О чём говорит проповедник

«… Паси овец Моих« (Ин.21:16).

Сегодня я хочу поговорить с вами о том, что должен говорить проповедник, и я рисковал, взяв предисловием моей темы слова нашего Господа, обращенные к ап. Петру — «Паси овец Моих». Я не забыл о тех из ряда вон выходящих обстоятельствах, при которых Петру было дано это повеление, но я верю в то, что эти слова без каких-либо натяжек применимы и к нам в наглядном иллюстрировании сложнейших отношений между пастором и паствой — пастыре, заботящемся о своем стаде. Пастух уводить своих овец от диких лесов и пустынь, скупых на сочную траву и воду, и ведет их к «злачным пажитям» и «водам тихим». Он заботится о том, чтобы они не голодали и не страдали от жажды во время засухи.

То же самое можно сказать и о нас, общины, находящиеся под нашей ответственностью — поручены нашим заботам. Конечно, существуют обязанности, связанные и с администрративной деятельностью, но в первую очередь мы обеспокоены тем, как защитить наших овец от мук духовного голода. На нас возложена ответственность. Она заключается в том, чтобы мы искали пищу для наших овец. Овцы всегда зависимы от пастуха — живут ли они в изобилии или голодают. И мы должны защитить от голодного или полуголодного существования, наступающего от недостатка питательных трав, в результате которого они будут слабы, истощены и болезненны. Выбор пастбищ остается за нами. Где же мы найдем эти пастбища?

Говоря о нас как о пасторах можно сказать, что мы находимся в постоянном поиске, чем насытить вверенные нам души, которые ждут от нас духовной пищи. Наше служение заключается в том, чтобы удовлетворять духовные запросы людей, обеспечивать их здоровой и полезной духовной пищей, благодаря которой они смогут нести свое бремя изо дня в день, и бороться, не испытывая слабости или истощения. Это то, зачем вы призваны. Вы должны оберегать здоровье церкви, питая ее, дабы она не испытывала морального или духовного голода. Вы должны следить за тем, чтобы живительный хлеб, которым насыщается душа прихожан, всегда был под рукой. Когда ваши прихожане садятся за ваш духовный стол, садятся со своей болью и жаждой, они должны найти утешение, по словам Псалмиста: «Он насытил душу жаждущую и душу алчущую насытил благами» (Пс.106:9); «Насытимся благами дома Твоего, святого храма Твоего» (Пс. 64:5).

Что же мы можем им дать? Каково наше понимание духовного хлеба? К какой правде мы будем вести вверенных нам людей? Что должно быть сущностью нашей проповеди? О чем нам следует говорить? На что нам обращать наше внимание? «Жизнь, — рассуждает один мудрый человек, — становится все сложнее и сложнее. Боль все больше уходит в глубину человеческой души. Печаль и стрессовое состояние растут наряду с безопасностью и комфортом. Наша цивилизация лишь впитывает неприятности. У нас все меньшее ран, но больше усталости. Мы научились смотреть за собой и заботиться о нашем успехе, тем не менее забот и проблем у нас все больше. Быть может мы и не испытываем агонии, зато больше страдаем». Какой «хлеб жизни» мы принесем людям? Что мы проповедуем?

Я полагаю, что скажу нечто обычное. Во многих городах духовная жизнь пошла в гору именно от того, о чем говорил проповедник, и как он беседовал с людьми. О проблемах, таких насущных в настоящем, поколение назад даже не подумали бы. Не всегда предмет разговора может быть темой в смысле представления истины. Он может быть темой рассуждения о каких-либо кризисах или интересных обстоятельствах, или каких иных случаях, вызывающих интерес у прессы. Можно назвать много причин, объясняющих эту подмену.

Во-первых, как считают, это объясняется более широкой концепцией миссии проповедника. Нам говорят, что должно иметь место некое «пасторское честолюбие», то есть проповедник должен иметь не только «дух мудрости», но и «дух понимания», подразумевающий не только знание принципов веры, но обладание навыком их практического применения. Он должен быть более, чем провидец. Он должен быть архитектором. Он должен быть не только архитектором, но и ремесленником. Его проповедь должна не только указать людям их цель и идеал, но и путь достижения этой цели. Проповедник должен быть больше чем «свет на нашем пути» — он должен освещать каждый наш шаг. Из всего вышесказанного вытекает, что проповедник должен быть больше чем идеалист, больше чем богослов, больше чем евангелист. Он должен более или менее свободно себя чувствовать в сферах политической жизни и социальной экономики.

