Глава 1. Суббота — Благая весть о корнях человечества

Недавно появившиеся книга и фильм Алекса Хейли Корни привлекли внимание миллионов читателей и зрителей. Наверное, Хейли и не мечтал, что его книга побудит столь многих американцев искать следы своих родословных в архивах и библиотеках в США и за океаном.

Усиленные поиски семейных корней свидетельствуют, скорее всего, о более глубоком поиске, а именно о поиске смысла жизни. В стремлении проследить генеалогическое древо, вероятно, отражается желание узнать не только историю своего рода, но и глубинный смысл жизни. Сегодня многие мыслящие люди боятся не полного уничтожения жизни, а именно ее полной бессмысленности. Современные наука и техника дали возможность проводить разносторонние исследования, привнесли в жизнь человека изобилие товаров, новейшие средства коммуникации и массу фактических знаний! Однако смысл жизни придает не разностороннее исследование, а глубокие убеждения, не материальное благополучие, а непреходящие устремления, не современные средства коммуникации, а личная посвященность, не лавина фактов, а твердая вера.

Крушение иллюзий, чувство опустошенности, отчужденности и бессмысленности, переживаемые ныне многими думающими людьми, нельзя преодолеть ни прослеживанием своей генеалогии, ни хорошо развитой экономической, научной или политической системой, но только верой, которая выходит за рамки ограниченного человеческого разума. Такая вера должна иметь три измерения: она должна охватывать убежденность в Божественном творении, настоящую цель и окончательную участь человека.

Часть 1. Актуальность субботы

Основание для вселенской веры

Суббота нужна современному человеку, потому что она питает такую трехмерную веру. Аспекты субботы, которые мы будем исследовать, включают сотворение, искупление и окончательное восстановление; прошлое, настоящее и будущее; человека, природу и Бога. Если, как удачно выразился Пауль Тиллих, «символ задействован в реальности, на которую он указывает» (1), значит, вселенский символизм субботы дает современным верующим основание для вселенской веры, — веры, которая простирается в прошлое, настоящее и будущее (2).

Наше исследование вселенского значения субботы и ее актуальности для современного мира будет логично начать с ее библейского происхождения. Как правило, происхождение какого-либо установления отражается на его значимости. Тем более что самые первые высказывания в Библии по той или иной теме можно считать основополагающими для дальнейшего ее раскрытия в библейской летописи. Даже поверхностное знакомство с Библией не оставляет сомнений в том, что происхождение субботы связано с сотворением. Действительно, исследование библейского повествования о сотворении (Быт. 1:1-2:3) обнаруживает, как будет показано в нижеследующей главе, что седьмой день представляет собой величественную кульминацию и завершение творения. Согласно библейской летописи, за шесть дней Бог сначала сотворил пространство (небеса, землю и море), а затем обитателей этого пространства (рыб, птиц, сухопутных животных и человека). «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал» (Быт. 2:2, 3).

Праздник начала человеческой истории

Нашей ближайшей целью будет не размышление над глубоким богословским смыслом того, что Бог сделал или сказал в седьмой день, но оценка важности седьмого дня в хронологической последовательности повествования. Стоит отметить, что повествование о седьмом дне расположено на границе между первой историей о сотворении (Быт. 1:1-2:3) и началом второй истории о сотворении, в которой говорится о человеке и его доме-саде (2:4-25). Такое пограничное расположение седьмого дня подразумевает его важную роль — празднование начала человеческой истории.

В первом рассказе о сотворении седьмой день тесно связан с происхождением человека. На это указывает тот факт, что суббота следует сразу после сотворения и благословения человека — венца творения. Действительно, повествования о происхождении человечества и субботы не только следуют одно за другим, но и изобилуют такими подробностями, которых нет в описании других событий, связанных с творением. Это говорит как об их взаимозависимости, так и о важности (3). Первым полным днем жизни Адама был седьмой день, который, можем мы со всем основанием предположить, он провел не в трудах, а в праздновании вместе со своим Творцом, посвященном завершению Его творческой работы. Это предположение основывается на том факте, что человек был создан для жизни в соответствии с «образом» и примером своего Творца (Быт. 1:26). И действительно, в четвертой заповеди повеление работать и отдыхать зиждется на обязанности человека подражать образцу, установленному Богом во время недели творения (Исх. 20:8-11). Более того, Сам Господь подчеркивал, что суббота была создана «для человека» (Мк. 2:27). Древнееврейское слово «человек» звучит как «Адам»; так называли и конкретного человека — Адама, и все человечество (Быт. 5:2). Таким образом, в первом повествовании о творении седьмой день обозначает празднование сотворения этого мира в целом и человека в частности. Вот почему Филон Александрийский, великий еврейский философ, с ликованием называет этот день «днем рождения мира» (4), а Ральф Вальдо Эмерсон называет его «юбилеем мира» (5). По этой причине в данной главе мы решили обозначить седьмой день как Благую весть о корнях человечества, так как этот день является празднованием начала человеческой истории.

Начало истории человечества

Второе повествование о творении (Быт. 2:4-25) (6), которое дает очень подробное описание происхождения и ранней истории жизни человека, также тесно связано с седьмым днем, поскольку помещено в контексте возникновения этого Божественного установления. Повествование начинается сразу после упоминания о праздновании первой субботы (2:2, 3) словами: «Вот происхождение неба и земли» (Быт. 2:4а). Более точный перевод слова toledoth — происхождение — звучит как «история, рассказ, отчет». В более поздних переводах Библии этот текст передан следующим образом: «Вот рассказ о том, как были сотворены небо и земля».

Почему история возникновения человеческой жизни избирает своей отправной точкой установление седьмого дня? Различные исследователи видят в этом намерение автора связать историю спасения непосредственно с установлением седьмого дня (7). В Книге Бытие история Божьего народа десять раз связывается воедино посредством слова taledoth — «история, поколения», и первое звено в этой цепи связано с седьмым днем (8). Почему? По всей видимости, потому, что этот день отмечает начало человеческой истории. Другая возможная причина заключается в том, что творческая неделя, и седьмой день как ее кульминация, представляют собой единицу времени, служащую для оценки истории в ее хронологическом развитии, которое находит выражение в генеалогической последовательности. Далее мы увидим, что суббота служит для оценки истории не только в количественной, но и в качественной мере, акцентируя внимание на деяниях Бога-Спасителя, явленных в Его народе и через Его народ. Этот краткий анализ показывает, что, согласно библейскому свидетельству, происхождение седьмого дня субботы уходит корнями в процесс сотворения. Ее функция в этом процессе — отмечать завершение творения и начало истории человечества, или, как еще можно выразиться, воспевать Благую весть о корнях человечества.

Часть 2. Теории происхождения субботы

Прежде чем мы начнем рассматривать значимость едемского происхождения субботы, мы должны обратить внимание на другие толкования, связанные с ее происхождением, которые рьяно отстаивались на протяжении последнего столетия. Не отрицая значимости библейской летописи, историки во многих случаях предпочли проследить, насколько это возможно, историю субботы в небиблейских источниках. Результаты этих исследований далеко не однозначны. Различные гипотезы, выдвинутые историками, как мы увидим, не только не убедительны, но и невольно указывают на библейское объяснение как на заслуживающее большего признания.

Основные теории относят появление субботы соответственно: 1) на период до Моисея или при его жизни, 2) на период после расселения в Ханаане, 3) на период вавилонского пленения или после него. Главные причины, приводимые в качестве обоснования появления субботы, можно обозначить как: 1) астролого-астрономическая, 2) социо-экономическая, 3) магически-символическая.

Происхождение субботы в период до Моисея или при его жизни

Сатурн. Теория, связывающая происхождение субботы с Моисеем, прежде всего, основывается на предположительном влиянии либо Сатурна, либо фаз Луны, либо месопотамской семидневной недели. Старая, но все еще популярная теория прослеживает происхождение ветхозаветной субботы от дня Сатурна, существовавшего у кенитов (кенеян), племени с которым сблизился Моисей, женившись на его представительнице после бегства в Мадиам (Суд. 4:11, 17) (9). Считается, что день Сатурна был днем, в который кениты, занимавшиеся металлообработкой, не разжигали свои плавильные печи. Израильтяне якобы приняли этот кенитский обычай и распространили его положения на повседневные дела. Подтверждение этой гипотезе ищут в запрещении разжигать огонь в субботу (Исх. 35:3; Чис. 15:32-36), что связывается с унаследованным евреями почитанием Саккуфа (Молоха) и Кайвана (Ремфана) (Ам. 5:26), именами которых будто бы обозначался все тот же Сатурн (10).

У этой гипотезы есть один существенный недостаток. Она основывается на том исходном положении, что у кенитов была семидневная неделя, каждый день которой был посвящен тому или иному планетарному богу. Однако, насколько нам известно, введение планетарной недели произошло гораздо позже, приблизительно во времена возникновения христианства (11). Более того, ни в Ветхом Завете, ни в древнееврейской литературе нет упоминаний о том, что суббота когда-либо считалась посвященной Сатурну (12). По этим и другим причинам кенитская гипотеза не принимается сейчас практически ни одним исследователем (13).

Фазы Луны. Большей популярностью пользуется лунная теория, которая связывает происхождение субботы с днями, соответствующими четырем фазам Луны, и/или с днем полнолуния. Эти дни, по всей видимости, имели определенное религиозное значение в древней Месопотамии, на родине Авраама. Доказательство существования таких дней в первую очередь можно найти в ассирийском календаре, который был обнаружен среди клинописных табличек в Британском музее в 1869 г. ассириологом Джорджем Смитом (14). Этот календарь, который, вероятно, был списан с гораздо более древнего вавилонского оригинала (15), перечисляет тридцать дней тринадцатого, или добавленного, месяца и определяет 7, 14, 19 (16), 21 и 28 дни месяца как ûmê lemnûti, то есть плохие, или неблагоприятные дни (dies nefasti). В эти дни цари, священники и лекари должны были воздерживаться от определенных видов деятельности, чтобы не прогневать богов (17). Происхождение этих «плохих» дней относят к четырем фазам Луны, которые сменяются приблизительно каждые семь дней (18). Таким образом, евреи якобы позаимствовали свою субботу у древнего месопотамского лунного цикла (19). Упоминание о субботе в Ветхом Завете совместно с новолунием представляется как отголосок «лунного» происхождения субботы (20).

