3. Возрождение через воссоединение

Когда в жизни человека происходят благоприятные изменения, то ему обычно тоже становится лучше. Но так бывает не всегда. Когда известный духовный писатель Генри Нувен, работами которого я пользовался при написании этой книги, поменял место служения, и его жизнь стала намного полнее, он пережил тяжелейшие времена. Его душа наполнилась безысходным мраком.

Вот что он сам рассказывает об этих событиях:

«Моя жизнь долгие годы была связана с разными университетами, но нигде и никогда я не ощущал тепла домашнего очага. И вот я попал в «Ковчег», общину для людей с умственными расстройствами. Там меня приняли с распростертыми объятиями, одарили таким вниманием и сердечностью, о которых я мог только мечтать. Я попал в атмосферу любви, как нельзя более подходящую для духовного и личностного роста. Все складывалось превосходно, и вдруг я ощутил, что буквально разваливаюсь на части. Почему же, попав в такое благословенное место, я дошел до предельного отчаяния?»

Я прочитал эти строки, и мой ум психолога тут же занялся решением проблемы. Атмосфера принятия и любви — и полное отчаяние? Что послужило его причиной? Может быть, всплыла неосознаваемая тоска, которая скрывалась в глубинах сердца? Прорвались страстные желания, которые копились все эти годы? Мне казалось, что Генри Нувен имел все основания в целом быть удовлетворенным своей жизнью: успешная работа в престижном университете, книги, пользующиеся популярностью, широкое признание как христианского мыслителя.

И вот он оставляет все эти достижения ради жизни с людьми, которых подобные вещи совсем не волнуют. Возможно, в этот момент Генри Нувена захлестнуло давно подавленное желание быть любимым, а не просто вызывать восхищение. Может быть, в новой общине он почувствовал вкус той любви, о которой смутно тосковало его сердце, — жаждало и боялось, что никогда не сможет ее познать.

Глубоко погрузившись в аналитические размышления, я вдруг запнулся — меня остановила мысль о том, насколько беспомощным я оказался бы, даже если подробно и обоснованно изложил свои рассуждения самому Нувену. Я уверен, что он выслушал бы меня с глубоким вниманием. Но это ничего бы не дало — я не сумел бы ему помочь. Я, неплохой специалист, вдруг отчетливо осознал свою полную, глубочайшую неспособность помочь человеку.

Я пытался вообразить себя психотерапевтом, к которому обратился Нувен. Что бы я сделал? Да как обычно принялся бы искать психологические проблемы, которые, по мнению многих психологов, кроются за депрессивным состоянием. Тут я почувствовал себя не только беспомощным, но и глупым. Невозможно втиснуть глубочайшие переживания человеческой души в стандартные рамки терапевтических объяснений. Мои воображаемые попытки решить психологические проблемы Нувена были смешны по сравнению с той грандиозной духовной битвой, которая разыгрывалась в его сердце. Нелепо пытаться разложить духовную борьбу по ящичкам с аккуратными ярлыками.

Меня поразила моя собственная склонность втискивать жизнь людей в хорошо знакомые мне рамки — ведь тогда я чувствую себя намного увереннее. Говорят, что имея в руках молоток, человек видит вокруг только гвозди. С точки зрения психотерапевта, все сложности и переживания являются следствием психологических проблем.

Иногда мне кажется, что в университете я лучше всего научился сужать людские проблемы до размеров, с которыми могу работать. Однако Нувен поставил меня в тупик. Он рассказал о таких переживаниях, которые трудно перевести в удобную форму:

«Это было время крайнего и безысходного отчаяния, когда я сомневался, а выживу ли я. Рушилось все — мои представления о себе, желание и сила любить и служить, ощущение, что я любим, надежда на исцеление, моя вера в Бога… Это был полный крах. Я, писатель, рассказывающий о духовных материях, известный как человек, который любит Бога и несет людям надежду, — оказался раздавлен и в полной тьме.

