Библиотека soteria.ru
Что удивительного в благодати
Филипп Янси
Дата публикации: 14.05.16 Просмотров: 5821 Все тексты автора Филипп Янси
15. Уход от благодати
Зачем мне гроздь винограда, когда в бокале вино?
Джордж Герберт
В жизни я часто сталкивался с законничеством. Я вырос в фундаменталистской среде, где мальчикам и девочкам не полагалось купаться вместе в бассейне, где запрещали шорты, косметику и украшения, танцы и боулинг, где по воскресеньям не читали газеты. Особого рода грехом считалось пьянство — от него разило серным привкусом адского пламени.
Потом я поступил в библейский колледж. В разгар моды на мини–юбки наши однокурсницы по настоянию ректора закрывали ноги ниже колена. Если длина юбки казалась сомнительной, декан женского факультета заставляла свою подопечную встать на колени, чтобы проверить, коснется ли при этом подол пола. Девушкам запрещали носить брюки, за исключением поездок на сельскохозяйственные работы, когда их, из соображений скромности, разрешали надеть под юбку. Соседний христианский университет пошел еще дальше и запретил платья в горошек, поскольку круглые пятнышки могли привлечь внимание к «провокационной» части тела. Ребята подчинялись не менее строгим правилам: стригли волосы так, чтобы они не закрывали уши, не имели права отпускать растительность на лице. Строго регулировалось общение между полами: я обручился еще на первом курсе, но со своей невестой имел право видеться лишь за общим обедом, не смея не то что поцеловать ее — даже подержать за руку.
Университетское начальство старалось регулировать отношения студентов с Богом. Каждое утро звонок будил нас на молитву — следовало подняться и приступить к духовным упражнениям. Опоздавшему в наказание полагалось сделать доклад по книге «Христианская тайна счастливой жизни». Интересно, как начальство представляло себе отдаленные последствия своей политики, если душеспасительное чтение предписывалось в качестве наказания?!
Кто–то уходил из колледжа, кто–то подчинялся правилам. Некоторые научились притворяться и вели двойную жизнь. Я уцелел отчасти благодаря классической работе Эрвинга Гоффмана «Интернат». Великий социолог исследовал различного рода «тоталитарные институты», в том числе монастыри, закрытые школы, лечебницы для душевнобольных, тюрьмы и военные академии. В каждом заведении обнаружился особый свод произвольных, обезличивающих правил, которые помогали стереть личность и добиться единообразия. В каждом была отлично налаженная система безблагодатности.
Книга Гоффмана помогла мне разглядеть в библейском колледже и в фундаментализме в целом вариант контролируемого общества, то есть субкультуры. Эта среда меня возмущала. Но после прочтения Гоффмана я стал понимать: в конечном счете, каждый человек растет внутри своей субкультуры. Существуют и более жесткие системы, чем христиане–фундаменталисты — например, евреи–хасиды или мусульмане–фундаменталисты. Есть опасные городские банды и военизированные отряды правых. Некоторые, на первый взгляд безобидные субкультуры — фанаты видеоигр или канала MTV, — могут в итоге оказаться болезнетворными. Перебирая альтернативы, я смягчался по отношению к фундаментализму.
Библейский колледж превратился для меня в своего рода духовный Вест–Пойнт (военное училище, отличающееся строжайшей дисциплиной): и там, и там от студента требовалась большая опрятность, более короткая стрижка, лучшая выправка, чем в других учебных заведениях. Не нравится — уходи.
Однако, сколько помню, более всего меня задевало стремление начальства обосновать все свои предписания законом Божьим. На каждой странице устава — их было шестьдесят шесть, по числу книг Библии, как мы зубоскалили — и на каждом богослужении ректор и профессора всячески тщились увязать свои правила с библейскими принципами. Ох, и злили же меня изощренные доводы против длинных волос. И это при том, что Иисус и почти все известные нам библейские персонажи носили волосы подлиннее наших, не говоря уж о растительности на лице! Скорее всего, длинные волосы запрещали, чтобы угодить членам Попечительского совета. Но никто не осмеливался в этом признаться.
В Библии ни слова не сказано против рок–музыки, коротких юбок и табакокурения. Сухой закон сближал нас скорее с Иоанном Крестителем, нежели с Иисусом. Тем не менее, власти колледжа подавали все свои правила как часть Писания. Субкультура сливалась с Благой Вестью.
Должен пояснить: ныне я во многом благодарен этому суровому воспитанию. По всей вероятности, оно уберегло меня от многих бед. Строжайший легализм, по крайней мере, ограничивал наши отклонения от нормы. И если мы решались тайком проникнуть в боулинг, нам и в голову не приходило дотронуться там до спиртного или — о, ужас! — до наркотиков. Хотя в Библии ничего не сказано насчет курения, я рад, что фундаментализм отвратил меня от этой вредной привычки до того, как за дело взялось министерство здравоохранения.