Эта теория, кажущаяся довольно убедительной, при детальном исследовании обнаруживает, по крайней мере, три слабых места. Во-первых, поскольку продолжительность лунного месяца не 28 дней (4х7), а более 29 (период, который не может быть разделен на четыре точных недели по семь дней каждая) (21), любое увязывание седьмого дня с фазами луны нельзя рассматривать как появившееся изначально, но лишь как развившееся после. Во-вторых, если вавилоняне пользовались «неблагоприятными» днями в своем гражданском недельном цикле (чего они, по всей видимости, никогда не делали) (22), значит, этот цикл прерывался в начале каждого месяца, так как его первый «плохой» день (ûmu lemnu — седьмой день) наступал по прошествии восьми или девяти дней от последнего «плохого» (28-го) дня прошлого месяца. Количество дней зависело от того, сколько дней (29 или 30) было в предыдущем лунном месяце. Такой непостоянный цикл, привязанный к началу лунного месяца, вряд ли мог дать начало еврейской неделе, продолжительность которой была постоянной и не зависела от лунных или солнечных циклов. В третьих, в клинописных текстах нет никаких указаний на то, что вавилоняне употребляли повторяющиеся неблагоприятные дни для деления времени на гражданские недели. Правила, связанные с такими днями, распространялись только на царей и священников и не касались народа в целом (23). Более того, это был не единственный «недельный» цикл, известный вавилонянам, поскольку есть немало примеров, когда «месяц делился на шесть частей, что подразумевает пятидневную неделю» (24). И, напротив, еврейская святая (а не «плохая») суббота использовалась как единственное религиозное и гражданское деление времени на недели и соблюдалась как праздник всем обществом.

Šabattu. В ряде аккадских документов древней Месопотамии встречается термин šabattu, который очень похож на еврейское слово, обозначающее субботу (sabbat). Термин этот, очевидно, указывал на пятнадцатый день месяца, то есть на день полнолуния. Пример тому из времен Авраама можно найти в знаменитом вавилонском эпосе о сотворении мира, называемом «Энума элиш» (5:18), где Мардук, обращаясь к Луне, говорит: «В начале месяца, над страной поднимаясь, ты будешь сиять рогами до дня шестого. В день седьмой ты явишься в половине венца. В šabattu встанешь в противление [солнцу] в половине месяца» (25). Какое значение придавалось этому дню? Очевидно, день полнолуния — šabattu — был посвящен Сину, богу Луны, занимавшему важное место в вавилонском пантеоне (26). В ряде табличек šabattu определяется как ûm nûh libbi, что обычно переводится как «день душевного покоя» или как «день умиротворения» (27). Таким образом, šabattu был днем полнолуния, когда люди задабривали или умиротворяли богов (28). Сходство в написании и звучании аккадского šabattu и еврейского sabbat (суббота), так же, как и увязывание субботы и новолуния в Ветхом Завете, привели некоторых исследователей к однозначному выводу, что суббота первоначально была не еженедельным, а ежемесячным праздником, связанным с полнолунием. А трансформация субботы из ежемесячного в еженедельный праздник якобы произошла гораздо позже, во времена Иезекииля, как удовлетворение потребности в отдыхе.

Явная надуманность этой теории приводит в изумление некоторых исследователей. Например, Карл Будде, выражая свое сожаление по поводу столь необоснованной теории, замечает, что в «Книге Иезекииля нет ни единого слова, предписывающего новый порядок празднования субботы. Напротив, Иезекииль постоянно сетует (20:12; 22:8,26; 23:38; 44:24), что на протяжении многих лет… Израиль не соблюдает субботу по древнему примеру» (30). Приверженцы «теории полнолуния» игнорируют также такие более древние отрывки, как: 2 Цар. 4:23 и 2 Цар. 11:4-12, которые говорят о субботе более чем за два столетия до Иезекииля (31). Более того, эти исследователи не могут объяснить, каким образом «ежемесячная суббота» стала отмечаться как еженедельный день отдыха и богопоклонения независимо от дня полнолуния. Если израильтяне веками отмечали день полнолуния, почему в более поздние периоды не найдено никаких тому свидетельств? Например, день полнолуния в еврейском языке называется не «šabbat», а kese (Пс. 80:4) — термин, который не имеет сходной словоформы, т. е. не может быть производным от аккадского šabattu. Поэтому вавилонский лунный месяц (с его неблагоприятными днями и šabattu), видимо, не имел непосредственного влияния на появление еврейской субботы и календаря. Это подтверждается и тем, что еврейские названия месяцев не имеют никакого сходства с вавилонскими (32). Таким образом, любое идеологическое или этимологическое сходство вавилонского šabattu (или неблагоприятных дней) и еврейской субботы нужно объяснять в свете их общего семитского происхождения. Вавилоняне были связаны с евреями как в языковом, так и в культурном плане, так что оба народа вполне могли узнать о субботе творения из одного источника. Тем не менее, как в случае с повествованиями о творении (Энума элиш) и о потопе (Эпос о Гильгамеше), суббота могла быть искажена и преображена из святого дня в неблагоприятный день, связанный с фазами Луны. Следовательно, такого рода ход событий предполагает не происхождение, а изменение первоначальной субботы к худшему варианту. Действительно в вавилонских šabattu или неблагоприятных днях нельзя найти никаких признаков возвышенных целей или человеческих ценностей, выраженных библейской субботой.

Семидневный период. В некоторых древних месопотамских документах упоминаются празднования или события, длившиеся семь дней. Например, две надписи, приписываемые царю Гудеа, правившему в Лагаше, месопотамском городе-государстве, в двадцать первом веке до н. э., говорят о празднике посвящения храма, который длился семь дней, и об установке неких стел, занявшей семь дней (33). В месопотамских легендах о потопе дождь продолжался семь дней, и первая птица была выпущена через семь дней после того, как корабль пристал к горе (34).Есть исследователи, которые на основании этих и некоторых других источников (35) с уверенностью заявляют, что ветхозаветная суббота происходит от древней месопотамской семидневной недели (36). Однако такое смелое заявление основано скорее на догадках, чем на фактах. Как справедливо подчеркивает Зигфрид Х. Хорн, опытный и талантливый археолог, свидетельства в пользу древневавилонской недели «отнюдь не являются вескими, особенно, если учесть сотни тысяч табличек, найденных на раскопках в месопотамской долине. Если бы древние шумеры, вавилоняне или сирийцы имели такую неделю, как у евреев в библейские времена, или особо святили седьмой день такой недели, они бы обязательно оставили нам более четкие сведения об этом» (37).

Упоминание о семидневном праздновании посвящения едва ли может служить доказательством существования семидневной недели, поскольку есть немало упоминаний о посвящении храмов в другие времена, другими царями, в более или менее короткие сроки» (38). Подобным же образом и семидневные периоды, упоминаемые в месопотамских сказаниях о потопе, могут представлять собой смутные воспоминания о существовании семидневной недели во времена библейского потопа, а вовсе не свидетельствовать о ее повсеместном «хождении» во времена создания этих повествований. Библейское описание потопа содержит неоднократные ссылки на семидневные периоды (Быт. 8:8-12), предполагая тем самым, как признают комментаторы, существование семидневной недели (39). Клинописные сказания о потопе, несмотря на искажения и преувеличения, действительно более близки к библейскому повествованию, чем потопные легенды из других частей света (40). Такое сходство говорит о проникновении понятия семидневной недели в литературные произведения, хотя ее гражданское употребление, очевидно, прекратилось, о чем свидетельствует существование более коротких «недель» (41). «Отсюда логически вытекает, — метко подмечает Хорн, — что семидневная неделя некогда существовала, но утратила свое значение еще до того, как начали вестись исторические записи, и о ней остались только смутные воспоминания».

Расселение в Ханаане

Общественный институт. Попытка найти удовлетворительное объяснение происхождению субботы на основании внебиблейских источников не удалась, и исследователи принялись искать ее корни в ветхозаветных текстах. Некоторые из них пришли к заключению, что суббота впервые была введена после завоевания Ханаана (42)и что сделано это было из соображений социального и экономического характера. Потребность в дне отдыха для работников и в рыночном дне для торговцев якобы и вызвала введение субботы в качестве «выходного» (43). Со временем, как утверждают, суббота претерпела эволюцию, превратившись из социального в религиозный институт, то есть из дня для отдыха рабов и торговли в день для Иеговы. Заслуга такого преобразования приписывается пророкам и священникам, которые ко времени вавилонского пленения разработали теологию субботы для поощрения ее религиозного соблюдения (44).

Прежде всего, поддержку данной теории ищут в тех текстах, которые освещают субботу преимущественно в социальном плане. Исх. 23:12 и 34:21 считаются особенно показательными в этом смысле. В Исх. 23:12 говорится о покое в седьмой день, чтобы «отдохнул вол твой и осел твой, и успокоился сын рабы твоей и пришелец». В Исх. 34:21 подчеркивается необходимость соблюдать седьмой день даже в разгар сельскохозяйственных работ: «Покойся и во время посева и жатвы». Важность этих текстов усматривается в том, что они не содержат отчетливой теологической мотивации и поэтому считаются «самым древним вариантом заповеди о субботе» (45). Более того, поскольку эти тексты говорят о сельскохозяйственной деятельности, которая требует использования скота, рабов и поденщиков — условий, предположительно не существовавших во время странствования в пустыне — суббота должна была быть введена после расселения в Ханаане, для восполнения новых социальных потребностей.

Логику таких аргументов нельзя отрицать, однако, на наш взгляд, она основывается на неоправданных предположениях. Например, считается, что соображения гуманности предшествовали теологическим соображениям и формулировкам и, следовательно, те книги Пятикнижия, в которых говорится о субботе строго в социальном плане, должны отображать первоначальную форму субботствования, в то время как те тексты, которые обнаруживают религиозные или теологические аспекты, должны относиться к более позднему периоду (46). Чем были мотивированы столь гуманные решения и постановления во времена, когда человеческая жизнь стоила так мало? Отношение к стране и народу, сформированное на культах и вымыслах, вряд ли могло способствовать такой мотивации, тем более что мы не находим никаких упоминаний о подобном отношении в Ветхом Завете. Более того, разве языческие мифы когда-либо содействовали соблюдению прав человека? Едва ли об этих правах задумывались современники древних израильтян, которые, к примеру, не видели ничего дурного в рабовладении и использовали правовую систему для его защиты (47). Напротив, у израильтян закон о субботе предоставлял выходной всем, включая рабов, позволял аннулировать долги (главную причину рабства) и давал рабам свободу (48).

Разве гуманистическая функция субботы не предполагает теологические причины и мотивацию? Теологические мотивы не обязательно должны быть ясно выражены, особенно если суббота помещена среди основных гражданских и культовых законов (ср. Исх. 23:12; 34:21). Гражданские кодексы в большинстве случаев не дают рационального объяснения законам. Тем не менее, даже в Исх. 23 — главе, содержащей разнообразные гражданские и культовые законы, соблюдение субботы не лишено и теологического обоснования. В действительности, так называемый «самый древний вариант заповеди о субботе» (Исх. 23:12) помещен в контексте увещевания быть милосердными по отношению к непривелигированым слоям: «Пришельца не обижай: вы знаете душу пришельца, потому что сами были пришельцами в земле Египетской» (Исх. 23:9). Разве упоминание о горьком египетском рабстве, от которого Яхве освободил израильтян, не служит сильной теологической мотивацией, чтобы побудить их проявлять милосердие к ближним? (49) Разве еженедельные субботы и субботний год не были действенным средством, чтобы показать, что народ ценит изливаемую на них Божью милость, проявляя сострадание к другим? «Соблюдать субботу ради человека, — пишет Абрам Херберт Льюис, — значит соблюдать ее ради Бога» (50). Не правда ли, даже сегодня благодарность за полученные Божьи благословения служит сильнейшим религиозным мотивом для заботы о ближних.