Я ощущал себя никому не нужным, нелюбимым и ничтожным существом. Ко мне с любовью протягивали руки, чтобы обнять — а я погружался в бездну страдания и чувствовал, что мне незачем жить. Тьма целиком поглотила меня. Внутри меня был лишь один нескончаемый крик, исходящий из места, о существовании которого я прежде и не подозревал, — из тьмы, кишащей демонами».

Что мы, специалисты, можем сказать такому человеку, что можем сделать? Сразу же наваливается полная беспомощность. Это чувство всегда появляется, когда кто-то приоткрывает нам самые темные закоулки своей души. Мало кто мог бы описать их так ярко, как это сделал Нувен, но большинству людей знакомо пережитое им состояние.

Кто не видел в себе ничтожество? Кто не слышал протяжный вопль отчаяния из тех уголков души, о которых лучше никогда не вспоминать?

Недавно я обедал с другом, и разговор вышел тяжелым. Мне захотелось рассказать ему о своем состоянии — я был настолько подавлен, что ощущал себя в темном туннеле. У меня не было сил двигаться дальше. После моих слов в воздухе повисло напряжение. Друг не знал, что ответить.

Я его не виню. Я и сам не знаю, что хотел от него. Чтобы он расспросил меня подробнее? Чтобы он раскрыл мне глаза на истинную причину моих трудностей? Или было бы лучше, чтобы он спокойно выслушал меня до конца? Хотел ли я, чтобы он помолился? Или посоветовал записаться на прием к консультанту?

Когда люди начинают говорить о своих страданиях, то их слушатели обычно теряются. В основном дело кончается советами или избитыми словами ободрения. Мы редко улавливаем, что такие минуты приоткрывают нам дверь к подлинному общению, объединяющему сердца. А если и ощущаем побуждение к единению, то не понимаем, что и как делать.

У сторонников нравоучений, скорее всего, таких проблем не возникнет. В своих действиях они похожи на нетерпеливых садовников, которые требуют, чтобы яблоня принесла плоды немедленно после посадки. Столкнувшись с подобными переживаниями, они предложат целый список полезных рекомендаций:

больше времени по утрам уделять молитве, а по вечерам чтению Библии, служить другим людям, не забывать о чистоте и здоровом питании — ведь чаще всего люди, переживающие депрессию, забрасывают именно эти занятия.

Когда близкий человек страдает, то люди склонны реагировать на это привычными способами. Они или отступают на безопасное расстояние, или принимаются увещевать страждущего, или перенаправляют его к другим. Мы стараемся отгородиться от человека с измученной душой, словно от прокаженного. При этом мы с готовностью произносим слова, звучащие очень по-христиански. Например, мы уверенно говорим: «Бог рядом с тобой всегда, даже во времена скорби». Или резонно спрашиваем: «Вспомни, как недавно тебе помогло Слово Божье». Или убеждаем: «Зря ты так расстраиваешься. Ты слишком мучаешь себя. В твоей жизни много хорошего». Эти слова ничего не дают нашим собственным сердцам, но мы почему-то думаем, что они утешат других. А на самом деле такие фразы позволяют нам быстрее закончить тягостный разговор с «больным», и с облегчением вернуться к более «здоровым» людям.

Часто мы начинаем увещевать человека, побуждая его к святой жизни. Укоряя, мы занимаем позицию Бога, но однако не берем на себя груз сочувствия и сопричастности. Мы представляем Синай, который не закончился Вифлеемом, накладываем бремя закона без силы воскрешения, мы олицетворяем Моисея, а не Христа.

Пожалуй, самая распространенная реакция на страдания другого человека — это перенаправить его к кому-то другому: «Мне кажется, тебе неплохо было бы поговорить о своем состоянии с кем-то еще. Ты не думал сходить к консультанту?»

Предположим, знакомый Генри Нувена направил его к психотерапевту. Большинство специалистов пользуются специальным руководством по диагностике психических заболеваний. В четвертом издании, в разделе «Расстройства настроения» мы читаем: «существенной особенностью картины клинической депрессии является, по крайне мере, двухнедельный период, когда человек испытывает подавленное состояние или теряет всякий интерес ко всем видам деятельности».