Лично я не имею ничего против и не собираюсь умалять значение этих важных сторон служения. Я уважаю профессионалов. Я очень рад видеть эти духовные дары и это особое видение церковных нужд, благодаря которым некоторые люди нашли себе применение в жизни церкви. С огромной благодарностью я признаю ту роль, которую эти люди играли в освещении социальных проблем, вдохновляя социальное служение церкви. Но, несмотря на все это, позвольте мне выразить мое собственное мнение о тех опасностях, которые окружают проповедников, склоняющихся к такому роду служения. Я — истинный патриот своей страны, и мне небезразлична жизнь моей нации. Я не чужой своей стране, живя, как-бы отдельно, и не интересуясь ее страданиями. Моя сила должна быть жизненной фактической силой, которая, несмотря на огромные препятствия, ищет торжества правосудия и правды. В конце концов, я могу предугадать возможность возникновения критической ситуации, когда, как проповедник я должен буду громко и отчетливо говорить с кафедры о политических, государственных вопросах моей нации. Но даже если допустить(я ясно вижу эту опасность), что концепция миссии проповедника должна быть расширена, тогда рано или поздно можно мы будем делать акцент на реформах Ветхого Завета более, чем проповедовать об искуплении Нового Завета. Люди могут так увлечься социальными ошибками, что рано или поздно выпустят из виду самую страшную болезнь человека — персональный грех. Они смогут приостановить бич насилия или несправедливости, но человеку останется бремя его вины. Стремясь загладить социальные шероховатости, они не обращают внимания на ужасный беспорядок человеческой души. Мне кажется, что некоторые проповедники живут скорее Ветхим Заветом, чем Новым, и опираются на пророков более, чем на апостолов и евангелистов. Огромная разница определена выбором человека, где он живет: в мире Евангелия от Иоанна или в царстве пр. Амоса; в удивительных словах послания к Ефесянам, или в реальности пророка Исайи или Иеремии. Это — вопрос центричности. А где обитает проповедник в своих мыслях? С чего начинаются его размышления в богословии? К каким истокам он обращается в своих поисках? Эти вопросы и мои наблюдения привели меня к мысли, что широкая концепция миссии проповедника зачастую тяготеет к окраинам духовной жизни, частично вычеркивая жизненно важную истину об искупительной благодати. В очаровывающей широте мы рискуем потерять сам смысл. Второстепенность мы примем за основу основ.

Поймите меня правильно. Сейчас, когда я пишу эти слова, я думаю о докторе Дейле, о его жизни и служении. Дейл был видным политическим деятелем. Он был близким другом руководителей профсоюзов, а именно Глэдстоуна, Брайта и Чамберлейна. Он горел пламенем справедливости. Он глубоко проникся социальными, образовательными и внутриполитическими вопросами, и занимал далеко не последнее место на каждой из встреч по вопросам улучшения условий существования, расширения свобод, обогащения общей жизни нации. Да, Дейл был крупным политическим деятелем, но в первую очередь, он был проповедником, и тематика его выступлений была намного шире и фундаментальнее того, что он говорил людям о социальных реформах. В те времена кафедра проповедника не знала более сильных проповедей, чем те, которые говорил пастор Дейл! Обратите внимание на его книгу «Искупление». Каждая глава этой книги прошла через его кафедру! Возьмите хотя бы его интереснейшую работу по посланию ап. Павла к Ефесянам. Это — его проповеди! Или посмотрите на его самую зрелую работу, большой труд, — «Христианская Доктрина». Каждое слово этой книги было преподано его прихожанам на кафедре! «Я слышал, что Вы проповедуете доктринальные темы в церкви на Карс Лаин», — однажды спросил его один пастор, — «они не смогут слушать их долго». Дейл ответил: «Они смогут», и на протяжении всего его долгого служения они не только могли, но и были рады, и всячески приветствовали службу, проводимую пастором Дейлом. В то время, когда он стал видным политическим деятелем, его кафедра по-прежнему оставалась местом, где он касался страшных и великих тайн искупительной благодати. Дейл пребывал не среди пророков, а среди апостолов и евангелистов. Он посещал Исайю, но жил с Павлом. Нет, он жил в небесных чертогах со Христом Иисусом. Это было апогеем тех высоких отношений с Богом, которые он приобрел через Его благодать. Он никогда к ним не привыкал, и стремился поделиться ими с людьми от воскресенья к воскресенью. Он хранил кафедру для самого важного в своей жизни и не позволял общественным вопросам поймать его в ловушку.