А как насчет упоминания о скоте, рабах и работниках, которым надлежало давать субботний отдых даже в разгар сельскохозяйственных работ? Означает ли это, что суббота была введена только после завоевания Ханаана, когда израильтяне расселились по стране и стали использовать чужой труд? (51) Такой вывод не учитывает двух важных факторов. Во-первых, последние исследования показывают, что до завоевания Ханаана израильтяне жили не как кочевники, а как полукочевники, передвигавшиеся по краю пустыни (возможно Негеб) (52). Этим обстоятельством можно объяснить введение законов сельскохозяйственной направленности до того, как евреи обосновались в Ханаане. Во-вторых, даже если допустить, что они жили в пустыне как кочующее племя и не имели быков, ослов или рабов и не обрабатывали землю, разве не мог наделенный пророческим даром вождь, такой, как Моисей, видеть дальше конкретной ситуации и провозгласить законы, необходимые в будущем? Разве отцы-пилигримы, прежде чем высадиться в заливе Кейп-Код, не подписали «Мейфлауерское соглашение», которое стало основным государственным законом колонии в Плимуте на долгие годы? (53) Можем ли мы отказать в подобной прозорливости Моисею?

Рыночные дни — число семь. Подчас, чтобы понять, как израильтяне после завоевания Ханаана пришли к соблюдению седьмого дня, исследователи прибегают к предполагаемому влиянию хананеев, рыночных дней или числа семь. Действительно ли евреи позаимствовали субботу у хананеев, как считают некоторые? (54) Это предположение может показаться весьма убедительным, поскольку хананеи оказывали достаточно сильное влияние на израильтян. Однако факт остается фактом: ни у хананеев, ни у родственных им финикийцев не обнаружено никаких следов соблюдения субботы (55). А может быть, израильтяне «получили» субботу из первоначальной семидневной рыночной недели? (56) Рыночные дни, повторявшиеся каждые пять, шесть, восемь или десять дней имели место у многих народов. Но против этой теории свидетельствует то, что в Палестине не было найдено никаких признаков регулярных рыночных недель, в том числе с промежутком в семь дней. Более того, пророки осуждали тех, кто торговал в субботу, и это может указывать на то, что именно субботний день по временам «вырождался» в рыночный, а не наоборот (Неем. 13:14-22; Иер. 17:19-27; Ам. 8:5).

Могло ли случиться так, что израильтяне получили свою субботу, исходя из огромного символического значения, которым многие древние ближневосточные народы наделяли число семь? (57) Некоторые исследователи предполагают, что это число, благодаря своей популярности, было сначала использовано, чтобы закрепить продолжительность весеннего и осеннего праздников (опресноков и кущей, каждый из которых длился по семь дней), и что впоследствии эти семидневные праздничные отрезки были использованы для исчисления времени в течение всего года (58). Эта гипотеза представляется довольно интересной, однако не объясняет, прежде всего, каким образом число семь приобрело такую популярность. Скорее всего, именно существование постоянной семидневной недели повлияло на продолжительность ежегодных праздников, а не наоборот (59). По всей видимости, какая-то связь между семидневной неделей, семидневными ежегодными праздниками и числом семь действительно существует. Но поскольку число семь не вписывается ни в один из известных астрономических способов времяисчисления, лучшим объяснением его значимости остается библейское повествование о Божественном благословении и освящении седьмого дня по завершении творения.

Этот краткий обзор выявляет отдельные слабые места существующих теорий, утверждающих, что суббота, как общественный институт, берет свое начало после обоснования евреев в Ханаане. Мы показали, что эти теории не дают убедительных альтернативных объяснений происхождения субботы, поскольку основываются на произвольном подборе текстов, неверных предпосылках и бездоказательных заявлениях, касающихся мнимого влияния рыночных дней или числа семь.

Вавилонское пленение

Нововведение или закрепление? Период вавилонского пленения (605-539 до н. э.) многие считают переломным в истории субботы. Некоторые исследователи, как уже отмечалось выше (60), связывают происхождение субботы именно с этим периодом. Для других период пленения и время после него являются поворотным моментом в теологическом и обрядовом развитии субботы (61). Мы не станем более задерживаться на первой точке зрения, поскольку она явно противоречит ветхозаветным упоминаниям о субботе, записанным до пленения, в то время как вторая точка зрения заслуживает некоторого внимания. Вавилонский плен, как утверждается, способствовал преобразованию субботы из социального института (день отдыха для рабов и скота) в религиозный праздник (день для Бога) по меньшей мере, двумя путями. Во-первых, утрата родины и зависимой рабочей силы якобы устранила социальные причины соблюдения субботы и в то же время способствовала поискам ее теологического обоснования. Во-вторых, утверждается, что утрата святого места (Иерусалимского храма в 586 г. до н. э.) привела к тому, что огромную важность приобрело святое время (суббота), поскольку его можно было праздновать даже в изгнании (62).

Информация, предоставляемая Ветхим Заветом по данному периоду, не подтверждает такую теорию преобразования субботы. Пророки времен изгнания не привносят никаких новшеств в теологию и практику соблюдения субботы. Иезекииль, например, не предписывает никаких новых способов или причин для соблюдения субботы (63). Напротив, пророк считает, что именно осквернение субботы в прошлом стало главной причиной всех бедствий, постигших Израиль (Иез. 20:15, 16, 21, 36; 22:26, 31). Чтобы способствовать возврату к истинному субботствованию, Иезекииль прибегает не к новым теологическим выкладкам, а к древнему историческому значению субботы как «знамения» или символа завета, заключенного между Израилем и Богом (Иез. 20:12, 20). Эта функция субботы была наиболее актуальной во время вавилонского пленения из-за реальной угрозы дезинтеграции и даже исчезновения Израиля как нации. Иезекииль говорит о заветной функции и значении субботы не как о новой концепции, возникшей во время пленения, а как о традиционном веровании, уходящем корнями в историческое происхождение Израиля — в Исход. Иными словами, сила доводов пророка основывается на приложении устоявшегося значения субботы к сложившейся в изгнании критической ситуации (64).

Действительно ли суббота стала святым временем в результате утраты святого места (Иерусалимского храма)? Опять же, едва ли такую мысль можно почерпнуть у Иезекииля, который часто увязывает субботу со святынями (Иез. 22:26; 23:38) и со служением в будущем храме (Иез. 45:17; 46:1-4, 12) (65). Период пленения, сопровождавшийся переселением и обрядовыми неустройствами, пожалуй, способствовал не радикальным идеологическим или практическим нововведениям, а скорее закреплению таких институтов, как суббота. Об этом же свидетельствуют и усилия, предпринятые пророком Иеремией во время изгнания и пророком Неемией после него с целью прекратить торговлю в Иерусалиме по субботам (Иер. 17:19-27; Неем. 10:31-33; 13:15-22). Они стремились не трансформировать субботу, а устранить нарушения в ее соблюдении.

Эти замечания не имеют целью отрицать, что позднее (в межзаветный период) суббота подверглась коренным изменениям. Действительно, суббота стала считаться Божьим даром исключительно израильтянам (66). Такой взгляд подхлестнул и раввинистический, и сектантский иудаизм к разработке подробных правил для обеспечения надлежащего соблюдения субботы (67). К сожалению, эти правила, как подчеркивается в Евангелиях, стали тяжким бременем, а не духовными путеводителями к истинному субботствованию (68). Однако эта тенденция взяла верх уже по окончании ветхозаветного периода.

Какие выводы мы можем сделать из предложенного краткого обзора основных гипотез происхождения субботы? Мы выяснили, что все предположения, касающиеся времени (период Моисея, расселение, вавилонский плен) и способа трансформации (астрономический, социальный, магический) скорее затрудняют, чем проясняют понимание происхождения субботы и семидневной недели. Нет никаких убедительных свидетельств тому, что появление субботы как-то связано с планетой Сатурн, фазами Луны, рыночными днями, популярностью числа семь или вавилонским пленением. Невольно напрашивается мысль, не отражают ли все эти предположения, умаляющие субботу до мифологического или социологического явления, скрытое или явное желание некоторых избавить себя от необходимости понимать и соблюдать ее. Будем надеяться, что неудачные попытки обосновать происхождение субботы с помощью небиблейских источников обратят взоры многих к библейскому повествованию, раскрывающему происхождение и значение этого святого дня.

Часть 3. Суббота творения

Противники субботы творения и их аргументы

Вышеизложенные теории происхождения субботы представляют собой выводы, сделанные критически настроенными исследователями в течение последнего столетия. Но, как ни странно, вызов субботе творения был брошен задолго до наших дней такими «консерваторами», как палестинские иудеи, отцы Церкви, радикальные сторонники Реформации, а впоследствии современные диспенсационалисты. Возникает вопрос, почему на протяжении долгих веков столь многие отвергают явно едемское происхождение субботы, неоднократно обозначенное в Пятикнижии (Быт. 2:1-3; Исх. 20:11; Исх. 31:17)? Причины различны. Мы вкратце рассмотрим основные из них.

Кризис самосознания. Страстное желание сохранить самобытность евреев как нации при нарастающем эллинистическом давлении на иудейскую религию, возможно, подтолкнуло палестинских раввинов сузить значение субботы, данной при творении всему человечеству, до субботы, данной Моисеем исключительно Израилю. Подобному развитию событий особенно способствовали решительные попытки сирийского царя Антиоха Епифана провести радикальную эллинизацию иудеев посредством запрета жертвоприношений и субботствования (175 до н. э.). В результате многие иудеи отпали, «принесли жертвы идолам и осквернили субботу» (1 Макк. 1:43). Набожные иудеи самоотверженно сопротивлялись такой эллинизации, предпочитая смерть осквернению субботы (1 Макк. 2:32-38). Необходимость сохранить самобытность иудейской нации в этот критический момент привела к распространению концепции субботы как знака национальной исключительности. Некоторые раввины учили, что язычники были лишены преимущества субботствования, которое было дано исключительно Израилю. Как утверждается в Книге Юбилеев: «Он [Бог] повелел не всем людям и не все народам праздновать в этот день субботу, а только Израилю; ему только предназначил Он есть и пить, и праздновать субботу на земле» (2:31) (69). И если порой и упоминается, что патриархи соблюдали субботу, то это считается исключением, предвосхищающим то время, когда «она [суббота] была дана» Израилю (70).

