Проповедник и его кафедра

«Святилище Мое чтите» (Лев.19:30).

Сегодня я поговорю с вами о той жизни и том служении проповедника, которые он проводит за кафедрой. Нет труда более благородного, чем служение проповедника за кафедрой, и нет такого призвания, которое бы было более благословлено Господом. Но вместе с тем нет такой сферы деятельности, где бы нищета человеческого духа была бы столь очевидной. Кафедра проповедника может быть средоточием удивительной силы, и она же может быть наглядным примером душевной трагедии. Каково значение нашего призвания, когда мы стоим за кафедрой? Наше назначение в том, чтобы вести людей, людей утомленных и своенравных, ликующий и угнетенных, нетерпеливых и безразличных, — всех их вести к «Святому Святых». Наш долг в том, чтобы помочь грешнику найти источник живой воды и закованных рабов научить петь изумительную песнь свободы. Мы должны помочь колеблющимся и хромым заново обрести их давно утерянную ловкость. Мы должны привести тех, у кого обломаны крылья к небесным чертогам нашего Царя. Мы должны привести опечаленных к сиянию благодати. Мы должны помочь жизнерадостным людям облечься в «одежды хвалы». Мы должны помочь сильным избавиться от бремени гордости и слабым — от непосильной тяжести отчаяния. Мы должны помочь детям увидеть величие Творца, а пожилых людей уверить в том, что Господь заботится о них. Это — лишь немногое из того, в чем заключается наш долг, когда мы выходим за кафедру. Здесь — наша слава, ибо мы можем это делать. Здесь — наш позор, если мы воспрепятствуем этому. Когда «больные и немощные» собраны вместе, мы можем быть для них и помощью и препятствием на пути к их выздоровлению. Таким образом, мы можем быть еще одним препятствием или долгожданной духовной помощью.

Более того, мы уже не имеем права руководить силой интеллекта. Наше служение не может быть даром экзегетического понимания Священного Писания, просветленной интерпретации или выдающихся риторических способностей. Нам уже не следует изумлять людей своим умом или весомыми аргументами, приводящими их в восхищение. У нас есть лучший путь. Со всеми нашими достоинствами и недостатками мы построим скромный и простой алтарь, на котором зажжем священный огонь нашего служения. Если мы никогда не станем «великими» проповедниками с точки зрения мира, тем не менее нам никто не помешает быть молитвенно честолюбивыми, чтобы быть чистыми, искренними и старающимися не допустить ошибок. Если мы не будем великими проповедниками, то это не значит, что мы не должны быть чистыми, и нам никто не скажет, что мы не можем быть открытым непрерывным каналом для благодати Божией.

Наконец, я думаю, что нам совершенно необходимо, прежде чем мы выйдем за кафедру, четко для себя определить, какова цель нашего служения. Прежде всего для самих себя отчетливо осознайте ту цель, к которой мы стремимся. Облеките ее в слова. Не позволяйте вашей цели остаться расплывчатым предположением. Остановитесь посередине ваших предположений и заставьте себя понять и назвать вашу цель. Возьмите в руку перо, и во избежание опасности отсутствия мыслей, доверьте бумаге ваши стремления и цели на предстоящий день. Дайте вашей цели объективную оценку. Рассмотрите ваши намерения и подумайте, где вы сегодня обретете защиту. Если в то время, когда мы будем подниматься по ступенькам к кафедре, ангел сомнения спросит нас, в чем заключается наша миссия, мы должны быть готовы дать немедленный ответ, что то, что мы делаем — это ответственное поручение, доверенное нам нашим Богом. Слабость проповедника очень часто заключается в том, что мы более склонны идти по течению, вместо того, чтобы регулировать наше служение. Слишком часто мы плывем по океану мыслей, но не видим цели нашего плавания, мы — везде, но нас нигде нет. Вывод: наше служение имеет форму бродяжничества, в то время когда она должна обладать духом крестового похода. С другой стороны — высокая, единственная и царственная цель связывает вместе отдельные элементы нашего служения, сплетая их вместе, и они сосуществуют в едином порыве. Кто стремится к одной цели, все, что попадает в его поле зрения, начинает служить его интересам. Если наша цель — «слава Божия», то все наше служение будет посвящено этой благородной цели.