Итак, сами по себе эти правила не вызывают у меня особого протеста. Но меня возмущала форма их подачи. В нас вбивали мысль, будто, следуя внешним правилам, мы сумеем угодить Богу, более того — заставим Его нас полюбить. Годы ушли на то, чтобы отделить Евангелие от той субкультуры, в которой я впитал его. К сожалению, многие мои друзья давно махнули рукой на подобные попытки — они так и не добрались до Иисуса, потому что на пути у них встала церковь.
Трудно писать об опасности законничества в ту пору, когда и церковь, и общество явно устремились в противоположном направлении. И все же, на мой взгляд, именно законничество представляет собой главную опасность для благодати. Оно может процветать в любом закрытом учреждении, будь то библейский колледж или корпус морской пехоты. Оно приносит и ряд позитивных результатов, только платить за них приходится немыслимую цену, ибо безблагодатности не место в отношениях с Богом. В поисках ложной, внешней чистоты законничество превращается в сложную систему уклонения от благодати. Люди принимают закон близко к сердцу — и не впускают его в сердце.
Один мой друг рассказывал, как пытался помочь немолодому уже человеку преодолеть аллергическую реакцию на церковь. В его случае отвращение стало результатом чрезвычайно сурового воспитания в католической школе. «Неужели вы допустите, чтобы старые монахини в черно–белых платьях заслонили от вас Царство Божье?» — спрашивал его мой друг. Увы, на этот вопрос многие отвечают: «Да».
Когда я вчитываюсь в жизнеописание Иисуса, один факт не устает поражать меня: больше всего Иисуса раздражали люди того круга, к которому Он, по крайней мере внешне, принадлежал или мог принадлежать. По мнению ученых, Иисус во многом походит на фарисеев. Он соблюдал Моисеев закон или Тору, цитировал известных учителей, зачастую принимал их сторону в публичном споре. И на них же Он яростнее всего обрушивался: «Змеи! Порождение ехидны! Глупцы! Лицемеры! Слепые вожди! Гробы окрашенные!»
Чем вызвана эта ярость? У фарисеев много общего с современным фундаментализмом. Люди посвящали жизнь Богу, скрупулезно высчитывали десятину, соблюдали мельчайшие предписания Торы, посылали миссионеров за прозелитами. В условиях релятивизма и обмирщения I века они твердо держались традиционных ценностей. Фарисеи избегали сексуальной распущенности, не совершали уголовных преступлений. Они поистине были образцовыми гражданами.
Яростное обличение фарисеев показывает, сколь ядовитой считал Иисус заразу законничества. На самом деле злые дела законничества почти неуловимы. Их трудно выявить и определить. Мне пришлось намеренно перечитывать весь Новый Завет в поисках нужных формулировок. Особенно полезны оказались глава 11 Евангелия от Луки и глава 23 Евангелия от Матфея, где Иисус препарирует фарисейскую мораль. Мне кажется, опасность, сопряженная с законничеством, и поныне актуальна. Легализм сегодня принимает иные формы, нежели в моем детстве, но он никуда не делся.
В первую очередь Иисус осуждает сосредоточенность фарисеев на внешнем. «Вы очищаете внешность чаши и блюдца, а внутри вы полны алчности и злобы». Их выражения любви к Богу предназначаются скорее для зрителей–соседей, чем для Бога. Во времена Иисуса набожные люди в краткие дни поста напускали на себя голодный и печальный вид, громко и напоказ молились в синагоге, подвязывали филактерии.
В Нагорной Проповеди Иисус осуждает мотив, скрывающийся за этими с виду невинными обычаями:
Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.
И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться пред людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою, и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне
(Матфея 6:2–6).
Я видел, что происходит, когда христиане пренебрегают заповедями Иисуса. К примеру, во времена моего детства наша церковь ежегодно проводила сборы в пользу миссионеров[8]. Пастор с кафедры провозглашал имя каждого жертвователя и сумму взноса: «Мистер Джонс, пятьсот долларов… и — слушайте! — семья Сандерсонов, две тысячи долларов! Хвала Господу!» Мы все аплодировали и восклицали «аминь», Сандерсоны сияли. В детстве я мечтал о такого рода публичном признании. Не иноземные миссии были мне важны, а одобрение и хвала. Наконец, я приволок к алтарю целый кошелек накопленных медяков, и никогда в жизни я не был так близок к праведности, как в тот миг, когда наш пастор прервал чтение списка, похвалил меня и помолился над моими сбережениями. Я получил свою награду.
