22. Община, ее единство, святость и всеобщность

Поскольку люди и здесь и там посредством Святого Духа приходят к Иисусу Христу и тем самым приходят друг к другу, то и здесь и там возникает и существует видимым образом христианская община. Она есть образ единого, святого, всеобщего народа Божьего, а также сообщество святых людей и деяний, дозволяющее управлять собой одному лишь Иисусу Христу, в котором его основа, сообщество, желающее жить лишь ради исполнения своего вестнического служения, видящее свою цель только в своей надежде, которая есть и его, сообщества, граница.

Мы вынуждены быть краткими в этой лекции, содержание которой по праву должно было бы получить более тщательное рассмотрение. Однако число лекционных часов у нас ограниченно. Но, возможно, в этом нет вреда. Сегодня о церкви говорится скорее слишком много, чем слишком мало. Есть нечто лучшее, чем разговоры, — давайте будем церковью!

Было бы огромным успехом, если бы исполнялось страстное желание Лютера и слово «община» заместило бы слово «церковь». Конечно, и в слове «церковь» есть нечто хорошее и истинное, поскольку церковь означает Kyriake oikia, Дом Господа, или, если выводить из значения слова circa, — круговое замкнутое пространство. Возможны оба объяснения, но ekklesia точно означает общину, собрание, образовавшееся по призыву, — народное собрание, которое собирается по призыву вестника или по звуку барабана герольда.

Община — это собрание тех, кто связан через Святой Дух с Иисусом Христом. Мы слышали, что есть особые люди, особым образом принадлежащие Иисусу Христу. Это становится событием там, где люди призываются Святым Духом к участию в слове и деле Христа. Эта особая связь находит соответствие в горизонтальной плоскости в принадлежности этих людей друг к другу. Истечение Святого Духа непосредственно приводит к собиранию вместе этих людей. Нельзя говорить о Святом Духе (вот почему здесь сразу же появляется община), не переходя к credo ecclesiam. И наоборот, беда, если мы считаем возможным говорить о церкви, не основывая ее целиком и полностью на деянии Святого Духа. Credo in spiritum Sanctum, но не credo in ecclesiam — верую в Святого Духа, а не в церковь! Скорее дело обстоит так, что так как я верю в Святого Духа, то верю и в существование церкви, общины.

Следует поэтому исключить всякие представления о прочих человеческих собраниях и обществах, которые возникли отчасти природным, отчасти историческим образом на основе договоров и соглашений. Христианская община возникает и существует не по велению природы, не в силу исторического решения людей, а как божественный созыв, convocatio. Призванные деянием Святого Духа собираются по велению своего Царя. Там, где церковь совпадает с каким-то естественным жизненным сообществом, например с народом, там всегда существует опасность недоразумения. Она не может быть создана человеческими руками, и поэтому вызывает сомнение процесс усердного поспешного основания церквей в Америке, а порой и в Голландии. Кальвин любил употреблять применительно к церкви военное понятие la compagnie des fideles. Рота обычно собирается по команде, а не на основе свободного соглашения.

Когда и здесь и там люди собираются в Святом Духе, и здесь и там возникает видимая христианская община. Лучше всего не применять к церкви понятия невидимого. У нас у всех есть склонность соскальзывать в направлении civitas platonica или какого-то облачного образования, в котором христиане внутренне и невидимо объединяются, а видимая церковь при этом обесценивается. В Апостольском символе имеется в виду не невидимое образование, а весьма видимое собрание людей, начало которого восходит к двенадцати апостолам. Первая община была видимой группой людей, которая вызывала ощутимое общественное возбуждение. Когда у церкви нет такой видимости, то это не церковь. Когда я говорю «община», то думаю прежде всего о конкретной форме общины в каком-то конкретном месте..Само собой разумеется, что у каждой из таких общин есть свои проблемы, как, например, у общины в Риме, общины в Иерусалиме и т.д. Новый Завет никогда не изображает церковь лишенной таких проблем. Сразу же возникает вопрос о различиях между отдельными общинами, которые могут вести и к их разрыву. Все это относится к видимости церкви, о которой идет речь во втором положении. Мы веруем в существование церкви, а это означает, что мы веруем каждый раз в какую-то эту церковь как общину Христа. Отметьте, что если пастор не верит, что в этой его общине, с этими мужчинами и женщинами, старухами и детьми, существует община Христа, он вообще не верит в существование церкви. Credo ecclesiam означает, что я верую в то, что здесь, в этом месте, в этом видимом собрании, свершается деяние Святого Духа. При этом не происходит обожествление творения, церковь не является предметом веры, веруют не в церковь, а в то, что в данной общине деяние Святого Духа становится событием. Тайна церкви состоит в том, что Святой Дух не умаляется подобными образованиями. В силу сказанного в действительности существуют не многие церкви, а существует одна церковь, каждый раз эта конкретная, которая должна узнавать себя как одну и во всех других.