Теперь, давайте посмотрим, какую пользу нам принесет ясно сформулированная цель. Прежде всего, она будет нам гарантировать могущественное, благодатное присутствие благоговения и порядка. Отсутствие благоговения проявляется тогда, когда проповедник не чувствует «призвания свыше». Мы «попираем законы Божии», когда упускаем из виду свет. Если мы не видим нашего Бога: «…Высокий и Превознесенный, вечно Живущий, — Святой имя Его» (Ис. 57:15), непочтительность и беспорядочность будет ярко проявляться в нашем служении. Мы не сможем их избежать. На кафедре мы будем выглядеть неуклюжими и праздными. В богослужении мы будем принимать самое незначительное участие, успокаивая себя тем, что вели его от начала до конца. Наши праздность и любопытство будут гораздо сильнее, чем крайне необходимое нам духовное повиновение. Мы станем говорить легкомысленным тоном, перестанем следить за своей речью, и даже станем прибегать к грубым и вульгарным выражениям. Первое необходимое условие для чистого и возвышенного служения на кафедре — почтительность, а если мы хотим быть почтительны, наши глаза должны взирать на нашего Царя «в Его славе».

Я упомяну еще один важный принцип, который поможет проповеднику не впасть в искушение показательного выступления. Богослужение будет обладать силой, но оно не будет театром. Он должен светить, но сам оставаться в тени. Его служение должно быть прозрачно. Взоры прихожан не должны останавливаться на нем, они должны устремляться сквозь него, к Богу. Когда я был в Нортфилде, где-то около двух лет назад, я вышел рано утром, чтобы принять участие в работе лагерного собрания в лесу. Участниками лагерного собрания были три сотни молодых людей из Нью-Йорка. В начале богослужения меня попросили произнести молитву, и перед тем, как я помолюсь, служитель произнес следующее: « Дорогой наш Господь, мы благодарим Тебя за нашего брата. Но теперь стань впереди него! Яви нам Твою славу в сверкающем блеске, что бы наши взоры были устремлены на Тебя!» Это было абсолютно правильно, и я видел, что на его молитву был дан ответ. Дорогие братья, если мы ищем славы Божией, мы должны быть прозрачны, как стекло. Если мы ищем славы Божией, тогда наше служение будет непритязательным и чистым. Наше служение, по словам ап. Павла, будет выражаться в одном: «Ибо я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого»(1Кор.2:2). В нашем богослужении уже не будет ничего навязчивого, у каждого слова будет цель и смысл. Все будет на своем месте, и каждая часть богослужения будет открывать людям Спасителя, исполненного «благодати и истины»(Ин.1:14).

Все это говорит о том, что некоторые части наших богослужений нуждаются в преобразовании. Я бы очень хотел, чтобы вы серьезно задумались о патетических, нет! — трагических слабостях наших богослужений. Мы слишком часто останавливаем наше внимание на проповеди, когда стараемся объяснить сравнительную слабость нашего служения, когда на самом деле, причина ее бессилия может скрываться в наших мертвых отношениях с Богом. Нет ничего сильнее молитвы, когда она исходит из глубин нашей души. Но нет ничего страшнее и отвратительнее импровизированной молитвы, свободно тасующей святые имена Божии, превращая их в беспорядочный танец пустословия. Нет ничего страшнее стихийного движения души, ведущего нас в никуда. Нас несет поток слов, не имеющий в себе жизни, не несущий в себе душевной тайны. Это водопад ничего незначащих выражений, в которых мы никогда не услышим тихого крика, доносящегося до нас от одиноких и пустынных глубин человеческой души.