Такой подход предполагает, что здесь, также как и в соматической медицине, симптомы свидетельствуют о наличии определенного нарушения: серьезной психологической проблеме или психическом заболевании. А болезнь требует специального лечения.

Нувен писал как раз о подобном состоянии: «…Проблемы других людей совершенно перестали меня волновать. Я потерял вкус к еде. Красота музыки и искусства не находили у меня никакого отклика. Я не мог наслаждаться даже природой». Мрачное настроение и онемение чувств длилось несколько месяцев. Если добавить к этому и другие симптомы, то состояние Нувена легко попадает под классификацию: Депрессивное Расстройство, Единичный Эпизод, Выраженный, Без Психотической Составляющей, код №296.23. Звучит очень весомо, заглавные буквы диагноза усиливают впечатление, что подобное состояние — это болезнь, нуждающаяся в лечении. Раз есть диагноз и показано лечение, значит, здесь требуется специально подготовленный профессионал. Резонно напрашивается вывод, что с теми проблемами, о которых пишет Нувен, под силу справиться только психотерапевтам.

А если мы предположим, что это не так? Если многие проблемы, которые мы рассматриваем, как признаки психологических расстройств, на самом деле имеют духовную природу и являются следствием отчужденного состояния нашего сердца? Если истоком депрессии Нувена стала именно опустошенность души? А что стоит за фанатичной увлеченностью вашей дочери сбрасыванием веса, за трудоголизмом вашего мужа, пристрастием к порнографии вашего друга или вашей собственной неспособностью к близким отношениям? Если за этими неблагополучиями скрывается изголодавшаяся по любви душа, тогда потребуется не помощь специалиста, а соединение с источником любви и жизни. Этот источник есть в каждом из нас, но мы не знаем, как дать напиться из него другому человеку.

Нувен рассказывает и о том, что помогало ему в период крайнего отчаяния — он находил поддержку у своего друга, пожилого священника.

«В самое тяжелое для меня время, время боли и отчаяния, он был рядом со мной. Сколько раз он прижимал мою голову к своей груди и молился за меня. Молился без слов, в исполненном Духом молчании. Демоны отчаяния, мучившие меня, отступали, и я, выходя из его объятий, обретал жизненную силу».

«Он прижимал мою голову к своей груди». И Нувен вставал на ноги с обновленным желанием жить. Похоже ли это на то, как я повел себя с сыном, когда он попал в беду? Могу ли я дать то же самое другим людям? Может быть, именно так и действуют хорошие психологи и священники? А могу ли я так жить? А можем ли мы все так относиться к своим ближним?

Я читал необычные записи Нувена о его исцелении, и множество вопросов теснилось у меня в голове. Они затрагивали две важные темы. Во-первых, хочу ли я, чтобы кто-то прижал мою голову к своей груди? В таком желании чувствуется слабость, нужда, оно пробуждает жалость. Вот малыш наткнулся на стол и плачет. Опытные мамы постараются сразу же обнять ребенка — они понимают, что слезы больше говорят о его потребности в ласке и утешении, чем о желании убрать физическую боль. Поцелуй не обезболивает, но приносит явное облегчение. Боль от ушиба остается той же, а вот душа ребенка успокаивается — он чувствует тепло любви и заботы. Когда мама прижимает ребенка к своей груди, происходят какие-то непонятные нам события — столь значительные, что боль отходит на второй план.

Но я уже не ребенок, а взрослый человек. Мне более пристало быть клиентом психолога, чем испуганным ягненком на руках у пастуха. Мне не так-то просто позволить кому-то держать меня на руках. Ведь сначала мне нужно признаться, что я отчаянно нуждаюсь в том, чтобы рядом со мной был кто-то сильный и добрый — но это так задевает мою гордость!