Это искушение не отступает и ныне. Когда я делаю существенный взнос на счет благотворительной организации, и меня вносят в список Почетных Директоров, мое имя публикуют в вестнике этой организации… Я получал письма от президентов организаций, которые, как меня заверяли в этих посланиях, получают лишь избранные спонсоры. Да, мне приятны лестные послания и сувениры. Я начинаю ощущать себя щедрым и праведным, это чувство не оставляет меня до тех пор, пока я не перечитаю Нагорную Проповедь.
Лев Толстой, всю свою жизнь боровшийся с законничеством, хорошо понимал изъяны религии, основанной на соблюдении внешних правил. Одна его книга так и называется: «Царство Небесное внутри вас». По мнению Толстого, любая религия, обрастая внешними правилами, склоняется к морализму. Однако Иисус отказался дать Своим ученикам свод правил, которому они могли бы спокойно следовать. Попробуйте «исполнить» такие поразительные предписания, как: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душею твоею и всем разумением твоим… Будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершенен».
Толстой противопоставляет учение Иисуса всем остальным религиям:
Поверка исполнения внешних религиозных учений есть совпадение поступков с определениями этих учений, и совпадение это возможно.
Поверка исполнения Христова учения есть сознание степени несоответствия идеальным совершенствам. (Степень приближения не видна: видно одно отклонение от совершенства).
Человек, исповедующий внешний закон, есть человек, стоящий в свете фонаря, привешенного к столбу. Он стоит в свете этого фонаря, ему светло, и идти ему дальше некуда. Человек, исповедующий Христово учение, подобен человеку, несущему фонарь перед собой на более или менее длинном шесте: свет всегда впереди его и всегда побуждает его идти за собой и вновь открывает ему впереди его новое, влекущее к себе освещенное пространство[9].
Иными словами, доказательство духовной зрелости заключается не в соблюдении «чистоты», а в осознании своей нечистоты. Это осознание открывает врата благодати.
«Вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые» (Луки 11:46). Дух законничества, отвердевая, превращается в экстремизм. Всякое законничество, распространяясь вширь, становится все более нетерпимым.
Так книжники и фарисеи, изучавшие закон Моисеев, изобрели множество дополнений к изначальным 613 предписаниям. Равви Елизер определил, как часто полагается акт супружеской любви обычному рабочему, погонщику ослов, погонщику верблюдов и моряку. Субботние установления пополнились десятками уточнений. Если человек едет верхом на осле, тем самым он не нарушает субботний покой, а если прихватит с собой кнут, чтобы погонять осла, то будет виновен, как если бы навьючил его. Женщине запрещалось по субботам смотреться в зеркало, а то еще увидит у себя седой волос и соблазнится вырвать его. Можно глотать уксус, но нельзя полоскать им горло.
Все, что предписал Моисей, фарисеи ухитрились усовершенствовать. Третья заповедь, «Не произноси имени Господа напрасно», превратилась в безусловный запрет произносить имя Бога вообще. По сей день верующие иудеи пишут имя Бога без гласных и никогда не произносят это слово. Для пущей безопасности установление «Не вари козленка в молоке матери его» было перетолковано как запрет смешивать мясные и молочные продукты. По этой причине кошерные дома, больницы и детские сады до сих пор укомплектовываются двумя отдельными кухнями, для мясных и для молочных продуктов. «Не прелюбодействуй» — отсюда фарисеи вывели запрет разговаривать с любой женщиной, кроме жены, или даже смотреть на нее. Фарисеи ходили, глядя себе под ноги и натыкаясь на столбы и стены. Для них синяк на лбу был знаком доблести.
Иисус постоянно навлекал на Себя неприятности, пренебрегая этими дополнениями к закону Моисееву. По субботам Он исцелял больных и позволял Своим ученикам собирать колосья, когда они были голодны. Он на виду у всех беседовал с женщинами. Он ел с «нечистыми», утверждая, что никакая пища не может осквернить человека. И — самое шокирующее — Он называл Бога «Авва».
Из истории Церкви мы знаем, что порой христиане превосходили фарисеев в своем экстремизме. К IV веку монахи выработали себе диету: хлеб, соль и вода. Один устроил себе келейку столь малых размеров, что, проходя в дверь, сгибался вдвое. Другой провел десять лет в шарообразной клетке. Монахи–отшельники жили в лесах, питаясь травами и корешками, некоторые даже набедренную повязку делали из колючек. Симеон Столпник достиг пределов экстремизма: он тридцать семь лет прожил на вершине колонны, по 1 244 раза на дню творя земные поклоны.