Есть и другая опасность. Истина, изложенная в Священном Писании настолько тонка и деликатна, что сами того не замечая, мы можем ее исказить. Каждый проповедник знает, насколько чувствительно духовное восприятие, и как внимательно его следует беречь, если он хочет сохранить видение и чувствование «глубин Божиих». В вашем служении вы убедитесь, что несдержанный характер ослепит вас. Вы узнаете, что ревность может залепить ваши глаза так, что вы не увидите небесного света. Вы увидите, что легкий характер воздвигнет облако между вами и Богом. Вы найдете, что когда вы начинаете изучение Священного Писания, ваше моральное и духовное состояние будет требовать вашего внимания в первую очередь. Я сел, для того, чтобы написать проповедь, но небеса стали, как медь! Я обратился к Евангелию от Иоанна, но показалось мне пустыней! Да, вы убедитесь в том, что когда вашему духу вредят, ваша Библия, словари и комментарии похожи на очки, в которые не смотрят глаза. Вы — обезличены!

В этом Вы убедитесь, если ваше внимание будет приковано к влиянию преднамеренного греха на духовное видение. Но я бы вас попросил, чтобы вы присмотрелись, может ли орган духовного восприятия проповедника не быть поврежден, если он искушаем тратить свое внимание на обсуждения и споры по вторичным вопросам, которые не имеют первостепенного значения для души. Я полагаю, что то, что приемлемо для социолога, то упраздняет евангелиста в проповеднике, который может потерять свою силу представить в истинном свете «неисследимое богатство Христово» (Еф. 3:8). Дорогие братья! Этот страх — не игра воображения. Я слышал, что люди признаются в том, что они приобрели страстное желание и способность для проповеди, но они потеряли силу разъяснить те глубокие истины, которые так занимали сердце апостола Павла. Когда проповедник становится социологом или экономистом, знайте, что всегда найдутся люди, более эрудированные в этих вопросах. Его влияние в этих второстепенных вопросах — сравнительно мало. Его законное место — в другом месте и среди других тем. Его миссия — хранить чистое, ясное и истинное понимание вещей, имеющих огромное значение для людей, исследовать любовь Божию, копаться в сокровищнице нашего спасения, «Ибо я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1Кор.2:2).

Во-вторых, почему темы проповедующего должны быть шире, чем они были у прошлого поколения. Нам говорят, что имеет место трагическая пропажа интереса у людей, посещающих церковь. Церковь сейчас погрузилась в борьбу интересов. Современная жизнь нарядилась в яркие цвета. Она стала более резкой, вызывает больше интереса и оказывает прямо-таки гипнотическое влияние. Общество изобретает все новые и новые соблазнительные приманки в мире бизнеса, и всевозможные удовольствия занимают свои законные места в любых сферах нашей повседневной жизни. Все это выставляет Церковь в сером, мрачном свете. Ее старомодные (с точки зрения мира) принципы, подобны фаэтону, запряженному одной единственной лошадью, стоящему посреди ярких и быстрых спортивных автомобилей! По этой причине Церковь должна «поторопиться» сделать свои услуги более приятными и легкоусвояемыми для современных людей. Ее темы должны быть «современны». Они должны быть «живыми», так как говорятся для «живых» людей! Они должны быть в некоторой степени даже немного сенсационными, если хотят заинтересовать людей, привыкших к сенсациям.