Не трудно проследить некоторых из этих слабостей в молитве за кафедрой. Во-первых, это можно объяснить нашим слабым духовным опытом. Мы не можем нести на себе бремя молитвенного заступничества, если не обладаем глубоким знанием человеческой души. Мы должны знать, когда она больна, грязна, слаба и находится в отчаянии. Мы должны знать ее крики и стоны, когда она поймана грехом, или когда устала от злоупотребления свободой. Мы должны знать душу и тогда, когда она выздоравливает, когда в нее вливается жизнь, когда смерть потеряла свое жало и ад уже не победит. Мы должны знать душу, когда она уже здорова, когда к ней вернулась ее палитра чувств, и в своей радости она может «вскочить, как олень» (Ис. 35:6). Как мы можем приглашать общину преклонить колени в молитве, если мы не ведаем их духовных потребностей? Я признаю, что порой робею, когда думаю о том, что должен пригласить к молитве людей с богатыми духовными переживаниями. Я думаю об их глубоких и высоких знаниях воли Божией. Я думаю об их отношении ко греху. Я думаю о том, какое счастье испытывают они, когда прощают. И я должен быть их посредником в богослужении, чтобы перед лицом Божиим выразить их веру, чувства и хвалу Богу! Я чувствую себя пастушьей флейтой, в то время, когда им нужен орган! Они, должно быть, «стеснены» во мне. Поверхностные опыты проповедника — единственное объяснение его духовной «скромности» за кафедрой.

Существует еще одна причина, почему наше богослужение часто оставляет желать лучшего. Ее можно найти в нашей недостаточной оценке жизненно важных моментов нашего служения. Эти моменты часто называют «вступлением», и придают им значение обыкновенной ступени, безличного прохода, ведущего к светлой комнате, где совершается основное действие! Я не знаю никакого другого слова, которое бы ставило более неправильный акцент и ошибалось бы относительно истинных ценностей больше, чем это. И тем не менее, оно верно описывает наше богослужение, во время которого община смотрит на кафедру, чтобы найти там Богом освященное руководство к жизни, но находит бесплодность и темноту. Если мы думаем о молитве, как о «вступлении», то мы и обращаемся с ней соответственно. Мы будем постоянно спотыкаться об эту «ступеньку». Мы будем падать на нее. Мы будем говорить: «нечто снизошло на нас», по отношению ко всему, что «нисходит», и что будет столь же хорошо, как и что-нибудь еще! Как-нибудь мы приготовимся к «вступлению». Мы подготовим слова, ведь мы должны говорить к человеку, но для наших отношений с Богом хватит любых слов! В результате, молитвенники нашей общины — охлаждены, а те, кто не очень радеет о молитве, укреплены. Мы предложили Богу «вступление», и небеса стали для нас «как медь», и наша земля не получает дождя.

Третьей причиной слабости и явных недостатков общественного богослужения я считаю отсутствие у проповедника личной молитвенной жизни. Если мы странствуем по дорогам личного опыта, мы тогда сможем явить его перед народом Божиим. Человек, который много странствует по дорогам духа, инстинктивно находит сад с прекрасными ароматами и чудесным, свежим воздухом. Такой человек может показать туда дорогу и другим. Здесь, больше чем где-либо еще, наша личная жизнь определяет силу нашего влияния. Люди никогда не учатся молиться публично. Они учатся молиться, закрыв за собой дверь своей комнаты. Мы не можем снять с себя наши личные привычки и одеть общественные, как рабочую одежду. Если молитва — малозначащий пункт в личной практике, то она навсегда останется «вступлением» перед людьми. Если мы никогда не были в Гефсимании, тогда как мы найдем ее, когда за нашей спиной будет стоять целая община. Если мы никогда не плачем в глубине души, тогда никогда не сможем скорбеть, когда будем находиться среди многих. Я повторяю, что наши привычки куются тогда, когда мы одни, а человек не может снимать или одевать свои устоявшиеся привычки так же легко, как свою одежду.