Христиане Соединенных Штатов, этого бастиона свободы и прагматизма, изобрели собственные варианты экстремизма. Такие секты, как Трясуны, запрещают и брак, и половые сношения (что предполагает окончательное вымирание секты). Чарльз Финни, проповедник возрождения, воздерживается от кофе и чая и требует, чтобы в основанном им колледже были запрещены такие приправы, как перец, горчица, растительное масло и уксус. Недавно один мой знакомый служил заупокойную службу по юному адвентисту седьмого дня, который попросту уморил себя голодом, опасаясь вкусить недозволенную пищу.
Над подобным экстремизмом можно смеяться или плакать. Но в любом случае христиане вынуждены признать эту мрачную составляющую своего наследия. Конечно, во всемирных масштабах парадигма сейчас изменилась: «христианский Запад» воспринимается ныне как оплот декаданса, а не крайнего законничества. Зато в некоторых мусульманских странах полиция нравов избивает дубинками женщин, осмелившихся сесть за руль или появиться на улице без паранджи. В отелях Израиля «субботние» лифты автоматически останавливаются на каждом этаже, чтобы ортодоксальные иудеи могли избежать «работы», то есть нажимания кнопки.
Однако маятник качается из стороны в сторону, и среди некоторых христианских группировок законничество вновь поднимает голову. А где укореняется законничество, в скором времени прорастают колючки экстремизма.
Законничество коварно, ибо ни один человек не признает себя законником. Собственные правила кажутся насущными, и только чужие — излишне суровыми.
«Вы даете десятину с мяты, аниса и тмина, но остаовили важнейшее в законе: суд, милость и веру… Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!»
Иисус упрекает фарисеев не за экстремизм как таковой — не так уж Его волновало, сколько раз в день они едят или моют руки. Его возмущало, что свои крайности фарисеи навязывают другим людям, всецело сосредоточиваясь на мелочах и забывая о главном. Наставники народа, платившие десятину с каждого пучка зелени, не замечали угнетения и несправедливости в Палестине. Стоило Иисусу исцелить больного в субботу, как выяснилось, что Его оппонентов гораздо сильнее волнует соблюдение протокола, нежели здоровье человека.
Худшие черты законничества обнаружились во время суда над Иисусом: фарисеи отказались входить во дворец Пилата, дабы не оскверниться перед празднованием Пасхи, и спланировали распятие таким образом, чтобы оно не нарушило субботний покой. Величайшее преступление в истории человечества совершилось при полном соблюдении ритуальных предписаний.
И ныне можно наблюдать немало примеров пристрастия законников к мелочам. Я воспитывался в приходе, где сурово критиковали неподобающие прически, украшения и рок–музыку, не замечая расовой несправедливости и тяжкой участи негров на Юге. В библейском колледже, где я учился, ни разу не прозвучало упоминание о геноциде, едва ли не самом ужаснейшем злодеянии на памяти людей. Мы так увлеклись измерением длины юбок, что не успевали задуматься над современными политическими проблемами — угрозой ядерной войны, расизмом, голодом. Я познакомился со студентами из ЮАР, которые твердо знали: нельзя жевать резинку и стоять в церкви, засунув руки в карманы, нельзя носить джинсы — они бросают тень на духовное состояние человека. Однако их наставники принципиально отстаивали расистскую доктрину апартеида.
Американский делегат, побывавший на конгрессе Всемирного альянса баптистов 1934 года в Берлине, так описывал свои впечатления от гитлеровской Германии:
Огромное облегчение — побывать в стране, где запрещена продажа разнузданной сексуальной литературы, где не показывают гангстерские фильмы и развратное кино. В Новой Германии сожгли массу развратных книг и журналов, заодно превратили в пепел еврейские и коммунистические библиотеки.
Этот же делегат восхвалял Гитлера как вождя, не употребляющего алкоголь и табак, принуждающего женщин соблюдать скромность в наряде, запретившего порнографию.
Нетрудно ткнуть обвиняющим перстом в сторону немецких христиан 1930–х годов, южных фундаменталистов 1960–х, южноафриканских кальвинистов 1970–х. Но меня преследует мысль, что и современные христиане когда–нибудь подвергнутся столь же суровому осуждению. Мы боремся с мелочами и забываем важнейшие элементы закона — справедливость, милосердие, суд! Что существеннее в глазах Бога — кольцо в носу или бандитизм на улицах больших городов? Громкая музыка или голод в странах третьего мира? Соблюдение обряда или складывающая культура насилия?