Я прекрасно понимаю людей, занявших эту позицию, и те разумные доводы, которые они приводят, но следует учесть, что это — человеческая мудрость. Но с другой стороны, я думаю, что этот путь очень опасен. Апостол Павел признавал изменяющиеся обстоятельства. Он сказал: «… и я угождаю всем во всем, ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись» (1Кор. 10:33). Но при всей гибкости его проповеди, он никогда не изменял своей теме. Путешествуя от Ефеса к Коринфу и Риму, он никогда не заимствовал искусственного блеска языческой культуры, ибо этим он затмил бы Крест Христов. Никакие «обстоятельства» не увлекали его от христоцентричной проповеди. Везде, где бы он не проходил: будь то в скромных Филиппах, в ярком Ефесе или жестоком Коринфе, он не знал ничего, «кроме Иисуса Христа, и притом распятого». И я убежден, что несмотря на все изменения, происшедшие в мире — социальные перевороты, культурные революции, — мы стремимся к обладанию второстепенными ценностями и отдаем дань легкомыслию нашего времени, рискуя остаться ни с чем. Церковь подвергается опасности, когда в целях проповеди начинают задействоваться сенсации.

Один из самых дорогих и сведующих адвокатов нашего времени, человек, который знает тайны людей в силу своей профессии, не так давно сказал о служении следующее: «Несмотря на тенденцию к религиозному сенсуализму, утрированные факты, потрясающие рекламные объявления, пустые разговоры, легкомысленные и кощунственные молитвы, молодые служители должны неустрашимо стоять, стоять ради Церкви и этого мира, ради своего призвания и самих себя». Я не думаю, что он говорил о мнимой опасности. Она всегда будет рядом с вами. Целыми десятилетиями это было фактической угрозой для нашего богослужения. Сейчас, как и тогда, эта угроза подобна заразе, «… опустошающей в полдень» (Пс. 90:6). Существует некое скрытое, сдержанное достоинство, которое всегда будет существенным и необходимым элементом нашего влияния на людей. Мы никогда не достигнем души человека методами шоумена или юмориста. Непочтительность никогда не приведет нас к возвышенному. Будьте близки человеку настолько, насколько это допустимо, но дружеские отношения должны быть просты, и простота эта должна заключаться в естественности, целомудрии и чистоте. Я полагаю, что если мы попробуем в своей работе опираться на эти принципы, то мы рано или поздно придем к выводу, что сенсации, отвлеченные темы, яркие названия, громкая реклама — являются нежелательными помощниками в деле спасения.

Каковы потребности людей, сидящих перед нашей кафедрой? Чего жаждут их души? Неужели они хотят еще раз обсудить газетные заголовки, только уже с точки зрения библейских истин? Является ли проповедник комментатором, представляющим свое видение современных проблем в атмосфере торжественного вдохновения, молитвы и прославления? Что говорят апостолы по этому поводу? Когда я обращаюсь к Писанию и их проповеди, я не перестаю удивляться исчерпывающей полноте и славе их свидетельства. Та необъятность, сияние и удивительное духовное соцветие, являются предметом моего постоянного восторга. Когда я обращаюсь к ним, я себя чувствую так, как если бы я находился в Альпах. Величественные высоты, покрытые мыслями девственного снега. Слова, подобные неисчерпаемым глубинам, прерываются торжественной тишиной. Могучие реки, несущие пенящуюся чистую воду круглый год. Цветами, защищенными неприступностью крутых обрывов, на которых они гнездятся. Фруктовые деревья, цветущие в низинах и приносящие свои плоды, каждое в свое время. Пение птиц, ветер и ураганы. Углубитесь лишь в одно из посланий ап. Павла, и вы испытаете свежесть этого ветра, красоту этих мест, высоту гор и их великолепие. Читая послание к Ефесянам, Колоссянам или Римлянам, вы сразу почувствуете, что попали не в какую-то заурядную, холмистую местность, и тем более не на однообразную и монотонную равнину. Вы находитесь в огромной стране, стихийной, захватывающей , и все же очаровывающей и близкой. В послании апостола к церкви в Ефесе, вы поднимаете ваши вопрошающие глаза на невыразимую Славу, гуляете у рек благодати, ходите путями света, и собираете «плоды Духа» с деревьев, растущих на обочинах этих путей. Я свидетельствую, что эта необъятность, эта слава апостольской проповеди, которая все более и более очаровывает меня, в то же время и сокрушает, так как годы моего служения уходят. Здесь есть все, чтобы пробудить у людей восхищение, дать им почувствовать страх Божий, обогатить их дух, расширить умы, облагородить мысли и наполнить их жизнь смыслом.