Я обращаю ваше внимание на эти, казалось бы, обычные слабости в служении проповедника за кафедрой, потому что убежден, что здесь мы затрагиваем корни великого множества ляпусов, допускаемых многими из нас. Если люди не приходят в волнение от наших молитв, они вряд ли глубоко задумаются о том, что мы говорим за кафедрой. Я не думаю, что в нашей проповеди будет больше силы, чем в нашей молитве. Сила, приводящая в движение духовную жизнь, зарождается в нас в то время, когда мы общаемся с Богом. Кульминационный момент может наступить в проповеди. Жизненно важные приготовления к проповеди совершаются в молитве. Я слышал молитвы за кафедрой столь необъятные, настолько исполненные Духом и внушающие страх Божий, что было просто невозможно представить себе, что они предшествуют поверхностной проповеди. «Пути Господу» были приготовлены. Душа преклонила свои колени, и божественная весть пришла, как «… сила Божия ко спасению… « (Рим. 1:16). Так же я слышал молитвы настолько одеревеневшие, настолько тяжеловесные и мертвые, которые казались живыми лишь потому, что были громкими, что было просто невозможно представить следующую за ними проповедь, исполненную силы Святого Духа. Поэтому я прошу вас, когда вы находитесь за кафедрой, относитесь к молитве, как к предмету первой необходимости, а не как к «вступлению» к проповеди, и смотрите на свою проповедь, как на светильник, лучи которого питаются священным маслом, проистекающим от оливкового дерева общения с Богом.

Существует еще одно «вступление» в богослужении, которому должно предаваться первостепенное значение, а именно, наше изучение Слова Божия, проводимое в начале каждого богослужения. Слишком часто на эти уроки смотрят как на то, что должно быть «принято к сведению». Слишком мало проповедников проводят осторожную и внимательную работу для того, чтобы выбрать соответствующее место для совместного изучения. Часто оно не оформлено должным образом и, как следствие этого, изучение Священного Писания всей общиной — становится одним из мертвых пятен нашего богослужения, и это влияет на весь ход нашего богослужения. То, что важно, преподносится, как второстепенное, и даже, как второстепенное, оно лишено той обычной внушительности, которая присуща солидным газетным изданиям. Лишь немногие из нас помнят богослужения, где изучение Священного Писания охватывало общину и удерживало ее в страхе и благоговейном трепете! Они говорят нам, что изучения Библии, проводимые Ньюменом в Оксфорде, собирали столько же людей, как и его проповеди. Я знаю одного человека, который всегда начинает похоронное служение следующим образом: он читает главу о воскресении из послания ап. Павла к Коринфянам. Когда он читает, вы можете увидеть и почувствовать утреннюю зарю даже тогда, когда перед вами находится мертвый! Вы должны были бы слышать, как Спержен читает Сто Третий псалом! Это — очень сильный опыт. Когда Священное Писание читается подобным образом, это — уже проповедь, и живое слово властвует в сердцах людей без всякого оформления. Я сказал — «без оформления». Существуют формы нашей манеры, нашего поведения, тона нашего голоса, красота которых зависит от нашего к ним отношения. Мне рассказывали о прекрасном и величественном открытии богослужения Джоном Джеймсом, и о том, как торжественно он умел его закрывать. Это — не ораторское искусство, это — плоды характера. Если бы это была только риторика, она была бы только добавкой к искусственности самого богослужения; но если это — «плоды Духа», то они и оживят людские сердца.

