренний, духовный вакуум необходимо было чем-то заполнить, и тогда стали возвращаться к фарисейскому пониманию поста, поста как неотъемлемой части самоправедности.
Не меньшее и даже большее влияние имело и язычество, которое после принятия Константином Великим христианства как государственной религии буквально хлынуло в христианство. А в язычестве посты занимали особое место. Вот как об этом пишет один из крупнейших историков церкви профессор Московской духовной академии А. П. Лебедев (1845-1908): «Посты не составляют исключительной принадлежности христианской Церкви. Посты были важнейшей составной частью всякого рода посвящений; так, они имели место при вступлении человека в высшую касту, например при вступлении в число воинов, при возведении в должность военачальника или жреца. Посты встречаем в многочисленных жреческих кастах древнего мира, причем там иногда того или другого рода воздержания простирались на целые нации. Так, всем последователям Будды совершенно запрещена мясная пища. У индусов-браминов это же требуется, по крайней мере, от лиц, принадлежащих к жреческой касте. В среде браминов встречаем отшельников или кающихся, которые не употребляют в пищу ничего приготовляемого на огне; отправляясь в пустыни, они ничего не берут с собой, кроме палки и глиняного кувшина; они не берут с собой ни огня и ничего прочего, что служит к приготовлению горячей пищи… Празднованию мистерий Изиды и Озириса в Египте предшествовали каждый раз посты. О египетских жрецах известно, что они не только воздерживались от многих видов пищи — мяса (за исключением самых крохотных пташек), рыбы, лука, бобов, маиса, ячменя, но и при совершении важнейших религиозных церемоний предавались строгому воздержанию, длившемуся от семи до сорока двух дней. У греков постились члены мистериального служения и лица, вопрошавшие оракулов. Так, при вопрошении беотийского пещерного оракула Трифония полагался суточный пост. Прорицательница, дававшая ответы вопрошавшим оракула в Милете, приготовлялась к ответу строгим трехдневным постом, омовениями, уединенным пребыванием в святилище. Афинский праздник Фесмофорий предварялся совершением постов, причем афинские матроны оставались босыми и в траурных одеждах, ничего не ели и должны были сидеть на голой земле. Третий день Элевсинских мистерий проводился в посте; посвящаемые в Элевсинские таинства должны были перед временем принятия в число членов этого мистериального служения поститься от семи до девяти дней. Посвящаемые в таинства Кибелы тоже постились: им предписывался десятидневный пост. О римлянах Ливии сообщает известие, что они объявляли всенародные посты, если на них наводило ужас стечение необыкновенных явлений в природе или если того требовало указание Сивиллиных книг, на которые римляне смотрели с большим уважением».
«Обычай пощения, который сначала в значительной степени предоставлялся собственному усмотрению отдельных лиц, теперь был установлен церковными законами. Великий пост в 36 дней, так сказать „десятина года», сделался общим как на востоке, так и на западе, хотя и с различием касательно его начала». Огромную роль сыграло учение о посте и в формировании института монашества, к которому привели ряд причин.
Одна из последних состояла в радикальном изменении, которое произошло с христианской церковью, когда при императоре Константине она превратилась из гонимой общины в государственную церковь империи. «Пока сама церковь была подобна вопиющему в пустыне и находилась в непримиримой вражде с преследовавшим ее миром, аскеты обоих полов обычно жили рядом с общиной или среди нее, часто даже в собственных семьях, пытаясь там достичь идеала христианского совершенства. Но когда при Константине все население империи номинально стало христианами, они почувствовали себя чужими в этой обмирщенной церкви, особенно в таких городах, как Александрия, Анти-охия и Константинополь, и добровольно удалились в пустынные и безлюдные места, в горные ущелья, чтобы там спокойно трудиться над спасением своей души. Таким образом, монашество явилось реакцией на обмирщение слившейся с государством церкви и упадок дисциплины. Это была искренняя, задуманная во благо, хотя и не свободная от заблуждений попытка спасти девственную чистоту христианской церкви, перенеся ее в пустыню. Развращенность нравов Римской империи (принявшей облик христианства, но остававшейся по сути языческой, как и все общество), тяжесть налогов, крайности деспотизма и рабовладения, экстравагантной роскоши и безнадежной нищеты, пресыщение всех слоев общества, упадок творческой энергии в науке и искусстве, жестокие нападения варваров на окраинах — все это способствовало тому, что самые искренние христиане склонялись к уединению. Однако в то же время монашество заняло место мученичества, которое перестало существовать с христианизацией государства и сменилось мученичеством добровольным, постепенным самоумерщвлением, чем-то вроде религиозного самоубийства. В жарких пустынях и ужасных пещерах Египта и Сирии, среди мук умерщвления плоти и подавления естественных желаний, неустанно ведя борьбу с адскими чудовищами, аскеты старались получить венец небесной славы, который их предшественники во времена гонений получали более быстро и легко, находя мученическую смерть. Родиной монашества стал Египет, земля, где сливались воедино и сталкивались друг с другом восточная и греческая литература, философия и религия, христианская ортодоксия и гностическая ересь. Здесь возникновению и развитию монашества способствовали климат и географические особенности, замкнутость страны, подобной оазису, резкий контраст между бесплодными пустынями и плодородной долиной Нила, суеверия, склонность жителей к созерцанию и пассивному терпению, пример терапевтов и моральные принципы александрийских отцов церкви, особенно теория Оригена о высшей и низшей морали и заслуге добровольной нищеты и безбрачия. Элиан говорит о египтянах, что они безропотно вынесут самые изощренные пытки и скорее согласятся быть замученными до смерти, чем пойдут против истины. Подобные натуры, охваченные религиозным энтузиазмом, легко превращались