Истина, которую проповедовали апостолы, проповедовалась на протяжении всей христианской истории, вплоть до наших дней. Для примера, вспомните хотя бы Томаса Бостона. Мне рассказывали, какие нагрузки он переносил, когда говорил об «искупительном благословении, получаемом всеми нуждающимся, о полном и безвозмездном прощение грехов, о возвращении человеку милости Божией и Его покровительстве, о даре Святого Духа и об очищении Его силой, превращающий людей в живые храмы, о победе над смертью и о блаженном, духовном созерцании Небесного Отца». Это были возвышенные темы, обогатившие и прославившие проповедь Томаса Бостона, и сделавшие его проповедь столь могущественной, что во всем Эттрике едва ли нашелся бы дом, в котором не было бы новообращенных.

Вспомните брата Сперджена. Вам может не нравиться его богословие. Вам может не нравиться его проповедь. Но я вам скажу, с что проповедью Сперджена как с вашим путеводителем ваш духовный рост никогда не будет ограничен какими то стандартными, и ваши духовные запросы не будут отосланы на задворки. Слышите, как он говорит о любви к Богу, о благости Христа Иисуса, о единении со Святым Духом? Послушайте его проповеди: «Принятый в Возлюбленном», «Слава Его Благодати», «Прощение Грехов», «Святой Дух, Обетованный», «Безмерное Величие Его Силы, Опекающей Верных», — послушайте его проповеди, подобные этим, и Вы почувствуете необъятность, родственную тому, как если бы вы слушали самого апостола Павла. Каждая, вроде бы простая подтема его проповеди подобна телескопу, устремленному к какой-то новой галактике, сверкающей в непостижимом небе.

Или брат Ньюмен. Как можно назвать то, что собирало огромные толпы интеллигенции в Cант-Мари, и она, приведенная в восторг, хранила торжественное, почти болезненное молчание? Я знаю, что это был гений проповедника. Был также и магнетизм, всегда притягивающий мистиков и аскетов, тех, кто не любят толчеи и безразличны к мирским интересам. Но над и под этим обитала необъятность и внутренняя сила его проповеди. Сами названия его проповедей говорят нам о том, где он пребывал духом: «Знание, Помогающее Обрести Спасение», «Дух Животворящий», «Уничижение Сына Божия», «Святость, Необходимая Для Благословения В Будущем», «Память о Христе», «Слава Божия». Уже само название проповеди создает мнение о ней и рождает тот священный страх, который является «началом мудрости». Проповедник всегда пребывает в ином мире, в мире, где торжественная благодать жизни пребывает на нем. Он пребывает там даже тогда, когда занимается ежедневной рутиной.

Итак, вышеприведенные примеры свидетельствуют о том, что такая манера проповеди была всегда эффективной и успешной. Так было и с проповедью Томаса Биннея. Его близкий друг рассказывал о нем: «Казалось, что он смотрит на горизонт гораздо чаще, чем на окрестные пейзажи. Он обладал изумительным даром соединять каждую вещь, как с вечно прошлым, так и с вечно будущим». Это было даром Павла, даром апостолов. Это было, как если бы вы смотрели из окна деревянного домика какой-нибудь деревушки в Швейцарии и видели лес, где растили деревья для этой избушки, а посмотрев выше, вы бы увидели вечные снега! Да, это был путь Биннея, Дейла, путь Бушнела, Ньюмена и Сперджена, которые всегда стремились к окну в избушке, но их окружали улицы с небоскребами. Они пребывали на божественных высотах вечности. Это то, что всегда впечатляло меня, и впечатляет до сих пор, с каждым днем все более и более: торжественная необъятность их проповеди, их открытость, их борьба с языком, дабы сделать истину доступной, голос Вечного в их воззваниях. Это то, что с такой силой подвигало их к любви, радости, миру, долготерпению… (Гал. 5:22).