И в моей голове возникают новые вопросы. Неужели я действительно нуждаюсь в чьих-то объятиях? Может ли такая проникновенная близость полностью исцелить боль, которая скрывается за психологическими расстройствами? Могут ли слова стать таким же нежным утешением для души, как объятия для тела?

Почему мы так стремимся свести наши проблемы к психологическим нарушениям? Может быть, потому, что у нас не хватает мужества признать свое одиночество и потребность в любви? Мы что, боимся, что такая правда сломает нас? Вполне вероятно, что и за привычными действиями моралистов — когда они присваивают любой проблеме ярлык: либо «недостаток дисциплины», либо «неисповеданный грех», — стоит все тот же недостаток мужества.

Когда я читал о том, как старый священник прижимал Нувена к груди, я ощутил, насколько страстно мне самому захотелось, чтобы кто-нибудь так же обнял меня. Но как только я осознал это желание, я сразу же испугался. А вдруг это значит, что я просто неуверенный в себе, неврастеничный ребенок? Я испугался, что меня будут презирать — мне не разрешат быть слабым. Мне стало страшно: вдруг, если я позволю кому- то обнять себя, то так и останусь зависимым и слабым.

Но я хочу, чтобы кто-то прижал меня к своей груди. Более того, я и сам хочу прижать кого-то к своей груди. Я хочу быть и слабым, и сильным. А допустимо ли нам быть столь зависимыми от кого-то? Что это, признак немощи или замысел Создателя? И сумею ли я ощутить свою силу, если прежде не осознаю свою зависимость?

Эти размышления родили лавину вопросов на другую тему. Как люди становятся сильными? Что это за человек, который может прижимать к себе страдальца, молча молиться и питать его душу жизненными силами? Что за этим стоит — подготовка, образование, диплом? Или нужно что-то совсем другое?

Часто, когда за меня молятся другие, на меня нападает тоска. Наверно, и мои лишенные силы молитвы на многих наводили уныние. Интересно: а сколько моих клиентов ощущали в моей работе реальную силу? Или я оказывал на них интенсивное, но все-таки поверхностное воздействие? Скольких людей я вдохновил на глубокие внутренние перемены? Или это была всего лишь видимость перемен, державшаяся на краткосрочном энтузиазме от новых идей и чувств?

В жизни не так уж часто случается, чтобы люди вступали друг с другом в целительное единение через молитву, объятия или беседу. Подобное единение могло бы быть нормой, но оно оказывается исключением. Большинство людей никогда даже не ощущали, что это такое.

Однако дети могут почувствовать эту связь в общении с родителями. Наши друзья и спутники могут получить от нас целительную силу. Когда мы вступаем в единение, жизнь людей меняется. Но от чего это зависит? Что несет исцеление? В чем заключается целительная сила подлинных отношений? Когда я обратился к сыну, не эта ли сила излилась из моего сердца и, коснувшись его сердца, пробудила в нем жажду Бога? Что же это было?

Нам нужно собраться с духом и признать, что мы жаждем единения, хотя такое признание нас ужасает. Нам нужно решиться и позволить другому человеку с нежностью прижать нас к груди. Нам нужно поверить, что в этих объятиях мы получим силу, чтобы жить обновленной жизнью. А что если никто не обнимет нас? Тогда мы пойдем дальше с отчаянной надеждой на Бога.

История мучительных переживаний Генри Нувена привела меня к следующим вопросам:

1. Что стоит за поразительным, непреодолимым стремлением человека к единению сердец — его слабость или замысел Божий? Достойно ли это стремление уважения, несмотря на то, что меня оно смертельно пугает? Или лучше подавить его и не морочить себе голову? Может быть, все не так серьезно?

2. Как стать сильным ? Как стать тем, кто может возродить в другом человеке жажду жизни? Тем, кто несет исцеление от проблем, на которых стоит ярлык — «психологическое расстройство»? Каждому ли под силу пробудить жизнь в ближнем?

В следующих главах мы постараемся найти ответы на эти вопросы.