в святых пустынников». Другой причиной формирования монашества стали, несомненно, языческое влияние и философия, которые широко вошли в христианство после реформы Константина. Дело в том, что сама философия монашества возникает задолго до Первого Пришествия Христа. Так, аскетическая система индусов сформировалась еще во времена Моисея. «Веды, отдельные фрагменты которых были созданы в XV веке до Р. X., законы Мену, составление которых было завершено до возникновения буддизма, то есть за шесть или семь веков до нашей эры, и множество других священных книг индийской религии предписывают полную отвлеченность мысли, отстраненность от мира и разнообразные действия, направленные на умерщвление плоти из покаяния и стремления обрести заслугу, посредством которой верующий получает почетное превосходство над простыми смертными и погружается в божественный источник бытия. Аскетические системы брахманизма и буддизма — двух противоположных, но в чем-то родственных ответвлений индийской религии, связанных друг с другом, как иудаизм с христианством или католичество с протестантизмом, — по сути одинаковы. Буддизм — это более позднее, видоизмененное направление брахманизма. Аскетизм брахманизма принимает направление отшельничества, аскетизм буддизма обычно существует в общественной форме, в монастырях. Индуистские монахи или гимнософисты (нагие философы), как называли их греки, живут в лесах, пещерах, в горах, в нищете, безбрачии, воздержании, молчании. Они спят на соломе или на голой земле, передвигаются ползком, стоят весь день на цыпочках, сидят под проливным дождем или палящим солнцем, окруженные четырьмя кострами. Вид их дик и пугающ, но толпа относится к ним с большим уважением, особенно женщины. Они совершают чудеса и нередко оканчивают свою суровую жизнь самоубийством на костре или в водах Ганга. Так их описывают и древние, и современные путешественники. Буддистские монахи менее фанатичны и необычны, чем индуистские йоги и факиры. Они в основном постятся, молятся, поют гимны, занимаются созерцанием и пользуются кнутом, чтобы усмирять свою непокорную плоть. У них есть полностью разработанная система жизни в монастырях, со священниками, и монастырей этих много; есть в том числе и женские обители. Буддистские монахи, особенно на Тибете, с их обетами безбрачия, бедности и повиновения, с их общей пищей, чтением священных текстов и другими благочестивыми упражнениями настолько похожи на монахов римской католической церкви, что римские миссионеры поначалу могли объяснить это только дьявольским подражанием. (Поразительное сходство между буддистским и католическим устройством, кстати, касается не только монашества и жизни монастырей, но и иерархической организации, с ламой на месте папы, а также поклонением со всеми церемониями, праздниками, процессиями, паломничествами, исповедями, богослужениями, молитвой о мертвых, елеепомазанием и т. д. Буддизм в Южном Китае, Тонкине и Японии, где миссионеров никогда не было, так же поразительно похож на католичество, как и ламаизм Тибета, Сибири и Северного Китая.) В иудаизме, помимо древних назореев, были и ессеи в Палестине и терапевты в Египте, хотя последние связаны с привнесением чуждого элемента в религию Моисея и не упоминаются в Новом Завете. Были ли эти более ранние явления источником или просто аналогией христианского монашества? Невозможно отрицать, что в церковь в эпоху Константина проникло множество иноземных обычаев и обрядов. Поэтому многие утверждали, что монашество также пришло из язычества и было отступлением от апостольского христианства, которое Павел ясно предсказывал в пастырских посланиях».
«Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением» (1 Тим. 4:1-3). Говоря об особенностях тибетской религии, нельзя не упомянуть об одном примечательном сходстве, которое сразу же бросилось в глаза, причем как ученых, так и религиозных деятелей. «Редких католических миссионеров, которым удавалось проникнуть в Тибет и уйти оттуда живыми, поражало необыкновенное сходство всей совокупности местных религиозных обрядов с обрядами католической церкви. Конечно, убранство храмов и монастырей отличалось. Однако сходство касалось всего остального. Буддийские ламы постригаются как и католические, они носят такие же длинные одежды, покрытые золотыми вышивками, соблюдают посты, практикуют духовное уединение, налагают на себя эпитимии и умерщвление плоти, исповедуют верующих, молят о заступничестве святых, совершают дальние паломничества на поклонение мощам и святым. Как у католических священников, безбрачие стало правилом для лам (раньше оно было лишь похвальным делом) и рядом с храмами образовались мужские и женские обители. Подобно католическим храмам, тибетские имеют алтарь, паникадила, колокола, раки или ковчежцы с мощами, сосуды со святой водой. Ламы совершают богослужение с митрой на голове и с посохом в руке, облаченные в ризы, похожие на стихарь, подрамник и мантию, преклоняют колени перед святыми, запевают церковные песнопения, читают литании, произносят слова на языке, чуждом пастве, совершают службы за упокой душ умерших, шествуют во главе религиозных процессий, произносят благословения и заклинания злого духа, вокруг них клирошане машут кадилами, подвешенными на пяти цепочках, и верующие перебирают четки, как добронравные католики». Важно отметить, что сами ранние отцы церкви однозначно выступали как против того, что мы сегодня называем монашеством, так и против аскетизма вообще. «Еще замечательнее мысли Климента Александрийского, который хотя и стоял за строгое воздержание, но был против той формы аскетизма, которую оно могло принимать в монашестве. Климент, указывая на то, что в некоторых языческих культах от жрецов требуется воздержание от брака, мяса и вина и что у индийцев есть подобные же строгие аскеты, говорил: «Павел взывает, что Царствие Божие не состоит в еде и питье и, следовательно, не в воздержании от вина и мяса, но в справедливости, мире и радости во Святом Духе. Также и смирение заявляется не бичеванием плоти, но кротостью, посему воздержание есть добродетель души. Воздержание состоит