Толкование субботы как исключительно иудейского института, учрежденного не при творении для всего человечества, а Моисеем и только для Израиля, уличает Бога, по меньшей мере, в лицеприятии и дискриминации. Однако надо сказать, что подобный взгляд представляет собой более позднее вторичное направление мысли, а не первоначальную традицию. Этот вывод подтверждается тем фактом, что в эллинистическом (греческом) иудаизме суббота считалась установлением, данным всему человечеству при творении (71). Более того, даже в палестинской литературе (как в апокалиптической, так и в раввинистической) очень часто упоминаются Бог, Адам, Сим, Авраам, Иаков и Иосиф как тщательно соблюдающие субботу (72).

Апологетические соображения. Представления о субботе как о Моисеевом установлении, имеющем исключительно иудейскую природу, были восприняты некоторыми отцами Церкви, чтобы бросить вызов тем христианам, которые защищали обязательное соблюдение заповеди о субботе наряду с прочими христианскими заповедями. Как правило, высказывается возражение, что патриархи и праведники до Моисея не соблюдали субботу, и, стало быть, этот день должен рассматриваться как временное установление, исходящее от Моиссея и распространяющееся исключительно на иудеев по причине их неверности (73). Превращение субботы из священного установления, данного при творении, в заурядный символ непослушания иудеев показывает непонимание тех незыблемых и возвышенных ценностей, которыми Писание наделяет субботу.

Отсутствие «субботы». В Быт. 2:2, 3 трижды говорится о «седьмом дне», и ни разу не упоминается слово «суббота». Некоторые на этом основании делают вывод, что суббота, как институт, берет начало не при творении, а позже — со времен Моисея (74). Действительно, слово «суббота» в этом отрывке не упоминается, но зато используется родственная форма šabat (прекращать, останавливать, покоиться), а она, как отмечает У. Кассуто, «содержит в себе аллюзию на название “день субботний”» (75). Более того, как проницательно замечает тот же автор, использование выражения седьмой день, а не суббота, возможно, отражает желание писателя подчеркнуть, что это день вечного порядка, исключая тем самым какие-либо ассоциации с астрологическими «субботами» языческих народов (76). Указывая на вечный порядок, седьмой день усиливает космологический смысл повествования о сотворении, а именно, что Бог является одновременно и Творцом, и Управителем этого космоса. Однако в Книге Исход, где седьмой день дан в контексте происхождения не космоса, а израильского народа, этот день ясно обозначен как «шаббат», возможно, чтобы выразить его новую историческую и сотериологическую функцию. Эти новые измерения субботы будут рассмотрены в главах 3 и 5.

Отсутствие повеления. Отсутствие в Быт. 2:2, 3 какого-либо повеления соблюдать седьмой день также истолковывается как дополнительное указание на то, что суббота — это не институт, учрежденный при сотворении и не моральный закон, обязательный для всего человечества, а временное установление, которое Моисей ввел только для Израиля и обосновал ссылкой на неделю творения (77). Этот довод делает Моисея виновным в извращении истины или, по крайней мере, жертвой серьезного недоразумения. Он заявил, что суббота появилась при сотворении, тогда как на самом деле она была его собственным творением. Такое обвинение, если оно верно, повлекло бы за собой серьезные сомнения в целостности и достоверности всего, что написал Моисей или любой другой библейский автор.

Что же делает любое Божественное повеление моральным и универсальным? Разве мы не считаем закон моральным, если он отображает природу Бога? Мог ли Бог дать более яркое откровение моральной природы субботы, сделав ее правилом Своего Божественного поведения? Разве принцип, утвержденный Божественным примером, менее обязателен, чем принцип, провозглашенный Божественным повелением? Разве дела не говорят громче слов? «Образ действий Бога, — отмечает Д. Мюррей, — есть эталон, на основании которого строится порядок действий человека. Едва ли можно сомневаться, что в Быт. 2:3 существует, по крайней мере, аллюзия на особое благословение седьмого дня среди остальных дней недели» (78). Тот факт, что суббота в повествовании о творении представлена как Божественный пример, а не как заповедь для человечества, вполне может отражать Божий замысел относительно субботы в безгрешном мире, а именно не навязанная извне повинность, а доброхотный отклик на милосердие Создателя. Посвящая субботу общению с Творцом, человек должен был обновляться и обогащаться физически, умственно и духовно. Поскольку необходимость в этом не отпала с грехопадением, а проявилась с новой силой, моральные, универсальные и вечные функции субботы были повторены позже в виде заповеди (79).

Отсутствие примера. Самый древний и, возможно, самый сильный аргумент против едемского происхождения субботы — это отсутствие ясного упоминания о соблюдении субботы после 2-й главы Книги Бытие на протяжении всего периода патриархов, то есть до Исх. 16 (80). Небиблейские источники, как мы уже отмечали, содержат (что касается домоисеева периода) лишь неясные намеки на первобытный тип «субботы» среди семитских народов древней Месопотамии. Впрочем, принимая во внимание природу субботы, едва ли можно рассчитывать на явные свидетельства ее соблюдения среди языческих народов. Однако такие свидетельства должны были нам дать верные Богу патриархи. Чем же объяснить их молчание? Возможно ли, чтобы от Адама до Моисея, по каким-то необъяснимым причинам, суббота, будучи обязательной, все же не соблюдалась? В этой связи можно вспомнить несоблюдение праздника Кущей от Иисуса Навина до Неемии на протяжении почти тысячи лет (Неем. 8:17). Или все-таки обычай соблюдать субботу не упоминается потому, что он был чем-то само собой разумеющимся? Последнее объяснение представляется наиболее убедительным по целому ряду причин.

Во-первых, существует подобный пример молчания относительно субботы в промежутке между Книгой Второзаконие и 4-й Книгой Царств. Такое молчание едва ли можно истолковать как несоблюдение субботы, поскольку первое случайное упоминание в 4 Цар. 4:23 появляется при описании обычая посещать пророка по субботам. Во-вторых, Книга Бытие не содержит законов, подобно Книге Исход, а лишь краткие повествования о происхождении мира. В ней не упоминается ни одна из прочих заповедей, так что молчание по поводу субботы — не исключение (81). В-третьих, в Книге Бытие и в начальных главах Книги Исход (82) есть косвенные свидетельства использования семидневной недели, что подразумевает и существование субботы. В контексте потопа семидневный отрезок времени упоминается четыре раза (Быт. 7:4, 10; 8:10, 12). «Неделя», вероятно, использовалось для описания продолжительности свадебных пиров Иакова (Быт. 29:27), а также траура после его смерти (Быт. 50:10). Подобный отрезок времени соблюли и друзья Иова, чтобы выразить ему свои соболезнования (Иов 2:12). Скорее всего, все упомянутые церемонии оканчивались с приближением субботы.

Наконец, в Исх. 16 и 20 суббота представлена как уже существующий институт. Повеление собирать двойную порцию манны в шестой день предполагает знание о значении субботы: «А в шестой день пусть заготовляют, что принесут, и будет вдвое против того, по скольку собирают в прочие дни» (Исх. 16:5). Чем объяснить, что в этом тексте не приводится никаких причин для сбора двойной порции в шестой день, если Израиль уже не знал о субботе прежде? Точно также и в Исх. 20 суббота преподносится как нечто уже известное. В заповеди не сказано «знай день субботний», но «помни день субботний» (Исх. 20:8), как если бы о нем уже знали. Более того, в заповеди подчеркивается древнее происхождение субботы (Исх. 20:11), так что едва ли можно говорить о введении этого праздника лишь после Исхода (83).

Рассуждать же о том, как соблюдали субботу патриархи, представляется бесполезным, поскольку нам пришлось бы прибегнуть к помощи воображения за отсутствием доступной информации. Однако, если учесть, что сущность субботы не в том, чтобы куда-то пойти для отправления определенных ритуалов, а в том, чтобы провести какое-то время с Богом, самим собой и ближними, то вполне вероятно, что патриархи проводили святые субботние часы у себя дома, исполняя какие-то акты поклонения, описанные в Книге Бытие, такие, как молитва (Быт. 12:8; 26:25), жертвоприношение (Быт. 12:8; 13:18; 26:25; 33:20) и наставление (Быт. 18:19).

Законнические тенденции. Возражения против субботы, вкратце нами рассмотренные, в основном выдвигаются христианами, справедливо противящимися крайне законническому соблюдению субботы, которого зачастую придерживаются люди, отстаивающие ее как институт, учрежденный при творении (85). Такая реакция вполне оправдана, однако же не допустимо отменять заповедь только потому, что кто-то ее извращает. Законники, к сожалению, склонны забывать, что Своими поступками и словами Спаситель сделал субботу днем «милости», а не «жертвы» (Мф. 12:8), днем любви к Богу и ближнему своему, а не показной праведности в исполнении обрядов. Правильное понимание и соблюдение субботы будет сильным противоядием против законничества. Почему? Потому что суббота учит нас не зарабатывать свое спасение (законничество), а воздержаться от всех дел, чтобы, как хорошо сказал Кальвин, «позволить Богу действовать в нас» (86).

Конфликт с современной наукой. Завершая этот обзор аргументов, выдвигаемых против субботы, нельзя не упомянуть о тех, кто отвергает это библейское учение, будучи не в состоянии соотнести его с современными научными теориями происхождения жизни на земле. Согласно господствующим ныне научным представлениям, на формирование поверхностных слоев земли ушли миллионы лет, а жизнь зародилась самопроизвольно, развившись из простейших одноклеточных «предков». Чтобы примирить эту теорию с повествованием о творении, некоторые доброжелательные богословы истолковывают неделю творения аллегорически — как шесть геологических эпох (87). Другие предпочитают рассматривать ее главным образом как время, в течение которого людям были явлены творческая сила и благость Бога. Эти толкования, так или иначе, отрицают субботу творения, поскольку из них вытекает, что Бог на самом деле не покоился и не освящал буквальный седьмой день.

Проблема научной логики, как остроумно заметил Герольд Вейсс, заключается в том, что «она не приемлет никаких теологических знаний» (88). Когда человек упорно верит только тому, что можно увидеть собственными глазами, он прослеживает свои корни по нисходящей до биологических видов, а не по восходящей до образа Божия. В конце концов, человек начинает верить только лишь в самого себя. Трагическое следствие подобной философии в том, что она лишает жизнь и человеческую историю первичного смысла, оставляя как жизнь, так и историю без первопричины и цели. Жизнь сводится к биологическому циклу, начало и конец которого определяются только волею случая. Таким образом, конечная реальность — это не Бог, а материя, которая исторически воспринимается как вечная или порочная. Повествование о происхождении мира, где суббота описывается как памятник творения, бросает вызов этому нигилизму, призывая каждое поколение, чем бы оно ни было обременено — научными фактами или мифологическими вымыслами, признать, что этот мир является творением и даром Божьим, вверенным человеку, чья жизнь наполнена смыслом, поскольку берет свое начало от Бога.

