3. «Мы ничего не имеем, но всем обладаем»

Воспоминания отца

Приводя на память нелицемерную веру твою, которая прежде обитала в… матери твоей…

(2 Тим.1:5).

Когда мне было около восьми лет, наша семья переехала в отдельный трехэтажный дом на улице Хайна Это считалось значительно лучше нашего прежнего жилища в Немецком городке, где на первом этаже располагалась церковь. Теперь мы поселились в «спальном» районе, где все здания были жилыми домами, кроме одного исключения. Прямо рядом с нашим домом за высоким деревянным забором гордо высилась Гармерская грамматическая школа.

Каждое утро мы с братом к восторгу малышки Мабеллы ловко перелазили через забор и отправлялись на занятия. Элен никак не удавалось последовать нашему примеру из-за длинной юбочки, а кроме того, мама не одобряла ее попыток, потому что «в таком возрасте девочкам уже неприлично лазить по заборам». И бедняжке Элен приходилось целых пять минут тащиться кругом

Перед нашим домом не было лужайки, крыльцо выходило прямо на тротуар, однако за домом в нашем распоряжении находился задний двор невероятных размеров, точнее длины, поскольку, протянувшись на добрых пятьдесят футов между двумя соседскими заборами, он не достигал и пятой части этой цифры в ширину. Для 19.20 года наш дом был очень современным В каждой комнате была электрическая лампочка, кухня могла похвастаться новейшими достижениями бытовой техники, центральное отопление обеспечивала угольная печь в подвале, а ванная была не только большой, но и очень удобной.

Хотя тетя Лилия помогала нам платить за аренду, мама не считала себя вправе возлагать на сестру все бремя заботы о нашем жилье и решила найти постояльцев. У нас поселилась чопорная и высокомерная госпожа Белль, которая согласилась только на самую лучшую комнату в доме, на втором этаже. Жалуясь на слабое здоровье и постоянные мигрени, она требовала, чтобы мама приносила обеды ей в постель. Кроме того, ей постоянно мешали «эти несносные дети», которым следовало бы «молиться и читать Священное Писание, а не стоять на голове с утра до вечера».

Однажды г-жа Белль преградила мне дорогу, когда я собирался выбежать во двор к друзьям «Дорогой мой Лоренс, — произнесла она вкрадчивым голосом — Ты неплохой мальчик, ты очень даже неплохой мальчик. Однако знаешь ли ты, мой несчастный Лоренс, что Библия говорит о таких, как ты/. А Библия говорит, что настанет день, когда тебе придется держать ответ за каждыйтвой дрянной поступок, за каждое твое слово». У нее была манера произносить обвинительные речи, нарочито выделяя все местоимения «ты». «Ты грешник, мой бедный Лоренс! Кайся, кайся немедленно и моли о прощении! Сейчас же!» На мое счастье, Библию в нашей семье читали много, и религиозная терминология была у меня на слуху с самого рождения. Я поспешно выдал все правильные ответы и, наконец, вывернулся из ее цепких ручек. «Зови мать, Лоренс! — торжественно провозгласила моя мучительница. — Я обрадую ее. Блудный сын вернулся в лоно Отца. Аллилуйя! Аллилуйя!»

Г-жа Белль посчитала вырванное у меня «обращение в христианство» поводом для пышного праздника, а потому потребовала, чтобы лили купила мороженое и торт. Не думаю, что ангелы на небесах имели тогда основание для веселья в связи с этим конкретным грешником, но, не скрою, моя радость в тот вечер была велика. Как и радость брата и сестер, хотя вряд ли она имела отношение к тому, что описано в Евангелии от Луки (15:10)…

Спустя уже несколько часов я сам понял, что происходит что- то не то. В принципе, ребенок способен обратиться к Богу и уверовать, но, как собственный опыт убеждает меня, нередко дети лишь бездумно повторяют слова, услышанные от взрослых. Повлиял ли тот фальшивый праздник на мое истинное обращение ко

Христу? Не знаю. Когда меня просят назвать точную дату, я всегда теряюсь. Многие верующие помнят момент перехода «из смерти в жизнь» с точностью до минут. Увы, я не из их числа. Мне остается лишь слушать потрясающие рассказы о духовном прозрении и последующей резкой перемене в жизни. Разве не замечательно, что Бог всегда непредсказуем, когда речь идет о спасении заблудших овец? Обращение Павла на дороге в Дамаск или трепет темничного стражника из Филипп: «Что мне делать, чтобы спастись?» открывают нам дверцу в самое сердце Господа Бога.

