Библиотека soteria.ru
Дневник Благодати
Филип Янси
Дата публикации: 28.02.13 Просмотров: 6332 Все тексты автора Филип Янси
II. Разрывая круг не-благодати
6. Неразорванная цепь: рассказ
Неразорванная цепь: рассказ
Дейзи родилась в 1898 году в Чикаго восьмым по счету ребенком в семье рабочего, в которой всего было десять детей. Отец едва мог заработать деньги на то, чтобы прокормить всех детей. После того, как он начал пить, денег стало и вовсе не хватать. Дейзи, которой исполнилось уже почти сто лет к тому моменту, когда я пишу эти строки, вздрагивает, когда рассказывает о тех днях. «Отец был пьяницей и подонком»,- говорит она. Дейзи обычно забивалась в угол, всхлипывая, когда отец бил ее маленького брата и сестру, пиная их ногами на линолеумном полу. Она ненавидела его от всего сердца.
Однажды отец заявил, что не желает больше видеть мать в доме. Все десять детей столпились вокруг мамы, цепляясь за ее подол и плача: «Нет, не уходи!» Но их отец не смягчился. Дейзи, которую держали на руках ее братья и сестры, видела из углового окна, как уходила ее мать, сгорбив плечи, с небольшим чемоданом в руке, становясь все меньше и меньше, пока, наконец, она совсем не исчезла из виду.
Некоторые из детей, вероятно, нашли свою мать, некоторые ушли жить к другим родственникам. Дейзи выпало остаться с отцом. Она росла с комком горечи, затвердевшим внутри нее, с опухолью ненависти к отцу за горе, причиненное им семье. Все дети рано бросили школу, чтобы найти работу или пойти в армию, а затем один за другим уехали в другие города. Они женились и выходили замуж, заводили детей и пытались оставить свое прошлое позади. Отец куда-то исчез — никто не знал куда, и никого это не заботило.
Много лет спустя, к всеобщему удивлению, отец появился снова. Он сказал, что выбрался из этой пропасти. Однажды ночью, пьяный и замерзший, он забрел в район, где действовала Армия Спасения. Чтобы заработать карточку на еду, он впервые должен был посетить церковную службу. Когда священник спросил, не хочет ли кто-нибудь принять Иисуса, он только из вежливости вышел вперед вместе с остальными пьяницами. Он был больше всех удивлен тем, что «молитва грешника» действительно приносила свои плоды. Демоны внутри него улеглись. Он перестал пить. Он начал читать Библию и молиться. Впервые в своей жизни он почувствовал, что его любили и принимали. Он почувствовал просветление.
«Теперь, — сказал он своим детям, — я пришел повидаться с вами, чтобы у каждого попросить прощения». Он чувствовал свою вину, чувствовал ее гораздо глубже, чем они могли себе представить.
Дети, теперь уже взрослые, имевшие свои собственные семьи, сначала отнеслись к этому скептически. Некоторые сомневались в его искренности, ожидая, что он в любой момент снова запьет. Другим казалось, что он будет просить у них денег. Но ни того, ни другого не произошло, и со временем отец завоевал доверие всех, кроме Дейзи.
Много лет назад Дейзи дала клятву никогда больше не разговаривать со своим отцом, с «этим человеком», как она его называла. Возвращение отца плохо отразилось на ней. Старые воспоминания о его пьяной злобе накатывали на нее, когда она лежала ночью в постели. «Он не может вернуть всего сделанного, просто сказав, что виноват», — доказывала себе Дейзи. Она не хотела иметь с ним ничего общего.
Отец хотя и бросил пить, но алкоголь безвозвратно подорвал его печень. Он тяжело заболел и последние пять лет жил у одной из своих дочерей, сестры Дейзи. Фактически, они жили в восьми домах от Дейзи, вниз по улице, в том же самом нищенском квартале. Держа данную клятву, Дейзи ни разу не пришла навестить умирающего отца, и даже когда она проходила рядом с его домом, то старалась зайти в бакалейную лавку или сесть на автобус.