Если Священное Писание должно читаться выразительно, тогда для нас совершенно необходимо п о н и м а т ь, что мы читаем, как мы это понимаем, что мы, хотя бы в общих чертах, знаем об этой удивительной стране духа, где есть бесчисленные высоты, на которые мы никогда не поднимались, и необъятные глубины, от которых мы приходили в трепет . И если нам необходимо понимать хотя бы частично то, что мы читаем, мы должны быть подготовлены, чтобы придать цвет нашим словам. Мне было очень интересно, когда я первый раз поехал на Карс Лайн, чтобы изучить Пересмотренную Версию Библии (Revised Version) доктора Дейла, по которой он проводил свои уроки за кафедрой. Его Библия несла на себе следы молитвы. В трудных главах, слова, несшие в себе смысловую нагрузку, были аккуратно подчеркнуты, и вводные пункты и окончания смысловых отрывков были ясно определены. Метод доктора Дейла был для меня целым откровением, когда я сравнивал его Библию и проводимые им богослужения. Я вспомнил об этом случае, чтобы показать, что может дать молитвенное, внимательное изучение Священного Писания. Это — не ораторское искусство, по крайней мере, не то ораторское искусство, которое в прошлом преподавалось студентам богословских факультетов для служения. То — были оковы красивых слов, которые, ради сохранения видимости жизни, разрушали сами ценности. Нет, то, в чем мы нуждаемся, во-первых, должно делать акцент на изучении Священного Писания во время богослужения. Оно должно вырабатывать в нас почтительное отношение перед Библией и пробуждать стремление понять ее самим и передать наше знание людям. Читайте Слово Божие еще больше, и читайте его внимательно. Применяйте его к жизни, окружающей вас. Не отвлекайтесь от него ради миражей иных идей и образов. Держите двери своего сердца для них всегда закрытыми. Не позвольте опоздавшим прихожанам ходить по проходам, ища себе место, в то время, когда вы ведете урок. Делайте так, чтобы люди воспринимали его в тишине. Это должно свидетельствовать о том, что Слово Божие — свет, освещающий наш путь.

А сейчас, стремясь прославить Господа на кафедре, мы поговорим о хвале и прославлениях, воздаваемых Ему на наших богослужениях. Здесь мы снова прикасаемся к некой области, вмещающей в себя, как смерть, так и воскресение. И здесь мы опять находим, что многие из нас относятся к этим важным пунктам богослужения по большей части безразлично. И я еще раз поспешу вас убедить, что каждая часть богослужения играет свою, очень важную роль, и что небрежность, допускаемая в любой его (богослужения) части, неизбежно повлечет за собой его упадок. Я совершенно уверен, что гимны важны так же, как и изучение Священного Писания. Наша беспечность — причина внутреннего противления наших прихожан, что делает достижение нашей цели вдвойне трудным. Многие из гимнов, которые мы поем — искусственны и артистичны. Они поверхностны и нереальны. Они часто выражают желания, которые никто не испытывает, и которые никто не хочет когда-либо испытать. Некоторые из наших гимнов несут оттенок монашества (в худшем смысле этого слова), от них веет могильным духом, пахнет смертью. Они далеко отстранены от истинных потребностей людей. Они больны. Они задыхаются. В них нет силы раскаяния. Это вяло и мечтательно, что более подходит для созерцателей «Золотого Цветка Лотоса», чем для паломников, борющихся на путях Божиих. Эти гимны выбираются с безразличием, и мы поем их, не имея духа, что делает нашу музыкальную часть обычной оговоркой. Они пусты внутри и лишены значения, и через эту пустоту «вступления», мы стараемся подвести наших прихожан к истине, и надеемся, что это найдет в них отклик. Это — странный и неблагоразумный путь, — готовить людей к духовной восприимчивости с помощью мертвой формальности, закрывающей душу. Любая артистичность в богослужении — еще один барьер между душой человека и истиной. Каждая тщательная подготовка, приближает человека к Богу. Помните, что псалом перед проповедью очень часто сводил на нет саму проповедь.

Есть еще один момент, о котором я хотел бы упомянуть, говоря о наших псалмах. Многие из наших гимнов — чрезвычайно индивидуальны, что может сделать их неподходящими для общего богослужения. Я знаю, как приятно и близко может проходить общение души с Господом. Я знаю, что никакой язык не сможет выразить эту тончайшую связь между Агнцем и Его невестой. Прекрасно то, что душа, черпающая силы от сознания того, что она искуплена, способна выразить свою веру в пении и излить свое напряжение пред троном Всевышнего. «Он любит меня, и отдал Себя за меня!». Тем не менее, я думаю, что эти ярко индивидуальные гимны, должны выбираться с молитвой и осторожностью. Богослужение — это не то место, где каждый человек может утверждать свою собственную индивидуальность и помогать себе в этом, опираясь на других прихожан. Это — община, где каждый может помогать своему брату достичь того, «… что приготовил Бог любящим Его» (1Кор. 2:9). Община, как предполагается, не является собранием изолированных единиц, где каждый человек занят персональным поиском интересующих его вещей. Идеал общины — не в том, что бы каждый человек толкался в суматохе, протягивая свою руку, чтобы коснуться одежд Христа. Идеал в том, чтобы каждый заботился о своем ближнем и помнил тех, кто «хром», кто робок и подавлен даже в присутствии великого Врача. Так что хороший богослужебный гимн — тот, в который мы идем вместе как братство, неся бремена друг друга, разделяя их горести, когда они плачут, и радуясь, когда они радуются.