Credo imam ecclesiam — верую в определенный образ, принятый одним народом Божьим, который услышал Слово Господа. Существуют и опасные различия, как, скажем, различия между нашей церковью и римско-католической церковью, в которой не просто узнать ту же одну церковь. Но и там все еще можно в большей или в меньшей степени узнать одну церковь. При всем этом христиане призываются просто к тому, чтобы верить в Бога как в общий источник, общую цель церкви, в которую они созваны. Мы не находимся в какой-то там башне, с которой мы могли бы озирать все другие церкви, мы располагаемся на земле в определенном месте — это церковь, одна церковь. В единство церкви, единство общин верят тогда, когда верят в существование своей конкретной церкви. Если верят в Святой Дух в этой церкви, то тогда она не оторвана от других общин и в самой худшей ситуации. Подлинно экуменическими христианами являются не те, кто преуменьшает различия и порхает над ними, а те, кто в своей соответствующей церкви являются совершенно конкретным образом церковью. «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них», — вот церковь. В Нем будем мы, несмотря на все различия между отдельными общинами, объединены определенным образом друг с другом.

«Верую в святую церковь». Что означает Sancta ecclesia? Согласно библейскому словоупотреблению, это означает «отдельный». И мы думаем об истоке церкви, о призванных из мира в церковь, что всегда будет означать определенное отделение. Мы слышали о том, что существуют также природные и исторические сообщества, но ecclesia sancta является только христианская община. Она отличается от всех сообществ своей задачей, характером своего основания, своей целью.

«Верую в святую всеобщую церковь» — ecclesiam catholicam. Понятие католичности для нас окрашено определенным образом, поскольку мы думаем при этом о римских католиках. Реформаторы, однако, также притязали на это понятие. Речь идет об едином, святом и всеобщем народе. Эти три понятия в своей основе говорят об одном — ecclesia catholica имеет в виду, что христианская церковь на протяжении всей своей истории остается тождественной себе самой, она не может измениться в своей сути. Да, существуют различные формы во многих церквах. Во всех церквах есть слабости, извращения, заблуждения. Однако субстанциально нет различных церквей. Противоположность может быть только между истинными и ложными церквами. Благоразумно эту противоположность не превращать слишком поспешно и слишком часто в предмет дискуссий.

Церковь есть община святых, communio sanctorum. Здесь существует экзегетическая проблема, связанная с вопросом, следует ли говорить sanci или sancta. Я не хочу решать этот спор, но хотел бы задать вопрос, не имеется ли тут в виду двусмысленность какого-то более глубокого плана? Ведь только когда обе интерпретации сохраняются вместе, дело наделяется полным благим смыслом. Sancti имеет в виду не в высшей степени хороших людей, а таких людей, например, как «святые Коринфа», которое были весьма странными святыми. Но эти странные люди, к которым можем относиться и мы, являются sancti, то есть отделенными, — за святые дары и дела, за sancta. Община — это то место, где возвещается Слово Божье, где отправляются таинства и свершается общность молитвы, не говоря уже о внутренних дарах и делах, составляющих смысл этих внешних деяний. Итак, sancti принадлежат sancta и наоборот.