Дейзи не дала согласия на то, чтобы ее дети навестили своего дедушку. Незадолго до своей кончины отец увидел, как маленькая девочка подошла к дому и остановилась у дверей. «О, Дейзи, Дейзи, наконец, ты пришла ко мне», — закричал он, сжав ее в объятиях. Взрослые, находившиеся в комнате, не решились сказать ему, что это была не Дейзи, а ее дочь Маргарет. Ему привиделась благодать.
Всю свою жизнь Дейзи старалась быть непохожей на своего отца, и, действительно, за всю жизнь она не выпила ни капли алкоголя. Но в семье она установила тиранию, чуть более мягкую, чем та, в условиях которой выросла сама. Она сама лежала на кровати со льдом на голове и кричала своим детям: «Заткнитесь!»
«Зачем я вообще завела этих глупых детей? — кричала она. — Вы угробили мою жизнь!» Настала Великая Депрессия, и каждый ребенок был лишним ртом, который нужно было кормить. Всего у нее было шестеро детей, скопившихся в доме с двумя комнатами, в котором она живет и по сей день. В таких условиях они все время выглядели голодными. Иногда ночью она устраивала им всем хорошую взбучку, только для того, чтобы дать понять, что знает об их провинностях, даже если и не уличила ни в чем.
Твердая, как кремень, Дейзи никогда не просила прощения и никогда не прощала. Ее дочь Маргарет вспоминает, как она была маленькой и просила прощения за что-то, что натворила. Дейзи отвечала: «Ты не можешь сожалеть об этом! Если бы тебе было жаль, то ты с самого начала не стала бы этого делать».
Я слышал от Маргарет, которую хорошо знаю, множество подобных историй не-благодати. Всю свою жизнь она старалась быть непохожей на свою мать, Дейзи. Но в жизни Маргарет были свои собственные трагедии, большие и маленькие, и когда четверо ее детей достигли подросткового возраста, она почувствовала, что теряет контроль над ними. Ей тоже хотелось лечь на кровать с мешочком льда, прижатым к голове, и крикнуть: «Заткнитесь!» Ей тоже хотелось устроить им взбучку, только для острастки или для того, чтобы ослабить накипавшее в ней напряжение.
Ее сын Майкл, которому исполнилось шестнадцать лет в шестидесятые годы, особенно доводил ее до белого каления. Он слушал рок-н-ролл, носил «бабушкины очки», отпустил длинные волосы. Маргарет выкинула его из дома, когда застукала за курением марихуаны, и он подался в общину хиппи. Она продолжала угрожать ему и браниться. Она подала на него в суд и отказала ему во всем в своем завещании. Она предпринимала все, что приходило ей в голову, но не могла пробиться к Майклу. Слова, которые она бросала в него, отскакивали, не производя никакого эффекта, и в один прекрасный день в припадке гнева она сказала: «Пока жива, я больше не хочу тебя видеть». Это было двадцать шесть лет тому назад, и с тех пор она его больше не видела.
Майкл также мой близкий друг. Несколько раз за эти двадцать шесть лет я предпринимал попытки примирить их, и всякий раз я сталкивался с ужасной силой не-благодати. Когда я спросил Маргарет, сожалеет ли она о чем-нибудь из сказанного, хотела ли бы она вернуть все назад, то она набросилась на меня, вспыхнув злобой, словно бы я и был ее Майклом. «Я не знаю, почему Господь не прибрал его давным-давно за все, что он сделал со мной!» — сказала она с диким, испуганным блеском в глазах. Ее вспышка гнева застала меня врасплох. Я минуту неотрывно смотрел на нее. Она стиснула руки, ее лицо пылало, кожа вокруг ее глаз нервно подергивалась. «Ты желаешь смерти своему сыну?» — спросил я. Она ничего не ответила.
Майкл был детищем хаоса шестидесятых. Его разум был помрачен ЛСД. Он отправился на Гаваи, жил с женщиной, бросил ее, нашел другую, бросил ее, а затем женился. «Сью — это то, что надо, — сказал он мне, когда я однажды посетил его, — с этой у меня надолго».