Если кто-то уж очень настойчиво выпытывает у меня, когда произошло сие славное событие, я отвечаю: «Вероятно, лет в двенадцать». Тогда я познакомился с Гарольдом Гарпером, который стал моим добрым наставником. Он был кротким в жизни, но страстным на кафедре проповедника. Казалось, каждая клеточка его тела излучает любовь Божию, а его стремление спасти гибнущих без Христа людей нельзя было бы объяснить ничем, кроме глубокой веры в Спасителя.

Гарпер объездил все восточное побережье, собирая народ в часовнях или перед импровизированной сценой под навесом. Первые его слова при нашем знакомстве были: «Лоренс, ты как думаешь, Христос-Спаситель и тебя спас?». «Конечно, — привычно отвечал я. — Я знаю Иисуса Христа как своего Спасителя и Господа. Я читаю молитвы. Я изучаю Священное Писание Папа мой в раю, а мама со мной, и она добрая христианка». Гарпер улыбнулся: «Знаешь, мальчик мой, я столько хочу тебе рассказать про Того, Кто бесконечно любит тебя, умер за тебя, каждый день зовет тебя. Если бы ты только услышал Его голос, то мог бы тоже узнать и полюбить Его». Гарпер не прижимал меня к стенке и не хватал меня за руку. Главное, он не кричал: «Аллилуйя!». Из всего разговора я запомнил только одно: этот милый человек беспокоится обо мне и желает мне добра. Он записал мой адрес и вскоре прислал письмо, где рассказывал об Иисусе Христе, так много значившем для него. Так и получается, что осознанно я пришел к вере уже подростком благодаря Гарольду Гарперу. В любом случае, независимо от того, могу я назвать точную дату своего обращения или нет, слова из Послания апостола Павла к филиппийцам (Флп. 3:13-14) я считаю своими: «Забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе».

Когда мама говорила со мной о религии, главным в ее речах были христианская стойкость и Символ веры. Сама она смиренно принимала все несчастья, выпадавшие на нашу долю, и переносила их без единой жалобы. Она твердо верила: «Что бы ни случилось, Бог с нами».

С тех пор как мы переехали на улицу Хайнс, Бог, по словам мамы, «решил вмешаться в нашу жизнь». Самую младшую из нас, Мабеллу, взяли в престижную гимназию для девочек имени Лорда Эллиса, что гордо высится на Новоградской площади в тихом окраинном районе Филадельфии. Всего через несколько месяцев после этого Сесиль выдержал экзамены в известный мужской лицей Стоуни-Брук на Лонг-Айленде и уехал учиться в Нью-Йорк. Деньги на обучение пришли из фонда, созданного в Филадельфии на пожертвования двух сестер, чей племянник трагически погиб в аварии.

Оба учебных заведения заметно отличались от привычных нам школ. В одном из первых писем Сесиль рассказывал, что на десерт им подали бананы, а к ним — вилочку. Я сразу же попробовал есть бананы вилкой и решил, что трудно придумать что-либо глупее. Это не помешало мне, впрочем, хвалиться перед друзьями успехами брата, которого приняли в школу на Лонг-Айленде. Сами слова «Лонг-Айленд» звучали, как приятная музыка, их хотелось повторять вновь и вновь. Вероятно, соседи, и так раздосадованные успехами детей г-жи Крабб, не были в восторге от постоянных напоминаний о том, что девочка у нее ходит в Эллис, а мальчик в Стоуни-Брук.