Писатель Тони Камполо, регулярно посещающий христианские колледжи с проповедями, одно время начинал свое выступление с такой провокации: «ООН сообщает, что каждый день от голода умирает более десяти тысяч человек, а вам все по… И еще ужаснее, что сейчас вас гораздо больше возмущает произнесенное мной ругательство, чем тот факт, что сегодня умрут еще десять тысяч человек». Реакция слушателей подтвердила его правоту: практически каждый раз либо священник, либо декан колледжа направляли ему после выступления письмо с протестом против нецензурных выражений. Но никто ни словом не упоминал о голоде.
Почти все виды поведения, безусловно осуждавшиеся в церкви моего детства, теперь сделались обычными и допустимыми в большинстве евангелических общин. Внешность законничества изменилась, но дух его все тот же. Теперь я чаще сталкиваюсь с законничеством в области мнений. Мои собратья–писатели, посмевшие высказать сомнение по поводу «общепринятого» отношения к абортам или гомосексуализму, натолкнутся сегодня на столь же безоговорочное осуждение, на какое «пьющий за компанию» христианин наталкивался в фундаменталистской субкультуре.
Я уже упоминал о том, какой шквал негодования обрушился на Тони Камполо, когда он призвал с большим сочувствием относиться к гомосексуалистам. Другой мой друг. Карен Мейнс, лишилась работы на радио из–за критики, которой подверглась ее книга. Юджин Петерсон, «исказивший Слово Божье» в парафразе Нового Завета, сделался объектом нападок самозваного ревнителя веры. Ричард Фостер посмел употребить в своих статьях о духовной дисциплине термин «медитация», и его заклеймили как представителя Нью Эйдж. Чак Колсон говорил мне, что самые злобные письма он получил от христиан после того, как согласился принять Темплтоновскую премию за вклад в развитие религии. Дело в том, что этой награды удостаиваются порой и нехристиане. «Наши собратья проявляют меньше милосердия, чем светская пресса времен Уотергейта», — негодовал он. Но худшее было впереди: когда он подписал соглашение о сотрудничестве с католиками, его почтовый ящик буквально раскалился от ненависти.
«Остерегайтесь закваски фарисейской, то есть лицемерия… Не делайте того, что они делают, ибо они не делают того, что говорят». Лицемерие — это попросту «примерка другого лица», маскарад. Иисус Сам придумал это слово, использовав греческий термин «hypocrites», «актер». Такие актеры потешали толпу в театре под открытым небом неподалеку от Его родного городка. «Актер» — человек, надевающий маску, чтобы произвести впечатление.
Получив грант Фулбрайта, мой друг Терри Мак изучал законничество буддистских монахов в Шри Ланка. Все они обязаны исполнять 212 предписаний Будды, из которых многие устарели и практически неосуществимы. Терри пытался понять, как монахи совмещают условия жизни в современном мире с древним кодексом. Например, Будда запретил монахам носить при себе деньги. Но Терри наблюдал, как они расплачиваются за проезд в автобусе. «Вы соблюдаете 212 правил?» — спрашивал он. — «Да». — «Вы берете в руки деньги?» — «Да». — «Вам известно правило, запрещающее пользоваться деньгами?» — «Да». — «Вы соблюдаете все правила?» — «Да».
Правила запрещали также есть после полудня: монахи жили подаянием, и Будда не хотел, чтобы они излишне докучали людям. Современные монахи обходят это правило: они попросту останавливают часы в полдень, а вечером снова заводят.
Я привел примеры из жизни буддистов. Но мой опыт показывает, что именно лицемерие чаще всего отталкивает людей и от христианских церквей. Христиане проповедуют семейные ценности. Но, по статистике, они не реже неверующих берут на прокат порнофильмы, разводятся, дурно обращаются с детьми…
Законничество по природе своей способствует лицемерию, поскольку задает определенный тип поведения, под которым можно скрыть что угодно. В библейском колледже, в христианском лагере и даже в церкви люди учатся выглядеть «духовно». Акцент смещается на внешнее, что нетрудно сымитировать, и человек приспосабливается подавлять и прятать внутренние проблемы. Годы спустя после окончания библейского колледжа я узнал, что кое–кто из моих соучеников страдал от глубоких внутренних расстройств: депрессии, подавленных гомосексуальных наклонностей, наркомании. Однако в годы учебы эта проблема оставалась без внимания. Они больше были озабочены тем, чтобы вести себя «как все».
В этом смысле один из наиболее отрезвляющих текстов Нового Завета — Деяния, глава 5: расплата наступает немедленно. Это история Анании и Сапфиры. Супруги провернули неплохую сделку, продали землю и большую часть выручки пожертвовали общине. Одно только плохо: чтобы выглядеть более духовными, супруги притворились, будто отдали все свое имение. Иными словами, они пытались надеть маску духовности. Скорая кара, постигшая Ананию и Сапфиру, показывает, как сурово Бог судит лицемерие.