Надолго не получилось. Я вспоминаю один телефонный разговор с Майклом, который прерывало раздражающее «Ждите ответа!», произносимое автоматическим голосом. На линии послышался щелчок, и Майкл сказал: «Извини меня, я на секунду». Затем он заставил меня держать в руках молчащую трубку в течение по меньшей мере четырех минут. Когда нас снова соединили, он извинился. Его настроение ухудшилось.
— Это была Сью, — сказал он. — Мы обсуждаем последние вопросы, касающиеся финансовой стороны развода.
— Я не знал, что ты все еще общаешься со Сью, — сказал я, продолжая разговор.
— Я и не общаюсь! — прервал он меня в том же самом тоне, которым разговаривала со мной его мать Маргарет, — надеюсь, я больше никогда в своей жизни ее не увижу.
Мы оба молчали еще долгое время. До этого мы говорили о Маргарет, и хотя я ничего не сказал, мне показалось, что Майкл узнал в своем голосе интонации матери, которые действительно были похожи на ее собственные. Они отсылали нас к тем событиям, которые произошли в чикагском доме с террасой около века назад.
Подобно психическому дефекту, обнаруженному в ДНК членов семьи, неразрывная цепь не-благодати передается по наследству.
Не-благрдать делает свое дело тихо и неотвратимо, подобно отравляющему, незаметному для глаза газу. Отец умирает непрощенным. Мать, которая носила ребенка в своем чреве, не говорит с ним добрую половину своей жизни. Этот токсин передается из поколения в поколение.
Маргарет — разведенная христианка, которая ежедневно читает Библию, и однажды я заговорил с ней о притче о блудном сыне. «Как ты относишься к этой притче? — спросил я. — Слышишь ли ты ее весть о прощении?»
Очевидно, она размышляла на эту тему, поскольку без промедления ответила, что эта притча появляется в пятнадцатой главе Евангелия от Луки как третья история в серии из трех притч: потерянная монета, потерянная овца, потерянный сын. Она сказала, что весь смысл притчи о блудном сыне заключается в том, чтобы показать, чем люди отличаются от неодушевленных предметов (монета) и животных (овца). «Люди обладают свободной волей, — сказала она. — Они должны нести моральную ответственность. Этот мальчик должен был вернуться ползком на коленях. Он должен был раскаяться. Вот, что имел в виду Иисус».
Иисус имел в виду не это, Маргарет. Все три истории подчеркивают радость того, кто обретает потерянное. По правде говоря, блудный сын вернулся домой по собственной воле, но совершенно ясно, что центральной точкой этой истории является беззаветная любовь отца: «И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его». Когда сын пытается покаяться, отец прерывает его заранее заготовленную речь, для того чтобы начать празднество.
Один миссионер в Ливане однажды прочитал эту притчу группе местных жителей, которые жили в культурной среде, очень схожей с той, которую описывал Иисус, и которые ни разу не слышали эту историю. «Что вам запомнилось?» — спросил он.
Жителям селения запомнились две детали. В первую очередь, как в начале притчи сын, жалуясь на наследство, говорил своему отцу: «Я хочу, чтобы ты был мертв» (Очевидно, имеется в виду желание сына получить уже сейчас то, что причиталось ему после смерти отца. [прим. теологического редактора].). Поселяне не могли представить себе отца семейства, который смиряется с такой нанесенной ему обидой или соглашается с требованиями сына. Во-вторых, они обратили внимание на то, что отец со всех ног бросился встречать своего сына, которого давно потерял. На Среднем Востоке человек с положением передвигается медленно и с достоинством; он никогда не бежит. В истории, рассказанной Иисусом, отец бежит, и слушателей Иисуса, без сомнения, изумляла эта подробность.
Благодать несправедлива, что и является самой труднопостижимой ее чертой. Нет никакой причины ожидать от женщины, что она простит те ужасные вещи, которые совершил ее отец по отношению к ней, просто потому, что он извинился много лет спустя. Несправедливо требовать, чтобы мать не обращала внимания на множество обид, нанесенных ей ее сыном-подростком. Как бы то ни было, благодать не имеет никакого отношения к справедливости.
Что справедливо в отношении семей, справедливо и в отношении племен, рас и наций.