Так ли уж необходимо объяснить творческую неделю в свете современных научных теорий, чтобы принять субботу как символ сотворения? Есть ли у современной науки технологии и инструменты, чтобы проверить и объяснить, сколько времени займет «создание» солнечной системы вроде нашей с ее разнообразием форм жизни? Мы часто забываем, что наука может наблюдать и измерять только текущие процессы сохранения и распада. По сути, современная наука, полагая, что протекающие ныне процессы мало чем отличаются от процессов, протекавших в прошлом (униформизм), исключает возможность Божественного вмешательства в ход событий. Таким образом, проблема не в том, как примирить неделю творения с современными теориями происхождения мира, а в том, как увязать библейское учение о Божественном творении с доминирующим в науке представлением о самопроизвольном зарождении жизни. Можно ли их как-то совместить? Очевидно, нет, поскольку эти два взгляда основываются на абсолютно разных посылках. Научное мировоззрение принимает только естественные причины, в то время как библейский взгляд признает Бога как Сверхъестественную Первопричину: «Верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (Евр. 11:3).

Если мы верой принимаем, что Бог сотворил этот мир, тогда почему мы не должны верить тому, что Он нам открыл о времени, которое Он потратил на сотворение? Кто-то может возразить, что представление о Боге, творящем и покоящемся в узких рамках буквальной семидневной недели, противоречит Его вечной и всемогущей сущности. Конечно же, Всемогущий Бог не нуждался ни в геологических эпохах, ни в буквальных днях, чтобы создать наш мир; Ему нужно было лишь пожелать вызвать его к существованию (Пс. 32:6). Однако в Своем откровении Бог говорит нам, что избрал человеческое, а не Божественное времяисчесление для сотворения нашего мира. Так не указывает ли этот факт на иную, не менее важную черту Его Божественной сущности — на Его любовь? Не отражает ли готовность Бога ограничить Себя человеческими временными рамками при сотворении мира Его стремление дать Своим творениям Божественный пример в распределении дней труда и отдыха в буквальной неделе? Не служит ли это предвосхищением готовности Бога войти, если возникнет такая необходимость, в человеческое тело, чтобы стать «Еммануилом», «Богом с нами»? Этот аспект субботы будет предметом наших дальнейших рассуждений (89). А пока мы делаем следующий вывод: ставить под сомнение происхождение субботы от сотворения, с целью примирить неделю творения с современными теориями происхождения, означает отрицать не только сущность Быт. 1:1-2:3, но и комментарий на этот отрывок, данный в четвертой заповеди, которая говорит о шести буквальных днях творения и одном буквальном дне покоя, освященном Богом при сотворении этого мира (Исх. 20:11).

Суббота творения в Писании

Этот краткий обзор аргументов против субботы творения касался в первую очередь упоминаний, содержащихся в первых двух книгах Библии — Бытие и Исход. Отсюда может создаться впечатление, что остальные книги Писания и историческая летопись хранят молчание по данному вопросу. Но это неверно, так как подтверждение едемского происхождения субботы можно найти как в истории, так и в других частях Писания. Подобные свидетельства мы вкратце и рассмотрим, чтобы дать читателю возможность исследовать этот вопрос в его библейской и исторической перспективе.

Мк. 2:27. Два важных изречения Иисуса, приведенные в Мк. 2:28 и Ин. 5:17, содержат аллюзию на субботу творения. В Мк. 2:27 приводятся слова Иисуса: «Суббота для человека, а не человек для субботы». Это изречение звучит в контексте обвинения в нарушении субботы, выдвинутого против учеников Христа за то, что те утоляли голод колосьями, росшими на краю поля. Чтобы опровергнуть это обвинение и утвердить основополагающую функцию субботы как элемента защиты, а не ущемления физического и духовного благосостояния человека, Христос обратился к первоначальной цели ее учреждения, говоря: «Суббота была сотворена ради (90) человека, а не человек ради субботы» (Мк. 2:27) (91).

Обратите внимание на слова, которые подобрал наш Господь. Деепричастие «сотворена» — ginomai содержит аллюзию на первоначальное «сотворение» субботы (92), а слово «человек» — anthropos предполагает ее человеческий аспект. Таким образом, чтобы установить ценность субботы для людей и всего мира, Христос возвращается к самым ее истокам — сразу после сотворения человека. Почему? Потому что для Господа первоначальный закон стоит на первом месте. О том же говорит и другой пример, когда, обличая искажение института брака, возникшее после Моисея, Иисус вернулся к едемскому закону: «Сначала не было так» (Мф. 19:8) (93). Христос прослеживает и брак, и субботу до их учреждения при сотворении, чтобы прояснить их первоначальную ценность и значимость для человечества.

Ин. 5:17. В Евангелии от Иоанна приводится еще одно важное высказывание Иисуса о субботе. Будучи обвиненным в исцелении в субботу, Он защищал Себя следующими словами: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). Предыдущие исследования этого отрывка показали, что Божественное «делание» традиционно истолковывается как «постоянная забота» (cura continua) или «постоянное творение» (creatio continua), а наречие «доныне» — как «постоянно, всегда» (94). Отсюда выводится следующее необоснованное заключение: непрекращающаяся деятельность Бога, будь то творение или поддержание жизни уже сотворенного, отменяет или аннулирует закон о субботе.

Подобный вывод не оправдан по крайней мере по двум пунктам. Во-первых, в Евангелии от Иоанна деятельность и дела Божьи многократно и недвусмысленно отождествляются не с процессом творения или сохранения сотворенного, а с искупительной миссией Христа (Ин. 4:34; 6:29; 10:37, 38; 14:11, 15:24; 9:3). Во-вторых, наречие «доныне» подчеркивает не постоянство, а торжественное начало и кульминацию Божьей деятельности. Иными словами, Бог действует до сего самого часа, начиная с первой субботы и до завершения Его работы — до последней субботы. Наречие «доныне» предполагает «начало» и «конец». Начало — это суббота творения, когда Бог закончил Свою творческую работу, а конец — это последняя суббота, когда будет завершено искупление. Для Бога и Его творений субботы в промежутке между первой и последней (Ин. 9:4) — это не апатичное безделье, а неустанный труд ради спасения людей. Отсюда мы заключаем, что Христос, ссылаясь на субботу творения в оправдание законности Своего искупительного служения в этот день, в Ин. 5:17 косвенно подтверждает ее едемское происхождение.

Евр. 4:1-11. Возникновение субботы при творении признается также и автором Послания к Евреям (95). В четвертой главе этого послания он устанавливает вселенскую и духовную природу субботнего покоя, объединив два ветхозаветных стиха, а именно Быт. 2:2 и Пс. 94:11. Посредством первого он прослеживает учреждение субботнего покоя при сотворении, когда «почил Бог в день седьмой от всех дел Своих» (Евр. 4:4; ср. Быт. 2:2, 3). Посредством второго (Пс. 94:11) он объясняет, что масштаб этого Божественного покоя включает благословение спасения, которое будет обретено теми, кто лично войдет в «Божий покой» (Евр. 4:3, 5, 10). Наша непосредственная задача — не просто понять различные значения покоя, упомянутого в этом отрывке (96), но отметить, что автор относит его происхождение не к временам Иисуса Навина, когда израильтяне расселялись по Палестине (Евр. 4:8), а ко времени творения, когда «почил Бог в день седьмой от всех дел Своих» (Евр. 4:4). Контекст ясно показывает, что автор имеет в виду «дела» творения, так как он объясняет, что «дела Его были совершены еще в начале мира» (Евр. 4:3). Таким образом, в 4-й главе Послания к Евреям покой субботы творения не только признается, но и предлагается как основа для понимания конечной цели Бога в отношении Своего народа.

3.         Суббота творения в истории

Иудейская традиция. Перейдя от библейских к небиблейским источникам, мы найдем широкое признание происхождения субботы от сотворения мира как в иудейской, так и в христианской истории. Иудеи выработали две разные точки зрения на происхождение субботы. По большому счету, их можно обособить по лингвистическим и географическим признакам. Палестинский иудаизм, как уже отмечалось ранее, свел субботу к исключительно еврейскому обряду, связанному с происхождением Израиля как нации во времена Моисея. Этот взгляд не отражает изначальной традиции, а представляет собой последующее развитие, вызванное к жизни необходимостью сохранить еврейскую самобытность перед лицом эллинистического давления (особенно во времена Антиоха Епифана, 175 г. до н. э.), направленного на уничтожение иудейской религии. На это указывает тот факт, что даже в палестинской литературе имеются упоминания о происхождении субботы от творения. Например, Книга Юбилеев (около 140-100 до н. э.). Хотя с одной стороны в ней говорится, что Бог позволил соблюдать субботу «только Израилю» (Юб. 2:31), с другой в ней утверждается, что Бог «в седьмой день соблюдал субботу, и освятил ее на все века, и утвердил ее в знамение для всех Своих творений» (Юб. 2:1).

В эллинистической (греческой) иудейской литературе суббота безусловно рассматривается как закон, учрежденный при сотворении и предназначенный для всех народов. Аристовул, предшественник Филона Александрийского, например, пишет во втором веке до н. э.: «Бог — Творец всего мира дал нам и седьмой день для покоя, ибо жизнь полна забот для всех людей» (97). Два столетия спустя Филон Александрийский истолковал субботу намного глубже. Он не только прослеживает происхождение субботы вплоть до творения, но и с восхищением называет ее «днем рождения мира» (98). Говоря о повествовании о творении, Филон разъясняет: «Нам сказано, что мир был сотворен за шесть дней и что в седьмой Бог почил от Своих дел и начал созерцать то, что Он так хорошо сотворил, и посему повелел тем, кто будет жить при этом мировом порядке, следовать Его примеру в этом так же, как и во всем остальном» (99). Поскольку суббота существует от сотворения, Филон подчеркивает, что этот день — «это праздник не одного города или страны, но всей Вселенной, и только он действительно заслуживает именоваться “общим”, ибо принадлежит всему народу» (100).

Ранняя Церковь. Признание происхождения субботы от сотворения можно обнаружить и в документах ранней Церкви, хотя в некоторых случаях ее важность либо оспаривается, либо приписывается воскресенью. В Сирийской дидаскалии (ок. 250), полемика по поводу субботы и воскресенья строится вокруг приоритетности этих двух дней в отношении сотворения. Воскресенье представлено как «больший» в сравнении с субботой день, поскольку оно предшествовало субботе в творческой неделе. Как первый день творения, воскресенье символизирует «начало мира» (101). В Беседе об обрезании и субботе, найденной среди трудов Афанасия Великого (296-373), автор пытается доказать превосходство воскресенья над субботой, противопоставляя сотворение и пересотворение. «Суббота была завершением первого творения, день Господень был началом второго, в котором Он обновил и возродил ветхое» (102). Тот факт, что приверженцы и субботы и воскресенья защищали правомерность и превосходство своего дня, указывая на его значение в свете сотворения, показывает, насколько важной, по их мнению, была творческая неделя.