Существует лишь две альтернативы лицемерию: совершенство или честность. Поскольку я не встречал человека, способного любить Господа Бога всем сердцем, душой и разумом, а ближнего — как самого себя, совершенство не кажется мне реальной альтернативой. Остается лишь честность, которая ведет к покаянию. Библия свидетельствует: милосердие Божье покрывает любые грехи — убийство, измену, предательство. Но благодать по определению нужно суметь принять, а лицемерие скрывает от нас нашу собственную потребность в благодати. Когда маска спадает, становится видно, что лицемерие — уловка для избегания благодати.
«Все же дела они делают с тем, чтобы видели их люди… Также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах, и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: «учитель! учитель!»
Иисус в первую очередь возмущается тем ущербом, который законник наносит самому себе: он подпитывает в себе гордыню и дух соперничества. Вместо того, чтобы попытаться создать справедливое общество, которое стало бы светом для язычников, фарисеи одевают шоры и пускаются в состязание друг с другом. Стремясь перещеголять друг друга в духовной гимнастике, они упускают из виду реального противника, да и весь мир. «От глупой набожности и уксусной святости спаси нас, Господи», — молилась святая Тереза Авильская.
Как бывший законник, я постоянно напоминаю себе: фарисеи, при всей их суровости, не тяготились соблюдением закона, более того, они все время изобретали новые правила. Строгость казалась им средством достичь и сохранить определенный статус. Иисус осуждал их гордыню, осуждал двойную мораль, в которой одни грехи считались простительными (ненависть, стяжательство, похоть, развод), а другие — недопустимыми (убийство, прелюбодеяние, нарушение субботнего покоя).
И мы, христиане, делим грехи на «приемлемые» и «неприемлемые». Покуда нам удается избегать вопиющих грехов, мы вполне довольствуемся своим духовным состоянием. Беда в том, что представление о вопиющих грехах меняется! В средние века ростовщичество считалось аморальным, и эту грязную работу оставляли на долю евреев. А сейчас христиане с удовольствием пользуются кредитными карточками, ипотекой, фондами взаимопомощи и не видят в том греха. К числу семи смертных грехов относятся чревоугодие, зависть и духовная леность или «уныние» — ныне их редко упоминают в проповеди.
В Викторианскую эпоху на самом верху — или, если угодно, в самом низу — находились грехи плоти, само слово «аморальный» связывали исключительно с сексуальной распущенностью. В приходе моего детства список возглавляли развод и пьянство. В современной евангельской церкви их место заняли аборт и гомосексуализм.
Иисус походил к греху с принципиально иных позиций. Он не разделял грехи на более и менее серьезные. Он обращал взгляды учеников к совершенному Господу, перед которым мы все — грешники. Все мы отпали от Божьей благодати. Ранее Исайя объяснял это простым земным языком: все наши праведные поступки — что «грязные тряпицы», буквально — «заношенное белье».
Как ни удивительно, откровенный грешник зачастую оказывается ближе к благодати. Писатель Грэм Грин говаривал, что его вера оживала, как только он допускал дурной поступок: тогда отчаяние гнало его в церковь, на исповедь. Он терял почву под ногами, возможность как–то оправдать свое поведение.
Ту же мысль мы находим в притче о блудном сыне. Блудный сын лишился любого повода утвердить свое духовное превосходство. По любым меркам он был неудачником, и не осталось у него другой опоры, кроме благодати. Божья любовь и прощение в равной мере распространяются и на старшего брата. Но этот добродетельный сын столь занят сопоставлением себя с безответственным младшим, что не видит истины о самом себе. Говоря словами Генри Нувена, «раздосадованного «святого» трудно обратить из его состояния именно потому, что оно неразрывно связано с желанием быть хорошим и добродетельным». Сам Нувен признает:
По собственному опыту знаю: я прилежно старался быть хорошим, приятным, милым, достойным примером для других. Я постоянно, сознательным усилием избегал западни греха. Все время боялся поддаться искушению. Однако при этом я был всецело сосредоточен на морали — вплоть до фанатизма. А потому я чувствовал себя все более чужим в доме Отца моего. Я утратил свободу, искренность, веселье…
Вглядываясь в старшего сына, я осознаю, как глубоко укореняется эта форма отхода от Бога и как трудно вернуться домой из этого изгнания. Гораздо легче возвратиться после развратной оргии, чем из состояния холодного гнева, проникшего в самые глубокие уголки души.