Можем ли мы сравнить нашу современную проповедь с апостольской необъятностью и глубиной, с их впечатляющим духовным изобилием и славой? Я спрашиваю не для того, чтобы мы вынесли себе поспешный приговор, но чтобы серьезней исследовали этот вопрос. Доктор Гоур, епископ Оксфорда, недавно поделился с нами по поводу того, что он думает о замеченной им опасной тенденции протестантских служителей и преподавателей. Он сказал, что мы убегаем от трудностей мыслительного процесса к возможности действовать. Это — серьезные слова. Они подразумевают, что мы чем-то заняты в небольшом сельском магазине и не видим ни прекрасных сосновых лесов, окружающих его, ни красоты августовских холмов. Это может говорить и о чем-то большем. Мы не собираемся обогащать наши действия нищетой наших мыслей. Легкое богословие не способствует поддерживанию искреннего человеколюбия. Мы не можем полюбить людей, ибо охладевем в любви к Богу. Вы не можете, не придавая значения серьезной богословской тематике, пробуждать в людях стремление к святости.

Но в целом, оставляя мнение доктора Гоура при нем, что же мы сами думаем о нашей проповеди? Апостол Павел, его учение и проповедь, другие великие проповедники, которых я назвал, — как бы вы с их точки зрения оценили свои обычные проповеди? Являются ли они завсегдатаями в деревенском магазинчике, или все же в них есть снежные вершины на горизонте? Действительно ли они тонки и малы, а разнообразие их незначительно? Повернется ли наш язык говорить о том, что мы должны говорить, или это обречет нас на неудачу? Не является ли горькой правдой то, что наш язык слишком велик для наших мыслей, и наши размышления подобны ложке темного вина, размешенного в декоративной и очень красивой бутылке воды? Люди могут восхищаться бутылкой, но вино не ударит им в голову. Да, люди восхищаются, но они не уважают. Они оценивают, но они не раскаиваются. Они интересуются, но их душа не очищается. Они говорят: «Какая прекрасная проповедь!», а не: «Как велик наш Господь». Они говорят: «Какой хороший проповедник!», но не: «О, бездна богатства и премудрости Божией!».

Это чувство безбрежного пространства, вездесущего смысла и ощущение бесконечности нам следует воссоздать в нашей современной проповеди. Даже, когда мы занимаемся чем-то обыденным, все равно, нам следует смотреть на эту рутину сквозь призму вечности. Самой серьезной опасностью является то, что мы отделяем богословие от этики, отделяем мысль о долге перед людьми от мысли о долге перед Богом. Если апостол Павел в двенадцатой главе Послания к Римлянам и начинает чему-то учить, наставлять и давать практические советы, то лишь потому, что он уже подготовил для этого богатую почву, на которой могут вырасти эти благородные качества характера. Каждое наставление из двенадцатой главы этого послания отсылает нас к своим корням в предыдущих главах, гласящих об освящении, оправдании и таинственной силе спасающей нас благодати. Мы пользуемся силой вселенной, чтобы вырастить «лилию долины». Мы нуждаемся в силе Святого Духа, для того, чтобы вырастить Его плоды. Мы можем требовать евангелистской благодати, если мы способствовали росту евангелистского терпения. Мы требуем истины «во Христе Иисусе» (Еф.4:21), если мы сами явили праведную жизнь. Раскин как-то сказал, что, если бы мы захотели урезать квадратный дюйм неба, каким его представляет обычный токарь, мы бы убедились, что оно бесконечно. Должно быть так, что если бы люди взяли только квадратный дюйм нашей обычной проповеди, они нашли бы предложение, которое вело бы их к «престолу Бога и Агнца» (Откр. 22:1).

Все это говорит о том, что нам следует строить свою проповедь на текстах Священного Писания, текстах богатых, в которых заложен огромный потенциал, чья необъятность вселяет в нас священный трепет тем больший, чем ближе мы приближаемся к ним. Мы почувствуем, что мы — пигмеи, севшие за решение задачи непомерной сложности, но в таких вопросах лучше затеряться в неизмеримом, чем ограничивать свою ладью тихими речками, выходящими на побережье. Да, мы должны бороться за великие истины, мы должны подать их так, как их нигде больше не услышат, истины глубокие и прочные, истины, пребывающие всегда. Мы призваны не для того только, чтобы дать хороший совет, но проповедовать Евангелие. По этой причине, апостольские темы проповеди должны быть и нашими темами. Божия святость. Его любовь. Благодать Иисус Христа. Чудеса, рождаемые крестом Спасителя. Божественное прощение. Сопереживание Его страданиям. Сила Его воскресения. Благословение христианского общения. Пребывание во Христе. Принятие Святого Духа. Исхищение смертных из рук смерти. Вечная жизнь. Наш небесный Дом. Радость детей Божьих. Темы, подобные этим, должны быть нашей силой и отличительной чертой. «Взойди на высокую гору, благовествующий Сион! Возвысь с силою голос твой, благовествующий Иерусалим! Возвысь, не бойся; скажи городам Иудиным: вот Бог ваш!» (Ис.40:9).