В так называемых Постановлениях Святых Апостолов (ок. 380) христиан увещевают «соблюдать субботу и праздник дня Господня, потому что первая есть памятник творения, а последний — памятник воскресения» (103). В этом же документе можно найти еще несколько упоминаний о субботе творения. Например, молитва в памятование о Христовом воплощении начинается словами: «О Господь Всемогущий, Ты сотворил наш мир Христом и утвердил субботу в память о сем. И потому в день сей Ты дал нам покой от трудов наших, дабы мы размышляли над законами Твоими» (104). Тема субботы творения, как отмечает Жан Даниелу, находится и «в центре философии Августина» (105). Кульминация творческой недели в субботнем покое послужила Августину (354-430) основанием для развития двух важных концепций. Во-первых, это понятие о поступательном движении истории этого мира в сторону окончательного покоя и мира с Богом. Другими словами, наступление вечного покоя символизирует для Августина осуществление «субботы, которую Господь утвердил в начале творения, где сказано: “почил в день седьмой от всех дел Своих”» (106).

Другое Августиново толкование субботы творения может быть определено как мистическое продвижение мятущейся человеческой души к успокоению в Боге. Подходящий пример мы находим в одной из самых возвышенных глав его Исповеданий, где Августин молится: «Господи Боже, давший нам все, пошли нам покой, покой субботний, покой, не знающий вечера (107). Ибо весь этот весьма прекрасный порядок вещей прейдет, совершив назначенное ему. Он был сотворен с утром и вечером. Седьмой же день не имеет вечернего заказа, ибо Ты освятил его, чтобы он мог длиться вечно. Ты покоился в седьмой день по завершении дел Своих; и голосом Книги Твоей возвещено нам, что и мы по завершении трудов своих, по милости Твоей, в субботу вечной жизни успокоимся в Тебе» (108). Эта мистическая и эсхатологическая интерпретация субботы творения показывает, как глубоко Августин осознавал ее значимость, хотя и не признавал необходимость буквального соблюдения четвертой заповеди (109).

Средние века. В средние века Августинова духовная интерпретация субботы творения не претерпела значительных изменений (110). Впрочем, после принятия в 321 г. закона Константина Великого о воскресном дне она получила новое развитие. Дабы придать имперскому закону, требующему покоиться в воскресенье, богословское обоснование, руководители Церкви нередко обращались к заповеди о субботе, истолковывая ее как древнее установление, святость которого можно перенести на воскресный день. Иоанн Златоуст (347-407) предвосхитил эту тенденцию в своем толковании Быт. 2:3: «И благословил Бог седьмой день, и освятил его». Он спрашивает: «Что в действительности означают слова “освятил его”?… (Бог) учит нас, что среди дней недели один должен быть отделен и полностью посвящен служению духовному» (111). Это смещение в концепции субботы творения с соблюдения именно седьмого дня к принципу покоя и богопоклонения в один из семи дней дало возможность применять четвертую заповедь к соблюдению воскресенья. Петр Коместор (ум. ок. 1179), например, отстаивает данное применение на основании Быт. 2:2, утверждая, что «те или иные народы всегда соблюдали субботу даже до Закона» (112). Это признание происхождения субботы от творения, а значит и ее общечеловеческого значения, было, однако, мотивировано не желанием способствовать соблюдению седьмого дня, а необходимостью обосновать соблюдение воскресенья.

В теологии позднего средневековья буквальное применение заповеди о субботе к воскресному дню оправдывалось на основании ее новой интерпретации, которая заключалась в разграничении морального и церемониального аспектов четвертой заповеди (113). В своей Сумме теологии Фома Аквинский (ок. 1225-1274) наиболее четко представляет это искусственное и безосновательное разграничение. Он доказывает, что «закон о соблюдении субботы является моральным…когда он повелевает человеку посвящать часть времени Богу… но это церемониальный закон… когда он определяет для этого тот или иной день» (114). Весьма странная логика: четвертая заповедь становится церемониальной, когда речь идет конкретно о седьмом дне, и моральной, когда отделяет некий день для покоя и богопоклонения. По сути, для Фомы Аквинского моральный аспект субботы основывается на естественном законе, то есть на принципе фиксированного времени богопоклонения и покоя в соответствии с естественными причинами (115). С другой стороны, церемониальный аспект субботы определяется символизмом седьмого дня: воспоминание о сотворении и предвкушение «успокоения души в Боге будь то в жизни настоящей, по милости Божьей, или в будущей — во славе Его» (116).

Удивительно, как суббота может быть церемониальной (временной), если она символизирует совершенное Божье творение и покой, обретаемый в Нем как в этой жизни, так и в будущей? Не в этом ли состоит основание для отделения любого времени для поклонения Богу? Отвергать изначальную сущность седьмого дня субботы как церемониальную, то есть то, что Бог есть совершенный Творец, предлагающий Своим творениям покой, мир и общение, значит уничтожать и само моральное основание для посвящения какого-либо отрезка времени поклонению Богу. Вера в Бога как в совершенного Творца, о чем пойдет речь в следующей главе, является краеугольным камнем христианской веры и богопоклонения. Очевидно, Фома Аквинский сам признавал неадекватность своих умозаключений, поскольку делал различие между субботой и другими ветхозаветными символическими праздниками, такими, как Пасха, «знамение будущих страданий Христа». Прочие праздники, как объясняет Фома Аквинский, «были временными и преходящими… следовательно одна только суббота, в отличие от прочих празднеств и жертвоприношений, упомянута в заповедях Декалога» (117). Неуверенность Фомы Аквинского по поводу церемониального аспекта субботы просматривается и в его замечании о том, что Христос упразднил не заповедь о субботе, а «предвзятое толкование фарисеев, которые считали, что в субботу человек должен воздерживаться даже от добрых дел, что противоречило идее Закона» (118). Однако же, о неуверенности Фомы Аквинского никто не вспоминал, и его морально-церемониальное разграничение субботы стало стандартным аргументом в отстаивании права Церкви вводить и регламентировать соблюдение воскресенья и других праздников. Это породило детально разработанный свод правил соблюдения воскресенья, похожий на раввинское законодательство о субботе (119).

Лютеранство. Реформаторы шестнадцатого века не имели однозначного мнения по поводу происхождения и сущности субботы. Их позиция определялась их пониманием взаимосвязи Ветхого и Нового Заветов, а также реакцией на законническое, суеверное соблюдение не только воскресенья, но и множества других праздников. Лютер и некоторые радикалы, желая пресечь законническое субботствование, которому способствовала не только Католическая церковь, но и реформаторы левого крыла вроде Андреаса Карлштадта (120), нападали на субботу как на Моисеево установление, «данное только еврейскому народу» (121). На формирование этой позиции сильно повлияло радикальное различие, которое они проводили между Ветхим и Новым Заветами. В Большом Катехизисе (1529) Лютер разъясняет, что суббота — «это целиком и полностью внешнее дело, как и другие установления Ветхого Завета, которые были привязаны к конкретным традициям, времени и месту, а сейчас упразднены через Христа» (122). Этот же взгляд еще более категорично изложен в 28-м артикуле Аугсбургского вероисповедания (1530): «Суббота был упразднена Священным Писанием; ибо оно учит, что, поскольку было открыто Евангелие, все Моисеевы обряды могут быть опущены» (123).

Из вышесказанного может создаться впечатление, что Лютер отрицал происхождение субботы от сотворения, сводя ее исключительно к Моисееву установлению. Однако это ошибочный вывод, потому что Лютер в том же Большом Катехизисе утверждает: «Этот день [суббота] не нуждается в освящении, поскольку он сотворен святым. От начала творения он был освящен своим Создателем» (124). Точно так же и в комментарии к Быт. 2 Лютер говорит: «Если Писание упоминает субботу гораздо раньше грехопадения Адама, не означает ли это, что он и в Едеме должен был трудиться шесть дней и покоиться в седьмой? Без сомнения это так» (125). Того же взгляда придерживается и Меланхтон, сподвижник и преемник Лютера. В издании Loci Communes (Общие места) от 1555 г. Меланхтон однозначно заявляет, что «со времен Адама праотцы соблюдали ее [субботу] как день, когда они откладывали всякое дело рук своих и собирались для проповеди, молитвы, благодарения и жертвоприношения, как заповедал Господь» (126). Меланхтон разграничивает функции субботы до и после грехопадения. До грехопадения назначением субботы было дать Богу возможность «покоиться, обитать, радоваться и торжествовать» в Своих творениях. «После грехопадения, — пишет Меланхтон, — суббота была учреждена заново, когда было дано благое обетование о втором покое Божьем, о том, что Сын Божий умрет и упокоится в смерти до воскресения. Так и в нас ныне наша суббота должна быть подобной смертью и воскресением с Сыном Божиим, дабы Бог мог снова обрести в нас место для обитания, покоя и радости» (127).

Какое глубокое проникновение в библейскую сущность субботы! День, который позволяет верующему умереть и воскреснуть со Христом (128). День, позволяющий Богу «обрести в нас место для обитания, покоя и радости» (129). Изучению именно таких аспектов субботы посвящаются страницы этой книги. Однако же интересно, как могли Лютер и Меланхтон с одной стороны рассматривать субботу как закон, учрежденный при творении, а с другой — считать этот день Моисеевым установлением? Связано это, главным образом, с тем, что они восприняли и развили теорию Фомы Аквинского о разграничении естественного закона и закона Моисея или, как часто говорят, морального и церемониального законов. Это разграничение более ярко выражено у Меланхтона, чем у Лютера, хотя и последний говорит, что «Моисеево законодательство» о субботе «утратило законную силу», поскольку «не поддерживается естественным законом» (130). Однако именно Меланхтон, отвечая тем, кто под влиянием неосторожных высказываний Лютера впадал в крайность и отвергал соблюдение каких бы то ни было дней, четко разъясняет: «В этой заповеди есть две части: одна общая, всегда необходимая для Церкви, и одна конкретная, касающаяся особого дня, отведенного только народу израильскому… К общему в этой заповеди относится то, что морально, естественно и неизменно, а именно проведение церковных богослужений; конкретное же указывает на седьмой день и относится к церемонии… оно не обязательно для нас, посему мы собираемся в первый день недели, а именно в воскресенье» (131).