Духовные игры, в которые мы играем порой из самых благородных побуждений, как ни странно, уводят нас прочь от Бога. Потому что уводят от благодати. Врата благодати — раскаяние, а не добродетельное поведение и даже не святость. Греху противостоит не добродетель, а благодать.
Вслед за Иисусом апостол Павел продолжает обличать законничество и предъявляет ему еще один, столь же неотразимый упрек. Закон не достигает своей главной и единственной цели: не обеспечивает послушания. Удивительный парадокс: строгая законодательная система неизменно порождает в человеке желание как–нибудь похитрее ее нарушить. Павел поясняет: «Я бы не понимал и пожелания, если б закон не говорил: «не пожелай». Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание». Статистика подтверждает этот принцип: люди, воспитанные в деноминациях, полностью воздерживающихся от спиртного, втрое чаще становятся алкоголиками.
Мне вспоминается рассказ Августина о том, как он с приятелями воровал груши. У него в саду были свои груши, причем более сочные. Но ребятам непременно требовалось обтрясти соседское дерево, поскольку сосед решительно запрещал прикасаться к своей груше. После четырех лет в библейском колледже, где царствовал шестидесятишестистраничный устав, я вполне понимаю эту странную систему. И меня толкали к бунту постоянные предостережение против бунта. Я испытывал — отчасти, разумеется, по своей незрелости — зудящую потребность воспротивиться требованиям властей, просто потому что эти требования были мне навязаны. Пока я не вычитал в уставе запрет носить бороду, я и не помышлял ее отращивать!
«Чем чаще плетение сети, тем больше дыр», — писал католический богослов Ханс Кюнг. Он присягнул на верность 2 414 статьям канонического римского права и в один прекрасный день осознал: все свои силы он тратит на соблюдение этих правил или на уловки, позволяющие их обойти, но только не на дела Евангелия.
Тем же, кто не восстает, а честно пытается соблюсти все правила, законничество уготовило иную ловушку. Поражение надолго оставляет в душе шрамы стыда. Молодой монах Мартин Лютер по шесть часов кряду ломал себе голову, соображая, в каком грехе ему следует исповедаться за истекший день. Он писал:
Будучи монахом, я жил безупречно. Но я видел себя перед Богом грешником с нечистой совестью и не мог поверить, что угодил Ему своими делами. Вместо того, чтобы возлюбить праведного Бога, карающего грешников, я начал Его ненавидеть. Я был добрым монахом и столь строго соблюдал обет, что если б одной дисциплины было достаточно, дабы монах вознесся на небеса, мне эта награда была бы обеспечена. Собратья по монастырю с готовностью подтвердили бы мои слова… И все же совесть не давала мне покоя. Я постоянно сомневался и говорил себе: «Это ты сделал дурно. Сердце твое не было сокрушено. Ты упустил что–то на исповеди».
Когда отношения рушатся, мост обваливается с обеих сторон. Перечитывая историю израильтян и завета, связывавшего их с Господом, я лишь изредка натыкаюсь на выражения радости или удовольствия со стороны Бога. За редкими, драгоценными исключениями исторические книги и в особенности пророческие представляют нам Бога разочарованным, недовольным, разгневанным. Закон не поощряет послушания, а раздувает непослушание. Закон лишь обнаруживает недуг — исцеляет его благодать.
Ни Иисус, ни Павел не говорили об еще одном изъяне законничества, который лично меня тяготит более всего. Я уже упоминал друзей, отвергших христианскую веру главным образом из–за мелочного законничества церкви. Мой родной брат порвал с первой своей настоящей любовью, потому что по его законническим стандартам девушка оказалась недостаточно «духовной». На протяжении тридцати лет он пытался бежать из объятий твердокаменного морализма, а в результате убежал и от Бога.
Законничество образует собственную субкультуру, и уж нам ли, гражданам Соединенных Штатов — нации иммигрантов, — не знать, как охотно люди отказываются от своей субкультуры? Иммигранты первого поколения видят, как их дети отрекаются от языка, наследия, обычаев семьи, усваивая подростковую субкультуру современной Америки. Точно также многие строгие христианские семьи беспомощно наблюдали за тем, как их дети отрекались от веры, от традиционных правил и установлений, словно сбрасывая с себя сделавшуюся тесной одежду. Законничество ведет к отпадению.
Сэмюэль Тьюк, английский реформатор XIX века, предложил радикально новый подход к лечению душевных заболеваний. В ту пору санитары в сумасшедшем доме приковывали больных к стене и били в уверенности, что такое наказание сокрушит овладевшего человеком беса. Тьюк учил душевно больных людей этикету чаепития и богослужения. Он приказал одевать их, как обычных людей, чтобы никто не мог распознать их по внешнему виду. Они выглядели здоровыми. Однако Тьюк не предлагал никаких средств для лечения. Его пациенты какое–то время вели себя нормально, но оставались душевно больными.