Позвольте мне резюмировать. Credo ecclesiam означает, что я верую в то, что община, к которой я принадлежу, в которой я призван к вере и перед которой несу ответственность за свою веру, в которой я осуществляю свое служение, является единой, святой, всеобщей церковью. Если я не верую в это, то вообще не верую. Никакие некрасивости, никакие «морщины и пятна» данной общины не дают мне права впасть в заблуждение на этот счет. Речь здесь идет о положении веры. Не имеет никакого смысла в поисках «истинной» общины покидать свою конкретную общину. Везде и всегда все будет «по-человечески». Конечно, нельзя исключать возможность раскола, более того, он может стать объективной необходимостью. Но никакой раскол не приведет к тому, что во вновь отделившейся общине Святого Духа будет не «по-человечески». Когда пришли реформаторы и римская церковь осталась позади реформаторской церкви и отделилась от нее, то евангелическая церковь не предстала как безупречная церковь, она была во все времена и по сей день полна «морщинами и пятнами». В вере свидетельствую, что та конкретная община, к которой я принадлежу и за жизнь которой я несу ответственность, определена к тому, чтобы в этом месте, в этой форме, видимо, представлять единую, святую, всеобщую церковь. Поскольку я говорю «да» ей, как той, что связана с другими общинами через Святой Дух, то надеюсь и жду, что Святой Дух Иисуса Христа в ней и через нее будет свидетельствовать и подтверждать то, что в ней будет проявляться всеобщая святая сущность церкви.

В Никейском символе к этим трем предикатам церкви добавляется еще и четвертый — верю в единую, святую, всеобщую, апостольскую церковь. Этот четвертый предикат не находится просто в одном ряду с другими тремя, а объясняет их. Что значат единость, всеобщность, святость? Что отличает общину от всех других сообществ природного или даже исторического происхождения? Можно сказать — ее отличает то, что она есть ecclesia apostoliса, то есть церковь, которая основана на свидетельстве апостолов, передает дальше это свидетельство и которая конструировалась и постоянно вновь конструируется посредством того, что она слышит это свидетельство апостолов. Здесь перед нами вся полнота существования церкви и одновременно целое поле проблем, для рассмотрения которых у нас уже нет ни времени, ни места. Я все же попытаюсь показать по трем позициям, что означает апостоличность церкви.

В вводном тезисе говорится, что христианская общность есть «сообщество святых людей и деяний, дозволяющее управлять собой одному лишь Иисусу Христу, в котором его основа, сообщество, желающее жить лишь ради исполнения своего вестнического служения, видящее свою цель только в своей надежде, которая есть и его, сообщества, граница». Вы видите здесь три позиции, о которых идет речь.

1. Там, где есть христианская церковь, там, само собой разумеется, в той или иной форме соотносятся с Иисусом Христом. Это имя указывает на единство, святость и всеобщность церкви. Происходит ли de hire такое обоснование и соотнесение с Ним — вот вопрос, который следует ставить перед всякой общиной во всяком месте. Там, где существует апостольская церковь — церковь, которая слышит и передает дальше свидетельство апостолов, там будет живо присутствовать определенный признак, nota ecclesiae: Иисус Христос не только тот, от кого происходит церковь, Христос тот, кто управляет общиной. Он, и только Он один! Церковь никогда и нигде не представляет собой образование, которое само себя сохраняет. Церковь — здесь следует важный принцип церковного управления — не может управляться ни монархически, ни демократически. В ней правит только Иисус Христос, и всякое управление со стороны людей может лишь представлять его правление. И оно должно служить мерой управления со стороны людей. Иисус Христос правит своим словом через Святой Дух. Церковное управление, таким образом, тождественно со Священным Писанием, поскольку оно свидетельствует о Нем, церковь поэтому должна непрестанно заниматься толкованием и применением Писания. Там, где Библия становится мертвой книгой с крестом на обложке и с золотым обрезом, там дремлет церковное управление, соотносящееся с Иисусом Христом. В таком случае это уже не единая, святая, всеобщая церковь, такой церкви грозит бесчестие и сепаратизм. Конечно, и такая «церковь» будет ссылаться на имя Иисуса Христа, но дело ведь не в словах, а в реальности, но именно реальность будет подобной церкви не по силам.

2. Жизнь единой, святой, всеобщей церкви определяется тем, что она осуществляет возложенное на нее вестническое служение. Церковь живет, подобно тому как живут другие сообщества. Но ее сущность проявляется в ее богослужении — в возвещении Слова Божьего, в осуществлении таинств:

в более или менее развитой литургии, в применении церковного права (тезис Р. Зома является фантазией, поскольку уже первая община имела по меньшей мере одно церковно-правовое установление — апостолов и общину!) и, наконец, в теологии. Огромная проблема, на которую церковь должна постоянно давать ответ — что осуществляется посредством этих функций? Идет ли речь о наставлении? Идет ли речь о благословении индивидов или всех, о культивировании религиозной жизни, или речь идет в строго объективном плане о порядке (в соответствии с онтологической концепцией церкви), который как opus Dei должен быть просто реализован? Когда жизнь церкви исчерпывается попечением о самой себе, тогда появляется дух смерти, тогда забывается самое основное, а именно что вся эта жизнь необходима лишь для осуществления того, что мы назвали вестническим служением церкви, для возвещения, для kerygma. Церковь, которая осознает свое предназначение, ни в одной из своих функций не захочет и не сможет упорствовать в том, чтобы быть церковью ради себя самой. Есть «группа верующих в Христа людей», но эти люди рассылаются вовне. Не говорится: «Идите и отправляйте богослужения!», «Идите и наставляйте себя проповедью!», «Идите и совершайте таинства!», «Идите и устраивайте литургию, которая, возможно, повторяет божественную литургию!», «Идите и придумывайте теологию, которая будет величественно развертываться как «Сумма» святого Фомы!» Конечно, нет никакого запрета, наверное, есть даже серьезный повод делать все это, но ничего, ничего ради себя самого! Во всем должно господствовать одно — церковь живет как вестник, живет, чтобы передать весть. Она не улитка, таскающая на спине свой домик и чувствующая себя настолько хорошо в нем, что лишь иногда высовывает свои щупальца и считает тогда, что удовлетворила «требования общественности». Нет, церковь живет своим вестническим предназначением. Она есть compagnie de Dieu! Там, где церковь жива, она должна задаваться вопросом о том, соответствует ли она этому своему предназначению или существует лишь ради себя самой. Если налицо второе, то, как правило, начинает отдавать «священностью», начинается игра в благочестие, начинается поповство и мямленье. Тот, у кого есть острое обоняние, тот учует это и будет чувствовать себя скверно! Христианство не «священно», в нем веет свежий ветер Духа. Иначе это не христианство, оно целиком и полностью «мирское» дело, открытое всему человечеству, — «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам».

3. И последнее. Там, где есть церковь, там есть цель — Царство Божье. И разве может быть иначе, кроме как так, что эта цель церкви постоянно причиняет беспокойство людям и церкви, действия которых никак не соразмерны величию этой цели? Нельзя допустить, чтобы это обстоятельство отравляло христианское, то есть церковное, а также и теологическое существование. Вполне может случиться так, что у человека, взявшегося за дело, руки опустятся, когда начнут сопоставлять церковь с ее целью. Зачастую вся церковная жизнь может вызывать отвращение. Кому незнакомо такое угнетенное состояние, кто чувствует себя просто хорошо в церковных стенах, тот еще не увидел подлинную динамику всего этого дела. В церкви можно быть только как птица в клетке, то есть постоянно наталкиваться на прутья этой клетки. Ведь на карту поставлено намного больше, чем наша смесь из проповеди и литургии. Но там, где жива апостольская церковь, там ведома эта тоска, там тоскуют по дому, который уже приготовлен для нас, но при этом не перегорают и не сбегают. Там надежда на Царство Божье не препятствует тому, чтобы быть рядовым солдатом в compagnie de Dieu и, таким образом, идти навстречу цели. Граница определена нам целью. Если мы действительно надеемся на Царство Божье, то в состоянии выдержать и церковь в ее убожестве.

В таком случае мы не будем стыдиться в данной конкретной общине найти единую святую церковь, и никакой индивид не будет стесняться своей собственной конфессии. Христианская надежда, являющаяся самой революционной надеждой, какую себе можно представить и рядом с которой все прочие революции суть лишь холостые патроны, представляет собой дисциплинированную надежду. Она указывает человеку на его ограниченность: «Ты должен сейчас здесь держаться. Царство Божье грядет, и ты не должен отправляться в полет за Царством Божьим! Займи свое место и будь на своем месте настоящим minister verbi divini. Ты можешь быть революционером, можешь быть и консерватором». Когда эта противоположность между революционным и консервативным соединяется в одном человеке, когда он способен быть одновременно и чрезвычайно беспокойным и чрезвычайно спокойным, когда он в состоянии пребывать с другими людьми в общине, члены в которой взаимно признают друг друга со своей тоской и смирением в свете божественного юмора, — тогда этот человек будет делать то, что он должен делать. В этом свете все наши церковные дела позволительны и даже необходимы. Таким образом, церковь, ожидая и спеша, идет навстречу будущему Господу.