Трудно понять логику подобных рассуждений. Почему принцип «резервирования» одного из дней недели «для проповедования и общественного богопоклонения» следует считать моральным, тогда как обособление именно седьмого дня рассматривается как церемониальное, то есть относящееся «только к народу израильскому»? Реформаторы утверждают, что закон о седьмом дне имеет церемониальный характер, поскольку его нельзя открыть одним только человеческим разумом (как естественный закон), забывая при этом, что одним человеческим разумом нельзя открыть и принцип, согласно которому следует уделять время «проповедованию и общественному богопоклонению» (132). Этот принцип не вытекает как таковой из четвертой заповеди, где говорится не о посещении общественных богослужений по субботам, а лишь об успокоении в Господе (Исх. 20:10) (133). Понятие о Декалоге как обоснованном или подкрепляемом естественным законом установлении — это фикция схоластов, находившихся под влиянием классической моральной философии (134). В Священном Писании суббота и остальные заповеди — это не плод человеческих умозаключений, а особое Божественное откровение. Тот факт, что «невооруженный» человеческий разум способен постичь некоторые этические ценности Декалога, говорит об их рациональности, но не о происхождении.

Разграничение, проведенное Лютером между моральными и церемониальными или естественными (творческими) и Моисеевыми аспектами субботы, может рассматриваться как искренняя, но неудачная попытка сохранить некоторые ценности субботы перед лицом двух угроз. С одной стороны, существовали радикальные противники любого закона, которые отрицали необходимость соблюдения какого бы то ни было дня (135). С другой стороны, в католицизме и реформаторстве были поборники закона, которые отстаивали необходимость соблюдения святых дней как факторов, «необходимых для спасения» (136). Аугсбургское вероисповедание ссылается на эти «ужасные споры» и объясняет, что «эти заблуждения проникли в Церковь, поскольку о праведности по вере не проповедовалось достаточно ясно» (137). Надо отдать должное Лютеру за его попытки лавировать между Сциллою законничества и Харибдою крайнего либерализма. Остается только сожалеть, что, стремясь выдержать этот курс, он отверг как Моисеевы и церемониальные те жизненно важные функции седьмого дня субботы, которые, как мы впоследствии увидим, дают возможность верующим понять и пережить «праведность по вере» (138). Вместо этого Лютер предпочел сохранить воскресенье как подходящий день, «установленный Церковью для несовершенных мирян и рабочего класса» (139), которым необходим, «по крайней мере, один день в неделю… для отдыха и …посещения богослужений» (140). Радикальное разграничение, проведенное Лютером между естественным законом и законом Моисея, и между Законом и Евангелием, было принято и доведено до крайности такими радикалами, как анабаптисты, левые пуритане, квакеры, менониты, гуттерские братья и многие другие современные деноминации, отвергающие Закон (141). Они, как правило, заявляют, что суббота не была учреждена при творении, но является Моисеевым институтом, который Христос исполнил и устранил. Поэтому верующие христиане освобождаются от соблюдения какого-либо особого дня.

Католицизм. В шестнадцатом столетии взгляд католиков на субботу в основном нашел отражение в разграничении, проведенном Фомой Аквинским между законом Моисея и естественным законом. Это видно, например, из Катехизиса Тридентского собора (1566), так называемого «Римского катехизиса». В четвертой главе третьей части объясняется различие между субботой и остальными заповедями: «Прочие положения Декалога относятся к естественному закону и являются непреходящими и неизменными… ибо они согласуются с законом природы, в силу которого человек обязан их соблюдать. В то же время заповедь об освящении субботы, с точки зрения времени ее соблюдения, не является неизменной, но подвержена изменениям. Она относится не к моральному, а к церемониальному закону. Она не может быть нормой естественного закона… ибо субботу стали соблюдать с того времени, когда народ израильский был освобожден из египетского рабства» (142). Из этого следует, что «соблюдение субботы [как седьмого дня] было отменено одновременно с другими еврейскими обрядами и церемониями, а именно со смертью Христа» (143).

Ранее мы уже показали неправомерность определения седьмого дня в рамках четвертой заповеди как церемониального или Моисеева закона. В дополнение к сказанному следует отметить, что на основании естественного закона даже вторая заповедь, которая запрещает поклонение иконописным (художественным) изображениям Божества (Исх. 20:3-6), должна рассматриваться как церемониальная, поскольку ее едва ли можно обосновать одной лишь человеческой логикой. Может быть, поэтому католики и вычеркнули вторую заповедь (Исх. 20:3-6) из своего Декалога (144). Однако, может ли человеческий разум служить законным критерием для принятия или отвержения предписаний Декалога? Очевидно, что Католическая церковь заняла такую позицию, чтобы отстоять свое право вводить соблюдение не только воскресенья, но и других праздников. Примеров таких притязаний предостаточно, особенно в католических документах шестнадцатого века (145). Иоганн Экк (1486-1543), например, в своих Доводах, направленных против некоторых реформаторов, говорит: «Если Церковь обладала властью изменить библейскую субботу на воскресенье и устанавливать его соблюдение, то почему она не обладает той же властью в отношении других дней?.. Если вы опускаете последнее и пренебрегаете Церковью ради одного Писания, тогда вы должны соблюдать субботу вместе с евреями, как это делалось от начала мира» (146).

Стоит отметить, что Экк, хотя и заявляет о праве Католической церкви изменять библейскую субботу на воскресенье, все-таки признает происхождение субботы от творения, когда говорит, что «это делалось от начала мира» (147). Тот же взгляд нашел отражение и в более официальном католическом документе, в Катехизисе Тридентского собора (1566). «Суббота, — утверждает Катехизис, — названа так Господом в Книге Исход (Исх. 20:8-11; Быт. 2:2), потому что, завершив творение мира, Бог “почил от всех дел Своих, которые … творил и созидал” (Быт. 2:2, 3)» (148). Далее в том же Катехизисе суббота провозглашается «знамением, или, в сущности, памятником сотворения этого прекрасного мира» (149). Это честное признание субботы институтом и памятником творения противоречит и ставит под сомнение право Католической церкви заменять ее, заявленное в этом же документе: «Церкви Божьей угодно, чтобы религиозное празднование субботнего дня было перенесено на день Господень» (150). Это неразрешенное противоречие, как мы увидим далее, проявляет себя в иной, но все-таки схожей форме и в практике Реформации.

Субботствующие. Радикальные реформаторы придерживались двух противоположных взглядов на субботу. Одна группа, уже упомянутая ранее, довела до логического завершения Лютерову концепцию, проводящую кардинальное различие между Ветхим и Новым Заветами, и отвергала соблюдение субботы или любого другого дня как Моисеев закон, который Христос исполнил и заменил законом благодати. Другая же группа основывалась в своих выводах на кальвинистском единстве двух Заветов, принимая и пропагандируя соблюдение седьмого дня субботы как памятника творения, значимого во все времена и для всех народов. Обозначим последних «субботствующими», как их часто называют оппоненты (151). Недавние исследования показали, что во времена Реформации число субботствующих было не малым, особенно в Моравии, Богемии, Австрии и Силезии (152). Даже в некоторых католических каталогах, посвященных сектам, они следовали сразу за лютеранами и кальвинистами (153). Эразм Роттердамский (1466-1536) говорит о существовании субботствующих в Богемии: «До меня доходят слухи, что среди жителей Богемии появляются какие-то новые иудеи, которых называют саббатариями. Они с особой тщательностью соблюдают субботу» (154). Ему вторит Лютер, сообщая о группах субботствующих в Моравии и Австрии (155). В 1538 году Лютер написал Письмо против субботствующих (Brief wider die Sabbathers), изложив библейские аргументы против соблюдения седьмого дня субботы (156).

Освальд Глайт, бывший католический священник, который стал сначала лютеранским, а потом анабаптистским служителем, начал в 1527 или 1528 гг. успешно проповедовать о субботе в Моравии, Силезии и Богемии (157). Его поддерживал ученый муж Андреас Фишер, также бывший священник и анабаптист (158). Глайт написал Брошюру о субботе (Buchlenn vom Sabbath — ок. 1530), которая не сохранилась. Из опровержения на книгу Глайта, написанного Каспаром Швенкфельдом (159), мы узнаем, что Глайт проповедовал единство Ветхого и Нового Заветов, признавая действительность и значимость Декалога для христианского исповедания. Глайт отвергал точку зрения своих критиков, считавших, что заповедь о субботе является частью церемониального закона, как и обрезание. Он считал, что «суббота заповедана и соблюдалась от начала творения» (160). Бог повелел «Адаму в раю праздновать субботу» (161), поэтому «суббота — это вечный символ надежды и памятник творения… вечный завет, который должен соблюдаться прока стоит мир» (162). За свое учение Глайт был предан анафеме, подвергался гонениям и, в конце концов, был брошен в Дунай (1546) (163). Смерть Глайта, вероятно, самого выдающегося лидера субботствующих анабаптистов, не остановила проповедь о субботе. Об этом свидетельствует существование во времена Реформации субботствующих христиан в таких европейских странах, как Польша, Голландия, Германия, Франция, Румыния, Россия, Турция, Финляндия и Швеция (164). В семнадцатом веке их присутствие стало особенно ощутимым в Англии. На это указывает тот факт, что «целый ряд англиканских и пуританских проповедников стали активно выступать против седьмого дня… Их усилия косвенно подтверждают популярность этой доктрины в семнадцатом столетии. Тех, кто соблюдал седьмой день… жестоко преследовали пуританские и англиканские власти» (165). Баптисты седьмого дня стали ведущей субботствующей церковью в Англии (166). Их первая община в Америке была основана в городе Ньюпорт, шт. Род-Айленд, в декабре 1671 г. (167) Адвентисты седьмого дня очень благодарны баптистам седьмого дня за то, что те донесли до них весть о субботе в 1845 г. (168). Несколько лет спустя, в 1860 г., суббота была признана церковью, которая стала известна, как Церковь Божья седьмого дня (169). И уже в наше время это учение было принято Всемирной Церковью Бога и множеством менее крупных деноминаций (170).

Протестантская традиция. Церкви протестантской традиции, такие, как английские пуритане, пресвитериане, конгрегационалисты, методисты и баптисты, заняли, если можно так выразиться, «компромиссную позицию». С одной стороны, они признают субботу законом, установленным при творении, а с другой, отстаивают воскресенье как законную замену субботы, произведенную Церковью. Они в большинстве своем проводят различие между светским и духовным соблюдением воскресенья. Кальвина по праву можно считать родоначальником и активным популяризатором этого учения, которое оказало глубокое влияние, особенно на соблюдение субботы среди англо-американских пуритан. Основу учения Кальвина о субботе следует искать в его отрицании Лютерова противопоставления Закона и Евангелия. Пытаясь обосновать фундаментальное единство Ветхого и Нового Заветов, Кальвин христианизировал Закон, придав символический смысл заповеди о субботе (171).