Если наша тематика проповеди будет настолько серьезна, нам следует задуматься и о том, как мы проповедуем. Поднятая нами тема может быть безвозвратно искажена нашей манерой проповедования. Благодатная в своей сущности работа может быть искажена нашей культурой. Мы можем оказаться просто неспособны привлекать людей из-за нашей невнимательности и неуклюжести. Существует несколько моментов, которых необходимо избежать, если мы хотим раскрыть предложенную нами тему, дабы ее не исказить. Прежде всего, мы должны избегать холода официальности. Для меня нет ничего более неприемлемого, чем официальное заявление, холодное описание официальных руководящих принципов веры вместо проповеди, поскольку я совершаю свое служение среди седых камней Вестминстерского Аббатства. Да! Нет ничего более неподходящего для проповеди, чем говорить об искупительной любви с металлическим безразличием граммофона, с холодной отчужденностью ничего не ценящей машины. Подобная опасность существует. Мир устал от должностных лиц и жаждет услышать живого человека. Миру нужен не рассказчик, ему нужен пророк. Миру нужно нечто большее, чем указатель. Он нуждается в Большом Сердце, которое знает пути Сиона, которое найдет их в муке собственной души, которое будет радоваться вместе с ними их успехам и сопереживать в неудачах. Обычное должностное лицо не в состоянии предложить людям ничего, кроме фантом. «Однажды я был в церкви, — пишет Роберт Стивенсон в одном из своих писем, — и она меня не угнетала!». Подумайте о значении этих слов. «Я когда-то слышал одного проповедника, — рассказывал Эмерсон своему знакомому, — который буквально заставлял меня говорить. В эту церковь я больше не пойду. За окном мела сильная пурга. Пурга была реальна, а проповедник нет, и я чувствовал этот грустный контраст, когда смотрел на него, а затем через его плечо — в окно, любуясь красивым снегопадом. Он жил напрасно. У него не было слов, свидетельствующих о том, смеялся ли он когда-нибудь или плакал, был ли он женат или любил, был ли он обманут или огорчен. Если он когда-нибудь жил и действовал, мы этого никогда не узнаем. Движущая сила его профессии, а именно, явить своей жизнью истину, осталась для него тайной за семью печатями». Да, он был простым должностным лицом, выдернутым из «внутреннейшего» своего офиса. Если он когда-либо и получил «великое откровение», то оно давно исчезло с его горизонта, и больше не вдохновляет его душу светом и пламенем. Его слова остались только словами. Они не были подобны духу и жизни. Он пребывал в притворе храма, поближе ко всяким торгашам и менялам. Он — пример неживого священника живого Бога. Его трагедия может быть нашей трагедией. Это тонкая и очень настойчивая опасность, отдаленная от вероучения. Опасность создания теней. Опасность превращения святого величия благодати Божией в неосуществимую мечту. По этой причине не можем ли мы добавить к нашему богопоклонению сверхзаступничество, и можем ли мы сказать: «От холодности сердца и рассудка, от смерти подобных обычаев и рутины, от мирского, в котором нет духа, и от служения, в котором нет жизни, от всякой формальности, миражей и притворства, дорогой Господь, избавь нас от всего этого!»?