не в чем-нибудь внешнем, а в том, чтобы презирать золото, быть воздержанным на язык, через разум господствовать над телом». Как видно, Климент аскетизм души предпочитал аскетизму телесному, заключенному в какие-нибудь строго определенные формы. С особенной ревностью тот же Климент отвергает мысль, что для спасения необходима добровольная нищета, — мысль, на которой зиждется монашество. Климент ничуть не соглашался с этой мыслью. Изъясняя слова Спасителя: вся елика имаши, продаждь, он говорит: «Не новость отказываться от богатства и раздать имение бедным и нищим; так поступали многие и до пришествия Христа; и взамен того еще с большим неистовством предавались порочным страстям, начиная гордиться, тщеславиться и презирать других людей, как будто сами они совершили нечто свыше человеческое. Как можно думать, чтобы Спаситель предписывал подобное поведение? Притом же обнищание вещественными благами не избавляет нас от внутренних мучений любостяжания, но часто только усиливает их. Не гораздо ли лучше противиться тому, т. е. иметь достаток во всем, чтобы можно было не мучиться страстью к приобретению? Да и как может существовать милосердие? Каким образом, кто сам ничего не имеет, насытит алчущего, напоит жаждущего, примет странника, за неисполнение чего угрожается геенной? Если известно, что таких обязанностей нельзя выполнить, не имея достатка, то как мог бы Господь заповедовать одно и воспрещать другое? Богатство не больше как орудие, и зло или добро не в нем, а в том, кто как будет употреблять его. Притом, для чего и земля производит и открывает человеку столько богатств, если эти богатства могут причинять только смерть?» Смысл этих суждений Климента тот, что всякий должен оставаться, и по принятии христианства, тем, кем он был и прежде: богатый — оставайся богатым, бедный — не стремись к богатству. Он защищает в вопросе об отношении христианской жизни к земным благам неизменность общественных отношений. И значит, монашество, как нарушение этого правила, не входило, по Клименту, в число вещей, требуемых христианской жизнью». Историки церкви констатируют, что аскетизм и монашество как одна из его крайних форм возникают спустя века после Христа и связано это фактически с искаженным пониманием Господа. «История жизни Самого Христа еще не стала тогда предметом отвлеченного изучения, она была живым примером, предметом как бы непосредственного восприятия. В это время, так сказать, фактический Христос не затенялся Христом идеальным, неземным, божественным. Для всех было памятно, что Христос, высший образец верующих, не был ни членом монашеского общежития, ни анахоретом. Он не жил аскетом, но был совершеннейшим образцом среди мира. Он вращался в обществе Своих учеников и учениц; Он являлся в домах своих сородичей и друзей, в Кане и Вифании; Он не избегал брачных торжеств, разделял печаль об умершем друге, садился за один стол с грешником и мытарем; Его бедность и безбрачие не суть чисто аскетические, — бедность Его вытекала из уничижения, которому Он должен был подлежать, безбрачие же обусловливалось Его неземной природой. Итак, нам кажется, что факты апостольской жизни Самого Христа на первых порах исторического христианства препятствовали христианскому аскетизму превратиться в монашество». Примечательно, что сами ведущие православные историки, и в частности профессор А. П. Лебедев, признают чисто языческие корни монашества. «Христианское монашество не есть явление оригинальное. Как аскетизм вообще, так и монашество, как определенно сложившийся аскетический институт, не ограничиваются собственно христианской Церковью, но они были и прежде, и после Христа и в других религиях, в особенности на востоке. В Индии, может быть за 1500 лет до Рождества Христова, во всяком случае задолго до Александра Македонского, встречаем различных анахоретов или монахов, которых греки называли гимнософистами или „нагими философами»; эти монахи, следуя предписаниям „Вед» и законов Ману, через удаление от мира, через всякие самоумерщвления, каковы, например, нищета, безбрачие, посты, странствования, сон на соломе или на голой земле, ползание на чреве, целодневные стояния на одном пальце ноги, сидение под жгучими лучами южного солнца или под дождем — старались освободиться от греховности, заключающейся в чувственности, и стремились через самоотречение вознестись к источнику всякого бытия. Индийская религия, как известно, распадается на две ветви, на браманизм и буддизм, которые стоят в таком же отношении между собой, как иудейство и христианство. Буддизм есть система более поздняя и вышла из браманизма. Но при всем своем различии обе эти системы благоприятствовали строгому аскетизму, хотя принципы, из которых исходили эти аскетические направления в них, и не были одинаковы. Аскетизм браманизма исходит из пантеистического и нигилистического мировоззрения. Первый проистекал из стремления к слиянию с абсолютным единством, отсюда презрение к миру, сущность которого составляет множественность, второй происходил из сознания крайней пустоты всякого бытия; первый идеалистичен, второй реалистичен. Браманизм благоприятствовал изолированному отшельничеству, а буддизм выработал общежительную монашескую жизнь, в нем развилось монашество и мужское, и женское. Буддийские монастыри с их общежительной жизнью, с обетами целомудрия, добровольной нищеты и послушания так бросались в глаза западным христианским миссионерам, что они, не задумываясь, производили их происхождение из желаний дьявола ввести подражание христианской аскетике. Явления аскетизма уже задолго прежде Христа находим у иудеев, как, например, у назореев, полуиудеев и полуязычников — ессеев, а также у терапевтов в Египте. Сам эллинский мир не остается вне этого круга аскетических проявлений. Эллинская философия под пифагорейцами, платониками, стоиками понимала не только людей теоретического знания, но и людей, отличавшихся мудростью в практической жизни; приверженцы философии Пифагоровой, платонической и стоической часто сопровождали изучение философии строгим воздержанием, так что философ и аскет на языке греков значило почти одно и то же…
