Смерть Иисуса

Иисус умирает внезапно и драматично. Согласно синоптическим евангелиям (Мф 27:45, Мк 15:33, Лк 23:44), около трех часов дня Иисус внезапно воскликнул:

«Elo–i, Elo–i, lama sabach–thani?». Эти арамейские слова из Пс 21:2 означают: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?» Эти слова озадачивают комментаторов. Как их надлежит понимать?

Отдельные строки Пс 21 перекликаются с разными местами повествования о страстях. Однако только здесь мы видим прямую цитату, причем в словах самого Иисуса. Некоторые считают, что, возможно, Иисус думал обо всем этом псалме и особенно о его заключительной части, в которой говорится об оправдании и восстановлении:

Буду возвещать имя Твое братьям моим,

посреди собрания восхвалять Тебя…

ибо Он не презрел и не пренебрег

скорби страждущего,

не скрыл от него лица Своего,

но услышал его, когда сей воззвал к Нему…

Потомство будет служить Ему,

будущие роды будут называться Господними вовек:

людям, которые родятся,

придут и будут возвещать правду,

что сотворил Господь,

(ст. 23, 25, 31–32)^[10]

Может быть, Иисус имел в виду весь псалом в целом, включая его радостное окончание, но нам не следует преуменьшать значения прозвучавшего здесь чувства оставленности. Иисус не утратил веры в Бога, о чем свидетельствует само двойное обращение «Боже мой! Боже мой!» Но несмотря на это, он чувствует себя полностью покинутым. И не удивительно, что евангелисты, писавшие позднее, выбрали другие заключительные слова: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой» (Лк 23:46); «Совершилось» (Ин 19:30). Слова, из которых можно заключить, что Иисус сомневается в Боге или в самом себе, могли использовать противники, чтобы подорвать доверие к Иисусу, а может быть, они смущали самих его учеников. И снова можно сказать: если это не историческая правда, зачем стали бы евангелисты выдумывать столь соблазнительные слова?

Стоящие у креста думают, что Иисус призывает Илию [eloi («Боже мой») по звучанию сходно с elia («Илия»)]. Далее говорится, что «кто–то побежал, наполнил губку уксусом и, наткнув на трость, давал Ему пить» (Мк 15:36). Возможно, это было насмешкой, а не актом сострадания (в первом случае и солдаты с большей вероятностью не стали бы останавливать этого человека), и тогда здесь мы видим параллель с прозвучавшими ранее словами влиятельных священников: «Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы увидели, и уверовали» (Мк 15:32).

Не исключено также, что тот человек относился к Иисусу с состраданием и хотел поддержать его силы, чтобы распятый не терял сознания и дождался явления Илии — либо в эсхатологической^[11] роли (как, могли думать, должен был это понимать Иисус), либо в традиционной роли заступника страждущих. Однако правдоподобнее думать, что это насмешка — продолжение той серии насмешек, которые начались еще во время слушания дела перед влиятельными священниками (Мк 14:65). Над висящим на кресте Иисусом насмехались, вспоминая, как он грозился разрушить Храм и восстановить его в три дня (15:29), его призывали сойти с креста и убедить скептиков в том, что он действительно Мессия, Царь Израиля (15:32), а теперь насмешники пожелали посмотреть, «придет ли Илия» в ответ на призыв страдающего Иисуса.

Зрителям не пришлось ждать долго. «Иисус же, воззвав громким голосом, испустил последний вздох» (Мк 15:37). Сам этот вопль и был моментом смерти. Другими словами, нельзя сказать, что Иисус воскликнул, а потом, спустя какое–то время, умер. Само это восклицание и было проявлением его смерти. Рассказав об этом событии именно таким образом, евангелист Марк (если за ним не стоит ранняя традиция) хотел показать, что даже смерть Иисуса отражает его силу; исход его духа (что предполагает слово exepneusen) внушает благоговейный страх.

Пораженный увиденным центурион провозглашает: «Воистину Этот Человек был Сын Божий!» (Мк 15:39). Под впечатлением того, как умер Иисус, и знамений, сопровождавших эту смерть, римский офицер называет Иисуса так, как должен был называть только лишь римского императора: кесарь не был «Сыном Божьим»; им является Иисус, распятый Мессия. Это уже не насмешка. Назвав Иисуса Сыном Божьим, центурион переменил предмет своей преданности: это уже не кесарь, официальный «сын бога», но Иисус, подлинный Сын Божий. Центурион называет Иисуса тем титулом, которым раньше называл императора: кесарь не divi filius(«сын бога» — как на латыни звучит титул великого императора Августа). Это звание принадлежит Иисусу.