Кальвин открыто признавал субботу Божественным установлением, данным при сотворении. В своем Комментарии на Книгу Бытие 2:3, написанном в 1554 г., он утверждает: «Bо-первых, Бог для того почил и потом благословил этот покой, чтобы его свято соблюдали люди во все века. Иными словами, Он отделил каждый седьмой день для покоя, чтобы Его собственный пример был вечным правилом» (172). Он высказывал эту же мысль за год до смерти (1564) в своей Гармонии Пятикнижия: «Когда было завершено творение мира, Бог заявил Свои права на седьмой день и освятил его, дабы избавить Своих слуг от всех забот и дать им возможность размышлять о красоте, совершенстве и продуманности Его дел» (173). Чуть ниже Кальвин утверждает, что «освящение субботы предшествовало закону» (174). Господь повторил эту заповедь во времена Моисея, так как со временем «она вышла из употребления у языческих народов и почти исчезла в роде Авраамовом» (175).

Каким же образом Кальвин соотносил свое признание субботы как установления, существующего от творения и обязательного для всего человечества, со следующим своим высказыванием: «Несомненно, по пришествии Господа Иисуса Христа церемониальная часть этой заповеди была упразднена»? (176) Иными словами, как суббота может быть учрежденным при творении установлением для всех и одновременно еврейским, церемониальным (Моисеевым) законом, упраздненным Христом? Кальвин пытался разрешить это противоречие, несколько переиначив разграничение, проведенное Фомой Аквинским между моральным и церемониальным аспектами субботы. При творении суббота была учреждена как вечное установление, однако «впоследствии в Законе была дана новая заповедь о субботе, только для евреев и до времени» (177). В чем же различие между еврейской (Моисеевой) и христианской (творческой) субботой? Эту разницу очень трудно заметить, особенно тем, кто не знаком с глубинами богословия. Кальвин описывал еврейскую субботу как «прообраз» (символ), то есть «церемониальный закон, тень духовного покоя, сущность которого была явлена во Христе» (178). С другой стороны, христианская суббота [воскресенье] «лишена символичности» (179). Здесь, видимо, речь идет о том, что это более прагматичный институт, предназначенный для достижения трех основных целей: первая — позволить Богу действовать в нас, вторая — предоставить время для духовных размышлений и церковных богослужений и третья — защитить интересы трудящихся (180).

Неразрешенное противоречие. Едва ли можно считать успешной попытку Кальвина соединить субботу как «вечный закон, существующий от творения» и как «церемониальный закон, учрежденный на время». Разве суббота не исполняет те же самые практические функции для иудеев, что и для христиан? Более того, утверждая, что христианская суббота символизирует «самоотречение» и «истинный покой» Евангелия (181), не наделяет ли Кальвин этот день «прообразно-символическим» значением, очень похожим на то, которое он приписал субботе еврейской? Эту неопределенность, которая и была причиной бесконечных споров, можно проследить и в учениях последователей Кальвина. Например, Захарий Урсин, составитель известного протестантского вероисповедания, известного как Гейдельбергский катехизис (1563), говорит, что «седьмой день суббота была определена Богом от начала мира как знак того, что человек по Его примеру должен покоиться от своих трудов», и «хотя церемониальная суббота была отменена в Новом Завете, моральная все же остается и распространяется на нас так же, как и на остальных» (182). Эта позиция ревностно отстаивалась в монументальном труде Доктрина о субботе, написанном в 1595 г. известным английским пуританином Николасом Боундом (183), а также в других конфессиональных документах, таких, как материалы Дортского Синода (1619) (184) и Вестминстерское вероисповедание (1647) (185).

Эти и подобные им документы не могут дать внятного объяснения искусственному и произвольному разграничению между так называемым моральным (постоянным, вечным, естественным) аспектом субботы, который был перенесен на воскресенье, и ее церемониальным (условным, временным, Моисеевым) аспектом, якобы упраздненным Христом. Допустим, мы согласимся, что обособление седьмого дня — это церемониальный аспект субботы, призванный помочь евреям помнить о сотворении и хранить духовный покой. В таком случае мы закрываем глаза на то, что христиане не меньше евреев нуждаются в подобной помощи. Это означает также, что христиане так и останутся в недоумении, почему они посвящают один день недели поклонению Богу. Р. Бокхэм признает существование подобного замешательства, когда отмечает: «У протестантов середины шестнадцатого столетия не было определенного мнения относительно того, почему они соблюдают воскресный день, впрочем как и у большинства христиан во все века» (186).

Неразрешенные противоречия между моральным и церемониальным аспектами четвертой заповеди стали причиной постоянно возникающих споров по поводу взаимосвязи заповеди о субботе и воскресенья. Воистину субботе не давали покоя. Разделение субботы на моральный и церемониальный аспекты привело к появлению двух противоположных взглядов на воскресенье. Например, в Нидерландах вокруг двух этих взглядов шли жаркие дебаты в течение десяти с лишним лет после Дортского Синода (1619). С одной стороны, такие голландские богословы, как Виллем Тиллинк, Вильям Амес и Антониус Валеус, выпустили серьезные трактаты в защиту происхождения субботы от творения, обосновывая тем самым применение четвертой заповеди к воскресенью (187). С другой стороны, известный богослов Франциск Гомар дал им развернутый ответ в виде Исследования значения и происхождения субботы и анализа установления дня Господня (1628), где он настаивает на происхождении субботы от Моисея и, соответственно, на церковном происхождении воскресенья (188).

В разных странах время от времени вспыхивают споры по поводу двух этих противоположных взглядов (189), и им не видно конца. Обо этом красноречиво свидетельствует недавняя публикация двух исследований. Первое издано Вилли Рордорфом (1968) (190), а второе — Роджером Беквитом и Уилфридом Стоттом (1978) (191). Рордорф высказывает тезис о том, что суббота вовсе не закон, установленный от творения и обязательный для христиан, а «социальный институт», введенный после обоснования евреев в Ханаане и упраздненный Христом. Таким образом, он совершенно отделяет воскресенье от четвертой заповеди, считая его исключительно христианским установлением, введенным для празднования воскресения Христова посредством Вечери Господней (192). Разорвав все связи с заповедью о субботе, Рордорф сводит воскресенье к богослужебному часу, который можно планировать в соответствии с потребностями современной жизни. Легко догадаться, как это должно выглядеть на практике. Если в полной мере воплотить это положение в жизнь, оно могло бы стать «смертным приговором воскресенью» (193), поскольку со временем даже час богослужения, скорее всего, выпал бы из плотного графика современных людей.

Беквит и Стотт в своей книге Сей день: библейская доктрина христианского воскресенья (1978) ставят под сомнение тезис Рордорфа. Они заявляют, что суббота была установлена при творении, а Христос не отменил, но принял и прояснил ее смысл, после чего субботой воспользовались апостолы при разработке концепции дня Господнего (194). Далее они заключают, что «если рассматривать день Господень с точки зрения всего Нового Завета, то можно с уверенностью сказать, что он представляет собой христианскую субботу, новозаветное исполнение того, на что указывала ветхозаветная суббота» (195). Таким образом, по их мнению, суббота это не просто час богослужения, как утверждает Рордорф, но «целый день, отделенный как святой праздник… для богослужения, покоя и дел милосердия» (196). На данный момент мы не ставим перед собой задачу опровергнуть взгляды Рордорфа, Беквита и Стотта, которые, как я показал в опубликованной мною диссертации, основываются на некоторых необоснованных утверждениях (197). Мы лишь обращаем внимание читателя на то, что споры по поводу происхождения и природы субботы далеко не исчерпаны. Однако это не просто академический диспут, он касается значения и насущности субботы в жизни христиан.

Выводы

По проведении нами краткого исследования библейских и исторических свидетельств, касающихся происхождения субботы, напрашиваются три основных вывода. Во-первых, Священное Писание однозначно и единодушно утверждает: суббота была установлена при творении. Во-вторых, самые авторитетные и самые древние еврейские документы прослеживают происхождение субботы плоть до последнего дня недели творения. В-третьих, на протяжении истории христианства происхождение субботы от творения находило значительную поддержку не только у субботствующих христиан, но и среди верующих, которые придерживаются воскресенья и отстаивают субботу как закон, установленный при творении, стремясь наделить воскресенье статусом христианской субботы. Наступление на субботу как домоисеево установление идет по двум фронтам: со стороны христиан, выступающих против законнического соблюдения заповеди о субботе, а также со стороны критически настроенных исследователей, отвергающих историчность Пятикнижия и особенно той его части, где говорится о творении.

Не будем, однако, углубляться в рассуждения о том, какой из взглядов получил большую поддержку в процессе развития христианской доктрины, ибо приверженность большинства верующих или богословов тому или иному учению не может служить критерием и принципом библейского истолкования (герменевтики). Наше исследование имеет целью показать, что вера в субботу творения уходит корнями и в Писание, и в историю. Отвергать это учение, заклеймив его как «законнический предрассудок, не соответствующий представлениям современной науки», значит обманывать самих себя, ибо подобное отношение не может быть достаточным основанием для развенчания любой библейской заповеди или освобождения христиан от ее соблюдения.

Наши поиски привели нас к заключению, что, согласно однозначному свидетельству Писаний, суббота возникла на заключительном этапе творения, и знаменует собой начало истории человечества. Какие практические последствия может иметь это библейское учение для христианской веры? Во-первых, это означает, что соблюдение субботы — вовсе не церемониальный закон, учрежденный на определенный срок и только для евреев, а вечная заповедь, распространяющаяся на всех сотворенных существ (198). Во-вторых, это означает, по удачному выражению Элизабет Е. Платт, что «мы уходим корнями в субботу; мы принадлежим ей от начала мира и будем принадлежать всю вечность» (199). В-третьих, это означает, что древние наши корни были безусловно благими по своей природе, поскольку мы ведем свое происхождение от Самого Бога. И, наконец, это означает, что наш мир и наше бытие имеют немалую ценность, поскольку они возникли не по воле случая, а как творение любящего Бога (200).

К сожалению, мы живем уже не в совершенном начале, а в несовершенной середине: в эпоху несправедливости, корысти, насилия, разложения, страдания и смерти. В гуще хаоса и беспорядка, которыми отмечен наш век, мы ищем определенности, смысла и надежды. Суббота приносит нам уверенность и надежду. Каждую неделю она заверяет нас, что наше происхождение и наша участь тесно связаны с Богом. Она дает нам ощущение преемственности с прошлым и надежду на будущее. Она предлагает нам обрести покой в Боге, пока мы еще живем в этом беспокойном мире в ожидании окончательного (и, однако же, бесконечного) Божьего покоя (Евр. 4:9), для которого мы и были сотворены. Такова весть, которую несет нам суббота творения: Благая весть о корнях человечества.