Явление монашества в Церкви не есть явление специфически христианское, а принадлежит к кругу явлений общерелигиозного или религиозно-философского характера. Оно обусловливалось не непосредственно христианством, но есть результат человеческого сознания, достигшего известной стадии своего развития. Но это сознание не тождественно в аскетизме христианском и аскетизме языческом. В христианском монашестве преобладает принцип нравственный, принцип борьбы духа с плотью в целях самоусовершенствования; напротив, в аскетизме языческом преобладает принцип метафизический: здесь плоть презирается то как продукт злого начала, материи — в системах дуалистических, то как препятствие к абсолютному слиянию с Единым — в системах пантеистических. Что касается иудейского аскетизма, то за исключением назорейства, которое имело не очень широкое распространение в иудействе, другие явления, как ессейство и терапевтизм, суть явления, развившиеся под влиянием языческих идей. Но если исходная точка и отличает монашество христианское от аскетизма языческого и иудейского, то, однако, нужно заметить, что формы проявления этого направления духа довольно близко сходятся между собой. И это опять не результат заимствования, а скорее результат единства в идее, ищущей для себя одинакового выражения. Чтобы убедиться в родстве формы христианского монашества в древней Церкви и аскетизма иных религий, мы возьмем для сравнения формы аскетизма индийского и христианского, как этот последний развился на юге почти при тех же климатических условиях, как и первый. Древние и новые путешественники встречали в Индии аскетов, которые, полузарывшись в муравьиную кучу, обвитые на шее колючими растениями вродетерновника, с распущенными волосами, покрытыми птичьим пометом, неподвижно, как древесные стволы, стояли и смотрели на солнце. Древний географ Страбон рассказывает, что брамины в обнаженном виде выставляли себя на солнце и дождь, часто целые дни стояли на одной ноге, держа над головой тяжелое дерево. Некоторые гимнософисты стояли по получасу на голове или же с железным крюком на спине ходили взад и вперед по канату над огнем. Иные носили тяжелые железные цепи на шее или тайных членах, или ходили в обуви, наполненной железными гвоздями, так что каждый шаг оставлял после кровавый след. Некоторые на всю жизнь приковывали себя к дереву, садились в клетки, подвешенные на деревьях. Последователи божества Шивы являлись на праздниках с окровавленными губами и языком, в которых был воткнут нож и пр.
Теперь посмотрим на формы христианского аскетизма: как много общего между описанными нами формами и этими? Церковный историк Евагрий, описывая палестинских монахов V в., рассказывает: «Некоторые из монахов заключаются в своих хижинах поодиночке; а их хижины имеют такую ширину и высоту, что в них нельзя ни прямо стоять, ни без боязни наклоняться. Это, по слову Апостола, — замечает историк, — жизнь «в вертепах и пропастях земных» (Евр. 11,38). Иные из них обитают вместе со зверьми в каких-нибудь неприметных для посторонних расселинах земли. Придуман ими и еще вид жизни, превосходящий силу всякого мужества и терпения. Они проникают в сжигаемую солнцем пустыню и, покрывая лишь тайные члены своей природы, прочее тело, как мужчины, так и женщины, предают ужасным морозам и знойному воздуху; совсем отвергают также употребляемую людьми пищу и питаются прямо от земли, срывая растения, чтобы только жить, и потому называются „пасущимися». По временам они становятся зверовидными, т. е. изменяют телесный свой образ, да и образ мыслей получают несвойственный людям» (Церк. история. Кн. I, гл. 21). Припомним наконец еще один вид монашеского подвижничества — столпничество».
Не менее примечательно и то, что монашество возникает именно в Египте, и вот как сами ведущие ученые государственной церкви объясняют причину этого: «Разъясняя происхождение монашества, мы должны еще рассмотреть вопрос, относящийся сюда же, — почему Египет сделался колыбелью христианского монашества? Таких причин, которые объясняют появление монашества именно в Египте, иногда указывают две. Можно находить, говорят нам, объяснение явления в особой силе слова Евангельского в Египте. „Нигде, — по словам Евсевия, — проповедь Евангельского учения ни над кем не явила столько своей силы, как в Египте». Что сказать об этой причине? Разъясняющие дело подобным образом, кажется, забывают, что и апостол Павел в Послании к Римлянам очень восхваляет веру римлян: „Благодарю Бога моего о всех вас, яко вера ваша возвещается (т. е. славится) во всем мире» (Рим. 1:8). И нет сомнения, что эти слова не были фразой в устах Апостола о римлянах, какой могли быть слова Евсевия о египтянах — и однако, монашество не появилось в Риме, а появилось в Египте, или же не развилось оно параллельно с Египтом и в Риме. Другую же причину данного явления усматривают иногда и в следующем. „Меланхолический и торжественный вид природы Египта: вечно ясное небо, строгий характер пирамидального зодчества, ужасное разрушение гигантских зданий, превышающих силы человека — все это невольно приводит к жизни созерцательной (монашеской) человека мыслительного». Что сказать об этой причине? Нам представляется, что, пожалуй, то же самое можно утверждать и о природе и характере Сирии, Ассирии, Вавилона и других восточных стран (за исключением пирамидального зодчества, которое, впрочем, нимало не объясняет происхождения монашества). Причина, значит, слишком обща, чтобы она могла помочь уяснить вопрос. Итак, где же искать причины явления? Можно находить, что течением истории в Египте развиты были идеи аскетизма и формы его настолько, что монашество IV в. было явлением, в некоторой степени зависимым от этого факта. Здесь были развиты идеи аскетизма: уже иудейский писатель Филон, живший во времена Христа, проповедовал в Александрии попрание чувственности; христианские писатели Александрии вполне последовали ему; знаменитый учитель Церкви Ориген и ученик его Иеракл развивают чисто монашеские взгляды о безбрачии и добровольной нищете, а св. Афанасий Великий является панегиристом отшельнической жизни.