Мабелла и Сесиль приезжали домой на лето, но девять месяцев в году маме не надо было кормить и одевать их, что значительно улучшило материальное положение нашей семьи. Мы с Элен завидовали брату с сестрой, благодаря чему очень сблизились друг с другом, и я даже думаю теперь, что низменные чувства не всегда приводят к дурным последствиям.

Настало время нового переезда, снова не без помощи тети Лилии. На этот раз мы въехали в небольшой двухэтажный домик на улице Байнтон, опять в Немецком городке На каждом этаже было по две комнаты, кухня на веранде, угольная печь для обогрева и приготовления пищи, кран с горячей и холодной водой. Туалет, правда, был на улице, но зато это был наш личный дом, а не арендованный. Мама была на седьмом небе от счастья.

В этом доме прошли наши отроческие годы. Мы с Элен ходили в районную грамматическую школу, трехэтажное здание, по три класса на этаж, где властвовал ужасный г-н Паркер. Не могу сказать, что мы его ненавидели, но, уж конечно, не любили, хотя всегда относились с уважением, подобающим директору. Когда звенел звонок, он лично выходил прове:рять опаздывающих и каждого награждал ударом деревянной дощечки, которую в те времена считали лучшим средством борьбы за дисциплину. Немного похожая на какой-то предмет кухонной утвари благодаря удобной ручке, дощечка имела ряд круглых отверстий по всей длине, которые предназначались для усиления воздействия. Честно говоря, не помню, чтобы за все время моей учебы в школе кто-нибудь подвергся серьезной порке, однако, возможно, г-н Паркер был бы менее снисходителен к современным поборникам знаний.

В те дни девочкам и мальчикам уже разрешалось заниматься в одном классе, но на переменах мы гуляли по отдельности. Женскую и мужскую площадки разделяла высокая железная решетка, которая, к счастью, не могла скрыть от восхищенных (как нам казалось) глаз двух очаровательных девочек, как ловко мы с другом Клансом играем в мяч. А мы старались вовсю: мяч летал, как стрела, мы прыгали за ним, как тигры; при этом мы всем своим видом пытались изобразить полное безразличие к столь желанным зрительницам. Сегодня я могу лишь вспомнить, что одну из девочек звали Газель и что обе они были прекрасны, как принцессы из сказки.

Ах, беззаботная пора! Неужели то время, действительно, было так хорошо? Розовые очки, которые на нас надевают пролетевшие десятилетия, не дают разглядеть истинную атмосферу тех

дней, полную и тревог, и волнений. Ведь была же досада от того, что меня не принимали в «элитную» группу дружков-спортсменов. Эти ребята считались «крутыми», в карманах у них всегда водились деньжата, и в глазах девчонок они были просто неотразимы. Их командиром был Джонни Ренник, высокий для своего возраста, атлетического телосложения, с зачесанными назад черными прямыми волосами. Мы, не имевшие надежды примкнуть к его группе, звали его «крысенком», но, конечно, только за спиной. Джонни был суперкрутым! У него был особый прищуренный взгляд, который наводил ужас на ребят и очаровывал девчонок. Не было никого, кто осмелился бы перейти ему дорогу. Но однажды это сделал я.