Существует еще одно искушение, которое, если мы поддадимся ему, будет вредить эффекту и силе нашей проповеди. Эта опасность — властность и диктаторство. Я не говорю о том, что нам не следуе обращать внимание на слабости наше проповеди, и говорить нерешительным, дрожащим голосом. Существует огромная разница между авторитетом и диктаторским началом в человеке. Если истинный авторитет облачен в смирение, то диктатор — тонкой и незаметной для него самого гордостью. Если диктатор идет на ходулях, то истинный авторитет ходит «в страхе Божием». Диктаторство не что иное, как самовозвышение, в то время, как истинный авторитет пастора нисходит свыше. По этой причине, истинный авторитет вносит в общину такую же атмосферу, как и его проповедь, она так же благодатна, как и истина. Диктатор может обладать формой истины, но она не принесет того аромата, который исходит из садов Небесного Царя. Он будет испытывать острый недостаток благодати Иисуса Христа. Теперь, я уверен, что здесь мы найдем одну из причин, почему наше служение так часто не приносит плодов. Мы смешиваем диктаторское начало с авторитетным, простоту с внушительностью, откровенность с «говорением на языках», поскольку Дух дает нам дар слова. Мы, «называя лопату лопатой», думаем, что изрекли истину. Мы диктуем, но мы не убеждаем; мы указываем путь, но немного паломников выбирают его.

Обратите внимание на то, как деспотично присутствие греха. Мы можем иметь дело с авторитетностью и с диктаторством. Вес нашей речи зависит от того, говорим ли мы с крошечного пьедестала нашего офиса или с «небесных чертогов» во Христе Иисусе. Если мы будем говорить властно, мы будем только сражающимися, если мы будем говорить авторитетно, мы будем спасать. Если мы всего лишь диктаторы, мы будем говорить сурово, а если нам ниспослан авторитет свыше, мы говорим с исцеляющей серьезностью. Тогда мужчины и женщины начнут открывать нам свои отравленные раны и доверять нам их лечение. Если мы будем говорить только властно, наша речь будет иметь оттенок отчужденности, а если мы будем говорить авторитетно, мы уподобимся врачу, исцеляющему души.

Возьмите хотя бы темное и вездесущее горе. Я был весьма впечатлен одним сдерживающим фактором, обнаруженным мною в недавнем прошлом, когда я мимоходом исследовал некоторые биографии. Доктор Паркер снова и снова повторял: «Проповедуйте опустошенным сердцам!». Далее я привожу свидетельство Иона Макларена: «Комфорт — это конец проповеднического служения… Я никогда не смогу забывать, что сказал мне один выдающийся ученый, посещавший мою церковь: ?Вашей лучшей проповедью было то, что вы вложили свое сердце в людей на протяжении всей предыдущей недели!?». Я могу предоставить вашему суждению кровоточащие слова доктора Дейла: «Люди хотят, чтобы их душе было комфортно… Они действительно нуждаются в утешении, и не только в этом. Я пришел к этому заключению несколько лет назад, но никогда не мог исправить моих путей так, как я хотел. Я стараюсь, и временами достигаю успеха, но этот успех только частичный. Четыре или пять месяцев назад я проповедовал на тему «Успокоение в Боге» и начал думать, что нашел верную дорогу. Но я ошибся. В прошлое воскресенье, в своей проповеди я развил текст Священного Писания «Как далеко восток от запада, так удалил Он от нас беззакония наши» (Пс. 102:12). Эта тема, думал я, еще ближе к моей цели. Но я не достиг ее».

Дорогие братья! Если эти люди чувствовали нужду людей в этом, и понимали всю тяжесть того, к а к устроить свое служение, чтобы донести до людей то, что им необходимо, то как обстоит дело с мной и вами? Одно совершенно ясно, — властный проповедник никогда не сможет вылечить разорванное сердце, или перевязать кровоточащие душевные раны. Наша сила не в официальном статусе и не в уважении к нам. Наша сила — в нашем авторитете, авторитете свыше, который реален по-настоящему. Мы должны идти к «престолу Бога и Агнца», мы будем идти берегами, расположенными у таинственных рек. Мы будем срывать листья дерева, «исцеляющего народы» и с нежностью будем класть эти листья на раны и печали нашего несчастного народа.

Для выполнения этой огромной, но благородной миссии, которую я попробовал описать в этой лекции, для проповеди великих евангельских тем достойным образом, для служения этому грешному, несчастному и слабому миру, мы имеем неисчерпаемый источник в нашем Боге. Мы имеем «благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа» со всеми нами. И уставы нашего Господа станут пением на наших устах.