Здесь были и почти готовые формы монашества. Мы говорим о терапевтах — этом обществе людей с понятиями полуиудейскими, полуязыческими и восточными. Терапевты, как описывал их церковный историк Евсевий, по Филону, были почти монахами до христианского монашества. Евсевий сам так поражен сходством их жизни, как она была описана Филоном, с жизнью христианских аскетов, что считает их если не за христианских монахов, то все же за христиан, хотя и без достаточного основания. Евсевий (II, 17) так описывает терапевтов, по Филону: «При самом вступлении на поприще любомудрия, терапевты раздавали свое имение; потом, оставляя всякое попечение о житейском, выходили за город и водворялись в уединенных местах и садах; ибо хорошо знали, что сообщество с людьми не единомышленными было бы для них бесполезно и вредно». Кроме уединения и нестяжательности, терапевты, по Филону, отличались строгим воздержанием в пище. «Пищи и питья никто из них не примет до захода солнца. Некоторые из них не вспоминают о пище и через три дня; другие же удерживаются от телесной пищи вдвое долее, и едва через шесть дней вкушают необходимое». Безбрачие, по словам Филона, имело также применение в обществе терапевтов. „Между ними, — говорит Филон, — живут и женщины, и весьма многие из них остаются девами до старости, но сохраняют девство не по принуждению, как иные из эллинских жриц, а по свободному произволению: желание провести с мудростью всю жизнь заставляет их отказываться от телесных удовольствий и стремиться к приобретению не смертных, а бессмертных порождений». Главным занятием терапевтов, по Филону, было служение Богу. „Они занимаются, — по его словам, — только чтением Закона и Пророков, пением хвалебных песней и вообще тем, что служит к распространению и усовершенствованию их познаний и благочестия». Под такими-то главными влияниями развилось христианское монашество в Египте. Мы, впрочем, допускаем, что и географические, и национальные особенности Египта способствовали происхождению монашества именно в Египте; но это уже причины второстепенные. В самом деле, Египет, как известно, представляет множество оазисов среди пустынь, — это были как бы готовые места для уединения. Нильская долина с ее плодородием и пустыни с их бесплодием — вызывали тем самым одних наслаждаться всеми благами египетской природы, других отрешаться от этих благ и бежать в пустыню. С другой стороны, особенная черта национального характера египтян — это непреклонная твердость воли. Один писатель свидетельствует о египтянах, что они выносят самые ужасные пытки, не проронив ни звука, и что они скорее дозволят замучить себя до смерти, чем согласиться с тем, с чем они не хотят соглашаться. Некоторые из египетских христиан, обладая подобным характером, конечно, могли становиться самыми строгими подвижниками, когда доходили до убеждения в необходимости христианского подвижничества». Причем следование постам было строго принудительным, и церковь грозила тяжкими наказаниями тем, кто нарушал их или соблюдал недостаточно строго.
«Христианин строго соблюдал все посты, а они составляли две трети года; именно постных дней в году насчитывалось от 180 до 196; в эти дни соблюдалось воздержание от мяса; притом в числе вышеуказанных постных дней насчитывалось до 140-150 дней, в которые запрещено было употребление и рыбы. На Западе, в древнее время Церкви, посты тоже ставились высоко. На Толедском соборе (в VII в.) определено было, что нарушивший Четыре-десятницу недостоин принимать участие в праздновании Пасхи, предписывалось ему в продолжение года вкушать мяса не более раза. Дитмар Мерзебургский (IX в.) упоминает правило, что позволявшим себе нарушать Четыредесятницу едением мяса вышибались зубы. Даже схизматические восточные Церкви строго соблюдали посты. Так, у одного армянского богослова встречаем такие рассуждения: „Кто нарушает пост в среду, тот будет осужден вместе с Пилатом. А кто нарушает пост в пятницу, тот будет осужден с безбожными распинателями».
Строгость Восточной церкви в отношении постов, выражавшаяся в многочисленности их, еще усугублялась через те прещения (наказания), которыми грозила Церковь не соблюдающим постов. Так, 69-е Апостольское правило гласит: „Если епископ, пресвитер, или диакон, или чтец, или певец не постится в св. Четыредесятницу или в среду и пяток, кроме препятствия от немощи (болезни) телесной: таковой да будет извержен. Если же мирянин (не соблюдает постов), да будет отлучен». В 19-м правиле Гангрского собора (IV в.) говорится: „Если кто без телесной нужды (болезни) нарушает посты, преданные и хранимые Церковью, да будет под клятвой». Как суров должен быть пост Четыредесятницы, об этом узнаем из 50-го правила Лаодикийского собора (IV в.): „Должно во всю Четыредесятницу поститься с сухоядением». Патриарх Вальсамон в толковании на вышеприведенное правило Апостольское говорит: „На мясо никто не должен разрешать ни в какую среду и пяток, кроме пасхальных и других, хотя бы (кто) находится при последнем издыхании» (т. е. тяжело болен). То же замечает он и о Четыредесятнице: „Вкушать мясо в великую Четыредесятницу не должно быть позволяемо никому, хотя бы находился и при последнем издыхании»».