Однажды я понял, что похож на пациентов Тьюка: церковь моего детства научила меня, как надо себя вести, а библейский колледж дополнил эти знания, но ни церковь, ни колледж не справились с затаившимся глубоко внутри недугом. Я освоил внешние правила, а внутри остались болезнь и мука. На время я отдалился от веры своего детства, пока Сам Господь чудесным образом не открылся мне как Бог любви, а не гнева. Свободы, а не правил. Благодати, а не осуждения.
По сию пору некоторые мои друзья, восставшие одновременно со мной, остаются далеки от Бога в силу укоренившегося недоверия к церкви. Эта субкультура заслонила от них главную цель: познать Бога. Церковь, по словам Роберта Фаррара Капона, «столько времени потратила на то, чтобы вбить в нас страх перед заблуждением, что превратила нас в плохо обученных музыкантов: мы играем по нотам, но не слышим музыки, потому что главное для нас — не музыка, а стремление избежать фальши и дурной оценки». Я услышал музыку благодати и скорблю о друзьях, которые пока не различают ее.
Миновало несколько десятилетий. О своем законническом воспитании я вспоминаю со смешанным чувством. Откровенно говоря, мне кажется, Богу все равно, ношу я усы или бороду, застегиваю брюки на молнию или на пуговицы, как амиш. Когда я учился в библейском колледже, я видел людей, которые соблюдали правила и не находили Бога. Видел людей, которые нарушали правила и также не находили Бога. Однако вот что меня беспокоит: многие до сих пор думают, будто не могут обрести Бога, потому что нарушили правила. Они не слышали райскую мелодию благодати.
Я пишу о законничестве отчасти потому, что и сам пострадал от него. Отчасти же поскольку вижу в законничестве одно из самых грозных искушений для Церкви. Законничество, словно проститутка на обочине веры, соблазняет выбрать наиболее легкий путь. Законничество дразнит нас, суля кое–какие блага веры, но самого главного и не дает. «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе», — пишет Павел (Римлянам 14:17).
Джей Кеслер, президент университета Тейлора, поделился со мной собственным опытом разрыва с законничеством. Подростком он принял решение следовать за Христом, но вскоре пошатнулся под бременем многочисленных правил, которые ему навязали. Как–то раз он вышел погулять во двор и наткнулся на своего колли Лэдди — тот, растянувшись на сверкавшей от росы траве, превесело грыз косточку. Джею подумалось: вот — наилучший христианин. Не курит, не пьет, не ходит в кино, не танцует, не участвует в маршах протеста. Лэдди безвреден, послушен, не имеет собственной воли. И тут Джей понял, как далек этот идеал от жизни, полной свободы и страсти, к которой призывал Иисус.
На первый взгляд законничество излишне сурово. Но свобода во Христе дается еще труднее. Можно воздержаться от убийства, труднее — проявить любовь. Можно не лезть в постель к соседу, труднее — сохранить живым свой брак. Налоги платить несложно, гораздо труднее — служить беднякам. Если я живу свободно, я должен полагаться на водительство Духа. Я не смею укрыться за маской праведного поведения, подобно лицемерам, не смею успокаивать себя лицеприятным сопоставлением с другими христианами.
Богослов реформатской церкви Грэшем Мейчен писал: «Законничество — низшая точка зрения в религии, более высокая — стремление к благодати». В конечном счете законничество принижает наши представления о Боге. Мы склонны воспринимать наиболее строгие деноминации и религиозные институты как более «духовные», но в сравнении со святостью Бога различия между церквями ничтожны.
Я читал как–то, что поверхность Земли ровнее поверхности бильярдного шара, пропорционально их диаметрам. Для живущих на этой планете гора Эверест и глубины Тихого океана неизмеримы, но при взгляде с Андромеды или даже с Марса они оказываются ничтожны. Таковы и незначительные расхождения в поведении тех или иных христианских групп. По сравнению со святым и совершенным Богом Эверест законов не выше кротовой кучки. Сколько ни карабкайся, не заслужишь милости Божьей, если не примешь ее в дар.
Иисус безусловно заявляет, что закон Божий слишком совершенен и абсолютен. Человек неспособен исполнить его и тем достичь праведности. Законники, стремясь доказать, в какой мере они заслуживают любви Божьей, упускают самую суть Евангелия — весть о незаслуженном даре Божьем. Противоядие греху — не ужесточение правил поведения, а познание Бога.