В этом ключе мы и должны выбирать наши псалмы, которые опечаленный человек сможет снять с себя свою ношу. Псалом должен воодушевлять тех, кто «храбр за истину», и робкий, напуганный может перенимать их храбрость, когда они поют. В этом псалме, девушка, недавно вышедшая замуж, должна увидеть священный свет ее нового дня, и вдова сможет найти для себя лучи утешения. В этом псалме и старики и маленькие дети смогут встретиться, и вместе смотреть на красоту никогда не увядающей ветви, где явлена слава вечной весны. Все это говорит о том, что наши гимны не должны выбираться в последний момент, если мы в самом деле хотим, чтобы они заняли подобающее им место в нашем богослужении. Их следует выбирать очень внимательно, и их содержание должно тщательно взвешиваться. Мы должны по достоинству оценить их влияние на проведение богослужения. Вы чувствуете, что в этом есть логика? Видите ли вы важность того, что каждый псалом должен отображать положительные стороны, объединяя общину в едином порыве к Господу?

Но даже теперь я еще не закончил говорить о музыкальной части нашего богослужения. Мне бы хотелось, чтобы вы поддерживали хорошие отношения с вашим органистом, дружили с ним. Увлеките его воображение вслед за вашими высокими целями. Заставьте его понять, что он — такой же труженик в спасении людей во славу Божию. Пусть музыка не будет для него развлечением, но божественным откровением. Никогда не позволяйте музыке быть замкнутой в самой себе. Пусть она будет проводником благодати, и чтобы сквозь нее люди чувствовали нечто великое. Не допускайте, чтобы музыкальные выступления были расценены как выставка талантов, но чтобы в них люди видели скорее посредническую миссию для духовных благословений. Она никогда не должна быть конечной остановкой, наоборот, на ней нельзя останавливаться. И поэтому советуйтесь с вашим органистом. Сообщите ему, что Вы хотите делать в следующее воскресенье. Не стесняйтесь поговорить с ним о его внутренних, духовных проблемах. Не держите его «вне» служения, пустите его во «Святое Святых». Скажите ему о преследуемых вами целях на следующем богослужении, и что, в связи с этим, вы ждете от музыкальной части. Какое влияние, с вашей точки зрения, оно окажет на людей. Расскажите ему, о чем вы собираетесь проповедовать, и выведите его на самый центр дороги ваших желаний. Расскажите ему, как вы ищите самое лучшее, или как хотите успокоить присутствующих на похоронах, или пробудить равнодушного, или поощрить слабого. Скажите ему, какую часть «неисследимого богатства Христова» вы постараетесь открыть вашим прихожанам, и пусть его глаза будут наполнены той же славой, которой наполнены и вы. Посоветуйте ему, как он может вам помочь, чтобы вы работали в паре. Позвольте ему самому предложить, как он может послужить вашей общей цели, и как лучше приготовить сердца людей для проповеди. Должна подобраться такая мелодия, которая лучше всего раскроет богатство гимна, и откроет для него душу. Никогда не допускайте того, чтобы церковный гимн был «либерален», свободен в своем исполнении от остального богослужения, в таком случае его лучше прервать и не допустить душевного раздвоедия в людях. Пусть гимн будет определяющей расстояние мерой, отсчитывающей, сколько нам осталось до желанной цели. Во всех этих простых предложениях и советах, я предлагаю вам одно: дорожите ценным. И проповедник, и его музыкальный руководитель — совершают одну работу в духе Господа нашего Иисуса Христа. Оба они несут в себе большую силу, приводящую в движение работу спасения.