«Итак, монашество претендует на звание высочайшей и чистейшей формы христианского благочестия и добродетели и самого верного пути на небеса. В таком случае, вынуждены подумать мы, монашеский образ жизни должен рекомендоваться в Библии, а Христос и апостолы должны подавать нам подобный пример. Но как раз в этом у нас нет библейского подтверждения. Защитники монашества обычно упоминают примеры Илии, Елисея и Иоанна Крестителя, но они жили по закону Ветхого Завета, и мы должны относиться к ним как к необычным людям, жившим в необычное время. Их можно считать примерами частичного отшельничества (не монастырской жизни), но нигде нам не советуют подражать их образу жизни, а в пример приводится, скорее, их влияние на мир. В апологетике монашества упоминаются также отдельные отрывки Нового Завета, которые, если понимать их буквально, на самом деле не требуют отказа от собственности и брака, а рекомендуют такой вариант, как частную, исключительную форму благочестия тем христианам, которые жаждут достичь более высокого совершенства. Наконец, в том, что касается духа монашеской жизни, иногда упоминаются бедность Христа и Его апостолов, молчание и созерцание Марии в отличие от занятости практичной Марфы и добровольная общность имущества у членов первой христианской церкви в Иерусалиме. Но такое монашеское истолкование первохристианства принимает несколько случайных моментов сходства за единство сути, оно судит о духе христианства по нескольким отдельным фрагментам вместо того, чтобы объяснять последние на основании первого, и превращается в жалкую подделку, карикатуру. Евангелие предъявляет ко всем людям одни и те же моральные требования и не делает различий между религией для масс и религией для избранных. Иисус, пример для всех верующих, не был ни затворником, ни пустынником, ни аскетом, Он был совершенным человеком и образцом для всех. В Его жизни и заповедях нет ни следа монашеской суровости и аскетической строгости, но во всех Его поступках и словах мы наблюдаем чудесную гармонию свободы и чистоты, самое всеобъемлющее милосердие и безупречную святость. Он удалялся в горы, в уединение, но лишь временно, чтобы набраться сил для активного служения. Он хранил Себя неоскверненным среди мира и преображал мир в царство Божье в обществе Своих учеников и учениц, родственников и друзей в Кане и Вифании, садился за стол с блудницами и грешниками, беседовал с самыми разными людьми. Его бедность и безбрачие не имели ничего общего с аскетизмом. Его бедность проистекала из Его всепроникающей и всеискупающей любви, а Его безбрачие — из совершеннейшей неповторимости и необыкновенных отношений с Церковью в целом, которая единственная достойна и пригодна быть Его Невестой. Жизнь апостолов и первых христиан вообще была совсем не отшельнической, в противном случае Евангелие не распространилось бы так быстро по всем городам Римского мира. Петр был женат и путешествовал со своей женой, как миссионер. Павел пишет, что священник должен иметь одну жену, дополняет это утверждение собственным мнением о том, что лично для него более предпочтительным представляется безбрачие, и здесь, как и во всем остальном, даже в период, когда церковь была в угнетенном положении, он выступает самым ревностным защитником евангельской свободы в противоположность любым узам закона и аскетической озабоченности. Итак, монашество в любом случае не было нормальным проявлением христианского благочестия.
Это неестественное явление, способ служить Богу, изобретенный людьми, и нередко он вел к печальным крайностям и искажениям библейского христианства».
III. Постскриптум
Итак, каковы же были последствия отвержения библейского учения о посте.
1. Пост как средство спасения делами
Как мы видели выше, пост в большинстве христианских конфессий стал символом спасения делами, средством получения у Бога спасения. А между тем, цель поста — приблизиться к Богу, очиститься от греха посредством покаяния во имя Христа, измениться, стать новым человеком во Христе Иисусе: «Они каждый день ищут Меня и хотят знать пути Мои, как бы народ, поступающий праведно и не оставляющий законов Бога своего; они вопрошают Меня о судах правды, желают приближения к Богу: „Почему мы постимся, а Ты не видишь? смиряем души свои, а Ты не знаешь?» — Вот, в день поста вашего вы исполняете волю вашу и требуете тяжких трудов от других. Вот, вы поститесь для ссор и распрей и для того, чтобы дерзкою рукою бить других; вы не поститесь в это время так, чтобы голос ваш был услышан на высоте. Таков ли тот пост, который Я избрал, день, в который томит человек душу свою, когда гнет голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел? Это ли назовешь постом и днем, угодным Господу? Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Господь услышит; возопиешь, и Он скажет: „вот Я!» Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное…» (Ис. 58:2-9).
2. Истязание плоти
«Святой Симеон Столпник, пастух, живший на границе Сирии и Киликии, в возрасте тринадцати лет ушел в монастырь под впечатлением от заповедей блаженства, услышанных в церкви. Несколько дней он лежал на пороге, не ел и не пил и умолял принять его в качестве последнего из слуг. Он приучил себя есть только раз в неделю, по воскресеньям. Во время поста он обходился без пищи все сорок дней, что кажется невероятным даже для тропического климата. Первая попытка подобного рода чуть не привела его к смерти, но потом организм приспособился и, когда его навестил Феодорит, он прожил без пищи уже двадцать шесть сорокадневных постов, чем превзошел Моисея, Илию и даже Христа, Который постился только раз. Еще одной из особенностей его предельного самоотречения было то, что он связывал себя так тесно, что веревка впивалась в кости, и когда ее разрезали, то причиняли ему ужасную боль. Потом он ушел из монастыря и жил отшельником в горах, с железной цепью на ногах, где его навещали толпы поклонников и любопытных. В конце концов даже это перестало удовлетворять его, и в 423 г. он изобрел новую форму святости: до своей смерти, в течение тридцати шести лет, он жил на расстоянии двухдневного пути (65 км) к востоку от Антиохии на столбе высотой не менее сорока локтей (18 м); высота столба росла по мере того, как он приближался к небесам и совершенству. Он не мог ни лежать, ни сидеть, только стоять или опираться о перила или преклонять колени; в последнем положении он почти касался ногами головы — такой гибкой стала его спина от поста. Однажды один наблюдатель сосчитал, что за день святой не менее двухсот сорока четырех раз преклонял колени перед Всемогущим, — а потом перестал считать. Он одевался в шкуры животных и носил цепь на шее. Даже святое причастие он принимал на столбе. Так святой Симеон простоял много долгих дней, недель, месяцев и лет под палящим солнцем, проливным дождем, на лютом морозе, в свирепую бурю, ежедневно переживая муки смерти и мученичества, стеная под бременем греха».