Поверьте, это не бахвальство, хотя рассказ о том событии доставляет мне огромное удовольствие даже столько лет спустя. Дело было так. Мы с Клансом разносили вечерние газеты. Наш маршрут охватывал четыреста адресов, а потому тяжелую поклажу мы возили на тележке. И вот как-то вечером, уже на обратном пути нам повстречался Джонни. Взгромоздившись на нашу тележку, он объявил, что торопится на улицу Логан, и приказал нам пошевеливаться. Так получилось, что возницей оказался один я, поскольку Клане, увидев Джонни еще издали, отпустил руку и приготовился бежать. В итоге он не бросил меня, но и не разделил бремя, а просто покорно шел рядом. Поработав рикшей с минуту, я прошептал Клансу: «Он может побить нас по отдельности, но с двоими не справится». Тот посмотрел на меня с искренним восхищением: «Ты ему скажешь, .чтобы он убирался?». Вообще-то я хотел, чтобы это сделал Клане; но пути назад не было. Я остановился и резко повернулся назад. По крайней мере, я знал, что мой друг готов морально поддержать меня… со все увеличивающегося расстояния. Едва устояв на ногах от страха, я выпалил в лицо Джонни: «Слазь и катись отсюда, ясно? Мы с Клансом не собираемся тебя возить!». Я стоял, сжав кулаки и приготовившись к смерти. Однако ничего не произошло. Джонни слез, пнул со всей силы по колесу и сквозь зубы прошипел: «Что, умные самые? Мы с вами еще встретимся». И ушел своей дорогой. Мы с Клансом остались с раскрытыми ртами, не веря своему успеху. Придя в себя, Клане прошептал: «Я же говорил, надо просто сказать ему, чтобы он убирался».

Все ли «джонни» так легко сдаются? Не знаю. Мне не хватило бы мужества собрать эту статистику.

Таково было мое детство. Там нашлось место и для г-жи Белль, и для Гарольда Гарпера, и для Джонни Ренника. И во всем я чувствовал глубокую веру своей матери, которая жила предсмертными словами мужа: «Не плачь, Бог с нами».

Безвременная и трагичная смерть отца была таковой с точки зрения обывателя, но Бог назначил каждому человеку свой срок и наделил каждую кончину особым смыслом. Необъяснимые события исходят из десницы Всевышнего, и воспринимать их с радостью может лишь вера, вера в то, что перед тобой не дела, а пути Господни. Оглядываясь назад, я понимаю, что мама поняла смысл слов папы, как никто другой. Она научилась находить утешение в самых невыносимых ситуациях. Как Иаков, она боролась с Богом и одолела Его. Из ее уст вышли слова: «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня» (Быт. 32:26).

Для мамы «Бог с нами» не было банальной фразой, которую любят повторять религиозные люди. Мама никогда не увлекалась показной псевдодуховностью. Вера для нее была не пустой звук, а счастливая уверенность человека, познавшего Бога. Мы редко замечали, с каким трудом ей удается доставать для нас еду, одежду, школьные принадлежности. Мы никогда не считали себя бедствующими.

Мы все любили маму, но, к сожалению, так же, как люди порой любят Бога: не замечая Его желания приблизиться к нам и вспоминая о Нем лишь при необходимости. «Мама, у меня пуговка оторвалась». «Мама, зашей рукавчик». «Мама, где мои ботинки?» А ведь ей так хотелось, чтобы я подбежал к ней и просто так, без повода поцеловал и сказал бы: «Ты самая лучшая в мире мама».

Мама умерла много лет назад, но она жива и счастлива на небесах, наслаждаясь без забот и печалей, отравлявших ее существование на земле. Ее вера доказывает суетность телепроповедей, обещающих христианам здоровье и процветание. Маме тяжело приходилось, но ее духовность вознаграждена высшим счастьем в Царстве небесном Одному Богу известно, почему земные блага распределяются между людьми неравномерно, но проверять истинность веры богатством — занятие гнусное. Взгляните на Иисуса Христа в скорбном венце из терний. Вряд ли найдется лжепророк, который обвинит Спасителя в недостаточной праведности. Однако что тогда означают слова: «Ходящих в непорочности Он не лишает благ» (Пс. 83:12)? Может быть, современное определение «блага» неверно? Мама лучше многих познала «мир Божий, который превыше всякого ума» (Флп. 4:7). Вот — истинное благо, истинное процветание. Ныне же она пребывает в райском блаженстве, которое и мне скоро предстоит вкусить.

Мамина жизнь является воплощением слов из Второго послания апостола Павла к коринфянам (6:10): «Мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем». Думаю, благодаря ей я лучше могу понять, почему Библия называет Бога «защитником вдов».

Папа был прав. Бог с нами.