И действительно, что я говорю только о музыкальном руководителе? Каждый, кто имеет какое-либо дело в работе богослужения, достоин внимания. Сделайте так, чтобы они помогали вам в вашей работе. Вашему служению на кафедре помогает или мешает каждый член вашей общины и их близкие. Поэтому и привратникам необходимо знать, что они — ваши соратники, и они не просто указывают людям их места, но своим поведением и манерами обслуживания, помогают им приблизится к Богу. Пусть каждый из ваших помощников пребывает во «внутреннем человеке», чтобы быть среди тех, кто поклоняется Богу «в духе и истине».

Дорогие братья, здесь нет ничего мелкого или самодовольного. Педант — это человек, который никогда не видел или уже не видит величественное, и кто, поэтому, съеден своим собственным тщеславием. Я хочу показать проповедника, живущего пред лицом великого, и кто стремиться явить это великое во всем, чего он касается. Есть в нашем служении такие побочные моменты, которые мы не используем для достижения наших целей. Я хочу обратить на них внимание, обратив их силу по прямому назначению, к миссии спасения людей. Это может быть сделано только тогда, когда служитель советуется со своими помощниками и делится с ними частичкой свое собственной души. Нельзя расценивать проповедь как изолированную и независимую часть нашего служения, а все остальные части богослужения как свиту подчиненных. Мы должны все оценивать сквозь призму жизненной и святой необходимости, где все должно найти свое место и предстать в силе и красоте.

Итак, с помощью этих могущественных союзников: Молитвы, Священного Писания, Музыки, которые проникнуты силой Святого Духа, мы сможем полноценно проповедовать людям. Существуют такие вопросы, что касается проповеди, в отношении которых я более или менее спокоен. Необходимо ли, например, проповедовать с полной рукописи или с заметками. Надо ли говорить быстро или медленно. Эти вопросы меня не касаются. Любой метод может быть действенным и эффективным, если за ним стоит «живой» человек, настоящий, горящий силой духа. Наши прихожане должны понять, что мы заняты серьезной работой, что мы находимся в глубоких, острых поисках, когда думаем о проповеди. Они должны почувствовать в проповеди присутствие Неба, почувствовать путь своей души, идущей своими тайными тропинками, и тогда они пойдут за вами, и будут принимать участие в это великой борьбе между смертью и жизнью, от жизни, к жизни преизбывной, «от благодати к благодати» «от силы в силу» «от славы к славе».

На протяжении всей нашей проповеди мы должны говорить безаппеляционно. Нам следует представить людям наше мнение, высказать свое суждение, и просить о немедленном его выполнении. Мы на кафедре находимся не для того, чтобы радовать людское воображение. Мы там даже не для того, чтобы обогатить их умы, не для того, чтобы оживить их эмоции, не ниспровергать устоявшиеся мнения. То, что я перечислил, — лишь подготовка. Наша конечная цель в том, чтобы изменить желания, направить их в другую сторону, подтолкнуть и поддержать. Да, мы стоим за кафедрой для того, чтобы привести в согласие волю людей с волей Божией, чтобы законы Господа стали песнопениями на их устах. Это — благословенное призвание, окруженное трудностями и разочарованиями. Но наша награда — «сладка, как мед» (Иез. 3:3). Нет на земле радости большей, чем у того, кто вышел с великим Пастырем, идя с ним через глубокие и темные долины, ища Его потерянную овцу. И никакая радость не может сравниться с тем великим ликованием, когда овца найдена, когда Пастырь берет ее на Свое плечо, и несет домой. «… Порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу» (Лук. 15:6). Всякий, кто принимал участие в тяжелом поиске, должен также разделить и радость, когда кто-то найден. «Причастник страданий» должен стать и «причастником славы». Он вступит в радость своего Господа, как Он сказал: «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин. 15:11).