«Много сохранилось древних известий о подвижничестве св. Макария Александрийского. Так, в продолжение трех лет принимал он в пищу не более 8-10 лотов хлеба в день, и в чувстве борьбы с голодом воскликнул: „Как жаль, что нет возможности наше тело, этого злого мытаря, совершенно отлучить от пищи!» О другом подвижнике, св. Макарии Египетском история рассказывает много поучительного. Так, она повествует о той мужественной борьбе, какую он вел с чувством жажды. Своему ученику Ева-грию, попросившему у него воды, так как Евагрий изнемогал под палящими лучами южного солнца, Макарий сказал: «Довольно с тебя, что ты имеешь тень, которой лишены многие путешественники и мореплаватели. Подумай, сын мой, вот я уже более 20 лет никогда не высыпаюсь и не ем досыта хлеба и не пью вдоволь воды. Все это время я ем хлеб в определенной мере, воду пью тоже в определенной мере, сну посвящаю лишь немного времени, потому что я засыпаю стоя, прислонившись к стене». По долгу гостеприимства Макарий иногда позволял себе выпивать с пришельцами немного вина, но за такое невоздержание он наказывал себя тем, что потом на столько дней совсем лишал себя воды, сколько чаш вина выпито им было вместе с гостями. О другом Евагрий, Нитрийском, Палладий рассказывает, что он был очень умерен не только в употреблении хлеба, но и воды; относительно последней Евагрий говорил: „В избытке принятая в тело вода порождает в голове пустые фантазии и возбуждает воображение, и таким образом дается место злобному демону». Подобного же рода подвижничеством, заключавшемся в самоограничении по части употребления воды, известен ученик св. Антония Пиор: в продолжение тридцати лет он жил в скитской пустыне при колодце, соленую и горькую воду из которого никто не мог пить, кроме него. Подвижник Арсений, чтобы не доставлять удовольствия чувству обоняния, которое у него было тонко развито, не употреблял другой воды, кроме вонючей, в какой он размачивал свой сухой хлеб и пальмовые листья. Также Постумий так мало заботился об удовлетворении чувства жажды, что у него высох и растрескался язык. Мероза, один из монахов, никогда не пил ни вина, ни воды; он довольствовался размоченным хлебом, да и в этом отношении он старался, сколько возможно, ограничивать себя. Иоанн Мосх рассказывает, что один монах, которого он не называет по имени, в продолжение трех лет настолько воздерживался от питья, что, наконец, заболел горячкой. Другие аскеты выражали свое подвижничество в том, что они воздерживались от всякого хлеба. Так поступали Авраам Каррский и Евагрий, так делал Иларион. Последний под старость, от 64 по 80 год своей жизни, питался только кочанными листьями, немного посыпанными мукой. А Посидоний Фиваидский и монах Алас лишали себя хлеба в продолжение целых десятков лет, — первый в продолжении сорока, а второй восьмидесяти! Палладий рассказывает о некоем Иоанне, что он до девяноста лет питался лишь плодами древесными и никогда не употреблял пищи, приготовленной на огне. Другие подвижники показывали свое воздержание в том, что они хотя и имели перед глазами пищу, но старались как можно дольше не вкушать ее, приучая себя как бы совсем не обращать внимания на пищу. Так поступал Павел Препростой. Какую воздержанность проявляли подвижники, когда им представлялся случай съесть что-либо особенно вкусное и приятное, об этом можно составить себе представление на основании следующего факта. Однажды Макарий Александрийский получил в подарок виноградную ветвь с ягодами; не желая доставить себе удовольствия поесть этого вкусного плода, он переслал подарок одному из подвизавшихся с ним монахов, а этот по той же причине — другому, другой — третьему и т. д.; наконец, ветвь виноградная возвратилась к самому Макарию. Еще другие подвижники Востока проявляли свой аскетизм в том, что они совсем не ели помногу дней подряд, ели не более двух раз в неделю, или же если и принимали пищу более двух раз в неделю, то в самом незначительном количестве. Питирион вкушал свой кисель только два раза в неделю; Елпидий в течение 25-ти лет вкушал пищу только по субботам и воскресеньям, поэтому на вид он казался скелетом из кожи и костей. Св. Феврония ела понемногу один раз в два дня. Св. Евфросия или Евпраксия, дочь сенатора Антигона, сначала постилась два дня в неделю, потом четыре, наконец — шесть с целью победить лукавого, искушавшего ее в сонном состоянии. Св. Савва, живший в пещере близ Едессы, наконец достиг того, что мог принимать пищу только раз в неделю, и притом самую скудную, состоявшую из просяного хлеба с водой и солью. Некто отшельник Иоанн целых три года ни ложился, ни садился, а только стоял, а силы свои подкреплял единственно Евхаристией, которую принимал каждую субботу». Цель христианства — изменение характера человека, и своими усилиями этого достичь невозможно. Изнуряя свое тело голодом, холодом, лишив себя самого необходимого, человек сути своей изменить не в силах и свое мышление своими собственными усилиями он изменить не властен. Только Бог может нас изменить. И для этого нет необходимости удаляться в леса, в пустыню, на вершины гор. Доверьтесь Богу там, где вы находитесь, попросите в личной молитве изменить вас. Попросите силы и желания жить в соответствии с Его Десятисловным Законом, попросите приобрести ненависть ко греху и любовь к людям, принести плоды, угодные Богу: «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона» (Гал. 5:22-23).
3. Лицемерие
Дословный перевод этого слова с греческого означает «актер». Лицемером является тот, кто хочет показаться перед людьми, чтобы его заметили и оценили. Особенно страшным является духовное лицемерие. Любые попытки человека «заявить» о себе, возвыситься над другими Бог осуждает на страницах Священного Писания: «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших. Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6:1-18). Пост, как и долгая «показная, рассчитанная на публику», молитва, не должен служить средством самовозвышения и духовной гордыни: «Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою» (Мф. 6:16). Яркой иллюстрацией к вышеизложенному является притча Христа о мытаре и фарисее: «Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18:11-14).
4. Душевные расстройства
Безусловно, такие истязания плоти приводили к массовым умопомрачениям и душевным расстройствам. Вспомнить хотя бы движение исихастов в XIV веке в Византии, последователи которого доводили полным затворничеством и постами свое состояние до того, что им начинал уже мерещиться свет, как они уверяли — Фаворский, хотя это явление очень характерно для истощенного голодом организма. Чтобы лучше почувствовать что переживали, как жили затворники, мы хотим привести описание одного из ведущих монастырей Востока современной Украины, оставленное еще в XIX веке одним из видных русских писателей и мыслителей В. С. Немировичем-Данченко. Вновь хотим особо подчеркнуть, что мы не желаем оскорбить ничьих религиозных чувств, мы просто приводим впечатления одного из умных, духовных людей того времени, описавшего свое путешествие по святым подземным кельям монастыря. «В самом сердце мелового утеса крутой поворот налево. Торжественный отец Серапион начинает поглядывать на меня еще торжественнее. Щель стала уже, запах сырости несноснее. Влага осаждается на платье, волосы мокры, с бороды каплет. Зубы ноют, точно простуженные… Становится невыносимо. Кажется, будто кто-то навалил на вас всю эту колоссальную меловую скалу и она вдавливает тело в сырую болотину… Какая-то дверь скрипит жалобно-жалобно на ржавых петлях. Дверь черная, за нею две совсем черные закопченные пещерки, шага по четыре каждая. В одной пробита дыра наружу, вершка два в диаметре. В другой еще менее. Два узких и скудных луча света дрожат в черных пещерах, ничего не освещая…
— Что это?
— Тут всю жизнь спасался затворник Иоанн, безвыходно и строго заключенный!
— Кто же его заключил?
— Сам себя заключил на подвиг великий…
Совсем могила. Стены закопчены. Кажется, что еще пахнет трупом.
— Ни пения птицы не слышал, ни света солнца не видел. Во тьме!..
В меловой стене выбита приступка. Верно, подвижник что-нибудь клал сюда. Вон крест выдолблен в стене. Видно, что здесь жило живое существо. Но все-таки это могила, и могила страшная. Из кельи дыра вниз — в подземную церковь. Прикладывая ухо к этому отверстию, заточник слушал божественную литургию. Иногда и запах ладана доносился к нему…
— Сколько же он так-то?
— Семнадцать лет вытерпел, пока Господь его не призвал к Себе!
Иоанн Заточник — в высшей степени любопытный характер… Глаза невольно искали по сторонам изможденного лица… Во второй пещере — пара покрытых ржавчиною вериг. Отец Серапион набожно приложился к ним и потом предложил мне поднять. Они гвоздили к земле. Глядя на эти острые обручи, невольно думалось, как они должны были вдаваться в тело! В углу изображен Христос распятый. Внизу черное место — тут стоял гроб заточника.
Ужас охватывал сердце. Семнадцать лет таких страданий! Среди этой тьмы, среди этой сырости. В безмолвии, куда достигал только печальный отголосок молитвенных напевов, где звенели тяжелые вериги. Огонек лампады теперь нервно вздрагивает здесь
перед иконою. Точно и ему жутко в этой могиле. Точно он собирает последние усилия, чтобы не потухнуть под этою массою сырости, мрака и камня. Нет, прочь, скорее!..
Отец Серапион, очевидно, понял мое состояние и вывел меня на площадку, откуда опять сверкнул мне в глаза Божий мир, со всею его прелестью, с его светом и жизнью. Разом охватило теплом. Раза два в год и затворник приходил сюда любоваться на оставленную им землю. Тут залетали к нему голуби, отсюда он слышал соловьиную песню, видел Донец, струящийся внизу… Неужели его не тянуло вон, совсем вон из этой кельи!…
Опять подземная жила. Опять идем щелью. Опять пещера, но в ней мигают лампады, тускло поблескивают иконы без окладов. Это церковь древнего монастыря. В нее, по сторонам, выходят устья меньших пещерок, где жили иноки, лет четыреста тому назад. Отсюда, по сторонам подземного хода, то и дело попадаются кельи, но окна в них уже четверти на полторы. Хоть свет есть. Эти-то черные точки отверстий мы и видели в скале снаружи. Тем не менее, мне кажется, что в этих сырых ходах, в этих мокрых пещерках, ни один крот не в силах прожить долго. В одной из них найдено было семь черепов и костяки, их похоронили в одном гробе. Щель к ним ведет узкая и низкая. Нужно идти сгорбясь. Воздух тут таков, что, кажется, дышишь испарениями разлагающегося трупа… Тут нет даже и окон наружу. Только беспросветная тьма!
Я, войдя в одну из них, затушил свечу. Заживо схороненный — иначе не могу определить своих ощущений.
Когда я вышел из этой пещеры и сел — мне казалось, что меня, заживо схороненного, отрыли и вновь вернули жизни. Только что выбравшемуся из жилища мертвых, нужно было отогреться и высохнуть прежде всего.
Пахнет смолистым запахом преющих на земле сосновых шишек и, порою, грибами. Должно быть, они только что поднялись в сырых пролесках после дождя. И непонятно становится, как от всей этой прелести уйти под землю, спрятаться живьем в гроб? Вон она позади — черная щель пещеры, с могильной сыростью и с запахом трупа. Вон оно — это царство смерти и безмолвия, это подземелье, где только и встретишь что изможденного монаха, слепнущего на солнце, да застывшие в одном выражении равнодушные ко всему земному лики икон…
Громадною тучею на минуту показалась мне эта обитель; черною, душною тучею. Гаснет в ней свет ума, опускает крылья живое чувство. Темные призраки аскетизма ширятся и растут, и глохнет под ними болезненный крик вконец измученной души — глохнет без отзыва! Вспыхивают порою в туче огоньки и разгораются в блуждающие фосфорические марева… Скорее назад!.. Назад скорей, путник! Нет, как ни плох мир, а все же его теплое солнце и скудная любовь лучше этой большой могилы… Для меня это только тюрьма. Не имея здесь пребывающего града — не тут стану я искать грядущего…».
5. «Разговения»
Длительные и изнуряющие посты привели к явлению «разговения», когда люди, весьма долго лишавшие себя еды, что называется «отводят душу», забывая при этом вообще, по поводу чего был сам их недавний пост.